Социокультурная обусловленность науки.

В наше время направленность развития философии науки является отражением общей тенденции в истории познания — гуманитаризации и аксиологизации знания, противостоящих абсолютизации «предметно-вещного», односторонне объективистского подхода, требующего полного отвлечения от культуры и истории. Борьба этих тенденций и стремление учесть их, отобразить логико-методологическими средствами выражаются в самых разнообразных формах. Примером этому может служить «поворот» от философии науки, верящей, что применение оптимальных стандартов, норм и правил может создать «хорошую науку», к философии науки, предпочитающей исследование неявных ценностных предпосылок и принципов. Примерами такого поворота могут служить «тематический анализ» Дж. Холтона; борьба формалистических и антиформалистических концепций философии науки, недостаточность каждой из которых очевидна, так же как очевидна необходимость их синтеза и взаимодействия, вполне достижимых в рамках социально-исторического понимания науки и ее методологии.

Исследования последних десятилетий показали, что проблема социокультурной детерминации, обусловленности познания представляет собой фундаментальную характеристику как познания вообще, так и научного познания в особенности. Детерминация реализуется в формах взаимообусловленности материального и идеального, внутреннего и внешнего, осуществляется не только как причинная, но и в других многообразных формах обусловленности. Среди непричинных типов детерминации выявлены такие, как условная, функциональная, системная, управляющая и другие, тесно связанные с причинностью, но не сводящиеся к ней. Детерминизм понимается сегодня как относительная необходимость, существенно дополняемая случайностью, вероятностными связями и отношениями, что предполагает преодоление представлений о нем только как о жесткой однозначной связи вещей и явлений.

Эти положения конкретизируются в детерминации познания следующим образом. В «мире познания» в отличие от «мира вещей» существует двойная детерминация — объектная и субъектная, реализующаяся как через субъектно-объектные, так и через субъектно-субъектные отношения. Включение субъекта в детерминационные отношения вводит ряд новых принципиальных моментов в процесс детерминации, совершаемый в природе без вмешательства человека. Главный из них состоит в том, что детерминация становится целенаправленным и управляемым процессом, а значит обретает социальные и культурно-исторические признаки и характеристики. В результате научно-познавательная деятельность предстает как система действий и операций, обусловленных:

— объектом исследования и наличным знанием;

— активной практической и теоретической деятельностью субъекта, через которую опосредованно реализуется социальная детерминация познания.

Вопрос о том, насколько глубоко воздействуют социокультурные факторы на ход и содержание научного познания, является сложной проблемой. Этот вопрос прямо связан с современными дискуссиями на тему рациональности науки (§ 4.5). Тему социокультурной обусловленности науки невозможно разместить в какой-то одной плоскости. Здесь необходимо различать отдельные подтемы. Согласно предложению Е.А. Мам- чур можно говорить о существовании трех уровней влияния социума и культуры на науку, характеризующихся различной степенью и способом воздействия, таких как:
1) социокультурная природа познания;
2) социокультурная обусловленность;
3) социокультурная детерминация.
Говоря о социальной природе научного познания, философы имеют в виду социальный характер субъекта научной деятельности (§ 0.3). Наукой нельзя заниматься в одиночку, наука по определению надиндивидуальна, является совокупным продуктом деятельности научного сообщества. Более того, само научное сообщество функционирует лишь на базе социальных предпосылок когнитивной деятельности — языка, коммуникативных структур, накопленных обществом исходных знаний и т.п. Иными словами, научное познание как бы покоится на социальном основании.
Говоря же о социальной обусловленности науки, используют более сильное утверждение. Предполагается, что социальные и культурные факторы не только служат фундаментом для “выращивания” на нем особой области научных знаний, но и проникают в их содержание. Социальные и культурные факторы различными способами оказывают влияние на постановку и выбор научных проблем, выдвижение гипотез, способы обоснования, стандарты понимания, принятие базисных онтологических принципов и т.п.
Наконец, тезис социальной детерминированности науки является максимальным заострением и усилением предыдущего тезиса. Он доводит его до предела. Предполагается, что социально-культурные факторы входят в науку неограниченно глубоко. В итоге может оказаться, что социокультурный контекст не только проникает, но и полностью подчиняет себе научное познание. В такой трактовке наука становится лишь производной от общей социокультурной ситуации, поглощается ею. Наука как бы теряет собственную автономию, становится лишь неким техническим продолжением социокультурной жизни. Здесь, однако, стоит заметить, что действительно, с определенной точки зрения можно утверждать, что наука — это продолжение культуры исследовательскими средствами, и мы будем говорить об этом в § 9.5. Но в тезисе социальной детерминации речь вдет совсем о другом: чтобы подчеркнуть то, что якобы в науке нет никакого самостоятельного когнитивного содержания, которое могло бы быть отделено от более общих социокультурных факторов, т.е. в пределе показать, что все содержание научных знаний (законы, принципы, теории) есть лишь социальные конструкции, производные от более общих социально-культурных структур. Напомним, что в явном виде задача такого рода демонстрации редуцируемости научного знания к феноменам социального порядка ставилась прежде всего сильной программой социологии науки (§ 7.1).
Что следует сказать об этих обсуждаемых трех формах воздействия социума на науку? Видимо, есть все основания присоединиться к утверждению Е.А Мамчур о том, что наличие уровней 1 и 2 не вызывает сомнений, в то время как уровень 3, т.е. тема социальной детерминации науки, оказывается значительно более проблематичным. Действительно, осуществление редукции науки к некоторой результирующей социальных факторов весьма сильно расходилось бы с представлением о том, что уже много веков действует как рациональный познавательный проект. Как отмечалось в § 7.1, в последнее десятилетие претензии сильной программы и родственных ей подходов поставлены многими исследователями под сомнение; наблюдается некоторое “размягчение” тезиса социокультурного детерминизма и осознание того, что в науке все же есть особые когнитивные инварианты, по крайней мере определенный сугубо познавательный замысел, придающий науке черты нередуцируемой самобытности.
В целом же проблема степени и характера влияния социокультурного окружения на науку не есть предмет однократного исследования с однозначным ответом. На самом деле это весьма обширная тема, включающая массу детальных, кропотливых историко-научных, социологических, логико-методологических исследований, выявляющих то, как в конкретных познавательных ситуациях складываются сложные и тонкие взаимодействия социальных и когнитивных составляющих.
Итак, попробуем обрисовать в общих чертах формы сопряжения науки и ее культурно-исторического окружения.
Культура как исходный смысловой горизонт науки
Социокультурный контекст науки присутствует в научном познании как обширный резервуар смыслов, как необозримая совокупность представлений, интуиций, идей. Социокультурные смыслы концентрируются в особых категориях, которые часто называют мировоззренческими, или культурными, универсалиями. Они воспроизводят сам дух эпохи, ее целостный интеллектуально-эмоциональный климат. Они согласованы между собой в своих специфических значениях, могут быть поняты только совокупно и в свою очередь позволяют понять отдаленную от нас историческую эпоху только с определенной степенью приближения. Например, для культуры Ренессанса характерны такие составляющие согласованную систему базовые универсалии, как совершенство, творчество, прекрасное и др.
Универсалии культуры образуют костяк понятийной среды, в которой обитает наука того или иного исторического периода. Научный проект любой эпохи оказывается изначально “пропитанным” смыслами, приходящими из религии и метафизики, этики и искусства. Это означает, что не существует некоей замкнутой, нейтрально-универсальной науки. Наука всегда является в некоторой мере образом своей эпохи, отражает основные черты ее самосознания, ее представлений о человеке и мире. Культурно-историческая среда задает науке исходный запас метафор и символов, онтологических интуиции, языковых возможностей и канонов совершенства.
Взаимодействие науки с ее культурным окружением выражается в по- истине неисчислимой совокупности связей и корреляций, пронизывающих науку и уходящих в общее мировоззрение эпохи. Мировоззрение формирует для науки определенный горизонт, и прорыв за эти рамки представляет собой сложную задачу. Поэтому общий ход научного продвижения является равнодействующей собственного инновационного устремления науки, ее нацеленности на новизну, креативность, улучшение наличных знаний и общего состояния знаний и возможностей, достигнутых культурно-исторической эпохой. Напряжение между наличным и становящимся и создает драматизм познавательных ситуаций. Ведь такие характеристики научного знания, как его приемлемость и обоснованность в широком смысле состоят в том, что знание должно быть встроено в общий социально-исторический контекст, должно быть принципиально совместимо с ним — согласовано не только внутренне, но и внешне, не только логически, но и внетеоретически. Прирастающее знание не должно противоречить решающим параметрам практической рациональности, метафизики, этики и эстетики, техническим возможностям общества. Именно поэтому эффект слишком нового знания и характеризуют метафорой научной революции.
Примером подобной сложной ситуации, создавшейся вокруг слишком смелой гипотезы, может служить коперниковская революция. Ее драматизм состоял в том, что коперниковская идея не согласовывалась со слишком массивной совокупностью знаний и представлений той эпохи: с теологическими идеями, с уходящей в Средневековье метафизической традицией, с невозможностью объяснить, почему люди и предметы не соскальзывают с Земли при ее вращении, и т.п. Иными словами, не существовало удовлетворительного обоснования этой идеи в рамках социально- исторического контекста в целом. Трансформация научных знаний и преобразование общего мировоззрения эпохи — это двусторонний процесс. Не стоит априори акцентировать какую-то одну его составляю- щую. В каких-то ситуациях наука идет в авангарде изменяющейся ментальности эпохи, в других, наоборот, решающие факторы того или иного состояния знаний следует искать в объемлющих их условиях культуры. Во всяком случае разобраться во всей этой необозримой массе связей, корреляций и взаимовлияний чрезвычайно сложно; поэтому историки и дают столь расходящиеся между собой интерпретации.
Итак, влияние культурной среды на науку следует представлять как достаточно диффузное и непрерывное воздействие. Однако для лучшего понимания взаимосвязей науки и культуры исследователи ищут и изучают те конкретные структуры и формы, в которых осуществляется процесс социокультурной поддержки научного познания.
Научная рациональность и социокультурные параметры
Социокультурный контекст оказывает значительное влияние на формирование параметров рациональности научно-познавательного проекта той или иной эпохи. В § 4.7 мы обсуждали сложности, связанные с проблемой рациональности науки. Рассмотрение этой темы в расширенном объеме должно учитывать не только внутренние критерии и параметры научного продвижения, вырабатываемые научным сообществом, но и массу социально-исторических воздействий, которые приходят из охватывающего культурного контекста, из общекультурной питательной среды научного проекта. Изучая, как изменяется вид научного познания в ту или иную эпоху, науковеды говорят о существовании в науке тех или иных исторических периодов конкретных фигур или комплексов устойчивых особенностей, которые придают этим научно-историческим эпохам их своеобразие и в которых ярко видна роль общекультурной среды научного познания.
В процессе анализа социокультурных параметров научной деятельности был выработан ряд понятий, призванных описать эти фигуры и отразить тонкую взаимосвязь науки и ее общекультурного контекста. Остановимся вкратце на таких понятиях, как стиль мышления, тип рациональности, идеал познания.
Стиль мышления. Понятие “стиль мышления” вошло в оборот прежде всего под влиянием взглядов известного физика Макса Борна (с 1953 г.). Этим термином М. Борн пытался выразить факт существования общих тенденций мышления того или иного исторического периода, которые изменяются очень медленно и содержатся во всех культурных областях, в т.ч. и в науке. По М. Борну, существует некая тонкая логика эпохи, благодаря которой мы можем ожидать у ученых данного периода эпохи появление определенных идей, в то время как другие идеи оказываются для них как бы недоступными, заблокированными. Под влиянием М. Борна физики стали широко употреблять понятие “стиль”, говоря о классическом и неклассическом стилях физического мышления.
Сегодня это понятие активно используется в социокультурно-ориентированных науковедческих исследованиях. Оно имеет многообразное и несколько нечеткое содержание. Это, скорее, термин, с помощью которого выражают совокупность интуитивно воспринимаемых отличительных черт в деятельности познавательного субъекта — в мышлении того или иного ученого, индивидуально ему присущих, или же в совокупном массиве научных знаний той или иной эпохи с ее специфическим менталитетом. Действительно, ведь существует, например, ни с чем не сравнимый, особый научный почерк И. Кеплера и И. Ньютона, Н. Бора и В.И. Вернадского, особый почерк ренессансной или просвещенческой науки. Поскольку познавательный субъект — многоуровневая структура (§ 0.3), то стиль мышления как характеризация его деятельности тоже может быть отнесен к разным уровням — к индивиду, научной группе, совокупности групп, представляющих собой научную традицию, и т.п. Но чаще всего говорят о стиле мышления в связи с большими образованиями — длительно существующими парадигмами, историческими периодами, эпохами.
Нет достаточной определенности по вопросу о типологии стилей научного мышления. Так, стили делят по историческим периодам (античный, средневековый, ренессансный и т.п.), по содержанию базисных идей, включенных в тот или иной стиль, например по типу каузального мышления (стиль классической механики, вероятностно-статистический, кибернетический и др.), по характеру представлений о системности бытия и по другим основаниям. Проблема выделения и описания стилей мышления сложна, т.к. всякий стиль мышления представляет собой многомерную, полипараметрическую, развивающуюся систему. В этой связи удобную обобщающую матрицу для характеризации стилей мышления предлагает Л.A. Микешина. Она указывает, что основания классификаций могут быть представлены в виде нескольких групп:
1) онтологические основания (материя и движения, пространство и время, причинность);
2) теоретико-познавательные основания (субъектно-объектные отношения, соотношение теории и практики);
3) логико-методологические основания (логическая структура теории в зависимости от типа детерминации, применяемые методы и др.). Использование подобной полипараметрической матрицы позволяет более полно реконструировать стиль мышления той или иной эпохи, а также стиль, присущий тому или иному ученому как представителю своей эпохи.
Стиль научного мышления — это образование, выполняющее множество функций. Так, стиль мышления, характерный для некоторого социальноисторического периода, производит координацию познавательного замысла и его социокультурного осмысления, опосредует принятие исходных установок и разработку исследовательских стратегий. Подобно стилю в искусстве, воплощающему в себе некую художественную идею и целостную совокупность выразительных средств, стиль мышления тоже представляет собой устойчивое сочетание социокультурных и собственно когнитивных параметров, отражающее общую схему интеллектуального продвижения, его ценностные ориентиры, существенные языковые особенности, базисные онтологические представления и методологические возможности. Эти компоненты соединяются в стиле мышления в органичное единство, которое, как правило, выглядит для самого ученого совершенно самоочевидным, и только исследователи, принадлежащие к существенно иной парадигме, могут распознать здесь некие черты, позволяющие говорить именно о стилевом своеобразии этого концептуального проекта.
Не следует ожидать, что основные черты и признаки того рационального замысла, который выразится в определенном стиле мышления, могут быть его носителями эксплицированы и изложены в явном виде и сколько-нибудь четко. Но, хотя стиль мышления как целостный феномен осознается использующими его учеными в большей степени интуитивно, существуют ситуации, когда он может проявиться в более отрефлексированном виде. Это происходит в основном тогда, когда стиль мышления находится в стадии своего становления, и поэтому существует необходимость дискурсивно обосновать основные принципы концептуального проекта. Тогда ученому приходится заниматься защитой, апологией нарождающейся парадигмы. Показательным примером может здесь служить деятельность Н. Бора, неустанно разъяснявшего новую неклассическую картину мира, рисуемую квантовой теорией, и ее отличие от традиционных представлений. Изучая работы того периода, когда специфические установки нового стиля еще не стали самоочевидными, историк науки может ретроспективно увидеть, как формировался новый стиль, который позже во многих своих чертах обычно погружается в слой молчаливых предпосылок и допущений.
Идеал научного познания. То, что научное познание стремится к некоему идеалу, означает, что предпринимаемые ученым исследовательские действия производятся по некоторому плану. И, как всякий проект, они опираются на идеализированную схему, которой должен подчиняться окончательный результат. Или, иными словами, ученый как бы опирается в своем концептуальном замысле на какую-то идеальную познавательную ситуацию, которая достаточна для удовлетворения его исследовательских амбиций, вполне его устраивает. Примером может служить т.н. лапласовский идеал познания в физике (в явном виде сформулированный французским ученым П. Лапласом) — по имеющимся на данный момент характеристикам изучаемых объектов однозначно предсказать их положение в любой последующий момент времени.
Идеал является сложным продуктом взаимодействия как представлений, идущих от социокультурных оснований (о порядке, о возможностях познания, о строении мира), так и от собственно внутринаучных методологических и теоретических принципов. Влиятельный американский философ С. Тулмин указывает, что каждая историческая эпоха вырабатывает собственные идеалы естественного порядка (ideals of natural order). Эти идеалы задают наше исходное понимание мира, участвуют в формировании определенного исторически конкретного способа мышления.
Но идеал научного познания не обязательно должен быть реально достижим. Поэтому он и называется идеалом. Идеал представляет собой достаточно тонкое, регулятивное образование. Здесь, видимо, следует исходить из понимания идеала чистого разума, данного в свое время И. Кантом. Кантовское понимание можно трактовать следующим образом: идеал — это высшее основоположение разума, далеко выходящее за пределы наличного опыта, но эффективно регулирующее ход познания, способное придать нашим знаниям завершенность и полноту.
Идеалы научного познания меняются, отражая смену стандартов объяснения, ценностно-когнитивных ориентиров, онтологических представлений. Например, на смену механистическому идеалу познания приходит термодинамический, ориентированный уже не на знание характеристик индивидуальных объектов (материальных точек), а на знание статистических свойств коллективных объектов (скажем, идеальных газов).
Понятие идеала научного познания чаще всего употребляется в связи с физической наукой, однако познавательный идеал присутствует и в других науках. Так, в математической логике различные идеалы могут формулироваться явно в зависимости от тех способов доказательства, которые принимаются в той или иной логической системе (различные типы конструктивности). В гуманитарных науках примером идеала может служить одна из версий герменевтического проекта — “понимать текст лучше, чем автор”. Говорят об идеале познания и применительно к философским системам. Например, Б.Г. Кузнецов характеризует познавательный идеал Б. Спинозы как восхождение от конечных модусов абсолютной субстанции к ее абсолютному уровню, проводя здесь интересную аналогию с современным неклассическим стилем мышления.
Тип рациональности. Осознание того, что сама рациональность может иметь разные формы, возможно только при отказе от универсалистской концепции рациональности. Так, сегодня общепризнанным является положение о том, что существуют и вненаучные типы рациональности, такие как политическая деятельность, нравственность, мифология и т.п. Вненаучное знание содержит в себе особые смыслы и концептуальные связи, нормы, мыслительные схемы; некоторые виды вненаучного знания обладают потенциалом для дальнейшего развития и дифференциации (в т.ч. й “онаучивания”). Следует отметить, что вненаучное знание, отражая различные важные стороны человеческой жизни, не может быть подвергнуто однозначно негативной оценке. Подобного рода негативизм является крайностью пансциентизма, которую сегодня можно считать преодоленной. Помимо собственной самоценности, вненаучное знание важно и для научного познания, т.к. оно (через картину мира, научно-исследовательские программы) проникает и в сугубо научный контекст. Присутствие вненаучного фона в теоретических знаниях придает особую окраску научному мышлению той или иной исторической эпохи.
Представления о рациональности, т.о., оказываются существенно связанными с исходным социокультурным контекстом, с запасом знаний и идей, которые подпитывают собой научное познание. Совокупность когнитивно-ценностных критериев, познавательных идеалов, текущих стандартов обоснованности и доказательности формируют определенный тип рациональности, который характерен для того или иного стиля мышления и может быть распознан в нем.
Так, различают следующие большие периоды истории науки, характеризующиеся устойчивыми чертами и особенностями рационального проекта, — это классический и неклассический типы научной рациональности. Существуют также соображения в пользу того, что сейчас уже можно говорить о становлении особого новейшего, постнеклассического типа. Какими атрибутами характеризуются указанные типы рациональности? Классическому типу рациональности присущи:
1) прямой онтологизм — непосредственное отнесение знаний к самой реальности;
2) монотеоретизм — представление о том, что должна существовать единственная теория, истинно описывающая реальность;
3) объективизм — предельная десубъективизированность знаний, устранение из теории всякого субъективного вклада.
Неклассическая рациональность, выступившая на сцену в начале XX в., серьезно усложняет представления о научном познании. Она, в отличие от классического идеала, акцентирует:
1) методологизм — понимание того, что содержание знания может быть во многом коррелятом самого же метода (например, математическая гипотеза вводит сложные конструкции, которые (пока) не могут быть проинтерпретированы онтологически, так что вопрос об их онтологическом статусе становится отложенным; неклассическая рациональность допускает, что знания и реальность могут соотноситься непрямым, весьма сложным образом);
2) политеоретизм — возможность сосуществования нескольких альтернативных описаний реальности;
3) неустранимость субъекта — признание и изучение субъективной составляющей науки (прежде всего в виде методологических средств и возможностей субъекта); кроме того, признание того, что научные знания могут относиться не к самому объекту, а к сложному комплексу субъектно-объектных взаимодействий.
Черты постнеклассической рациональности заостряют неклассическое мышление в направлении:
1) признания ограниченности научных знаний и сверхсложности реальности; мы обладаем лишь грубыми теоретическими моделями, недостаточно отражающими высокий уровень спонтанности и самоорганизации мира;
2) требования учета ценностных параметров мира, т.к. даже малое вмешательство может приводить к катастрофам и разрушению сложившихся в мире состояний и систем.
Как уже говорилось (§ 8.4), приход новых концептуальных ориентиров не отменяет действенности старых. Так, в определенных познавательных ситуациях могут по-прежнему доминировать классические установки, что определяется объективными параметрами самих этих ситуаций. Скажем, в ситуации описания механических свойств системы из нескольких макрообъектов мы по-прежнему используем механику материальной точки, сохраняя все предпосылки классической науки.
Итак, черты научного проекта той или иной эпохи оказываются сложной результирующей многих факторов. Параметры научной рациональности существенно опираются на базисные социокультурные ресурсы. Сегодня такие направления исследований, как, например, когнитивная социология (§ 7.1), отстаивают тезис социальной рациональности. Он означает расширенное понимание рациональности, признание множества и своеобразия возможных ее форм, ее зависимость от социально-исторического контекста эпохи.
Для того чтобы подчеркнуть сложность переплетения социокультурных и внутринаучных факторов, А.П. Огурцовым было предложено понятие социокогнитивных феноменов. Подобного рода социокогнитивными феноменами мы вполне можем назвать такие рассмотренные выше формы, как картина мира, ядро научно-исследовательской программы, стиль научного мышления, познавательный идеал и т.п.
В философско-методологической литературе активно разрабатывается проблема выявления каналов взаимодействия науки и культуры и анализа их функционирования. В последнее время проводится множество интересных исследований, которые изучают взаимодействие когнитивных и социокультурных факторов в научном познании (В.П. Визгин, П.П. Гайденко, Е.А. Мамчур, З.А. Сокулер и многие другие). Безусловно, в этой области и в будущем будут открываться новые перспективы и появляться новые плодотворные разработки.
Проблема внутрикулътурных взаимосвязей
Социокультурные влияния, испытываемые научным познанием, — весьма деликатная тема. Она выводит к необходимости понимания общих внут- рикультурных взаимосвязей и процессов. Но по большому счету при соответствующем желании в культуре вообще можно обнаружить влияние чего угодно на что угодно. Ведь культурно-мировоззренческий контекст представляет собой нечто целостное. Области культуры, являющиеся относительно автономными, обнаруживают тем не менее определенное единство, совместимость друг с другом в своих основных чертах. Этот феномен давно известен в культуроведении. Культурная эпоха является достаточно органичной общностью, которую выразительно называют организмом.
Действительно, примеры из истории научного мышления показывают нам удивительную согласованность, параллелизм процессов, одновременно происходящих в разных областях культуры. Скажем, конец XIX в. явился своеобразной социокультурной прелюдией к становлению неклассической науки. Идеи, близкие к представлениям об относительности, развитым в теории А. Эйнштейна, буквально носились в воздухе той культурной атмосферы. Например, непосредственно предшествовавшее работам А. Эйнштейна выступление известного австрийского ученого Э. Маха имело далеко выходящий за рамки науки необыкновенный культурно-общественный резонанс. Австрийская культура, утонченная и чувствительная, как бы предвосхищала приход ментальности нового столетия и увядание старого. Распад классического мировоззрения сказался прежде всего на искусстве. Под значительным влиянием Э. Маха находилась художественная литература, написанная в особой, скептично-декадансной манере. Живопись (Г. Климт и др.) осваивала идею субъективной относительности созерцательных ракурсов, акцентировала субъективно-психологические темы. Появление А. Эйнштейна в таких условиях было весьма естественным. Более того, почти синхронный этому выход 3. Фрейда на сцену гуманитарных наук расценивался современниками как часть того же самого общекультурного процесса.
Параллелизм социокультурных явлений, обмен идеями между областями культуры, их согласованность между собой показывают, что существуют какие-то тонкие, неуловимые процессы созревания фундаментальных метафизических представлений, трансформации мировоззрения, появления и развития новых интуиций эпохи в искусстве, социальных практиках, науке и философии.
Однако следует подчеркнуть, что утверждение о том, что в этом процессе взаимодействия культурных сфер можно выявить четкие причинные связи, было бы слишком сильным и скоропалительным. Во всяком случае, тема культурных взаимовлияний и корреляций требует осторожного отношения и дальнейших содержательных исследований. Можно полагать, что на сегодняшний день не существует даже удовлетворительного понятийного арсенала, способного выразить всю гамму тонких взаимоотношений и связей в культуре. Поэтому заслуживают внимания предложения дополнить понятие каузальных отношений введением и изучением других, непричинных, форм — параллелизма, когерентности, взаимосогласованности.