 |
Д-р Иоганн пленге. «маркс и гегель» 23 глава
|
|
|
|
[328—330] Но дает ли все это нам право причислить Черны-
шевского к утопистам tout court? Мы отнюдь этого не думаем.
Что Чернышевского нельзя причислить к представителям
«мелкобуржуазного социализма», ясно из всего предыдущего
изложения...
|
|
Все эти отрицательные черты мелкобуржуазно-
го социализма были органически чужды нашему
Чернышевскому. От идеализации патриархального
варварства он был совершенно свободен; жизне-
способность мелкого производства он категорически
отрицал; положительная же его программа сводилась
отнюдь не к восстановлению мелкого ремесла или земле-
делия, а к планомерной общественной организации
производства на началах коллективизма.
Но есть ли основания причислить нашего автора
к представителям критически-утопического социализм
ма? Посмотрим...
Маркс, столь строго отнесшийся к писаниям и деятельности
таких представителей европейского социализма, как напр.
Прудон и Лассаль (из них последний был его собственным уче-
ником), и таких представителей русского социализма, как Гер-
цен, Бакунин и Нечаев, относился к Чернышевскому с величай-
шим уважением и глубокой симпатией. Крайне сдержанный
в похвалах и скупой на лестные отзывы, творец научного социа-
лизма признал нашего автора великим ученым и кри тиком, мас-
терски обнаружившим банкротство буржуазной экономии. Ясно,
что этот лестный отзыв, чуть ли не единственный в устах сурового
Маркса, имел же какие-нибудь серьезные основания, — особенно,
если сопоставить его с строгими отзывами Маркса о других круп-
ных представителях социалистической мысли. И такие основа-
ния несомненно имелись...
|
| NB |
[332—336] Черты утопистов совершенно чужды были
Чернышевскому — кроме одной: он также видел в осно-
вании производительных ассоциаций способ доказать
преимущества товарищеского хозяйства над капиталистиче-
ским и орудие пропаганды новых идей. Но какая колоссаль-
ная разница между ним и утопистами в этом отношении!
Во-первых, он никогда не объявлял основание ассо-
циаций единственным средством социального преобразо-
вания, не пытался доктринерски навязать рабочему классу
эту единую форму и не противопоставлял ее историческим
формам рабочего движения; во-вторых, он не только не
отрицал политической борьбы и политических задач про-
летариата, но, напротив, как мы видели выше (гл. V и VI),
упрекал социалистов в робости и непоследовательности
при осуществлении этих задач, в частности по вопросу
о захвате политической власти и революционной дикта-
туре. Политический индифферентизм, узкая исключитель-
ность изобретателя философского камня, кабинетного
мыслителя, мечтающего облагодетельствовать глупое чело-
вечество своими гениальными выдумками и свысока по-
сматривающего на беспомощное барахтанье непросвещен-
ных масс в пучинах исторического водоворота, — словом,
сектантская самоуверенность и педантизм были ему абсо-
лютно чужды *.
|
|
|
|
| NB |
И еслп в области научной критики капитализма Чер-
нышевский был учеником Фурье, Оуэна и Сен-Симона,
то в области практических действий и методов политиче-
ской борьбы он примыкал скорее к бланкистам и чарти-
стам...
Однако в близкое наступление социализма Черны-
шевский не верил. В этом отношении он смотрел на
* Сен-симонистов он осуждает, между прочим, и за их политический
индифферентизм, за сектантский исход в новый Иерусалим: «Торжествен-
ное вступление сен-симонистов в новый порядок жизни происходило 6 июня
1832 года, в тот самый день, когда соседние кварталы Парижа были театром
республиканского восстания, возбужденного процессией похорон Ламарка.
Безмятежно приступая к своей внутренней организации среди грома пушек,
истреблявших малочисленные отряды инсургентов, сен-симонисты как
будто показывали, что нет им никакого дела до старых радикальных партий,
идущих к преобразованию общества путем, который сен-симонисты счи-
тали ошибочным, и даже не понимающих, какие реформы нужны для об-
щества; отрекаясь от старого мира, они отреклись даже и от людей, которые
больше всех других в старом мире хотели добра простолюдинам» (Июльская
монархия, 1. с, 146).
|
|
|
|
| ? |
вещи более реалистически, чем, например, Маркс и
Энгельс в конце 40-х годов. В статье «Экономическая
деятельность и законодательство» (1859 г.) он говорит,
что мы еще очень далеки от социализма, «быть может,
и не на тысячу лет, но вероятно больше, нежели на i
| NB |
|
| NB «реа- лизм»?? |
сто или на полтораста» *. Вот почему надежды Черны-
шевского на общину (пока у него еще были эти наде-''
жды) не следует истолковывать в таком смысле, будто
он допускал возможность внезапного скачка из рус-
ского варварства с его безграмотностью и деревян-
ными колесами сразу в коммунистическое тысячеле-
тие. Вероятно, он полагал, что если история, которая,
«как бабушка, страшно любит младших внучат» **,
сложится особенно благоприятно для русскою народа,
то получится нечто вроде того, что за последние годы
называлось у нас «трудовой республикой», а в таком
случае сохранение общины даст возможность посте-
пенно переходить к настоящему коллективному земле-
делию с применением машин.
Итак, Чернышевский не верил в близость социализма, но
полагал, что необходимо уже теперь изучить социалистический
строй в его основаниях, «иначе мы будем сбиваться с дороги» ***.
Но если сейчас немыслимо полное и окончательное осуществле-
ние социалистического строя, то мыслимо частичное осуществле-
ние социализма. «Разве не случается, — говорит Чернышев-
ский, — что мыслитель, развивающий свою идею с одной забо-
той о справедливости и последовательности системы в своих
чисто теоретических трудах, умеет ограничивать свои советы
в практических делах настоящего лишь одной частью своей сис-
темы, удобоисполнимой и для настоящего?». Вот почему Черны-
шевский считает небесполезным, сохраняя целостность своих
социалистических стремлений, «поговорить и о возможном в со-
временной действительности». И дальше Чернышевский повто-
ряет свой план производительных ассоциаций, составленный
по Фурье и Луи Блану, оговариваясь, что это лишь одно из «пред-
положений, имеющих в виду границы возможного для нынешней
эпохи» ****.
|
|
|
* Соч., IV, 450.
** Ibid., 329.
*** Прим. к Миллю, 634 и сл.
**** В этом отношении на Чернышевского несомненно оказало влияние
учение Фурье о гарантизме как промежуточной стации между капитали-
стическим строем (цивилизацией) и социалистическим (социетарным строем,
гармонией). Гарантизм у Фурье это такой социальный уклад, при котором
частные интересы, господствующие в цивилизации, будут подчинены
гарантиям общественного интереса. Абсолютное право частной собствен-
ности будет ограничено; акционерные общинные конторы организуют
производство и торговлю на товарищеских началах; введена будет система
|
Не будем строго судить его за это.
Вспомним, что и Каутский в своей брошюре
«На другой день после революции» говорит о по-
степенном осуществлении социализма, — правда,
после захвата власти пролетариатом. Не забудем
далее, если взять эпоху, более близкую к Черны-
шевскому, что конгрессы Интернационала, на
работы которых со стороны влиял сам Маркс,
также допускали такое частичное осуществление
социализма еще в рамках буржуазного строя
(куда они относили национализацию земли, на-
ционализацию железных дорог, каналов и рудни-
ков и передачу их рабочим ассоциациям и т. п.).
Ого!
Заврался
т. Стек-
лов
??
|
ГЛАВА VIII
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ И РУССКОЕ ОБЩЕСТВО
ТОГО ВРЕМЕНИ
[340—354] На современное ему русское общество Чернышев-
ский смотрел крайне пессимистически; он не видел в нем ни стрем-
ления к решительной борьбе, ни сил, способных довести эту
борьбу до конца. «Переделать по нашим убеждениям жизнь
русского общества! — говорит герой повести «Тихий голос»: —
в молодости натурально думать о всяческих химерах. Но в мои
лета было бы стыдно сохранить наивность... Я давно стал совер-
шеннолетним, давно увидел, в каком обществе я живу, какой
страны, какой нации сын я. Хлопотать над применением моих
убеждений к ее жизни, значило бы трудиться над внушением
волу моих понятий о ярме» *. Ему казалось, что он живет в эпоху
«безнадежной летаргии общества»**...
|
|
|
Левицкий так передает впечатление от бесед с Чернышев-
ским ***.
Из того, что он говорил, многое казалось слишком
мрачно, слишком безнадежно. Его слова возбуждали
широкого государственного страхования граждан от всяких несчастных
случаев, организована будет широкая общественная помощь безработным
и пр. Словом, система неограниченной конкуренции будет устранена, а го-
сударственное вмешательство в экономические отношения получит особен-
ное развитие в интересах трудящихся масс, если только человечеству
не удастся сразу перейти от цивилизации к гармонии, минуя стадию гаран-
тизма.
* «Тихий голос». Соч., X, ч. 1, 63.
** Ibid., 70.
*** «Дневник Левицкого» (вторая, неоконченная часть «Пролога»).
Соч., X, ч. 1, стр. 210 и сл.
|
|
в слушателе глубокое презрение к настоящему и ко всякой
деятельности в настоящем. Искреннему демократу не
стоит горячиться потому, что все наши общественные дела—
мелочь и вздор. Наше общество не занимается ничем,
кроме пустяков. Теперь*, например, оно горячится
исключительно из-за отмены крепостного права. Что
такое крепостное право? Мелочь. В Америке невольни-
чество не мелочь: разница между правами и благосостоя-
нием черного работника в южных штатах и белого работ-
ника в северных — неизмеримо велика; сравнять неволь-
ника с северным работником великая польза. У нас не то.
Многим ли лучше крепостных живут вольные мужики?
Многим ли выше их общественное значение? Разница
настолько микроскопическая, что не стоит и говорить о
ней. Отмена крепостного права — мелочь, раз земля
останется во владении дворянства. От реформы одна
сотая доля крестьян выиграет, остальная может только
проиграть. В сущности, все это мелочь и вздор. Все
вздор перед общим характером национального устройства.
Допустим, что эта частичная реформа будет осуществлена.
Что дальше на очереди? Суд присяжных? «Тоже важная
вещь, когда находится не под влиянием такого общего
национального устройства, при котором никакие судебные
формы не могут действовать много хуже суда присяжных».
Две мелочи — вот вся программа хлопот и восторгов рус-
ского общества на довольно долгое время, если не слу-
чится ничего особенного; а ничего особенного пока еще
не предвидится...
Левицкий (Добролюбов) не мог согласиться с этими
мрачными выводами Волгина (Чернышевского), хотя во
время бесед поддавался могучему влиянию этого огром-
ного и последовательного ума. Он признает Волгина
человеком, преданным всей душой народным интересам, но
он также ясно видит его недостатки: он не верит в народ...
Приводим из этого глубоко интересного дневника
(не забудем, написанного самим Чернышевским) еще
один разговор, характерный для тогдашнего настроения
Чернышевского (вторая половина 50-х годов). Прожи-
вая в глухой провинции, Левицкий вспоминает беседы
со своим учителем. «В голове Петербург, журналистика,
наши либералы и Волгин, с вялой насмешкой говоря-
щий: «Эх, вы! — Ну, какое пиво сваришь с этой сво-
лочью?» И возражаешь Волгину: «Где же, когда же
общество не было толпою сволочи? А между тем поря-
дочные люди всегда и везде работали». — «Натурально,
по глупости; всегда и везде умные люди были глупы,
Владимир Алексеевич. Что за радость толочь воду? —
|
|
|
* Т. е. в конце 50-х годов.
|
|
продолжал Волгин свои вялые сарказмы. — История
движется не тем, не мыслями и работой умных людей,
а глупостями дураков и невежд. Умным людям не для
чего тут мешаться; глупо мешаться не в свое дело,
поверьте!» Отвечаешь ему и на это: «Вопрос не в том,
умно ли мешаться, а в том, можешь ли не мешаться?
Умно ли моему телу дрожать от холода, умно ли моей
груди чувствовать стеснение в удушающем газе? Глупо.
Лучше бы для меня, если бы иначе; но такова моя
природа: дрожу от холода, негодую на подлость, и если
нечем пробить стену душной тюрьмы, буду биться в нее
лбом, — пусть она не пошатнется, так хоть он разо-
бьется — все-таки я в выигрыше». Вижу вялую улыбку,
вижу покачивание головы: «Эх, Владимир Алексеевич,
натурально, в этом смысле вы говорите справедливо,
но поверьте, не стоит иметь такие чувства». — «Не в том
дело, стоит ли иметь, а в том, что имеешь их»» *.
Работать для людей, которые не понимают тех, кто работает
для них, — это очень неудобно для работающих и невыгодно для
успеха работы, — говорил Чернышевский в «Письмах без адреса».
Вот трагедия Чернышевского и его современников. При данном
в то время соотношении общественных сил ход событий совер-
шался с роковой неуклонностью, направляясь против народных
интересов...
А либералы? На них Чернышевский меньше всего возла-
гал надежд. Недоверие к либералам необходимо для рево-
люционера, так как либералы меньше всего думают о народном
благе, а преследуют чисто буржуазные интересы. Но он простил
бы им половину исторических грехов, если бы они проявили
хоть сколько-нибудь решимости и настойчивости даже в пресле-
довании своих классовых целей, если бы они поняли, что никакие
реформы не имеют никакого значения в России до тех пор, пока
остаются в целости основные черты старого режима...
В русском обществе нет мужчин, говорит Чернышев-
ский. Без приобретения привычки к самостоятельному
участию в общественных делах, без приобретения чувств
гражданина, ребенок мужского пола, вырастая, делается
существом мужского пола средних, а потом пожилых лет,
но мужчиной он не становится или, по крайней мере, не ста-
новится мужчиной благородного характера. Мелочность
взглядов и интересов отражается на характере и на воле:
«какова широта взглядов, такова широта и решений».
Этим определяется характер русских героев, которые,
как замечает Чернышевский, у всех наших писателей
действуют одинаковым образом. «Пока о деле нет речи,
а надобно только занять праздное время, наполнить
?
* «Дневник Левицкого» (вторая, неоконченная часть «Пролога»). Соч.,
X, ч. 1, 239.
|
праздную голову или праздное сердце разговорами и
мечтами, герой очень боек; подходит дело к тому, чтобы
прямо и точно выразить свои чувства и желания, большая
часть героев начинает уже колебаться и чувствовать
неповоротливость в языке. Немногие, самые храбрейшие,
кое-как успевают еще собрать все свои силы и косноязычно
выразить что-то, дающее смутное понятие о их мысли, но
вздумай кто-нибудь схватиться за их желание, сказать:
«Вы хотите того-то и того-то; мы очень рады; начинайте
же действовать, а мы вас поддержим», — при такой реп-
лике одна половина храбрейших героев падает в обморок,
другие начинают очень грубо упрекать вас за то, что вы
поставили их в неловкое положение, начинают говорить,
что они не ожидали от вас таких предложений, что они
совершенно теряют голову, не могут ничего сообразить,
потому что «как можно так скоро», и «притом же они чест-
ные люди», и не только честные, но очень смирные, и не хо-
тят подвергать вас неприятностям и что вообще разве
можно в самом деле хлопотать обо всем, о чем говорится
от нечего делать, и что лучше всего ни за что не прини-
маться, потому что все соединено с хлопотами и неудобст-
вами, и хорошего ничего пока не может быть, потому что,
как уже сказано, они «никак не ждали и не ожидали»,
и проч.» *.
Статью о тургеневской «Асе» Чернышевский написал
для разоблачения «либеральных иллюзий». С этими же
иллюзиями он систематически боролся во всех своих писа-
ниях, попутно разоблачая в них узость и классовый харак-
тер либеральных стремлений. Само собою разумеется,
либералы платили ему за его кампанию глуоокой нена-
вистью, сравнивали его с Гречем, Булгариным, Сенков-
ским. Но Чернышевский и его кружок не смущались либе-
ральной клеветой и продолжали беспощадно разоблачать
либеральное прекраснодушие, торжественно-напыщенное
разглагольствование о русском прогрессе; они доказы-
вали, что ладья русского прогресса не только не пошла
полным ходом вперед, но продолжает преблагополучно
торчать в старом историческом болоте. А в сатирическом
приложении к «Современнику», в знаменитом «Свистке»,
в котором сам Чернышевский писал мало (там работал
главным образом Добролюбов), но на направление и содер-
жание которого он имел огромное влияние, безжалостно
вышучивалась либеральная восторженность, умеренность,
аккуратность и любезная либеральному сердцу «глас-
ность».
Отношение Чернышевского к русским либералам прекрасно
выясняется из романа «Пролог». О либеральных бюрократах
нечего и говорить: их Чернышевский презирал и ненавидел от
* Русский человек на rendez-vous. Соч., I, 90—91 (1858 г.).
|
всей души, быть может, еще больше, чем открытых и убежденных
реакционеров...
В 44 № «Колокола» за 1859 год появилась статья Гер-
цена «Very dangerous!» («Весьма опасно!»), прямо направленная
против кружка Чернышевского. «В последнее время, — писал
Герцен, — в нашем журнализме стало повевать какой-то тлетвор-
ной струей, каким-то развратом мысли». Герцен отказывается
принять взгляды Чернышевского и Добролюбова за выражение
общественного мнения, а высказывает предположение, что их
статьи внушены им правительством...
| NB |
|
Эта скандальная статья Герцена, в которой Черны-
шевский и Добролюбов выставлялись чуть ли не аген-
тами-провокаторами и слугами реакции и в которой
будущим жертвам абсолютизма сулился Станислав
на шею, произвела крайне неприятное впечатление на
кружок «Современника». В июне 1859 года Чернышев-
ский выехал за границу, где в Лондоне между ним и
Герценом состоялось по этому поводу объяснение.
Как и следовало ожидать, это объяснение ни к чему
не привело: в тот момент оба собеседника стояли на
противоположных полюсах. Чернышевский был пред-
| NB |
ставителем революционно-демократического течения
общественной мысли, а Герцен тогда стоял еще на точке
зрения просвещенного либерализма и даже не свободен
был от некоторых надежд на либеральную бюрократию...
О свидании с Че рнышевским Герцен рассказал в статье
«Лишние люди и желчевики» * чрезвычайно пристрастно и
односторонне. Послушать его, так весь разговор представи-
телей двух направлений русской общественной мысли вертелся
якобы вокруг исторических экскурсий в 30-ые и 40-ые годы.
На самом деле не может подлежать сомнению, что спор Черны-
шевского с Герценом должен был идти об отношении к тогдаш-
нему русскому либерализму и к реформам 60-х годов...
После объяснения с Чернышевским Герцен принужден
уже отказаться от своих инсинуаций по адресу радикалов,
действующих якобы по внушениям правительства. Теперь
он уже признает, что они — люди добрейшие по сердцу
и благороднейшие по направлению, но прибавляет, что
тоном своим они могут довести ангела до драки и святого
до проклятия **. К тому же они, по его словам, с таким
апломбом преувеличивают все на свете и не для шутки,
а для огорчения, что выводят добродушных людей из тер-
пения. На всякое «бутылками и пребольшими» у них готово
мрачное «нет-с, бочками сороковыми!» Герцен утешается
надеждой, что тип желчевиков недолговечен. Жизнь,
* Соч. Герцена, т. V, стр. 241—248.
** Как известно, о тоне противника люди заговаривают тогда, когда
не в состоянии привести против него более серьезных аргументов.
 | |||||
 | |||||
 | |||||
говорит он, долго не может выносить наводящие уны-
ние лица невских Даниилов, мрачно упрекающих
людей, зачем они обедают без скрежета зубов и, вос-
хищаясь картиной или музыкой, забывают о всех
несчастьях мира сего. На смену этим беспощадным
отрицателям, которых снедает раздражительное и «свер-
нувшееся» самолюбие, на смену этим ипохондрикам,
неразвившимся талантам и неудавшимся гениям должно
прийти новое жизнерадостное и здоровое поколение,
которым старики а 1а Герцен протянут, быть может,
руку через головы физически и морально больного
поколения желчевиков.
Как мы видим, даже такой искренний и просвещен-
ный представитель либерализма, как Герцен, органи-
чески не мог понять первого поколения русских револю-
ционных демократов *. Из-за тона он не разглядел
сущности их стремлений, из-за деревьев он не заметил
леса. Настолько органически либералы и демократы
были уже тогда чужды друг другу. Ибо здесь дело шло
не о столкновении двух поколений или, вернее, не
столько о столкновении двух поколений, сколько
о конфликте двух общественных течений, двух партий,
представлявших существенно различные и враждебные
классовые интересы **. Либералы представляли инте-
* Г Богучарский в своей книге «Из прошлого русского общества»
(стр. 250), изложивши этот конфликт двух направлений, заключает, «со-
вершенно ясно, что Чернышевский был по существу дела неправ» Правда,
он спохватывается и вспоминает, что «мы имеем показание по этому поводу
(разговор в Лондоне) только одной стороны», но во-первых, об этом нужно
было вспомнить прежде, чем делать столь решительный вывод, а во-вторых,
показаниями по этому поводу является вся литературная и общественная
деятельность обоих великих писателей. Чернышевский до конца остался
верен своим взглядам — и история доказала справедливость его отношения
к русскому либерализму, а вот Герцену пришлось скоро отказаться от
своего прекраснодушия и во многом стать на точку зрения Чернышевского.
Почему же г. Богучарский все-таки считает Чернышевского «по существу
дела неправым»? По какому существу и какого дела? В его отношении к рос-
сийским либералам, что ли? или к либеральничающей бюрократии? Вот
что значит пройти освобожденско-кадетскую школу
*• Характерно, что Тургенев (конечно, человек 40-х годов), разо-
рвавши с радикальным «Современником», перебежал в «Русский вестник»
Каткова, который к точу времени успел уже достаточно обнаружить свои
настоящие тенденции Роман Тургенева «Отцы и дети», который, что бы там
ни говорили, направлен был против «нигилистов» (хотя благодаря художе-
ственной искренности автора нигилист Базаров вышел все-таки симпатичнее
всех других персонажей романа), помещен был в «Русск. вестнике» за 1862 г
А между тем Катков в своем журнале уже вел доносительную кампанию
против демократов, а вскоре ополчился и на Герцена (личного друга Тур-
генева), обливая его ушатами помоев.
ресы буржуазии и прогрессивного дворянства, Черны-
шевский и его кружок отстаивали интересы трудящихся
или, говоря его слогом, простонародья, в котором по
тогдашним социальным условиям смешивались воедино
рабочий класс и крестьянство. Не следует при этом
упускать из виду, что крестьянство составляло тогда
почти единственную массу трудящихся, из которой
пролетариат не успел еще выделиться настолько, чтобы
входить в расчеты демократов в качестве серьезного
исторического фактора. И вот почему в расчетах тог-
дашних социалистов вообще, и Чернышевского в част-
ности, главную роль играет крестьянство, а о пролета-
риате упоминается лишь глухо и слабыми намеками
(например, швейные мастерские в романе «Что делать?»).
Именно потому, что в основе режима, от кото-
рого задыхалось все честное и живое на Руси, лежа-
ло крепостное право, — именно потому передовые
русские люди того времени с таким восторгом встретили
первые акты, коими правительство возвещало свою
решимость приступить к раскрепощению крестьянства.
И даже наш великий Чернышевский на момент под-
дался общему увлечению и, в параллель герценовскому:
«Ты победил, Галилеянин!», предпослал своей статье
«О новых условиях сельского быта» («Совр.», 1858,
№ 2) эпиграф, обращенный к Александру II: «Возлюбил
еси правду и возненавидел еси беззаконие, сего ради
помаза тя Бог твой (Псал. XLV, стих 8)**...
Главнейший источник всех недостатков русской жизни —
крепостное право **. «С уничтожением этого основного зла нашей
жизни, каждое другое зло ее потеряет девять десятых своей силы».
Крепостным правом парализовались «все заботы правительства,
все усилия частных людей на благо России». При нем невозможны
были ни правосудие, ни нормальное функционирование государст-
венного механизма, ни порядочная администрация, ни рациональ-
ный бюджет, ни развитие производительных сил. Подневольный
труд крестьян в первую голову невыгоден был для самих поме-
щиков. Отмена крепостного права принесет пользу всему народу,
всей стране, но больше всего и прежде всего выиграет от нее
помещичий класс, а затем купцы и промышленники: вот почему
расходы по освобождению крестьян должна нести вся нация ***.
|
|
|
