 |
ФИЛОСОФИЯ НАУКИ. Предисловие
|
|
|
|
ФИЛОСОФИЯ НАУКИ
ПРАКТИКУМ
УДК 16
ББК 87
РЕЦЕНЗЕНТЫ:
доктор философских наук, профессор Р. И. Таллер
доктор философских наук А. А. Бодров
Философия науки: практикум / ред. -сост. А. А. Шестаков.
Практикум соответствует программе экзамена кандидатского минимума по истории и философии науки. В учебном пособии представлены материалы по широкому кругу проблем истории и философии науки. Каждый тематический раздел строится по алфавитному принципу и содержит тексты как философов, так и видных ученых.
Книга предназначена аспирантам и магистрантам, сдающим экзамен кандидатского минимума по истории и философии науки, а также всем, кому интересны философско-методологические проблемы научного познания.
ISBN
© Шестаков А. А., 2016
Предисловие
Практикум– неотъемлемый элемент учебно-методического комплекса конкретной дисциплины. Задачей последнего является практическое усвоение основных положений изучаемой дисциплины. Если в образовательных курсах конкретно-научного плана опыт подготовки такого рода пособий весьма многообразен, то в философии, прямо скажем, невелик. Не говоря уже о философии науки. Это обстоятельство, впрочем, может быть объяснено: философское мировоззрение плюралистично. Своего рода «промежуточным» звеном в подготовке указанного учебного пособия по философии является формат хрестоматии в ее «классическом», так сказать, виде - как совокупности наиболее показательных выдержек из философских текстов. Отметим, что в отечественном образовательном сообществе опыт подготовки такого рода учебных пособий весьма впечатляющ в силу древности названной дисциплины и давнего опыта её преподавания[1]. Что же касается составления хрестоматии по такой достаточно новой учебной дисциплине, какой является «история и философия науки», лишь относительно недавно вошедшей в структуру курса подготовки аспирантов и соискателей, то здесь методические наработки не столь богаты. Среди немногочисленных примеров можно выделить пособия, подготовленные коллективом авторов под редакцией проф. Л. А. Микешиной, специалистами из Ростова–на-Дону под редакцией В. И. Пржиленского, а также хрестоматии по социологии науки, составленные, соответственно, Э. М. Мирским и В. Л. Шульцем[2]. При подготовке настоящего учебного пособия мы постарались максимально учесть опыт коллег по работе с такого рода изданиями[3].
|
|
|
Вместе с тем, столь знакомый всем хрестоматийный формат имеет одну весьма серьезную, с нашей точки зрения, ограниченность: он запрограммирован лишь на монолог. Монолог автора приведенного в хрестоматии произведения. Что и говорить, более предпочтительным в плане формирования творческих способностей исследователя является формат диалога – читателя с автором данного произведения. Столь необходимый в данном случае критический угол зрения могла бы задать система вопросов по тексту с четкой акцентировкой на выработку собственного мнения читателя и привлечение материалов той научной дисциплины, в которой он специализируется. В силу новизны предлагаемого формата учебного пособия, остановимся на необходимых в данном случае пояснениях методологического плана. Итак, базовым тезисом, предварившим весь последующий ход мысли составителя, явилось утверждение, что современная философия науки – это дисциплина, активно обсуждающая собственное предметное самоопределение в контексте постоянного взаимодействия и критического соотнесения как с сопредельными философскими дисциплинами – теорией познания и социологией знания, так и с бурно развивающимися когнитивными науками (включающими в себя наряду с «традиционной» психологией достаточно солидные сюжеты из лингвистики, логики и математики), социальной эпистемологией, представляющей собой взаимодействие собственно философского анализа когнитивных норм с изучением истории познания в обширном социокультурном контексте, а также эволюционной эпистемологией, репрезентирующей познавательный процесс как момент эволюции живой природы и ее продукт. Необходимо учесть, что и сами названные выше дисциплины переживают бурный процесс предметного переформатирования. Даже такая, казалось бы, исключительно неэмпирическая наука как теория познания позиционируется ныне как эпицентр взаимодействия целой совокупности наук о человеке, ведя отсчет от классической психологической теории и завершая биологией и теоретическими штудиями в конкретных отраслях истории науки[4].
|
|
|
Последовательно тематизируя поставленную выше проблему, нельзя не обратить внимание, что весьма неоднозначные грани взаимодействия названных выше дисциплин получили соответствующее истолкование в различных философско-методологических доктринах, приобретших серьезную специфику, кстати, как в собственно историческом, так и, если можно так выразиться, территориально-географическом смысле. Попробую пояснить этот тезис. Ни для кого не является секретом, что исследования в сфере философии науки приобретают весьма специфические очертания в различных социокультурных контекстах. Это обстоятельство было зафиксировано еще в XVIII столетии великим Вольтером. В качестве подтверждения высказанного тезиса можно привести весьма показательный отрывок их его «Философских писем» (Письмо XIV «О Декарте и Ньютоне»): «Француз, прибывающий в Лондон, замечает в философии < …> сильные перемены. Он покинул заполненный мир, а прибыл в пустой; в Париже вселенную считают состоящей из вихрей тончайшей материи – в Лондоне не усматривают ничего подобного; у нас давление Луны вызывает морские приливы, у англичан же, наоборот, море тяготеет к Луне < …>. Солнце, во Франции совсем не принимающееся при этом в расчет, здесь на одну четвертую часть принимает участие в деле; у ваших картезианцев все совершается путем импульса, абсолютно непостижимого; у г-на Ньютона действует притяжение, причина которого не более ясна»[5]. Как приведенное выше высказывание, так и множество иных весьма причудливых теоретических конструкций, созданных в философии науки, являются, тем не менее, необходимыми звеньями общего интеллектуального движения в этой отрасли философского знания.
|
|
|
Попробуем конкретизировать. Известно, что опыт теории познания в ее классических образцах – это впечатляющий проект науки. Этот тезис верен для весьма отличных по своим идейным интенциям направлений эмпиризма и рационализма, что обозначили границы теоретического поиска в классической гносеологии. Общеизвестно, что оба несущих крыла новоевропейской гносеологической парадигмы тяготели к неким реальным образцам научного знания, принимаемым за эталон. Показательна в этой связи позиция Канта. Весьма настойчиво апеллируя в предисловии к «Критике чистого разума» к «верному пути науки», на который уже давно встали математика («математика пошла верным путем науки у достойных удивления древних греков») и логика («логика уже с древнейших времен пошла этим путем»), и несколько позже – естествознание («естествознание гораздо позднее попало на столбовую дорогу науки»), основоположник немецкой классики предпринимает попытку раскрыть причины такого успеха[6]. Обосновывая собственную точку зрения, мыслитель выдвигает учение об априорных формах чувственности и категориях рассудка. И каков же итог этого начинания? Обратимся к авторитетному мнению одного из лидеров логического позитивизма Ганса Рейхенбаха: «То, что Кант хотел, был анализ чистого разума, то, что он дал, был анализ науки его времени»[7](Курсив наш – А. Ш. ). В своей знаменитой «Критике» философ обосновывает науку как всеобщую форму мышления, ориентируясь на интеллектуальную практику Нового времени и – в первую очередь – на механику Галилея-Ньютона. При этом мыслитель упорно акцентирует тезис, который в силу своей очевидности далеко не всегда осознается: немецкий классик позиционирует науку как форму экспериментального мышления; он анализирует условия возможности не просто опыта как такового, а именно экспериментирующего опыта, – результатом которого, собственно, и может быть знание объективное. Если же говорить в целом об этом грандиозном проекте, то опыт развития классической гносеологической теории, вдохновляемый и направляемый лозунгом «верного пути науки», обернулся неэффективностью ее нормативистских и фундаменталистских установок.
|
|
|
Изложенное выше дает серьезные основания утверждать, что само конституирование философии науки в качестве специализированной отрасли исследования как раз и было обусловлено кризисом классической теории познания. Родоначальники складывающегося интеллектуального движения уже не могли довольствоваться при изучении реального познавательного процесса лишь общими рассуждениями в рамках привычной схемы общеупотребительных категорий – «объективное»-«субъективное», «абстрактное» - «конкретное», «сущность» - «явление» и т. п. Результат не замедлил сказаться: были оставлены уже обжитые позиции внеисторического анализа познавательного процесса. Предметом пристального изучения становится рациональность. Эта вновь выделенная предметная реальность получила опыт первоначальной тематизации в различных философских доктринах – исторически сменяющих друг друга формах позитивизма, философии жизни, марксизме и т. д. На осознании этого факта, собственно, и базируется принципиальная установка составителя при отборе источников для практикума – максимальная широта охвата имеющихся точек зрения и методологических позиций в области философии науки. В соответствии с этим в пособии представлены (1) выдержки из трудов представителей классической философии науки (С. Джевонс, В. Оствальд, А. Пуанкаре и др. ); (2) идеи «властителей дум» философии науки XX века (Т. Кун, И. Лакатос, М. Полани, К. Р. Поппер и др. ); (3) инспирирующий опыт отечественной традиции изучения философии и методологии научного познания (П. П. Гайденко, В. А. Лекторский, Э. Г. Юдин и др. ). Определенной новизной для избранного автором формата, где, по определению, должны быть представлены классические образцы в каком-либо из направлений научного знания, является презентация идей ярких представителей нестоличной философской мысли (В. Н. Борисов).
Остановимся на еще одном принципиальном моменте. Ни для кого не секрет, что в современной культуре «диалог» представителей естественнонаучного и гуманитарного знания, с одной стороны, и философии, с другой, протекает, по преимуществу, в различных категориальных «срезах». Что, в принципе, можно считать естественным, поскольку интерес к прояснению философско-мировоззренческих оснований собственного творчества у ученых-практиков, кто реально работает в лаборатории, ставит эксперименты и обрабатывает полученные данные, в существенной степени отличается от соответствующих интенций у методологов познания, препарирующих живую ткань исследовательского поиска в рамках выработанной в той или иной метафизической доктрине совокупности теоретических абстракций. Вряд ли уместно описывать данное обстоятельство в терминах соперничества или конкуренции адекватней, скорее, будет характеристика знакомства или встречи с философско-мировоззренческими позициями друг друга, что в общем-то само по себе уже немаловажно, поскольку для обеих сторон может иметь весьма ценный провокативный и инспирирующий характер.
|
|
|
Заострим внимание на этом вопросе. Нужно иметь ввиду, что в длительном споре философов и естествоиспытателей сама философия мыслилась, как правило, в виде некоей абстрактно-теоретической конструкции – исторически приобретавшей черты натурфилософской, метафизической или гносеологической. Предназначение такого рода «идей» в рамках данной схематики «взаимодействия», думается, понятно – «обобщать» результаты частных наук или уже со своих «общих» позиций решать собственно научные задачи. Если именно в таком ключе истолковывать предназначение философии, то, безусловно, прав Ричард Фейнман, сделавший в одной из своих лекций очень верное наблюдение: «Эти философы всегда топчутся около нас, они мельтешат на обочинах науки, то и дело порываясь сообщить нам что-то». Подводя итог, известный ученый делает нелицеприятный для «философов» вывод: «Но никогда на самом деле они не понимали всей глубины и тонкости наших проблем»[8]. Что можно сказать по этому поводу? Строго говоря, вовсе не беда, если, скажем, философ не в полной мере адекватно ориентируется в тонкостях естественнонаучной теории. В равной степени, видимо, также нет ничего страшного, когда, положим, математик или физик не столь глубоко и последовательно разбираются в философской проблематике. Необходимо отдавать себе отчет, что названные выше формы освоения мира все-таки имеют существенно отличающиеся предметные области и выступают, соответственно, различными сферами профессиональной деятельности. Беда, как мне кажется, совсем в другом – когда философы не понимают всей глубины и своеобразия своих собственных проблем! Философия как специфическая сфера метафизического поиска с необходимостью предполагает соответствующее качество интеллектуального труда, и эта отличительная опция философского дискурса традиционно выражается ёмким термином «философичность». Там, где естествоиспытатель предельно корректно и тонко работает с понятиями, концептуализируя в рамках собственной интеллектуальной практики вопросы такого плана, что значит понимать (=знать), чем, собственно говоря, является то, что мы стараемся понять и т. п., – он самым непосредственным образом движется в индуктивном поле философской рефлексии. История науки тому дает множество подтверждений. Именно этот план рассматриваемой проблемы, надо полагать, имел ввиду Вернер Гейзенберг, когда, к примеру, характеризовал Нильса Бора прежде всего «как философа, не физика…»[9](! -А. Ш. ). В данной связи можно также вспомнить и показательную характеристику ещё одного выдающегося физика - Эрвина Шредингера, данную другим не менее знаменитым ученым, лауреатом Нобелевской премии Юкавой: «…У Шредингера склонность к философии была выражена особенно сильно < …>. Он – талантливый физик, имевший очень хорошие работы по термодинамике и статистической физике, - в действительности хотел заниматься философией»[10]. Ну и конечно, в этом ряду ученых достойное место занимает уже упомянутый выше Вернер Гейзенберг – достаточно лишь назвать его основные философские книги – «Философские проблемы атомной физики» и «Физика и философия»[11], а также такие содержательные в философско-мировоззренческом плане статьи как «Открытие Планка и основные философские проблемы атомной теории», «Роль феноменологических теорий в системе теоретической физики», «Развитие понятий в физике XX столетия[12]». Если же говорить вообще, то лишь кратко затронутый выше исторический период в развитии физики, связанный с созданием квантовой теории, отличался просто поразительным по глубине проникновением в существо собственно философских проблем. Высочайший теоретический уровень творческих дискуссий, свойственный архитекторам неклассической физики, само содержание обсуждаемых проблем сближает этот небольшой исторический отрезок XX века со столь значимым для становления науки XVII столетием, когда в полный рост были поставлены проблемы научного метода, субъекта и объекта познания, причинности и т. д. Нет сомнений в том, что только запредельно высокое «энергетическое» напряжение научного поиска могло породить столь редкую для специализированного научного познания фигуру ученого-философа! Идейные интенции такого рода мыслителей удачно описывают слова Гейзенберга: «Мне и в голову не могло прийти видеть в естествознании и технике нашего времени мир, принципиально отличный от философского мира Пифагора или Евклида»[13].
Все изложенное выше послужило основанием второй принципиальной установки в отборе учебного материала для данного практикума - ориентации на максимальный учет философско-методологического опыта ведущих представителей науки – как, собственно, современных (лауреат Нобелевской премии Стивен Вайнберг), так и, как принято говорить, классиков (В. Гейзенберг, Д. Гильберт, А. Эйнштейн). Помимо этого, с нашей точки зрения, было бы не вполне корректным ограничиваться в описании институционального бытия науки лишь, если можно так выразиться, точкой зрения внутринаучной рефлексии – размышлениями непосредственных участников этого процесса - самих ученых или методологов науки - в ущерб оценкам и рефлексивным позициям представителей внешних референтных групп. Вряд ли такая «келейность» в описании социального бытия науки отвечает установке на предельную широту и объективность ее осмысления. С целью достижения подлинной полноты позиционирования науки в современной культуре автор счел необходимым привлечь некоторые аналитические материалы, в которых в живой, публицистической манере обсуждается место науки в глобальном мире, отслеживаются изменения ее институционального статуса и т. п. (статьи Ильи Носырева и Льва Хаммера).
Наконец, принципиально важным для составителя являлось осмысление всего проблемного комплекса философии науки в рамках общей концепции философии познания. По сути, такая методологическая установка означает, что в рамках процедуры дисциплинарного позиционирования философии науки как специальной философской дисциплины необходимо принимать во внимание всю совокупность эпистемологических предпосылок и мировоззренческих оснований научного познания. Представляется ясным, что последнее можно обеспечить лишь посредством детального осмысления самого способа постановки данной проблематики классиками философской мысли. В работах которых познавательный процесс и его категориальные структуры интерпретируются в широком контексте человеческого мироотношения. Именно с этой целью в учебном пособии привлекаются показательные выдержки из трудов П. Бурдье, М. Вебера, Х. -Г. Гадамера, М. Хайдеггера, Ф. фон Хайека. И пожалуй, последнее замечание. Предлагаемый практикум ориентирован на самостоятельное знакомство с философскими текстами и содержательно связан с издаваемыми одновременно учебными пособиями для магистрантов и аспирантов -«Философия науки» и «Как подготовить реферат по истории науки», является приложением к ним, но может рассматриваться и как вполне самостоятельное учебное пособие.
Завершая, по необходимости, краткое предисловие хотел бы выразить надежду, что обстоятельное знакомство с классическими текстами по истории и философии науки позволит аспирантам и соискателям ученой степени кандидата наук лучше понять не только теоретическую проблематику этой дисциплины, но максимально полно и не предвзято осмыслить реальные проблемы научного познания.
|
|
|
