Языковой личности и языкового сознания

Под устной народной культурой мы понимаем совокупность кол-
лективных и индивидуальных устных текстов, а также способы их
функционирования в народной культуре. Коллективные тексты чаще
всего бывают традиционными. Индивидуальные тексты — это прежде
всегo бытовая речь, однако индивидуальные тексты могут реализо-
вывать традиционные культурные сюжеты (например, пересказы
фольклорных произведений, былички и т.д.).

Таким образом, понятие "устная народная культура" вмещает в себя
и устное народное творчество (фольклор), и область диалектной ре-
чи, и тайные профессиональные языки, бытующие в народной
среде [см.: Бондалетов, 1987; Грица, 1989]. Устная культура вклю-
чает в себя и словесную, и музыкальную культуру — ведь то и
другое воспринимается слухом. К сфере устной культуры нужно от-
нести ритуальное молчание, звукоподражательные крики, т.е. нере-
чевые тексты, воспринимаемые слухом. Устная народная культура
противопоставлена письменной — вместе они образуют то, что
называлось раньше "народной словесностью". В народной культуре
следует различать тексты и метатексты, или тексты о текстах, что
существенно при исследовании культурных текстов.

Важными для нашей работы являются понятия устности, тради-
ции и языкового сознания. Обратимся к ним.

Об устной речи и шире — устной культуре в последние годы пи-
салось очень много. Противопоставление устный—письменный оказы-
вается таким глубоким, что определяет тип культуры в целом.
Ю.М. Лотман, указывая на две формы коллективной памяти — уст-
ную и письменную, — связывает с ними самые существенные приз-
наки культуры. Так, "...для письменного сознания характерно внима-
ние к причинно-следственным связям... и результативности действий...
С этим же связано и обостренное отношение к времени, и, как
следствие, возникновение представления об истории... Устная культура,
ориентированная не на умножение числа текстов, а на повторное
воспроизведение текстов, тесно связана с ритуалом... Письменная
культура ориентирована на прошлое, устная — на будущее: огром-
ную роль в ней играют предсказания, гадания и пророчества...
Благодаря этому бесписьменная культура переносит выбор поведения
во внеличностную область" [Лотман, 1987, 3—12].

Любая традиционная народная словесная культура либо исклю-
чительно, либо преимущественно устная. Понятие "устная речь" или
"устные тексты" относится к очень широкому набору явлений. Устной
называется и спонтанная разговорная речь, и чтение научного докла-
да на конференции, и фольклорные тексты. Объединяет их только
то, что они все воспринимаются на слух. Иными словами, здесь
можно говорить только об устной форме воспроизведения текста.
Однако уже и с устной формой связаны два признака устности —
необратимость и многоканальность [Гаспаров, I978], В слуховом вос-
приятии участвуют по меньшей мере два канала вербальный
и мелодический, или просодический, последний включает интонацию,
тембр, регистр, агогику. К ним часто подключается третий канал —
визуальный (мимика, жесты), и восприятие устной речи становится
комплексным, а устное слово – мощным средством эмоциональ-
ного воздействия.

Однако эталонная устная речь характеризуется еще несколькими
признаками, такими, как контактность, спонтанность, определенность
адресата. Очевидно, что эти признаки в совокупности присущи толь-
ко разговорной речи. Как показала С.М. Толстая, шкала "устная
речь—письменная речь" градуирована: по ряду признаков устные по
форме тексты ближе к эталонным письменным, чем некоторые фор-
мы письменной речи; ср. поэтические фольклерные тексты, практи-
чески лишенные спонтанности и определенного адресата, и тексты
писем, адресованные определенному лицу и часто близкие к раз-
говорной речи [Толстая, 1991].

Идея градуироваиности устной речи развивается и Е. Бартминским
[1988]. Это концепция устности как комплекса признаков, из кото-
рых только один — звуковое воспроизведение — является дихото-
мическим, а остальные — диалогическое начало, связанное с при-
сутствием адресата и возможностью обена с ним ролями, исполь-
зование жеста и мимики, наличие просодического кода, контекста
и определенных выражений, характерных для устной речи, — явля-
ются градуированными, т.е. могут присутствовать в большей или меньшей степени.

В устной народной культуре мы имеем дело с разного рода уст-
ностъю: со спонтанной разговорной диалектной речью, целиком
определяемой ситуацией, и неспонтанными, живущим в традиции
фольклорным текстом, по степени обработанности приближающимся
к литературному тексту, потенциально имеющему множество адре-
сатов. Правда, для обрядового фольклора в соответствующей си-
туации адресат может стать вполне конкретным (например, адре-
сатом становится в свадебном обряде совершенно конкретное лицо —
жених, невеста, дружка и пр.).

Проблемы соотношения устной разговорной речи и фольклорных
текстов привлекали внимание и лингвистов, и фольклоритов [Ар-
теменко, 1977; 1988; Никитина, 1982; Чистов, 1978, 1983, 1988;
Bartmihski, 1973]. Были отмечены такие общие черты, как формуль-
ность, наличие повторов, речевых зачинов, диалогичность, контами-
нации, ассоциативность, диффузность семантики, наличие паратакси-
ческих конструкций в синтаксисе. Е.Б. Артеменко назвала народно-
разговорную речь "генетической основой песенного текстообразова-
ния" [Артеменко, 1988, 11].

По-видимому, некоторые признаки фольклорных текстов связаны
со свойствами устного воспроизведения, т.е. с тем, как устроена
память отправителя сообщения — исполнителя. К таким признакам
относится глобальное, фундаментальное свойство фольклора — его
вариантность и конкретнее — способы варьирования. Другие приз-
наки ориентированы на восприятие и запоминание, т.е. на слу-
шателя; таковы, например, повторы, компенсирующие необрати-
мость устного текста, хотя функции повторов этим не ограни-
чиваются.

Кроме перечисленных общих признаков, бытовые и фольклор-
ные тексты роднит то, что последние являются в диалектном оде-
янии. Соотношению диалекта и языка фольклора на русском ма-
териале посвящено много работ [Оссовецкий, 1952, 1958, 1975;
Евгеньева, 1963; Баранникова, 1965; Богатырев, 1962, 1973; Богослов-
ская, 1981]. Здесь мы отметим, что экспансия диалекта в фольк-
лорную речь осуществляется в разных жанрах и на разных язы-
ковых уровнях в различной степени. Однако нет ни одного закон-
ченного научного сопоставления языка фольклорных текстов и говора
какого-нибудь определенного региона или хотя бы одной деревни по
всем языковым уровням — эта работа еще впереди.

Поскольку мы имеем дело с традиционными текстами, то одним
из важнейших понятий, употребляемых в работе, является понятие
традиции. Под традицией применительно к предмету нашего ис-
следования мы понимаем способы хранения, передачи (в частности,
обучения) и регулярного воспроизведения определенного круга текс-
тов, осуществляемые от поколения к поколению. При этом тексты
могут быть весьма различного объема — от традиционного одно-
словного наименования до произведений, включающих несколько
тысяч слов. Понятие традиции применительно к нашему материалу
семантически близко понятию культуры и образует вокруг себя
обширное смысловое поле. Оно связано с понятиями социальной,
этнической и конфессиональной группы носителей традиции, стату-
сов отдельных личностей и разных типов текстов. В смысловое
поле "традиции" попадают понятия жизненного уклада, или образа
жизни, системы ценностей (народной аксиологии), воспитания и обу-
чения, лингвистические понятия стиля, структуры и функции текста.

Ю. Пентикяйнен [1987] предложил включить в аппарат иссле-
дования передачи устной традиции 17 понятий, или величин, многие
из которых совпадают с перечисленными.

Исследование текстов народной культуры, так же как и изучение
традиции, их сохраняющей и воспроизводящей, может иметь различ-
ную направленность. Так, описание географического распределения
традиционных текстов может проводиться без рассмотрения лич-
ности носителей. Исследование же взаимодействия разных типов
текстов в культуре, возникновения метатекстов, объясняющих и оце-
нивающих другие тексты, наконец, анализ семантики текстов тре
буют обращения к менталитету представителей исследуемой куль-
туры. Понятия модели мира, или картины мира, в том числе язы-
ковой картины мира, строятся на изучении представлений человека
о мире. Эти сведения могут быть получены разными путями — и
через анализ традиционных текстов, и путем интервью с информан-
тами и посредством психолингвистических текстов. В любом слу-
чае исследователь обращается к личности.

Понятие языковой личности, рожденное в отечественной лингви-
стике В. В. Виноградовым, почившее в эпоху "бесчеловечной" линг-
вистики и вновь расцветшее в последние годы [Караулов, 1987;
Язык и личность, 1989], отражает общую тенденцию в социальных
и гуманитарных науках, коррелируя с понятием personality и life-
historical method в культурной антропологии. Описание мировиде-
ния носителя народной культуры через исследование истории жиз-
ни, религиозных воззрений, фольклорный репертуар и высказывания
о нем стало предметом фундаментальной работы Ю. Пентикяй-
нена [1987]. Само же понятие личности, в частности языковой лич-
ности, может прилагаться как к отдельному определенному инди-
видууму (для Ю. Пентикяйнена это финская сказительница и ис-
полнительница плачей Марина Такало), так и к типизированному
образу как воплощению национального сознания [Караулов, 1987].
Недаром Н.С. Трубецкой еще в 1927 г. указывал, что понятие лич-
ности — одно из самых важных в исследовании культуры, что
личностью "является не только отдельный человек, но и народ" [Тру-
бецкой, 1927, 3—5].

Как известно из психологии, главным признаком личности явля-
ется сознание и самосознание. Тогда главный признак языковой лич-
ности — языковое сознание и языковое самосознание. Языковое соз-
нание рождает тексты, языковое самосознание — метаязык и ме-
татексты.

Понятие языкового сознания весьма неопределенно. Его сближают
с такими понятиями, как языковая картина мира, стратегия и такти-
ка речевого поведения. В любом случае языковое сознание реали-
зуется в речевом поведении. Поэтому, говоря о языковом сознании личности, мы должны иметь в виду те особенности речевого пове-
дения индивидуума, которые определяются коммуникативной ситуа-
цией, его языковым и культурным статусом, социальной принад-
лежностью, полом, возрастом, психологическим типом, мировоззре-
нием, особенностями биографии и другими константными и пере-
менными параметрами личности.

Языковое сознание личности включает в себя неосознанное и осоз-
нанное. И в выборе языковых средств, и в процессах понимания
текста участвуют как бессознательные механизмы, так и осознанные
действия. Граница между осознанным и неосознанным индивидуальна
и ситуативно обусловлена. Личность, как правило, осознает лишь
небольшую часть своего языкового поведения.

Будем употреблять термины "осознание", "самосознание" как сино
нимы. Действительно, осознание своего языкового поведения и есть
самосознание. Правда, осознавать можно не только свое, но и чу-
жое языковое поведение (например, оценивать). Однако и в том,
и в другом случае мы подразумеваем способность квалифициро-
вать и интерпретировать элементы языкового сознания. Заметим, что
этим же занимается лингвистика, одна из задач которой — научное
осознание и описание языкового сознания.

Языковое самосознание можно считать частью языкового созна-
ния, его верхним автономным слоем. Если объектом языкового
сознания является весь универсум, то объектом языкового самосоз-
нания — язык в целом и его отдельные элементы, языковое пове-
дение и его продукт — Тексты. Как мы отметили, языковое созна-
ние реализуется в вербальном поведении. Способы же реализации
языкового самосознания могут быть разными — вербальными и
невербальными. Именно в первом случае мы говорим о метаязы-
ковой функции.

Как писал Р. Якобсон, "...метаязыковые операции составляют важ-
нейшую и неотъемлемую часть речевой деятельности, позволяя при
помощи парафразы, синонимики или же посредством эксплицитной
расшифровки эллиптичных форм обеспечить полноту и точность
общения между собеседниками. Взамен бессознательно организован-
ных способов выражения метаязыковая функция вносит осознание
речевых компонентов и их отношений" [Якобсон, 1977, 162—163].

В дальнейшем мы будем придерживаться именно этого широкого
понимания метаязыковой функции и метатекстов, позволяющего
назвать метатекстом не только высказывания о тексте, но и пересказ
текста (в отличие от интерпретации метатекста А. Вежбицкой [1978]).
При таком подходе становится очевидным, что существуют различ-
ные уровни "метатекстовости", или языкового самосознания.

Действительно, уровни осознания элементов языка при языковой
игре со звуковой оболочкой и в попытках описать смысл слова
или выбор адекватного замыслу языкового выражения весьма раз-
личны (о "словесном самомоделировании" см.: [Ляпон, 1989]).

Языковое самосознание может выражаться и невербальными спосо-
бами. Так, определенные языковые выражения люди квалифицируют
как ругательства и реагируют на них поведением, далеко не всегда вербальным (например, брезгливым или возмущенным взглядом,
жестом и т.д.).

Языковое самосознание — часть культурного самосознания. Между
осознанием элементов языка и других элементов культуры нет четко
выраженной границы. Достаточно напомнить, что в переломные
исторические эпохи родной язык становится символом националь-
ного самосознания. Существенно также, что осознание элементов
языка или языковой структуры текстов совершается теми средствами
и идет по тем путям, которые предоставляет личности культура.
На примере языковой ситуации в средневековой Польше С.М. Толстая
показала, насколько неотделимо средневековое языковое сознание от культурного [Толстая, 1989].

Языковое народное сознание — воплощение народного миропо-

нимания в языковой форме, в языковых стереотипах, из которых
строятся тексты малых и больших жанров фольклора, участвующих
в вербальной коммуникации. Таким образом, лингвистический анализ
фольклорных текстов и их функционирования входит в сферу ис-
следования народного языкового сознания (см., например: [Славян-
ский и балканский фольклор, 1978, 1981, 1984]). Так, было отмечено,
что некоторые социолингвистические правила могут распространяться
не только на бытовое речевое поведение, но и на функциониро-
вание фольклорных текстов. В этом отношении примечательно ис-
следование Р. Баумана о взаимосвязях языкового и фольклорного
сознания в среде американских квакеров [Bauman, 1974]. Автором
были замечены такие особенности речевого поведения, как семанти-
чески нагруженное молчание в ритуальной практике, отказ от име-
нования дней недели, замена их названий на числовые обозна-
чения, отказ от местоимения Вы при обращении к лицу. Эти рече-
вые особенности связаны с самосознанием квакеров: они ощущают
свою особую миссию в мире. Стержневой принцип культуры кваке-
ров — говорить только правду (truth). Нельзя тратить время на глу-
пую болтовню (foolish talking). Нормы речевого поведения, реали-
зующиеся в многочисленных запретах, переносятся на фольклорные
произведения: осуждается пение светских песен, рассказывание фольк-
лорных прозаических произведений с игривым сюжетом. Автор ци-
тирует "Правила разговора" Вильяма Пенна, где дается наставление:
"В компании разговаривай мало и говори последним". Однако при-
ветствуются пословицы, ибо они соответствуют правилам истинности,
мудрости, пользы и экономности. Сугубо отрицательным было от-
ношение к анекдотам и шуткам, однако в квакерской культуре
возникла парадоксальная ситуация, когда именно шутки и анекдоты
существенным образом повлияли на языковое поведение. Томами
шуток и анекдотов стали различные образцы квакерской речи и
неукоснительное следование букве предписаний и норм. ЭтиШутки
и анекдоты возникли в тот период развития квакерской культуры,
когда в нее влились новые молодые силы. Они не хотели мириться
с формализмом, который в ту пору сменил первоначальную эпоху
глубокой религиозности. В результате появления шуток и анекдотов
изменились социолингвистические правила, управлявшие речевым по-
ведением квакеров.

Описанные выше факты лингвокультурного сознания определяют-
ся ценностной ориентацией культуры. К этой проблеме Мы будем
возвращаться еще не раз.