 |
Первая часть
|
|
|
|
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
Глава 1
Узнав, что у его жены где‑ то в Доминиканской Республике благополучно здравствуют четверо отпрысков, о которых та ни словом не обмолвилась до их бракосочетания, Джо Стопка, недолго думая, решил напиться. Выдалось невыносимо душное воскресенье – одно из тех, когда город, кажется, вымирает; еще в четверг в полдень на улицах появились автобусы, собиравшие всех желающих выехать на побережье Чесапикского залива или на Файр‑ Айленд, отъезд продолжался в пятницу и субботу, а к воскресному утру в городе оставались лишь дурни и калеки.
Мак‑ Нэлли только что открыл свое заведение, и Стопка оказался первым и единственным посетителем.
Джо Стопка – мужчина крепкий и в теле – обладал мягкими чертами лица, в которых проступало что‑ то по‑ детски беззащитное.
С первого взгляда определив его душевное состояние и не вдаваясь в расспросы о причинах такового, бармен поставил перед новоявленным отцом большого семейства двойной виски.
Стопка залпом выпил, и бармен наполнил стакан снова. Через минуту посетитель заговорил.
– Стопке нужны деньги, – заявил он.
– Они всем нужны, – согласился бармен. – В чем дело? Неужели в Бранденберге мало платят?
Так назывался многоквартирный дом, расположенный в двух кварталах от бара, где заливалось любое горе, – на углу Шестьдесят девятой и Второй улиц. Джо Стопка уже десять лет работал в нем управляющим.
– Не в этом дело… Видишь ли, моя жена…
– Твоя Мария? Сколько же времени прошло в тех пор, как она охмурила тебя и женила на себе? Месяц? Два? Неужели успела запустить в тебя свои острые коготки?
– Три с половиной, – уточнил Стопка и, отвернувшись, чтобы скрыть свое крайнее отчаяние, добавил: – Сегодня утром она объявила, что в Санто‑ Доминго у нее осталось четверо детей, а мне следует подготовиться к их приезду. Через пару недель весь ее выводок прибудет сюда, чтобы жить вместе с нами.
|
|
|
Искренне удивленный, бармен сразу же проникся сочувствием к клиенту.
– Четверо детей? И ты ничего не знал?
Стопка отрешенно кивнул головой:
– Скорее всего, она не так глупа, чтобы сообщать мне прежде, чем станет законной женой. Теперь Стопке требуется куча денег. Ты представляешь, что значит прокормить и одеть ребенка? А четверых?..
Он опустошил еще один стакан, и участливый бармен не стал его томить ожиданием, предложив очередную порцию виски.
– Тебе не приходила в голову мысль развестись с ней?
Стопка непонимающе заморгал глазами:
– Развестись с Марией? Черт возьми, не хочу разводиться! Я люблю ее!
* * *
Когда Джо Стопка вернулся в Бранденберг, его голова, одурманенная алкоголем, пухла от резких слов, которые он собрался высказать своей жене, но та его опередила.
– Эта сумасшедшая из 15‑ К звонит каждые пять минут и жалуется на дурной запах в коридоре! – выкрикнула она из кухни, где предусмотрительно укрылась от гнева благоверного. – Теперь она утверждает, что там полным‑ полно каких‑ то мерзких насекомых. Поднимись к ней и выясни, в чем дело. Надоело все утро выслушивать ее упреки и извиняться, что тебя нет на месте.
– Ты говоришь о миссис Москоун?
– А то о ком же?
От выпитого виски и неприятных мыслей голова Стопки раскалывалась. Он уже сожалел, что так надрался. Больше всего на свете ему хотелось забыться и завалиться в постель. Уж эта несносная миссис Москоун! Она доведет его до умопомрачения!
Бранденберг – роскошное здание – всегда содержался в отличном состоянии, и не могло быть речи о каких бы то ни было неприятных запахах, и тем более о нашествии насекомых, скорее всего, это причуды престарелой леди.
|
|
|
Стопка жалел миссис Москоун, хотя в этом не любил признаваться: несладко доживать свои дни, хотя и в роскоши, и даже не совсем одинокой женщине, каковой была Ханна Москоун. Но Стопку выводили из себя не вечные жалобы миссис Москоун, а ее желание общаться. Однажды она, заманив его в свои апартаменты, напоила тошнотворным пойлом, которое называла «Кровавая Мэри», и не отпускала до тех пор, пока он, забыв все приличия, не сбежал тайком, как последний трус, стоило ей замешкаться на кухне.
Странно – ему в нос сразу же ударил какой‑ то неприятный запах, как только вышел из лифта на пятнадцатом этаже. Все другие жильцы этажа, за исключением миссис Москоун, были в отъезде по случаю уик‑ энда, но будь сейчас начало недели, его, без сомнения, засыпали бы жалобами.
Не успел он нажать кнопку звонка квартиры 15‑ К, как дверь раскрылась, и перед ним явилась согбенная фигура миссис Москоун в поношенном халате.
– Наконец‑ то! – воскликнула она, благодарно улыбнувшись, и Стопка подумал, как все‑ таки приятно иногда оказаться в роли избавителя. – Вы чувствуете запах? Он душит меня с семи часов утра, с тех пор, как я проснулась. Я подумала, может быть, прорвало канализацию, как в марте в квартире 15‑ Г, когда там протекла труба.
– Да, определенно, пахнет, – согласился Стопка. – Мне нужно найти причину. Как только сделаю, дам вам знать. – Стопке хотелось поскорее отделаться от словоохотливой миссис Москоун.
– Но запах – еще не самое страшное. Вы разве не видели тараканов?
– Тараканы… – обреченно произнес Стопка. – Нет, миссис Москоун, не приходилось.
– Это потому, – возмущалась она, – что вы на них не смотрите. Я сообщила вашей жене, что в коридоре ползают какие‑ то насекомые, и попрошу избавить меня от них. За что только плачу вам такие деньги!
Давно привыкший к подобным выпадам старой леди, Стопка принялся ее успокаивать:
– Не надо волноваться, миссис Москоун. Все осмотрю и выясню, в чем дело.
Ему так и не удалось отделаться от миссис Москоун, она продолжала стоять в дверях своей квартиры, когда он, принюхиваясь, направился по коридору, разыскивая предполагаемый источник неприятного запаха.
|
|
|
– Посмотрите же себе под ноги. Разве не видите? – прожитые годы не притупили остроту ее зрения. Стопка опустил глаза на ковер абрикосового цвета и сразу же понял, о чем толкует старая леди. Один. Два. Три. Дюжина насекомых.
– Чертовы тараканы! – пробормотала миссис Москоун.
Стопка не стал разуверять ее в том, что это не тараканы, а черви, скопившиеся у дверей квартиры 15‑ С, они выползали из апартаментов Алана Фридлэндера, и вонь разносилась оттуда же. Чувствуя пристальный взгляд миссис Москоун, Стопка нажал кнопку звонка и, не дождавшись ответа, забарабанил в дверь кулаком. Он не надеялся застать хозяина дома и решил не дожидаться его возвращения, чтобы устранить причину неприятного запаха. Жильцы обычно ставили на дверь собственные замки, и это обстоятельство делало бесполезной связку ключей, которую Стопка носил с собой. Фридлэндер этого почему‑ то не сделал, и управляющему не пришлось вызывать слесаря.
Дверь квартиры Алана Фридлэндера запиралась на один замок, и проблем у Стопки не возникло. Когда он распахнул ее, удушающий смрад чуть не сбив его с ног, вырвался в коридор и, достигнув миссис Москоун, заставил ее бежать в свои апартаменты. Стопку чуть не вырвало. Заткнув нос, он двинулся в гостиную. Его сердце бешено колотилось, а рубашка взмокла от пота – напрасно он так напился с утра пораньше.
Раздвинув шторы на окнах, он увидел на полу множество червей. С омерзением раздавил одного из них каблуком, но тот продолжал извиваться, не желая так легко расстаться с жизнью. Разозлившись, Стопка буквально втер его в ковер на полу.
Фридлэндер, как и многие быстро разбогатевшие люди, любил дорогие вещи. Управляющему бросились в глаза персональный компьютер, часы «Ролекс» на столе, видеокамера, музыкальный центр и золотая ручка от Картье, стоившая по меньшей мере тысячу долларов. Очевидно, вещи приобретались с одной целью – подчеркнуть материальное положение хозяина квартиры, поднять его вес хотя бы в собственных глазах. Даже растения не были обычными, казалось, попали сюда прямо из джунглей Амазонки.
|
|
|
В квартире господствовали светлые тона: потолок, стены, плиточные полы были белыми. Однако со времени последнего визита Стопки в апартаменты Фридлэндера все успело посереть, а сейчас добавилась еще и кровь.
Постояв в нерешительности, Стопка проследовал через кухню мимо ванной комнаты в спальню. Если он готовился увидеть ужасную картину, то сильно ошибался…
* * *
Не зная точного адреса, доктор Гейл Айвз без труда отыскала Бранденберг по его розовому фасаду и уже стоявшим двум полицейским машинам и машине скорой помощи. Прежде ей не доводилось видеть на месте происшествия сразу стольких полицейских, поэтому она решила, что погибший – важная шишка: политик или знаменитость, чья безвременная кончина явится главной темой газетных передовиц на следующее утро.
Швейцар окинул ее оценивающим взглядом и, не признав в ней одного из жильцов, преградил путь.
– Я из отдела судебно‑ медицинской экспертизы, – сказала Гейл Айвз, предъявляя удостоверение. Она считала, что документ рассеет скептицизм швейцара, но ошибалась – тот сохранял вид человека, готового грудью встать на защиту вверенной ему территории от незваных посетителей. Переговорив с кем‑ то по телефону, удивился, узнав, что ее действительно ожидают наверху.
Вестибюль Бранденберга показался доктору Айвз слишком вычурным: дизайнеры, намереваясь поразить воображение величественностью и роскошью, кажется, переусердствовали – со всеми своими стенами розового мрамора, канделябрами и зеркалами он оставался по‑ музейному холодным и безжизненным.
В кабине лифта было такое множество зеркал, что пассажир успевал быстро надоесть самому себе, глядя на свое отражение в разных ракурсах. Играла та же музыка, что и в вестибюле – хит шестидесятых годов под названием «Вот и все, а теперь прощай», очень ей нравившийся, – при других обстоятельствах она прокатилась бы до последнего этажа и дослушала бы песню до конца.
На пятнадцатом этаже лифт замер, двери распахнулись, и Гейл Айвз столкнулась лицом к лицу с престарелой леди, на морщинистом лице которой отражалось крайнее возбуждение. Старуха заговорщически подмигнула, давая понять, что ей известна страшная тайна. У Гейл возникло ощущение, как бы этот день не стал самым ярким по впечатлениям днем в ее бесцветной жизни. Полицейский офицер с круглым красным лицом отнюдь не детолюбивого Санта Клауса, перебравшего лишнее, проводил ее до квартиры 15‑ С. Открылась дверь, и от ужасного зловония у Гейл закружилась голова – зловеще‑ отвратительный запах смерти, когда процесс разложения уже зашел недопустимо далеко.
|
|
|
Она назвала свое имя и должность полицейскому, стоявшему в прихожей, и тот проводил ее через гостиную в кухню, где шепнул несколько слов лысому мужчине лет пятидесяти, рассеянно кивнувшему головой.
– Меня зовут Ральф Мэкки, – сообщил он, и Гейл почувствовала на себе его оценивающий взгляд. Не удовлетворившись увиденным, он тут же утратил к ней всякий интерес.
Она назвала свое имя, уверенная в том, что через минуту он не сможет его вспомнить.
– Вы не похожи на тех, кто имеет дело с мертвецами, – заметил он, и Гейл сочла разумным пропустить эти слова мимо ушей.
– Что мы имеем? – спросила она.
– Труп мужчины кавказского происхождения по имени Алан Фридлэндер. Возраст – тридцать один год. Огнестрельные раны головы и груди. Оружие – тридцать восьмой калибр. Пули – сто пятьдесят восемь гран каждая. Никаких следов взлома и борьбы. Первая рабочая версия – самоубийство.
Огнестрельные раны? Но ведь ей же поручали совсем другое дело! Наверное, ошибка, путаница с именами и адресами!
– Есть кто‑ нибудь из отдела медэкспертизы? – спросила она, стараясь скрыть возникшее замешательство.
– Только вы.
– Когда вы ожидаете прибытия судмедэксперта? – если у полиции возникает хоть малейшее подозрение в насильственной смерти, на место происшествия обычно прибывает судмедэксперт. Считается, что знание обстоятельств, при которых совершено преступление, помогает ему установить причину смерти еще до того, как дело доходит до вскрытия тела, а время при расследовании убийств имеет решающее значение.
Мэкки удивленно приподнял бровь:
– Насколько я знаю, сюда собирались послать именно вас и никого другого. Называли ваше имя.
Гейл еще больше растерялась. Что они там, с ума посходили! Она не собирается брать на себя такую ответственность! Нужен опытный судмедэксперт!
Из девяноста тысяч смертей, случающихся ежегодно в Нью‑ Йорке, примерно тридцать тысяч подвергаются судебно‑ медицинской экспертизе, а случаи насильственной смерти – обязательно. Штатные судмедэксперты, случается, не в силах справиться с таким количеством дел, поэтому отдел судебно‑ медицинской экспертизы привлекает к сотрудничеству нуждающихся молодых врачей местных больниц и студентов медицинских колледжей, обещая поденную плату.
Работая в больнице, Гейл уже насмотрелась на людские страдания и смерть, даже не будучи судмедэкспертом. Она не проявляла особого интереса к паталогоанатомии, а уж о том, чтобы стать штатным сотрудником отдела судмедэкспертизы, и речи не шло, однако она отчаянно нуждалась в приработке, чтобы оплатить счет за однокомнатную квартиру, которую сняла восемь месяцев назад.
Обычно внештатных судмедэкспертов посылали туда, где чья‑ то смерть не вызывала особых подозрений у полиции, например, если кому‑ то случалось умереть от сердечного приступа прямо на улице, или когда в своей однокомнатной квартире умирал одинокий вдовец.
Направляясь в Бранденберг, она и не подозревала, что здесь ей придется столкнуться со случаем насильственной смерти.
Что теперь делать? Повернуться и уйти? Можно позвонить в отдел судмедэкспертизы и во всем разобраться.
Мэкки взял ее под локоть и легонько подтолкнул вперед. Ему не терпелось поскорее закончить осмотр и покинуть провонявшие насквозь апартаменты.
– Осмотрите труп, дайте свое заключение, а мы сделаем все остальное.
Гейл знала, что детектив заметил и правильно истолковал ее замешательство. Это обстоятельство злило ее. Она спросила первое, что пришло в голову:
– Покойный оставил какое‑ нибудь предсмертное письмо или записку?
Мэкки покачал головой:
– Мы, по крайней мере, такового не нашли. Вам приходилось иметь дело с подобными случаями раньше?
Он явно знал ответ. Это разозлило Гейл еще больше, и ее слова прозвучали, как ей показалось, чересчур резко:
– Имела дело с разными случаями.
– Вам должно быть известно – самоубийцы редко оставляют предсмертные записки. В фильмах это случается гораздо чаще, чем в реальной жизни. По сути, только один из пяти имеет что сказать, перед тем, как нажать спусковой крючок или перерезать вены, другие четверо, видимо, считают, что сказали этому миру все, оставаясь живыми.
– По‑ моему, факт самоубийства говорит сам за себя.
Мэкки кивнул головой:
– Вы абсолютно правы.
Хотя кондиционер работал в полную силу, удушающий смрад и жара делали свое дело. Гейл почти задыхалась, голова у нее кружилась, но если ее стошнит, то лучше уж где‑ нибудь еще, а не перед Мэкки и его детективами.
Гейл огляделась и обнаружила, что они находятся в гостиной. Она узнала эстампы Лихтенштейна и Клея. Рядом висела фотография молодого загорелого мужчины в костюме для тенниса и с растрепанными ветром волосами. Одной рукой он обнимал за плечи брюнетку с белозубой улыбкой.
– Это – Фридлэндер в лучшие времена, – сказал Мэкки, проследив в направлении ее взгляда.
– Чем он занимается… занимался?
– Инвестированием капитала, игрой на бирже и прочим. Судя по данным Квотрона.
– По чьим данным? – не поняла Гейл.
– Квотрона. Если вы умеете ими пользоваться, он выдает вам курсы акций любой компании, – Мэкки ткнул пальцем в мертвый экран компьютера, стоявшего на фортепиано Болдуина.
Вполне освоившись в квартире Фридлэндера, Мэкки взял на себя роль хозяина и повел Гейл в спальню, где находилось тело.
Она осведомилась о свидетелях.
– Пока не имеется, – ответил Мэкки. – В последний раз его видели в среду вечером, после возвращения с работы.
Когда они пересекали гостиную, Гейл увидела сотрудника технического отдела, снимавшего отпечатки пальцев с застекленной створчатой двери, выходившей на балкон. Глянув под ноги, она увидела темные пятна на ковре вишневого цвета и, опустившись на колени, потрогала пальцами одно из них – обыкновенная грязь. Краешком глаза заметила траурную процессию белых червей, ползущих по ковру в ее направлении, и поспешно вскочила на ноги.
Спальню Фридлэндера освещали переносные юпитеры, установленные полицейскими. Она напомнила Гейл съемочную площадку, не хватало только режиссера. У трупа стояли трое детективов и смотрели на него с таким дурацким видом, словно ждали, что Фридлэндер вот‑ вот воскреснет и сам поведает им о том, кто и как наделал в нем столько дырок. С другой стороны пристроился со своими причиндалами полицейский фотограф, который, согнувшись в немыслимую позу, пытался найти нужный угол для съемки.
Появление Гейл отвлекло на время внимание детективов. Она кивнула им и, не дожидаясь ответа, повернулась к огромных размеров двуспальной кровати. Рядом с ней, привалившись спиной к стене, прямо на полу сидел Фридлэндер, или, вернее, его труп, одетый в ярко‑ красный тренировочный костюм с расстегнутой молнией, под которым виднелась голубая футболка, с револьвером в безжизненной руке. Рядом с телом растекалась лужа полусвернувшейся крови. Один из детективов продел шнурок сквозь дужку, прикрывающую спусковой крючок, и осторожно вынул оружие из руки Фридлэндера.
Гейл взяла руку трупа за запястье. Трупное окоченение наступило давным‑ давно. Фридлэндер мертв, по меньшей мере, тридцать шесть часов. Посмотрев в его полуразложившееся лицо, она увидела в глазах не только боль, но и удивление. Видимо, в последний момент он осознал, что уже практически мертв, но почему это случилось именно с ним, таким сильным, молодым и здоровым, было непонятным. Труп смердел, как дерьмо.
Опустившись на колени рядом с телом, Гейл осмотрела рану на груди. По виду пулевого отверстия определила, что стреляли с расстояния одного дюйма, то есть практически в упор. Свои заключения она делала, основываясь частично на том, что помнила из учебников, частично на собственном опыте. Ей нередко приходилось иметь дело с огнестрельными ранениями в больнице, где она работала.
Входное отверстие другой пули находилось на правом виске жертвы, а выходное – под левым ухом. Гейл отметила про себя, что вокруг входного отверстия нет следов ожога, волосы остались неопаленными, а вокруг раны отсутствует синяк от удара пули – признак того, что стреляли с достаточно большого расстояния.
Гейл так увлеклась осмотром тела, что забыла про все свои недавние тревоги и обрела полную уверенность в себе.
– Не кажется ли вам странным, что самоубийца умудрился выстрелить в себя дважды? – спросила она Мэкки.
– Поверьте, – ответил тот, – мне приходилось видеть и более странные вещи.
По тону детектива Гейл поняла, что Мэкки действительно не видит в этом ничего необычного. Так тебе и надо! Давно пора бы знать, что люди иногда, способны на невероятные действия. И снова она почувствовала, что дает себя знать недостаток опыта. Мэкки вовсе не дурак, иначе он бы не работал в полиции и вряд ли занимал бы свою должность. Он видит ее насквозь и отлично понимает, что сейчас творится в ее душе.
Она заметила мелкие брызги крови на правой руке и правом бедре мертвеца и взяла мазок с обеих ладоней для парафинового и радиоактивного анализа – они покажут, действительно ли Фридлэндер стрелял в себя сам.
Когда Гейл спросила Мэкки, был Фридлэндер левшой или правшой, тот ответил, что это очевидно, поскольку револьвер у него находился в правой руке. Гейл пристыженно замолчала. Может быть, как судмедэксперту, ей не следовало задавать этот вопрос? Так или иначе, ей стало ясно, что в детективе растет раздражение, и оно вот‑ вот выплеснется наружу. И кто посмел бы его за это винить, если он уже вдоволь нанюхался здешнего аромата и пресытился нелицеприятным зрелищем червей, ползущих из всех дырок Фридлэндера, как естественных, так и рукотворных. Нет уж! Пусть терпит! Она должна делать свою работу тщательно и профессионально.
Кроме двух огнестрельных ран, на теле Фридлэндера могли быть другие повреждения: синяки, ссадины, порезы и – вполне возможно – огнестрельные раны, не замеченные детективами. Однако, кроме нескольких свежих царапин на запястье, ничего обнаружить не удалось.
Затем она осмотрела ногти. Любые частички, например, засохшей крови, грязи или волосяные фолликулы могли оказаться весьма важными для следствия. Фолликула, скажем, обнаруженная под ногтями жертвы и не принадлежащая ему, служила основанием для предположения о том, что на него нападали.
Из‑ под ногтей Фридлэндера Гейл извлекла только частички высохшей грязи, которую она тем не менее положила в пластиковый пакетик. В лаборатории отдела судмедэкспертизы грязь подвергнут химическому анализу и, кто знает, может быть, в ней обнаружится что‑ то такое, что прольет свет на драму, разыгравшуюся в квартире 15‑ С.
В последнюю очередь она осмотрела босые ноги Фридлэндера и сразу же обратила внимание на то, что пятки имеют красноватый оттенок. Это обстоятельство показалось Гейл очень важным. Когда наступила смерть и прекратилась циркуляция крови, под воздействием гравитации она за пять‑ шесть часов собралась в самой нижней части тела, а последующее ее свертывание зафиксировало характерный красновато‑ синий оттенок кожи на пятках. Таким образом, после того, как наступила смерть, Фридлэндера перекладывали с места на место.
Для того чтобы удостовериться в правильности своего вывода, Гейл осмотрела стену около тела. Конфигурация и фактура следов крови могут многое рассказать опытному глазу. Эти следы бывают нескольких видов: капли, брызги, пятна, смазанные пятна, лужи и так далее. Если бы Фридлэндер застрелился в том положении, в каком его нашли, на стене в радиусе нескольких футов можно было бы обнаружить брызги крови. Но как Гейл ни старалась, этих брызг она не обнаружила.
Если бы его убили и принесли сюда, остались бы следы крови на полу и стене. У самого пола она едва разглядела только тонкий ручеек крови, недоумевая, почему на этом участке нет больше никаких ее следов.
– Ее кто‑ то смыл, – сказала она наконец.
– Я не совсем расслышал…
– Я сказала, что следы крови кто‑ то смыл, – и она указала на ручеек в самом низу стены.
– Вы уверены? – Мэкки посмотрел туда, куда она указывала, однако Гейл увидела, что он не доверяет ее профессионализму и его вряд ли в чем убедишь. Она вдруг почувствовала себя легко и уверенно.
– Я думаю, что его убили где‑ то еще, и потом перенесли тело туда, где вы его нашли, – сказала Гейл, глядя детективу прямо в глаза.
Ей показалось, что Мэкки сейчас взорвется. Интересно, есть у него жена? Наверное, была, но сбежала от него много лет назад. Его слова прозвучали на удивление спокойно:
– В таком случае все, что от вас требуется, это зафиксировать свой вывод в своем заключении.
– Вы все еще считаете, что это было самоубийство?
– После вскрытия все станет ясно, – он сделал паузу. – Дальнейший ход следствия с этого момента – не ваша забота. Свою работу вы сделали.
|
|
|
