Белый нативизм

В 1993 году в «Ньюсуик» Дэвид Гейтс опубликовал рецензию на фильм «С меня хватит», в котором Майкл Дуглас исполнял роль белого отставника, бывшего сотрудника оборонного предприятия, подвергавшегося бесчисленным унижениям и оскорблениям в мультиэтническом, мультирасовом и мультикультурном сообществе. Тревоги и заботы героя Дугласа суть, по мнению Гейтса, «квинтэссенция страданий современного белого человека. С самого начала фильм противопоставляет Дугласа – типичного неудачника-одиночку в белой рубашке, галстуке, в очках и с короткой стрижкой – цветной Америке. Это карикатурное представление осаждаемого социумом белого мужчины в мультикультурной Америке»⁵¹⁵.

Насколько образ, созданный Дугласом на экране, карикатурен? Прислушаемся к комментариям видного социолога, сделанным семью годами ранее по поводу голосования в Юридическом комитете палаты представителей относительно объявления импичмента президенту Клинтону. «На стороне республиканцев, голосовавших «за», были исключительно белые англосаксы-протестанты, почти все – южане и все, кроме одного, – мужчины. На стороне демократов, голосовавших «против», были католики, евреи, черные, женщины, гомосексуалисты – и лишь один южанин-англосакс. В подобном распределении голосов нетрудно увидеть бунт белых англосаксов против преуменьшения их роли в современных Соединенных Штатах»⁵¹⁶.

Нетрудно увидеть не только сам бунт, но и его предпосылки. Было бы, пожалуй, поистине удивительно, когда бы глобальные демографические перемены, случившиеся в Америке, не породили ответную реакцию. Одним из потенциальных проявлений этой реакции должны были стать общественные движения, объединившие в своих рядах преимущественно (но не исключительно) белых мужчин, представителей пролетариата и среднего класса, которые протестовали бы против происходящих перемен и активно возражали против снижения (реального или мнимого) своего социально-экономического статуса, «переуступки» рабочих мест иммигрантам, надругательства над культурой и языком и эрозии, если даже не исчезновения, исторической идентичности страны. Эти движения опирались бы в своей идеологии на расовые и культурные принципы и были бы по сути антииспанистскими, антиафриканскими и антииммигрантскими. Им суждено было стать наследниками многочисленных расовых и ксенофобских движений, которые в прошлом содействовали осознанию американцами собственной идентичности. Безусловно, общественные движения, политические группы, интеллектуальные течения и школы, равно как и разнообразные диссиденты, разделяющие «нативистские взгляды», во многом отличаются друг от друга, однако все же обладают общностью, которая позволяет объединить их под ярлыком «белого нативизма».

Слово «белый» в этом ярлыке отнюдь не является строгим определением и отнюдь не означает, что в подобные движения заказан путь представителям других рас и других цветов кожи. Оно означает, что большинство в движениях нативистов составляют именно белые, а цель движений – сохранение (или возрождение) той Америки, которую они считают «белой Америкой». Понятие «нативизм» среди денационализованной элиты приобрело уничижительное значение: космополиты уверены, что защищать национальную культуру и идентичность и стремиться к поддержанию их уникальности бессмысленно и категорически недопустимо. Впрочем, Джон Хайам в своем классическом исследовании отношения американцев к иностранцам определяет нативизм более нейтрально – как «интенсивную оппозицию внутреннему меньшинству по причине его иностранного («неамериканского») происхождения и чужеземных связей»⁵¹⁷. В данном тексте понятие «нативизм» употребляется именно в этом, нейтральном значении, разве что слегка расширенном: во-первых, в нашем понимании «оппозиция» распространяется на социальные группы наподобие чернокожих, которые не имеют «чужеземных связей», однако не воспринимаются как коренные американцы; во-вторых, мы допускаем, что «внутреннее меньшинство» сегодня постепенно становится большинством.

Белый нативизм указанного толка не следует отождествлять с экстремистскими маргинальными группами наподобие «мичиганских ополченцев» и аналогичных движений в ряде западных штатов в 1990-е годы или неугомонными «группами ненависти», откровенно юдофобскими или антинегритянскими, наследниками незабвенного Ку-клукс-клана. Эти группы, как правило, пребывают в плену параноидальных иллюзий и воображают различные заговоры, в том числе заговор против Америки «международного сионистского движения» или секретные планы ООН по низвержению Соединенных Штатов с вершин мирового господства. Подобные группы существовали в Америке всегда и всегда были маргинальными, а их численность и влияние на общество варьировались на протяжении времени. Нападение на Уэйко и другие инциденты привели к увеличению численности отрядов «ополченцев» в середине 1990-х годов, однако уже в начале следующего десятилетия количество этих отрядов существенно сократилось: в 1994 году их насчитывалось 858, а в 2000 году – всего 194. В апреле 2001 года лидер одного из таких отрядов в Мичигане объявил о самороспуске отряда, поскольку, как писала «Нью-Йорк таймс», «у них больше не осталось людей с достаточным боевым опытом, чтобы проводить тренировки в лесах»⁵¹⁸. Члены этих групп планировали нападения на официальных лиц и на правительственные здания; некоторым – например, Тимоти Маквею – удавалось осуществить планы. Безусловно, им было в чем упрекать правительство, – вспомним хотя бы инцидент в Уэйко, – но в целом их представление об Америке сильно отличалось от реальности.

Нативистские движения, возникающие на наших глазах, представляют собой, напротив, реакцию Америки на изменившуюся реальность. У лидеров этих движений будет мало общего с предводителями маргинальных групп. Многие из них окажутся, по выражению Кэрол Суэйн, «новыми белыми националистами». «Культурные, образованные, нередко обремененные степенями самых престижных колледжей и университетов Америки, эти новые националисты – совсем не то, что популисты-политики и ку-клукс-клановцы Старого Юга». Они не станут выступать в защиту превосходства белой расы, поскольку верят в «расовое самоопределение и самосохранение» и в то, что «Америка быстро превращается в страну, в которой доминируют цветные». Что важнее всего, они последуют заветам Хораса Каллена, поддержат мультикультуралистов и тех, кто привержен «дихотомичной» национальной идентичности и увяжут воедино в своей идеологии расу, этническую принадлежность и культуру. Для них раса – источник культуры, а поскольку расовая принадлежность предопределена и не поддается изменению, то и принадлежность культурная также предопределенна и неизменна. С этой точки зрения смещение «расового равновесия» в США означает смещение равновесия культурного и подмену белой культуры, которая принесла Америке славу и величие, культурами черной или желтой, отличными от белой и «нижестоящими» по сравнению с последней⁵¹⁹. Смешение рас и культур – дорога к дегенерации нации. Поэтому для этих новых лидеров единственный способ сохранить Америку – это сохранить ее «белость».

Движение белых нативистов, по всей видимости, привлечет в свои ряды людей, по-разному относящихся к проблемам «белой» культуры, иммиграции, расовых приоритетов, языка и тому подобного. Впрочем, все они будут заодно в главном – в отношении к проблеме «расового равновесия», важнейшее проявление которой сегодня – сокращение численности неиспаноязычных белых среди американского населения. Данные переписи 2000 года сделали эту тенденцию достоянием общественности: в 1990 году белых среди населения США было 75, 6 процента, а в 2000 году – уже 69, 1 процента. Поразительнее всего то, что в Калифорнии, на Гавайях, в Нью-Мексико и округе Колумбия неиспаноязычные белые превратились в меньшинство. Особенно отчетливо тенденция проявляет себя среди городского населения. В 1990 году неиспаноязычные белые являлись меньшинством в тридцати из ста крупнейших американских городов, а в целом составляли 52 процента совокупного населения всех ста городов. В 2000 году неиспаноязычные белые оказались меньшинством уже в сорока восьми из ста городов, а их доля в совокупном населении сократилась до 44 процентов. В 1970 году неиспаноязычные белые обладали в американском обществе подавляющим преимуществом – таковых насчитывалось 83 процента от общего числа американцев. По прогнозам демографов, к 2040 году неиспаноязычные белые окажутся в Америке социальным меньшинством.

Влияние данных демографических сдвигов усугубляется отмиранием этнической принадлежности, которая предоставляла большинству белых казавшийся незыблемым субнациональный источник идентичности. Вдобавок на протяжении нескольких десятков лет группы людей, объединенных общими интересами, и транснациональные элиты фактически насаждали в обществе расовые приоритеты, «позитивные действия» и программы поддержки языков и культур меньшинств, которые шли вразрез с принципами «американской веры» и были выгодны чернокожим и цветным иммигрантским общинам. Глобализация привела к перераспределению рабочей силы, созданию новых – дешевых – рабочих мест за рубежом, нарастающему неравенству в доходах и снижению реальной заработной платы американцев. Либеральные средства массовой информации, по мнению отдельных белых американцев, широко применяют практику «двойных стандартов», живописуя преступления против чернокожих, гомосексуалистов и женщин и практически не упоминая о преступлениях, совершаемых против белых мужчин. Массовый приток испаноязычных иммигрантов угрожает целостности англо-протестантской культуры и положению английского как единственного общенационального языка. Поэтому движение белого нативизма является вполне предсказуемым и ожидаемым ответом на эти тенденции; в условиях экономического кризиса его возникновение практически неизбежно, что обусловлено рядом факторов.

Фактическая и потенциальная утрата могущества, статуса и влияния в обществе для любой социальной, этнической, расовой или экономической группы почти всегда влечет за собой усилия этой группы по исправлению положения и восстановлению своих позиций. В 1961 году в Боснии и Герцеговине население на 43 процента состояло из сербов и на 26 процентов из мусульман. В 1991 году соотношение изменилось: 31 процент сербов и 44 процента мусульман. Сербы ответили на эти перемены этническими чистками, то есть геноцидом. В 1990 году население Калифорнии состояло на 57 процентов из белых англосаксов и на 26 процентов из Hispanics. К 2040 году, по прогнозам, оно будет состоять на 31 процент из англосаксов и на 48 процентов из латино. Вероятность того, что калифорнийские англосаксы отреагируют на этот тренд по образу и подобию сербов, стремится к нулю. Вероятность того, что они не отреагируют вообще никак, тоже стремится к нулю. На самом деле мы уже наблюдаем первые признаки реакции – многочисленные референдумы по отмене льгот для нелегальных иммигрантов, отказу от программы позитивных действий и отмене двуязычного образования, а также миграция англосаксов за пределы штата. По мере того как «расовое равновесие» продолжает смещаться, а Hispanics получают гражданство и начинают принимать участие в политической жизни страны, белым группам приходится искать все новые и новые способы защиты собственных интересов.

В 1990-е годы в ряде западноевропейских стран образовались нативистские антииммигрантские политические партии, получавшие на парламентских выборах до 20 процентов голосов и даже, как в Австрии и Голландии, входившие в правительственные коалиции. В Америке белый нативизм, скорее всего, «материализуется» не как политическая партия, но как политическое движение, которое станет оказывать влияние на политику обеих существующих партий. Индустриализация конца девятнадцатого столетия обернулась разорением американских фермеров и привела к образованию множества аграрных протестных групп, включая движение популистов, ассоциации фермеров, Лигу беспартийных и Федерацию американских фермеров. В ближайшие годы двадцать первого столетия следует ожидать появления аналогичных движений и организаций, отстаивающих права белых в Америке. В 2000 году, по сообщению журнала «Экономист», калифорнийцы осознали: «Белые, которые были когда-то весьма щедры к новоприбывшим, стали вести себя как меньшинство в стесненных условиях»⁵²⁰. Логично предположить, что подобное поведение станет характерно для белых и на национальном уровне.

Отмирание этнической принадлежности порождает «вакуум идентичности», который с успехом может заполнить более широкая, нежели этническая, белая расовая идентичность. Осознание этой идентичности и ее легитимизация, безусловно, станут ответом на утверждение расовых идентичностей социальных меньшинств в 1980-е годы, после того как расу формально исключили из признаков национальной идентичности. Если чернокожим и латино позволено добиваться у правительства особых привилегий, то чем хуже белые? Если Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения и «Ла Раса» («Объединенный народ») являются легитимными организациями, почему бы и белым не создать организации, которые защищали бы их интересы? Ведь, как мы видели, три четверти американцев европейского происхождения склонны к определению собственной идентичности с точки зрения расовой принадлежности.

Белая элита доминирует в американском обществе, однако миллионы белых, к элите не принадлежащих, пребывают далеко не в столь комфортном положении, не разделяют уверенности элиты в завтрашнем дне и считают, что проигрывают «расовую конкуренцию» другим социальным группам, пользующимся поддержкой элиты и федерального правительства. Этот проигрыш манифестируется не в физической реальности, но в сознании людей, и порождает страх и ненависть к представителям других социальных групп. К примеру, в 1997 году, в ходе общенационального опроса белых американцев, 15 процентов респондентов заявили, что чернокожие составляют более 40 процентов населения Америки; 20 процентов оценили численность афроамериканцев в диапазоне от 31 до 40 процентов, и 25 процентов респондентов отдали чернокожим от 21 до 30 процентов об общего населения США. То есть 60 процентов белых полагали, что чернокожие составляют как минимум 20 процентов населения Соединенных Штатов (при том, что в реальности этот показатель равнялся 12, 8 процента). Далее: 43 процента белых считали, что латино составляют более 15 процентов населения Америки (в реальности – 10, 5 процента). Вдобавок большинство белых американцев полагает, что они беднее, чем на самом деле, а чернокожие – богаче, нежели в действительности. И отмирание этнической компоненты усугубляет эти ощущения. Как объясняет профессор социологии Государственного университета штата Джорджия Чарльз Галлахер:

«Нравится нам это или нет, но белые среднего класса, особенно нижних его слоев, воспринимают себя как социальное меньшинство и даже как жертв. Многие из них утверждают, что не имеют настоящей культуры. У кого-то бабушка была итальянкой, а мать – француженкой, однако сегодня они настолько гибридизировались, что утратили всякую этническую принадлежность. По мере ассимиляции иммигрантов этническая составляющая обычно заполняла вакуум. Сегодня этот вакуум заполняется исключительно осознанием собственной жертвенности»⁵²¹.

В конце 1990-х годов возникло интеллектуальное движение, утверждавшее, что «белое сознание необходимо для лучшего понимания белыми других рас. «Мы хотим приобщить белых к расовым вопросам, – заявил один из идеологов этого движения. – Как можно строить мультирасовое общество, когда одна из групп, а именно белые, не идентифицирует себя как расу? » Сегодняшней Америке больше не свойственна «белизна», поэтому белые должны научиться воспринимать себя как всего-навсего одну из множества расовых групп. Авторы сочинений о «синдроме белых» в 1990-е годы в большинстве своем занимали чрезвычайно воинственную позицию: «Измена «белизне», – писал один из них, – есть выражение лояльности человечеству»⁵²². Разумеется, эти взгляды не пользовались популярностью у белых представителей среднего класса и пролетариата, однако внесли свою лепту в сложившееся у белых представление о самих себе как о «жертвах социума» в стране, которая совсем недавно принадлежала им.

Итак, в Америке присутствуют начатки полноценного движения белого нативизма и предпосылки ожесточенных расовых конфликтов. Возможно, Кэрол Суэйн драматизирует положение дел, однако ее красноречивые предупреждения заслуживают серьезного внимания. Мы являемся свидетелями, пишет она, «спонтанной конвергенции множества могущественных социальных сил». Под последними подразумеваются «изменяющаяся демографическая ситуация, продолжающаяся политика предоставления расовых приоритетов, растущие аппетиты этнических меньшинств, либеральная иммиграционная политика, боязнь потерять работу вследствие глобализации, насаждение мультикультурализма, возникшая благодаря Интернету возможность создавать виртуальные группы единомышленников, оказывающие определенное влияние на политическую систему». Все эти факторы «способствуют самоидентификации белых и возникновению белого нативизма, который станет логичной стадией развития американской идентичности». В результате, заключает Суэйн, Америка «все ближе подходит к границе, за которой начинаются межрасовые конфликты, не имеющие прецедентов в нашей истории»⁵²³.

Пожалуй, наиболее важный фактор, усугубляющий тенденцию к организационному оформлению белого нативизма, – угроза языку и культуре, исходящая от иммигрантов-латино, которые играют все более значительную демографическую, экономическую и политическую роль в Соединенных Штатах.