Диаспоры, зарубежные правительства и американская политика

Диаспоры суть транснациональные этнические или культурные сообщества, члены которых отождествляют себя с родиной, которая может и не быть государственным образованием. Классическая диаспора – еврейская; само слово «диаспора» вошло в обиход из Библии и на протяжении многих лет обозначало иудеев, которые после разрушения Иерусалима в 586 году до н. э. рассеялись по миру. Они были прототипом «диаспоры жертв», несколько вариантов которой можно обнаружить и в современном мире. Впрочем, гораздо большее значение сегодня имеют мигрантские диаспоры, состоящие из людей, которые добровольно покидают родину в поисках лучшей работы и лучшей жизни, но поддерживают за границей тесные контакты с соответствующим транснациональным этническо-культурным сообществом, воплощающим их родину. Кредо «диаспорного» менталитета было четко сформулировано в заявлении Американского еврейского комитета в 1995 году: «Несмотря на географическую разбросанность и идеологические разногласия, евреи остаются единым народом, с общей историей, общей культурой и общей верой. Мы должны действовать сообща, чтобы достичь наших целей; не допустим, чтобы кто-либо среди нас, будь то в Израиле, Америке или где-то еще, мешал нам в осуществлении нашей судьбы»⁴⁶³. Члены диаспор существенно отличаются от «полуселенцев». У последних две национальные идентичности, у первых одна, но транснациональная. На практике, правда, эти две социальные группы нередко накладываются друг на друга и члены одной группы без труда перетекают в другую.

Диаспоры отличаются и от национальных меньшинств и этнических групп. Этническая группа представляет собой национальную или культурную общность в пределах конкретного государства. Диаспора же, как говорилось, есть этническая либо культурная общность, существующая вне государственных границ. Этнические группы в Америке возникали регулярно на всем протяжении американской истории. Они преследовали собственные экономические, социальные и политические интересы, в том числе – интересы страны происхождения (какими те им виделись) и взаимодействовали как друг с другом, так и с прочими деловыми, профессиональными, региональными и сословными единицами. Тем самым они вовлекались в национальную политику государства. Диаспоры являются активными участниками транснациональной политики, они формируют альянсы и втягиваются в конфликты, выходящие за государственные границы. «Центром притяжения» любой диаспоры остается страна происхождения. Если же таковой не существует, свою главную задачу диаспора видит в создании места, «куда можно вернуться». Ирландцы и евреи сумели это осуществить, палестинцы находятся в процессе создания собственной страны, курды, сикхи, чеченцы и другие отстаивают свое право на самоопределение. Если страна происхождения существует, диаспора всячески стремится содействовать ее укреплению и развитию и защищать ее интересы в других странах. В современном мире группы «домашних интересов» трансформируются в наднациональные диаспоры, причем страны происхождения все чаще воспринимают эти диаспоры как социально-культурные «отростки» самих себя и все чаще признают своим важнейшим достоянием. Близкие отношения и сотрудничество между диаспорами и правительствами стран-адресантов – основная особенность современной глобальной политики.

Возросшая значимость диаспор – прямое следствие двух мировых трендов. Во-первых, массовая миграция населения бедных стран в страны богатые привела к увеличению численности, капитала и влияния диаспор как в странах происхождения, так и в странах проживания. Индийская диаспора, по данным на 1996 год, составляла от 15 до 20 млн человек, обладала капиталом 40–60 млрд долларов и «мозговым банком» из 200–300 тыс. «ученых, инженеров и других профессионалов, исследователей, менеджеров, сотрудников транснациональных корпораций, людей, занятых в сфере высоких технологий, и студентов старших курсов»⁴⁶⁴. Китайская диаспора численностью в 30–35 млн человек играет важнейшую роль в экономике стран Восточной Азии, исключая Японию и Корею, и внесла немалый вклад в грандиозный экономический рывок, совершенный Китаем. Быстро растущая мексиканская диаспора в Соединенных Штатах (20–23 млн человек), как мы видели, приобретает все большее политическое, экономическое и социальное влияние в родной стране и в США. Филиппинская диаспора, в основном сосредоточенная на Среднем Востоке и в США, стала жизненно необходимой для развития экономики Филиппин. Во-вторых, экономическая глобализация и развитие средств транспорта и связи сделали возможным поддержание тесных контактов – экономических, политических, социальных – диаспор с родными странами. Вдобавок и усилия национальных правительств по развитию и либерализации экономики и по внедрению в глобальную экономику (тут можно упомянуть такие страны, как Китай, Индия и Мексика) также обернулись возрастанием роли диаспор и конвергенцией экономических интересов диаспор и стран их происхождения.

В результате взаимоотношения национальных правительств и диаспор существенно изменились. Прежде всего сегодня правительства все чаще трактуют диаспоры не просто как «отростки» того или иного общества, но как социально-культурное достояние этого общества. Во-вторых, диаспоры вносят заметный вклад в экономическое, социальное, культурное и политическое развитие стран происхождения. Наконец, в-третьих, диаспоры сотрудничают с национальными правительствами стран происхождения, представляя как интересы этих стран, так и интересы страны проживания.

Исторически государства относились к мигрантам неоднозначно. В отдельных случаях миграцию запрещали законодательно, в других разрешали или смотрели на нее сквозь пальцы. В современном мире массовость миграции из бедных стран в богатые и появление новых средств поддержания «связи с домом» привели к тому, что национальные правительства начали относиться к диаспорам как политическим инструментам. Правительство поощряет эмиграцию, прилагает усилия по организации и расширению диаспоры, по укреплению связей диаспоры с родиной, отдавая себе отчет, что диаспора будет защищать его интересы в стране своего проживания. Развитые страны оказывают влияние на международные дела через экспорт капитала и технологий, через экономическую и военную помощь. Страны же развивающиеся (более бедные и перенаселенные) влияют на ситуацию в мире через экспорт своего населения.

Чиновники национальных правительств не устают объявлять диаспоры жизненно важными элементами национальных сообществ. С 1986 года филиппинское правительство поощряет филиппинцев к эмиграции, к превращению в ЗФР – «заморских филиппинских работников»; на 2002 год из страны выехали до 7 500 000 человек. «Семьи с хорошим образованием и молодые профессионалы – медсестры, врачи, компьютерщики» пополнили ряды полуграмотных разнорабочих, составлявших первую волну филиппинской эмиграции. Экс-президент Гаити Жан-Батист Аристид, получивший в начале 1990-х годов в США статус политического беженца, называл гаитянскую диаспору в Соединенных Штатах «десятым департаментом Гаити» (всего страна поделена на девять), «на что члены диаспоры отреагировали с воодушевлением»⁴⁶⁵. В конце 1990-х годов радикально изменилось отношение израильского правительства к еврейской диаспоре. Первоначально, как писал Дж. Дж. Голдберг, автор книги «Еврейское могущество», израильские власти стремились «созвать всех евреев в пределы страны». В 1998 году, осознав факт постепенного исчезновения еврейской культуры и еврейской идентичности, правительство Бенджамина Нетаньяху приняло программу возрождения иудаизма за границами Израиля. Нетаньяху, по словам Голдберга, «стал первым израильским премьер-министром, который выказал интерес к еврейской диаспоре»⁴⁶⁶. Еще более красноречивым показателем возросшей значимости диаспор в современном мире может служить политика кубинского правительства по отношению к резко враждебной режиму Кастро кубинской общине в США. «В середине 1990-х годов, – пишет Сьюзен Экштейн, – кубинское правительство поняло бесплодность вражды и стало укреплять связи с диаспорой, а также поощрять экономически мотивированную эмиграцию. Те же самые люди, которых раньше Кастро презрительно именовал gusanos, червяками, и с которыми призывал расправиться, теперь сделались «кубинскими гражданами, проживающими за рубежом»⁴⁶⁷.

Большую часть двадцатого столетия мексиканцы, включая правительственных чиновников, также демонстрировали презрительное высокомерие по отношению к тем своим соотечественникам, которые эмигрировали в США. Этих эмигрантов именовали pochos, или, как выразился Октавио Пас, pachuchucos, утратившими «культурное наследие предков – язык, веру, обычаи и традиции». Мексиканские чиновники называли этих людей предателями. «Угрожая всевозможными карами, – писал Йосси Шейн, – Мексика внушала своим гражданам страх перед эмиграцией и сулила наказание тем, кто отказывался от традиционной культуры во имя лучшей жизни в США». Впрочем, в 1980-х годах все изменилось. «Мексиканская нация вышла за пределы государственных границ, – заявил в 1990-е годы президент Эрнесто Седильо. – Мексиканские иммигранты – важная, важнейшая составляющая нашей нации». Президент Фокс назвал себя представителем 123 миллиона мексиканцев, «из которых 100 миллионов проживают в Мексике и 23 миллиона в США» (сюда входят и американцы мексиканского происхождения, родившиеся в Соединенных Штатах)⁴⁶⁸. Чиновники стали произносить панегирики эмигрантам. «Вы – герои», – признал президент Ирана Хатами в выступлении перед американцами иранского происхождения в сентябре 1998 года. «Мы салютуем этим героям», – заявил в декабре 2000 года президент Мексики Фокс, подразумевая тех, кто отправился в США на поиски «работы и возможностей, которых не имелось дома, в привычном окружении, в родной стране»⁴⁶⁹.

Национальные правительства поощряют создание и развитие диаспор многими способами. Например, они стимулируют эмиграцию и устраняют бюрократические преграды на этом пути. Сразу после своего избрания президент Фокс заявил, что мечтает об открытой границе между Мексикой и США и о режиме свободного перемещения. Он также поддержал инициативу о предоставлении статуса легальных иммигрантов тем нескольким миллионам мексиканцев, которые проникли в США незаконно, выступил за «человеческие условия работы мексиканцев, находящихся в Соединенных Штатах», и призвал США выделить 1 млрд долларов на поддержку мексиканцев, проживающих и работающих на территории Америки⁴⁷⁰. Также национальные правительства организуют официальные организации по упрочению связей с диаспорами и спонсируют «неформальные действия», направленные на укрепление этих связей. В странах к югу от США, пишет профессор Колумбийского университета Роберт Ч. Смит, «наблюдается крайне любопытная ситуация, своего рода эксперимент с диаспорами. Мексика, Колумбия, Гаити, Доминиканская республика и другие страны пытаются юридически закрепить отношения с группами, которых один мексиканский чиновник назвал «глобальными нациями»⁴⁷¹. В январе 2003 года индийское правительство и федерация торговой и промышленной палат Индии собрали в Нью-Дели «крупнейший конгресс членов диаспоры с обретения независимости в 1947 году». Среди двух тысяч индийцев, прибывших на этот конгресс из 63 стран мира, были «политики, ученые, промышленники, юристы», включая премьер-министра Маврикия, бывшего премьер-министра Фиджи и двух нобелевских лауреатов. Из США приехали четыреста человек, представлявших индийскую общину в Америке численностью 1 700 000 человек с совокупным доходом в 10 процентов от национального дохода Индии⁴⁷².

В последнее десятилетие двадцатого века мексиканское правительство заняло лидирующее положение в мире по степени интенсивности контактов с диаспорами. Президент Карлос Салинас сделал первый серьезный шаг в этом направлении, подписав в 1990 году указ о создании программы содействия мексиканским общинам за границей, своего рода неофициального филиала министерства иностранных дел. Эта программа, по словам Роберта Лейкена, «предполагала строительство юридического и институционального моста между правительством Мексики и проживающими в США мексиканцами и американцами мексиканского происхождения». Программа предусматривала разнообразную деятельность, в том числе финансовую поддержку мексиканских общин, защиту интересов мексиканских иммигрантов в США, пропаганду эмиграции в Мексике, создание культурологических институтов и исследовательских центров на территории Соединенных Штатов и укрепление контактов иммиграции с мексиканской «глубинкой». Осуществление этой программы возлагалось на персонал сорока двух мексиканских консульств на территории США, причем штаты и бюджет этих консульств были соответственно расширены. Президент Седильо продолжил дело своего предшественника, а президент Фокс, вступив в должность, назначил одного крупного государственного чиновника на пост координатора отношений с диаспорой. Шесть месяцев спустя Фокс выдвинул «План национального развития», в котором, в частности, говорилось о защите мексиканских иммигрантов в Соединенных Штатах и предлагалось учреждение специального органа, следящего за соблюдением прав иммигрантов⁴⁷³.

Возрастание роли мексиканских консульств особенно отчетливо проявилось в Лос-Анджелесе с его многочисленной мексиканской общиной. Генеральный консул Марта Лара заявила: «У меня больше «подшефных», чем у мэра Лос-Анджелеса». В известном смысле она права: в Лос-Анджелесе проживают около 4 700 000 американцев мексиканского происхождения, а численность населения центрального округа города составляет 3 600 000 человек. Согласно данным газеты «Нью-Йорк таймс», генеральный консул и семьдесят ее сотрудников «развили бурную деятельность», вследствие чего «миссис Лара зачастую производила впечатление не столько дипломата, сколько губернатора. Она открывала новые иммигрантские компании, выдавала свидетельства о рождении, присутствовала на бракосочетаниях, короновала победительниц конкурсов красоты»⁴⁷⁴. Важнейшей же сферой деятельности консульства было предоставление нелегальным мексиканским иммигрантам американского гражданства.

После 11 сентября 2001 года США стали уделять меньше внимания контактам с Мексикой, что заставило мексиканское правительство немного умерить «диаспорное» рвение; правительство же американское не спешит легализовать несколько миллионов незаконных мексиканских иммигрантов. При этом правительство Мексики предложило собственную модель легализации. Мексиканские консульства в США выдают регистрационные карты, mat-ricula consular^[30], удостоверяющие право их владельцев считаться гражданами Соединенных Штатов. В 2002 году было выдано около 1 100 000 таких карт. Одновременно началась широкая пропагандистская кампания по приданию этим картам официального статуса. К августу 2003 года кампания охватила «более чем 100 городов, 900 полицейских участков, 100 финансовых организаций и тринадцать штатов»⁴⁷⁵.

Легальным мексиканским иммигрантам matricula con-sular не нужны. Обладание подобной картой тем самым подтверждает незаконное проникновение ее владельца на территорию США. Официальный статус этих карт в американском обществе и в частных компаниях наделяет мексиканское правительство полномочиями по легализации незаконной иммиграции и по предоставлению нелегальным иммигрантам прав и льгот, доступных лишь гражданам США. То есть иностранное правительство получает возможность наделять американским гражданством. Успех мексиканской программы matricula consular побудил правительство Гватемалы к выпуску с 2002 года аналогичных карт; примеру Мексики готовятся последовать и другие правительства.

Как было показано в главе 8, «полуселенцы» лоббируют законы о двойном гражданстве, придающие юридическую силу двойным лояльностям и двойным идентичностям. Национальные правительства обнаружили, что в их собственных интересах, с одной стороны, сохранять за членами диаспор гражданство страны происхождения и, с другой стороны, побуждать иммигрантов к принятию гражданства страны проживания. В 1998 году вступил в силу мексиканский закон, по которому мексиканским иммигрантам разрешается сохранять гражданство Мексики при принятии гражданства США. «Вы – мексиканцы, только живущие к северу от границы», – заявил президент Седильо, обращаясь к американцам мексиканского происхождения. К 2001 году, действуя в рамках программы содействия диаспорам, мексиканские консульства в США «активно поощряли мексиканцев натурализовываться и принимать гражданство Соединенных Штатов, сохраняя мексиканское гражданство»⁴⁷⁶. Кандидаты на политические посты в Мексике обязательно выступают перед диаспорой, призывают спонсировать избирательную кампанию, вернуться на время выборов на родину и принять участие в голосовании, посоветовать друзьям и знакомым на родине голосовать за конкретного политического деятеля. Президент Фокс настаивает на сохранении мексиканского гражданства для американцев мексиканского происхождения, включая родившихся в США: ведь данная мера позволит этим американцам принимать участие в мексиканских выборах. А диаспора составляет приблизительно 15 процентов от общего количества мексиканских избирателей. Получи члены диаспор право голосовать в мексиканских консульствах в Лос- Анджелесе, Чикаго и других городах США, предвыборные кампании мексиканских политиков в Соединенных Штатах станут куда более агрессивными и интригующими, чем предвыборные кампании политиков американских.

Поддержка диаспор национальными правительствами побуждает диаспоры к поддержке этих правительств. Эта поддержка также проявляется во множестве способов. Наиболее явный – перечисление средств на счета в «домашних» банках. Исторически иммигранты всегда пересылали заработанные деньги своим семьям и общинам⁴⁷⁷. Однако в конце двадцатого столетия объемы трансферов существенно возросли, а сам процесс получил юридическое подтверждение, причем в нем участвуют и члены диаспор, и «полуселенцы» (как уже упоминалось, порой между ними сложно провести различие). Финансовые трансферы из индивидуальных усилий помощи семьям и друзьям превратились в коллективное средство подтверждения национальной идентичности членов диаспоры и субсидирования страны происхождения. По оценкам экспертов, в 2001 году общий объем «иммигрантских трансферов» составил 63 млрд долларов (превзойдя сумму государственной помощи – 58 млрд долларов), а в 2002 году возрос до 100 млрд долларов. Большая часть этих средств, разумеется, была перечислена из США. Сообщается, что американские евреи каждый год вкладывают в Израиль около одного миллиарда долларов. Филиппинцы отсылают домой более 3, 6 млрд долларов. В 2000 году сальвадорцы, проживающие в США, перечислили в свою страну 1, 5 млрд долларов. Вьетнамцы ежегодно перечисляют от 700 млн до 1 млрд долларов. Кубинцы в 2000 году отправили на Остров Свободы 720 млн долларов, а два года спустя – свыше 1 млрд долларов. Крупнейшим же адресантом подобных трансферов выступает Мексика. По данным мексиканского правительства, суммы трансферов в 2001 году возросли на 35 процентов и превысили 9 млрд долларов, что позволило им занять второе место среди источников национального дохода, оттеснив на третье международный туризм. В 2002 и 2003 годах общая сумма трансферов должна была превысить 10 млрд долларов⁴⁷⁸.

Диаспоры содействуют экономическому развитию стран происхождения не только через перевод денег семьям, друзьям и знакомым, но и через активное инвестирование бизнес-проектов и промышленных предприятий, находящихся в совместном «аборигено-иммигрантском» владении. Китайское правительство охотно разрешает принимать такие инвестиции – из Гонконга, с Тайваня, из Сингапура, Индонезии и других стран. Индийские, мексиканские и прочие бизнесмены в США не перестают вкладывать деньги в экономику своих родных стран. С начала 1960-х годов Индию покинули около 25 000 «блестящих умов»; они осели в США, где многие добились успеха: индийцам, среди прочего, «принадлежат 750 компаний и фирм в Силиконовой долине». Эти индийцы охотно откликаются на просьбы индийского правительства о поддержке образовательных программ и о предоставлении займов индийским предприятиям. По результатам исследования 2002 года, половина из технократов и менеджеров Силиконовой долины иностранного происхождения (в основном китайцев и индийцев) «располагала учрежденными в их родных странах совместными предприятиями, филиалами, владела компаниями- субподрячиками и т. д. »⁴⁷⁹. Мексиканские бизнесмены и «голубые воротнички», равно как и представители других диаспор, практикуют тот же подход, а национальные правительства направляют полученные инвестиции в проекты, которые считают наиболее насущными.

Диаспоры осуществляют не только экономические вклады в свои родные страны. В период после падения коммунистических режимов в Восточной Европе из диаспор, преимущественно находящихся в США, вышли президенты Литвы и Латвии, премьер-министр Югославии, два министра иностранных дел и заместитель министра обороны, затем ставший начальником Генерального штаба Литвы, а также многочисленные чиновники ниже уровнем. В Польше и Чехии диаспоры принимали активное участие в кампаниях по выдвижению, соответственно, Збигнева Бжезинского и Мадлен Оллбрайт в президенты этих стран. Впрочем, оба потенциальных кандидата не выказали интереса к подобной возможности; Бжезинский в интервью заметил, что предложение заставило его проанализировать собственную идентификацию и понять, что он уже не поляк, а американец польского происхождения. Диаспоры пытаются влиять на политику национальных правительств. Как утверждает Йосси Шейн, время от времени они предпринимают попытки «распространить американское кредо», утвердить в своих родных странах американские ценности – гражданские свободы, демократию, свободное предпринимательство. Иногда эти попытки оказываются успешными; тем не менее, по замечанию Родольфо де ла Гарса, Шейн не всегда убедителен в своих аргументах, касающихся трех крупнейших диаспор на территории США – мексиканской, арабской и китайской. Все эти диаспоры «действуют вопреки утверждениям Шейна относительно распространения демократических практик в их родных странах»⁴⁸⁰. Впрочем, что касается мексиканской диаспоры, 2000 год показал, что она заинтересована в установлении демократии в Мексике – не без ее активного участия в стране завершилась семидесятилетняя монополия на власть одной-единственной партии.

Диаспоры оказывают заметное влияние на внешнюю политику своих родных стран. В территориальных конфликтах страны происхождения (или социальных групп внутри этой страны) с другими странами или социальными группами диаспоры, как правило, принимают сторону экстремистских группировок в своих родных странах. Диаспоры «без государства» – например, чеченцы, косовары, сикхи, палестинцы, македонцы, мавры и тамилы – предоставляют экстремистам-соотечественникам финансовую поддержку, оружие и наемников и оказывают политическую и дипломатическую помощь в борьбе за создание независимого государства. Без содействия диаспор эти «инсуржерии» не могли бы продолжаться; отсюда следует, что, если поддержка диаспор не иссякнет, «мятежи» перечисленных выше народов завершатся только с победой инсургентов. Диаспоры важны для развития их родных стран, для возникновения же таковых они жизненно необходимы.

Еще одно, пожалуй, наиболее важное «поле деятельности» современных диаспор – тесное сотрудничество с национальными правительствами во имя защиты интересов иммигрантов в странах их проживания. Особенно ярко это проявляется в Соединенных Штатах. Во-первых, Америка – главный игрок на мировой политической арене, а потому способна воздействовать на ход событий практически в любой точке земного шара. Поэтому национальные правительства других стран, преследуя собственные интересы, ищут различные способы влияния на американскую политику. Во-вторых, Америка исторически была «обществом иммигрантов» и в конце двадцатого столетия распахнула двери перед десятками миллионов новых иммигрантов и превратилась тем самым в страну проживания для большего числа диаспор. Она, несомненно, является главным «приютом иммиграции» в современном мире. В-третьих, учитывая степень могущества сегодняшней Америки, правительства других стран обладают весьма ограниченными возможностями влиять на американскую политику через дипломатические, экономические и военные меры; поэтому они вынуждены все больше полагаться на диаспоры. В-четвертых, сама «политическая природа» американского общества способствует усилению влияния диаспор. Распределение властных полномочий между федеральным правительством и правительствами штатов, три ветви власти, рыхлая и зачастую автономная в своих решениях бюрократия – все это, как и в случае с группами «домашних интересов», облегчает диаспорам доступ к рычагам влияния и лоббированию интересов своих стран. Двухпартийная политическая система, опять-таки, позволяет стратегическим социальным меньшинствам, то есть диаспорам, влиять на исход выборов в палату представителей по одномандатным округам, а порой и на исход выборов в Сенат. Вдобавок господствующие ныне в обществе мультикультурализм и принцип уважения к культурным ценностям иммигрантских групп обеспечивают крайне благоприятную интеллектуальную, социальную и политическую атмосферу для деятельности диаспор на территории США. В-пятых, во время «холодной войны», как указывал Тони Смит, интересы диаспор, образованных беженцами из коммунистических стран, во многом соответствовали целям американской внешней политики⁴⁸¹. Восточноевропейские диаспоры участвовали в освобождении своих стран от советского правления; русская, китайская и кубинская диаспоры поддерживали усилия США по подрыву правящих режимов в их родных странах. С окончанием же «холодной войны» идеологическое противостояние с национальными правительствами уступило у диаспор (кроме кубинской) возрождению национальной идентичности и восстановлению связей с родиной, причем интересы последней отныне далеко не всегда совпадали с американскими интересами. В-шестых, в десятилетний промежуток между окончанием «холодной войны» и началом войны с террористами Америка не предъявляла миру единой и убедительной внешнеполитической цели, что позволило диаспорам и экономическим лобби более активно влиять на внешнюю политику США. События 11 сентября 2001 года значительно ослабили позиции арабских и мусульманских групп и породили подозрительность по отношению к иммигрантам в целом. Скорее всего, это – кратковременный эффект, который нивелируется при отсутствии повторных террористических атак, особенно учитывая серьезную заинтересованность политических и интеллектуальных кругов других стран в усилении роли диаспор и природу американской политической системы, которая превращает США в «паровые земли», ожидающие «диаспорного сева».

В результате взаимодействия всех указанных факторов в конце двадцатого столетия иностранные правительства оказались в состоянии влиять на политику США «изнутри». Их действия включали в себя лоббирование собственных интересов и широкую пропаганду последних, оказание поддержки «мозговым центрам» и средствам массовой информации, «мобилизацию» диаспор на предоставление финансов и людей для избирательных кампаний, а также создание лобби в Конгрессе и правительственных организациях США. Иностранные правительства стали лучше ориентироваться в американской политической и экономической жизни, отыскали новые ходы в «коридоры власти» и сделались гораздо более утонченными и изощренными в своих методах. Примером подобных действий и методов могут служить действия мексиканского правительства. В середине 1980-х годов Мексика ежегодно расходовала не более 70 000 долларов на лоббирование своих интересов в Вашингтоне; президент Де ла Мадрид (выпускник гарвардской школы менеджмента имени Кеннеди) сетовал на затруднения, с которыми ему приходится сталкиваться, когда он убеждает мексиканских дипломатов не просто поддерживать формальные связи с Государственным департаментом, но устанавливать прямые контакты с конгрессменами, способными реально пролоббировать интересы Мексики. В 1991 году, при президенте Карлосе Салинасе (также выпускнике школы имени Кеннеди) мексиканское посольство в Вашингтоне вдвое увеличило штат сотрудников, а количество пресс-атташе и представителей по связям с общественностью выросло даже более того. В 1993 году Мексика расходовала на лоббирование своих интересов в Вашингтоне уже 16 млн долларов, а Салинас возглавил кампанию (стоимостью 35 млн долларов) за получение одобрения Конгресса США на присоединение Мексики к Североамериканскому договору о свободной торговле (NAFTA). Как указывалось, мексиканские официальные лица и консульские чиновники именно в это время стали прилагать усилия по привлечению мексиканской диаспоры в США к лоббированию интересов Мексики. В 1995 году президент Седильо недвусмысленно призвал американцев мексиканского происхождения брать пример с еврейской диаспоры, отстаивающей в США интересы Израиля. Как прокомментировал один из сотрудников Государственного департамента: «Мексиканцы обычно не показывались на глаза, а теперь они повсюду»⁴⁸².

Мексика – характерный пример устремлений иностранных правительств к влиянию на американскую политику и к вовлечению в этот процесс национальных диаспор на территории США. Рядом с Мексикой можно поставить такие страны, как Канада, Саудовская Аравия, Южная Корея, Тайвань, Япония, Израиль, Германия, Филиппины и Китай, правительства которых ежегодно расходуют десятки миллионов долларов на лоббирование своих интересов (бывает, кстати, что эти суммы достигают и сотен миллионов долларов).

Национальные правительства находят разнообразные способы использования диаспор. Скажем, среди членов диаспоры нередко вербуются шпионы и «агенты влияния». На протяжении истории известно множество случаев, когда алчность заставляла людей предавать собственную страну и переходить на службу другому государству. Американцы, работавшие на ЦРУ, ФБР и на военные организации, покупались на предложенное им вознаграждение и в 1980-х, и в 1990-х годах. Впрочем, шпионами становятся не только из-за денег. В 1930–1940-х годах советские агенты – чиновники американского правительства, ученые из Лос-Аламоса, дипломаты «кембриджского круга» – предавали Америку не из алчности, а по идеологическим мотивам. Сегодня на смену идеологии пришли культурная и этническая принадлежность. Советская идеологическая парадигма, в рамках которой действовал СССР, уступила место множеству этнокультурных «диаспорных» парадигм, используемых национальными правительствами. Иммигранты, приносящие присягу на верность Америке, могут оказать США неоценимую помощь в отношениях с другими странами. Но когда эти иммигранты становятся членами диаспоры, тем более – тесно связанной со своим национальным правительством, они превращаются в потенциальных агентов этого правительства. «Шпионаж, – заметил сенатор Дэниел Патрик Мойниган, – почти всегда проистекает из политики диаспор». Согласно отчету министерства обороны, в 1996 году «многие иностранные разведки прибегали к эксплуатации этнических и религиозных уз», объединяющих членов диаспор на территории США с их родными странами⁴⁸³. С 1980-х годов США выявили среди диаспор немало русских, китайских, южнокорейских и израильских шпионов и «агентов влияния».

Впрочем, куда более важным и затрагивающим куда больше людей способом использования диаспор является побуждение их к оказанию влияния на американскую политику. Эти усилия диаспор были детально изучены и описаны Тони Смитом, Йосси Шейном, Гэбриелом Шелтером и другими исследователями, а также теми учеными, кто занимался анализом конкретных диаспор на территории США⁴⁸⁴. В последние десятилетия диаспоры оказали существенное влияние на политику США в отношении Греции, Турции и Кавказа, на признание Македонии, поддержку Хорватии, на введение и отмену санкций против ЮАР, на помощь африканским народам, на вторжение в Гаити, на расширение НАТО, на урегулирование ситуации в Северной Ирландии и на Ближнем Востоке, где Израиль не в состоянии договориться со своим ближайшим окружением. Интересы диаспор могут время от времени совпадать с общенациональными интересами, как, допустим, в случае с расширением НАТО (и то вопрос спорный), но намного чаще эти интересы не принимают в расчет национальных интересов Америки и ее взаимоотношений с давними союзниками. Эти действия – прямой вызов американской национальной идентичности, что подтверждается, в частности, словами Эли Визеля: «Я связан с Израилем. Я причисляю себя к Израилю. Я никогда не стану критиковать Израиль за границей… Судьба еврея – быть заодно со своим народом»⁴⁸⁵. Данные свидетельствуют, утверждает Тони Смит, что на политическую деятельность еврейской, греческой, армянской и других диаспор «оказывают сильнейшее воздействие национальные правительства этих стран, заинтересованные в достижении своих целей, которые могут противоречить американской политике и целям Америки в конкретном регионе» и что «диаспоры руководствуются только собственными национальными интересами, когда речь заходит о территории, с которым они непосредственно связаны». Притязания диаспор на формирование американской политики по отношению к их родным странам основываются на допущении, что интересы Америки совпадают с интересами этих стран. Характерна фраза израильского шпиона Джонатана Полларда: «Я никогда не думал, что выгода Израиля может обернуться потерей для Америки. Как такое может быть? »⁴⁸⁶

Диаспоры приобретают влияние в Конгрессе, поскольку могут обеспечить исход выборов, помогая деньгами и людьми тем, кто готов оказывать им услуги, и активно выступая против тех, кто от этого отказывается. Усилия еврейской диаспоры привели в 1982 году к поражению на выборах Пола Финли, конгрессмена от штата Иллинойс и главы республиканской фракции в подкомитете по Среднему Востоку Комитета по международным делам Конгресса, поскольку Финли поддерживал Организацию освобождения Палестины; также еврейское лобби причастно к поражению в 1984 году сенатора от штата Иллинойс Чарльза Перси, председателя сенатского комитета по международным отношениям, который выступал за продажу Саудовской Аравии истребителей F-15. В 2002 году еврейская диаспора «приложила руку» к поражению конгрессменов-демократов Эрла Хилларда (Алабама) и Синтии Маккинни (Джорджия), которые публично высказывались в поддержку арабов и палестинцев. С деятельностью Армянского национального комитета в Америке (АНКА) отчасти связано поражение на выборах 1996 года двух конгрессменов, которых комитет обвинил в туркофильстве: республиканца Джима Банна (Орегон) и демократа Грега Лохлинна (Техас). Соперник Банна Дарлин Хули воздала АНКА должное за «организацию общенациональной кампании в поддержку моей кандидатуры»⁴⁸⁷.

Государства наподобие Израиля, Армении, Греции, Польши и Индии безусловно выигрывают от деятельности своих небольших, но чрезвычайно мобильных, энергичных и выгодно расположенных диаспор на территории США. Страны, конфликтующие с этими государствами, нередко терпели неудачу в своих усилиях. С увеличением массовости и многообразия иммиграции количество диаспор в Америке нарастает, вследствие чего мы вправе ожидать усиления борьбы между диаспорами. Тем самым конфликты за пределами Америки переносятся на американскую территорию. Лидер американцев арабского происхождения назвал избирательный конфликт 2002 года в Джорджии «маленькой ближневосточной войной»⁴⁸⁸. Подобные политические войны между диаспорами суть свидетельства способности США определять ход настоящих войн в современном мире, а также – доказательство того, что диаспоры и национальные правительства других