Интернет как событие культуры

Обычно в разговорах под рубрикой "Интернет и культура" речь идет о том, что Интернет - это новый и весьма эффективный способ представления культуры в средствах массовой коммуникации. Но здесь есть и нечто большее. Интернет - это не просто один из найденных человечеством способов хранения и трансляции культурного опыта, это такой способ организации культурного содержания, который вносит существенное изменение в архитектонику самой культуры. По масштабу своего воздействия на мировую культуру феномен Интернет сопоставим с изобретением письменности и книгопечатания. Если традиционная книжная культура существует на основе текста, то с появлением Интернет формой организации культурного пространства становится гипертекст. На смену линейной последовательности книжного текста приходит бесконечно ветвящаяся, многократно пересекающаяся, прерывающаяся и вновь сплетающаяся в сеть последовательность виртуального текста. Построение и освоение такого текста подобно прогулке по "саду расходящихся тропок". Придуманный Х.Борхесом "Сад" - гениальная метафора культурного пространства, выстроенного как гипертекст.

Интернет способствует развитию культуры в двух направлениях. Первое связано с размыванием национальных границ культуры, преодолением языковых барьеров, разрушением перегородок между такими формами культуры, как наука, искусство, образование, досуг и т.д. Второе связано с тем, что в этой культуре для каждого человека возникает возможность не только пассивно воспринимать содержание культуры, но и влиять на мир культуры. С приходом Интернет подрываются основы монологического начала в культуре, что означает закат культур "закрытых", несущих в себе потенциал всевозможных конфликтов на межэтнической, конфессиональной, национальной или партийной почве. Таким образом, Интернет возвещает о рождении культуры глобального диалога (культуры как диалога культур), "открытой" культуры, в которой каждый из участников имеет свой голос, ведет свою партию, может присоединить свой голос к голосу других или влиять на общее звучание. Феномен Интернет открывает новый горизонт культуры - ориентацию на глобальное творчество и индивидуальный вклад каждого.

Одна из важнейших сфер воздействия Интернет на культуру - образование. Нет культуры без образования. Система образования может быть определена как квинтэссенция любой культуры. В ней определенным образом "упаковано" ее важнейшее содержание. Например, система образования культуры нового времени "упаковывает" содержание культуры, разделяя его по отраслям знаний (предметный урок, факультет, учебные дисциплины и т.п.) и по уровням сложности, по логике развития сложности (класс, уровень образования, научные степени и т.п.) Книжная форма хранения и распространения информации адекватна и отраслевой культуре Нового времени, и "классно-урочной" архитектуре образования.

Современная система образования, которая начинает интегрировать в себя новые образовательные технологии, основанные на использовании возможностей компьютера, качественно меняет "упаковку" культурного содержания. Интернет не терпит книжной организации текста, где фрагменты текста следуют один за другим, подобно вагонам, сцепленным в единый состав, в соответствии с единственной волей их автора. Интегрированный во всемирную паутину, текст обрастает гипертекстовыми полями, в нем возникают новые созданные "кем-то" произвольные связи, он в значительной мере утрачивает своего автора и выстроенную им смысловую законченность. Текст превращается в черновик.

Внедрение компьютера с его гипертекстовым пространством в систему образования разрушает старую тоталитарную в своей основе архитектонику педагогического пространства, где преподаватель-предметник являлся по существу единственным персонажем педагогического действия, и функция которого заключалась, главным образом, в озвучивании учебника (законченного текста). Возможности сетевого образования подрывают монополию педагога на знание и вынуждают уступить часть педагогического пространства компьютеру, делая его более персональным. Дело преподавателя-предметника в новой модели образования - подготовка гипертекстовых учебных материалов и организация работы с ними в форме живого диалога.

Тема "Интернет и культура" имеет еще один важный аспект - это культура самого Интернет, самой деятельности в глобальных сетях. Многократно умножив степени свободы, информационное общество должно решать проблему новой информационной культуры, проблему правовой, моральной ответственности личности. Глобализация культурной и социальной жизни тысячекратно увеличивает долю этой ответственности. Интегрировав человека в целостность мировой культуры, Интернет оставляет его наедине с собой.

Интернет, а вместе с ним и СМК, действительно можно рассматривать как ядро цивилизационного развития и как феномен культуры. Однако цивилизационный и культурный взгляд на интернет отличаются друг от друга так же, как цивилизация и культура.

Интернет в цивилизационном отношении — это всего лишь новая коммуникативная технология, рационализирующая и глобализирующая отношения между людьми и организациями — экономические, политические, научные и т.п. Мы можем ждать от интернета формирования новых глобальных форм этих отношений, которые теоретически собраны в проекте информационного общества.

Значительно более сложная картина возникает при рассмотрении интернета как феномена культуры. Фотографию, кинематограф, телевидение в момент их появления прочили на замену живописи, театра, а потом и кинематографа соответственно. Претензии оказались безосновательными — новые виды искусства нашли себе место в культуре, практически никак не потеснив прежние. Интернет в его ипостаси вида искусства также вряд ли уничтожит все, что было до него. Интернет действительно способен быть всем: и книгой, и картиной, и скульптурой, и фильмом, и газетой, и театром, и танцем и т.д. Но столь же широкие претензии были и у кинематографа, а затем и у телевидения. Не в этом принципиальное отличие интернета. Определяя его жанровые особенности как вида искусства, мы вряд ли придем к пониманию феномена интернета. В этом смысле обозначение эры интернета как постгутенберговой эры (т.е. постпечатно-книжной) является односторонним и упрощенным.

Интернет-культура (или киберкультура) начинается тогда, когда сеть создает в себе новые формы культурного бытия и транслирует их в нашу повседневную жизнь.

Необходимо отметить, что эта культура прошла уже по крайней мере четыре этапа формирования. Эти этапы выделены на основании модернизированной схемы Ж. Бодрийара: подделка — производство — симулякр, к которой добавлена четвертая стадия — симулятивная коммуникация.

1. Первый этап — подделка человеческой культуры — заключался в создании виртуальных моделей бытия. Например, в игровой реальности формируются виртуальные поселения, снабженные всеми привычными для человека вещами и отношениями. Там можно ходить по магазинам, строить дома, заниматься бизнесом, создавать семью.

Все это конечно же происходило в игровой реальности, однако эта реальность позволяла участникам игры реализовать все свои нереализованные возможности. В этом же ключе работает и ряд других кибертехнологических инструментов: чаты, виртуальные казино,

виртуальные знакомства, есть даже виртуальные кладбища.

2. Второй этап — серийное производство, тиражирование культуры — заключается в активном переводе на язык цифровых телекоммуникационных форм человеческой культуры в целом, а не только отдельных произведений культуры. Доказательством существования таких процессов может служить институализация сетевой этики, сетевого языка, сетевых ценностей, сетевой культурной деятельности, осуществляемая в сети и адресованная сетянам (населению сети), т.е. всего того, что и складывается в понятие «культура» в узком смысле этого слова.

3. Третий этап — симуляция культуры. Не так давно появился социокультурный феномен, известный как киберпанк. Киберпанк вобрал в себя различного рода маргинальные побуждения с верой в безграничные возможности компьютерной техники в плане реализации индивидуальной свободы. Можно сказать, что интернет стал прежде всего симулякром свободы и индивидуального человеческого всемогущества. А свобода при условии ее реализации, как известно, и создает культуру. Киберпанку предшествовало движение хакеров, базировавшееся на следующих принципах:

• не повреди информационную систему;

• обеспечивай условия свободного (и бесплатного) обмена технической информацией, игнорируя бюрократические и коммерческие барьеры;

• пополняй человеческое знание как таковое. Оттолкнувшись от хакеров, ограниченных сетевым техноцентризмом, киберпанк сформировал многослойную субкультуру, представленную и в литературе, и в живописи, и в музыке. Появилось, например, особое направление в научной фантастике (Руди Рукер, Джон Ширли, Брюс Стерлинг, Уильям Гибсон и др.), где на передний план выво­дится проблема взаимопроникновения человеческого и технологического, проблема воздействия на человека киберпространства и виртуальной реальности, роли и места индивида в тотально информатизированном обществе будущего.

4. Четвертый этап — симуляция коммуникации с культурой — является качественно новым явлением в человеческой истории. Маршалл Маклюэн (1967) пишет:

Сегодня компьютеры обещают дать нам средства мгновенного перевода любого кода в любой другой код или язык. Короче говоря, компьютер обещает нам достичь с помощью технологии того состояния всеобщего понимания и единения, которое восторжествовало на Пятидесятницу. Следующим логическим шагом должен, видимо, стать уже не перевод, а отход от языков к общему космическому сознанию, во многом похожему на то коллективное бессознательное, о котором мечтал Бергсон.

Здесь Маклюэн упоминает о событии Священной истории — сошествии Святого Духа на апостолов в пятидесятый день после вознесения Христа после чего они приобрели возможность говорить на всех языках мира и нести Слово народам. Разделение языков, произошедшее после вавилонского столпотворения, преодолевалось во Христе, что позволило Церкви утвердиться на Земле. Таким образом Маклюэн проводит параллель между церковью и интернетом, причем как в бытийном (сообщество говорящих на едином языке), так и в надбытий-ном (бессознательный универсум) плане.

Интернет претендует на всеобщую потенциальную связность всех со всеми, И всего со всем, и всего со всеми. Особо важно отметить его направленность на обеспечение связности каждого члена общества с интегрированной человеческой культурой. Однако эта связь регламентируется алгоритмами интернет-математики и, следовательно, более проста, несмотря на свою видимую вариативность, чем естественная связь человека со своей культурой.

Таким образом, интернет всего лишь симулякр связи с культурой, а не сама эта связь, равным образом интернет — симулякр церкви, а отнюдь не сама церковь.

35) ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ИСКУССТВА ЭПОХИ ПОСТМОДЕРНИЗМА

Основные черты и особенности культуры постмодернизма

Культура постмодернизма имеет онтологические, гносеологические, историко-культурные и эстетические параметры. В онтологическом плане феномен постмодернизма связан с осмыслением того обстоятельства, что предмет противится человеческому воздействию, отвечая на него противодействием: что порядок вещей "мстит" нашим попыткам его переделать, обрекая на неизбежный крах любые преобразовательские проекты.
Постмодернизм возникает как осознание исчерпанности онтологии, в рамках которой реальность могла подвергаться насильственному преображению, переводу из "неразумного" состояния в "разумное". Квалификация такой онтологии как "модернистской" и исторически исчерпавшей себя есть вместе с тем провозглашение новой эпохи - постмодернизма.
Скептическое отстранение от установки на преобразование мира влечет за собой отказ от попыток его систематизации: мир не только не поддается человеческим усилиям его переделать, но и не умещается ни в какие теоретические схемы. Событие всегда опережает теорию (Бодрийар).
Антисистематичность как характерная черта постмодернизма не сводится к простому отказу от притязаний на целостность и полноту теоретического охвата реальности - она связана с формированием неклассической "онтологии ума". Дело заключается в объективной невозможности зафиксировать наличие жестких, самозамкнутых систем, будь то в сфере экономики, или политики, или искусства.
В процессе интеллектуального освоения этой трансформации возникает мышление вне традиционных понятийных оппозиций (субъект - объект, целое - часть, внутреннее - внешнее, реальное - воображаемое), мышление, не оперирующее какими-либо устойчивыми целостностями (Восток-Запад, капитализм - социализм, мужское - женское).
Возникновение постмодернизма вызвано также и изменением эпистемологической ситуации, связанной с критикой классической философской парадигмы неклассической философией (марксизм, психоанализ, структурализм). Результатом этой критики был распад субъекта как центра системы представлений (репрезентаций), постмодернизм не только фиксирует, но и максимально заостряет эту ситуацию, создавая "скандальный", с точки зрения классических мыслительных навыков, тип философствования - философствование без субъекта.
Место категорий "субъективности", "интенциональности", "рефлексивности" занимают безличные "потоки Желания", имперсональные "скорости", неконцептуализируемые "интенсивности".
Непосредственным источником постмодернистского сдвига в гносеологической плоскости была "деконструкция", в которой классическая философия дезавуируется как "метафизика присутствия". Основной интуицией последней является абсолютная полнота смысла, его тотального, не знающего пустот и разрывов присутствия (presence).
Классический дискурс неизбежно выступает поэтому как дискурс репрезентации (representation) - представления некоего изначального, первичного смыслового содержания в производных, вторичных, деривативных формах. Всякое отдельное событие получает здесь смысл лишь благодаря причастности абсолютной полноте изначального смысла; оно истинно лишь постольку, поскольку может быть возведено к первосмыслу как своему истоку.
В классической парадигме все содержания мысли суть лишь репрезентации смысла как первоосновы - субстанции и истока. Все знаки культуры значимы здесь лишь за счет проступающего сквозь них первосмысла - "трансцендентального означаемого". Отказать этой интуиции в праве на универсальность и сосредоточить внимание на проблематике дисконтинуума и отсутствия - значит перестать смотреть на события как на отблеск истины бытия, обратиться к ним в их самодостаточности.
Тем самым осуществляется выход из лингвистической плоскости в плоскость "событийности" и "телесности". Это происходит в форме "философии сингулярностей" (Вир Илио) и "мышления соблазна" (Бодрийар), "мышления интенсивностей" (Лиотар) и "философии Желания" (Делез и Ф. Гваттари).
Противостояние постсовременности и постмодернизма (как жизни и смерти культуры) особенно заметно в философии, где оно возникло в самое последнее время. Первыми "э" сказали французы. Франсуа Льотар выступил с концепцией постмодернистского знания. В двух словах ее суть - "война целому" (именно так заканчивается его статья "Ответ на вопрос, что такое постмодернизм")1.
Гегель когда-то провозгласил: истина - это целое. Для постмодернистов дело обстоит наоборот: целое - опасное заблуждение мысли, идея тотальности ведет к тоталитаризму, а там и до террора рукой подать. Истина плюралистична.
Французы дали только имя тому, что немцам в ФРГ давно было известно. Одо Марквард назвал одну из своих книг "Апология случайного". Здесь опять-таки эскапада против Гегеля: великий диалектик считал, что философия должна устранить все случайное. Это значит,- восклицает Марквард,- философия без философов, без живых людей! Он считает себя "гожуалистом" (от английского слова usual - обычный), философом обыденной жизни, которая полна случайностей.
Человек - чаще случай, чем выбор. Тут уже выпад против тех разновидностей индивидуализма, которые делают ставку на свободную личность, сознательно избирающую свою судьбу. В постмодернизме исчезает понятие субъекта, наделенного сознательными целеполаганием и волей. На первый план выходят бессознательные компоненты духовной жизни. Отсюда живой интерес к мифу как панацее от рационалистических бед нашего времени. Но миф опять-таки рассматривается как форма утверждения неповторимого, не как способ объединить людей: мономифологизм, по Маркварду, столь же вреден, как и монотеизм. "Хвала политеизму" - провозглашает Марквард (так озаглавлена его статья в сборнике под выразительным названием "Прощание с принципиальным").
Пример современного мономифологизма - "миф французской революции" как единственно возможного варианта истории Франции; история многовариантна, и опасен взгляд, утверждающий противоположное. Марквард ратует за плюрализм повсюду, в первую очередь в философии. Он - противник "правомыслящего монологоса", ориентированного на единственность разума и запрет всего иного: "Мне кажется, хорошо бы вернуть терпимое отношение к правомыслию, которое Марк Твен рекомендовал по отношению к правописанию, когда говорил: я жалею того, у кого не хватает фантазии писать слово то так, то этак. Печальна участь философии, если она не позволяет думать о вещах то так, то этак; думать и передумывать одним одно, другим другое. В этом смысле даже внезапное озарение подозрительно, да здравствует то, что приходит в голову много раз"2.
Когда-то Лютер сказал: я здесь стою и не могу иначе. Марквард: я здесь стою, а могу, как угодно. Конечно, все это утверждается "со щепоткой соли". Но нет шутки, за которой не скрывалась бы позиция.
В постмодернистской философии остается без внимания важнейшая категория нового мышления - время. Именно поэтому неудачной выглядит попытка постмодернистов опереться на Хайдеггера - "последнего из могикан" великой немецкой философии. Он велик как философ культуры, предчувствовавший тот рубеж, которого культура ныне достигла. Стрелка на циферблате истории подошла к цифре 12, как бы отодвинуть ее назад! Этот образ владеет ныне умами ученых и политиков. А философ давно говорил о времени как об исполненном, как о некой целостности, в которой будущее, настоящее и прошлое сливаются воедино,
Вот знаменитое место из книги "Бытие и время" Хайдеггера, шокирующее рационалистически-механическое мышление: "Времяпроявление не означает "смены" экстатических состояний. Будущее не позднее бывшего, а последнее не ранее настоящего. Времяположенность обнаруживает себя как будущее, пребывающее в прошлом и настоящем"3.
Интересно, что к такому же пониманию времени как исполненного, завершенного целого пришел Павел Флоренский. Для него это была очевидность, овладевшая им еще в детские годы: "Четвертая координата - времени - стала настолько живой, что время утратило свой характер дурной бесконечности, сделалось уютным и замкнутым, приблизилось к вечности. Я привык видеть корни вещей. Эта привычка зрения проросла потом все мышление и определила основной характер его - стремление двигаться по вертикали и малую заинтересованность в горизонтали" "4.
Речь, разумеется, идет не о физическом, а о социально-культурном времени, о том времени. Это время, подобно пространству, можно охватить единым взором, в нем можно "передвигаться", используя тот или иной накопленный человечеством опыт. Здесь возможно осуществить мечту Фауста - остановить мгновение и мечту Н. Федорова - вернуть исчезнувшее.
Разумеется, все это метафора, но столь плодотворная, что даже строгая философия не игнорирует ее. Вот ссылка на работу на работу безвременно скончавшегося нашего философа Н. Н. Трубникова, который ставит вопрос о возможном рассмотрении времени человеческого бытия в его завершенности. "Понятие осуществления выводит нас за пределы простой длительности существования... Структуры осуществления задают структурам существования иное временное определение и раскрывают возможность не одного только претерпевания времени, по и созидания времени, возможность исполнения времени... Человеческое осуществление жизни, т. е. нечто сугубо историческое в своей основе, сугубо социальное по своей сущности, сугубо личное по форме обнаруживает сверхисторический, сверхиндивидуальный, сверхличный характер" 5. Трубников завершает этими рассуждениями свою книгу; они остаются, к сожалению, неразвернутыми и сами по себе неясны. Но поставленные в контекст нынешних споров они обретают четкий смысл.
Споры идут вокруг нового отношения к прошлому, к истории.
Постмодернизм, выступая против идеи целого, разрывая "связь времен", не в состоянии проникнуть в суть проблемы, он просто игнорирует ее. Решить проблему призвана концепция постсовременности как высшего типа современности. Современность означает противостояние несовременному, устаревшему. Прошлое при этом рассматривается как предпосылка настоящего, как низшая ступень, "снятая" последующим развитием. Постсовременность отличается от современности тем, что видит в прошлом не просто предпосылку, а свою неотъемлемую составную часть; это слияние того, что есть, и того, что было. И другой важный момент - поиск в прошлом того, что утеряно в настоящем.
Речь, разумеется, идет о культурных достижениях. Постсовременность сводит их воедино. Понятие современности - завоевание Нового времени как эпохи, противопоставившей себя предшествующим периодам развития общества. Именно тогда возник историзм - требование рассматривать явления в конкретных условиях его возникновения и в свете общего движения вперед. Осознание настоящего как постсовременности возникло в наши дни, оно предполагает не отмену, а углубление принципа историзма. Причинное объяснение остается, но оно дополняется непосредственным соотнесением достигнутого в прошлом результата с нынешней ситуацией, признанием эталонного, образцового характера этого результата.
Идея постсовременности как сверхсовременности особенно важна для нового политического мышления. Человечество подошло к опасному рубежу, за которым ничего нет, "конец истории" - ядерная вспышка и самоистребление. Единственно возможный разумный путь - назад, к "нулевому варианту", к уничтожению и запрещению атомного оружия. Идеальное состояние - в прошлом, когда мир не знал средств самоубийства, будущее возможно только как прошлое. Конечно же, это не будет простое его повторение, будут свои модификации, прежде всего новое понимание опасности бесконтрольного движения вперед, новый уровень науки и техники, целиком обращенных на благо людей.