Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Религии удалось убедить людей, что на небе живет 24 страница




Авторитетная журналистка из газеты "Геральд" (Глазго) Мюриел Грей сделала 24 июля 2005 года аналогичное замеча­ние по поводу взрывов в Лондоне:

Обвиняли все и всяот безусловно злонамеренного дуэта Джорд­жа Буша и Тони Блэра до пассивности мусульманских диаспор. Но разве не очевидно, что причину с самого начала следовало уви­деть в одном, и только одном. Причиной этих несчастий, бес­порядков, насилия, ужасов и заблуждений является, без сомнения, сама религия; и если вам кажется, что излишне писать о столь очевидной вещи, посмотрите, как старательно правительство и средства массовой информации пытаются ее замаскировать.

Наши западные политики, избегая "слова на букву Р", пред­почитают вместо этого говорить о войне против терроризма, словно терроризм — наделенный умом и волей дух или нечи­стая сила. Либо о террористах заявляют, что ими движет "зло". Но зло не является мотивом их поступков. Какими бы заблудшими мы их ни считали, они, подобно христианским убийцам врачей-гинекологов, руководствуются праведными и справедливыми, по их мнению, принципами, честно выпол­няя предписания своей веры. Мы имеем дело не с психопа­тами, а с религиозными идеалистами, которые считают себя, в рамках своих убеждений, людьми рациональными. Их уве­ренность в собственной правоте основана не на болезненном

 

изменении личности, не на вселении в них Сатаны, а на том, что с самой колыбели они воспитывались в лоне абсолютной, беспрекословной веры. Сэм Харрис цитирует слова несостояв­шегося палестинского террориста-смертника, который объяс­няет, что побудило его убивать евреев: "... желание стать муче­ником... Я ни за кого не мстил. Я просто очень хотел стать мучеником". 19 ноября 2OO1 году в журнале "Нью-Иоркер" было опубликовано интервью еще с одним неудачливым террористом-самоубийцей, вежливым двадцатисемилетним палестинцем, обозначенным инициалом S. Проповедуемые умеренными религиозными вожаками и учителями райские кущи описываются в нем с таким поэтическим красноречием, что, думаю, стоит остановиться на нем подробнее.

Но что привлекательного в мученичестве?спросил я.

Сила духа возвышает нас, а материальные блага тянут вниз,
ответил он.Мечтающий о мученичестве получает защиту от
соблазнов этого мира. Наш наставник спрашивал: "А если опера­
ция провалится?'' Мы отвечали: "Что ж, мы все равно должны
встретиться с Пророком и его сподвижниками, да будет на то
воля Аллаха". Мы погружались в предчувствие встречи с вечно­
стью, растворялись в нем. И сомнений не знали. Перед Аллахом
мы на Коране поклялись не отступать. Клятва джихада назы­
вается "bayt al-ridwan"
по названию райского сада, куда попа­
дают мученики и пророки. Я знаю, что есть и другие способы
совершать джихад. Но этот
сладок, слаще всех. И совершать
мученический подвиг, если ты делаешь это во имя Аллаха, совсем
не больно
как комариный укус!

S показал мне видеозапись последнего инструктажа перед опе­рацией. На зернистой пленке он и два других молодых человека по установленному ритуалу отвечали на задаваемые вопросы о достославном мученичестве... Затем молодой человек и его наставник, встав на колени, положили правую руку на Коран. "Ты. готов?спросил наставник.Завтра ты будешь в раю"™.

 

Если бы я был на месте S, то, наверное, не удержался бы и спро­сил: "А почему бы тогда тебе самому не попробовать то, о чем ты так сладко поешь? Пойти и самому подорваться, чтобы тот­час оказаться в раю?" Но — повторю, потому что это очень важно, — многим трудно осознать тот факт, что эти люди дей­ствительно верят в то, что говорят. Мой вывод состоит в сле­дующем: винить нужно не религиозный экстремизм, который якобы представляет собой ужасное извращение хорошей, бла­городной религии, а религию саму по себе. Много лет назад об этом точно сказал Вольтер: "Тот, кто способен склонить к вере в небылицы, способен склонить и к совершению злодеяний". Об этом же писал и Бертран Рассел: "Многие скорее расста­нутся с жизнью, чем пошевелят мозгами, — и расстаются-таки".

До тех пор, пока мы соглашаемся уважать религиозные веро­вания только потому, что это религиозные верования, трудно отказать в уважении и вере Усамы бен Ладена и террористов-самоубийц. Альтернатива этому — такая явная, что о ней, каза­лось бы, излишне и напоминать, — состоит в том, чтобы отка­заться от принципа механического почтения к религиозным верованиям. Именно поэтому я делаю все возможное, чтобы предостеречь людей не только против так называемой "экстре­мистской" веры, а против веры вообще. Учения "умеренных" религий, сами по себе не являющиеся экстремистскими, неиз­бежно мостят дорогу экстремизму.

Нужно заметить, что религия не уникальна в этом отно­шении. Патриотическая любовь к своей стране или к своему народу тоже может оказаться источником той или иной раз­новидности экстремизма, не правда ли? Достаточно вспом­нить японских камикадзе или "Тамильских тигров" Шри-Ланки. Однако религиозная вера является особенно мощным душителем голоса разума, превосходящим, по-видимому, все остальные по своей ослепляющей силе. Подозреваю, что дело здесь в легковесно-мошенническом обещании, что смерть не

 

конец, а мученикам отведен особо соблазнительный уголок рая. И вдобавок вера по природе своей не поощряет лишних вопросов.

Христианство, как и ислам, учит детей добродетели нерас-суждающего послушания: веру не нужно доказывать. Стоит человеку заявить, что то-то и то-то составляет часть его рели­гиозных убеждений, как остальные члены общества, вне зави­симости от того, разделяют они веру говорящего или нет или вообще не верят в бога, обязаны, по укоренившемуся обычаю, не задавая лишних вопросов, "проявлять уважение". И ува­жение оказывается до тех пор, пока однажды вера не проявит себя жуткой бойней вроде разрушения Всемирного торгового центра, взрывов в Лондоне или Мадриде. Тут же раздается хор негодования; церковники и "лидеры сообществ" (кто их изби­рал, кстати?) выстраиваются в ряд, объясняя, что экстремисты извратили "истинную" веру. Но как можно веру извратить, если, в отсутствие доказательных доводов в ней не имеется никаких проверяемых, доступных для извращения стандар­тов?

Десять лет назад в своей замечательной книге "Почему я не мусульманин", Ибн Варрак привел аналогичный аргумент с позиции глубоко образованного знатока ислама. Полагаю, что не менее удачным названием книги Варрака могло бы быть "Миф об умеренном исламе"; именно так была озаглавлена недавняя статья в лондонской "Спектор" (30 июля 2005 года), написанная другим ученым, директором Института изуче­ния ислама и христианства Патриком Сукхдео: "Подавляю­щее большинство современных мусульман живет, не прибе­гая к насилию, потому что в Коране есть выбор на все случаи жизни. Если ты хочешь мира, то найдешь стихи, призывающие к миру. Если стремишься к войне — отыщешь агрессивные".

Далее Сукхдео объясняет, как для разрешения множества имеющихся в Коране противоречий мусульманские богословы разработали принцип упразднения, согласно которому более

 

поздние тексты имеют преимущество над ранними. К сожа­лению, большая часть миролюбивых стихов Корана написана рано, во время нахождения Мухаммеда в Мекке. Более агрес­сивные относятся к позднейшему времени, после его бегства в Медину. Таким образом, мантра "Ислам — это мир" устарела почти на 1400 лет. Ислам был миром, и ничем, кроме мира, лишь в течение примерно 13 лет... Ибо сегодняшним радикаль­ным мусульманам, так же как и разработавшим классический ислам средневековым книжникам, честнее было бы провоз­гласить: "Ислам — это война". После двух лондонских взры­вов одна из наиболее радикальных британских группировок, "Аль-Гураба", сделала заявление: "Любой мусульманин, отвер­гающий террор как часть ислама, — кяфир". Кяфир — значит "неверный" (то есть немусульманин) — очень оскорбительное для мусульманина прозвище...

Может быть, молодые самоубийцы не были отщепенцами британского мусульманского сообщества или последовате­лями нетрадиционной, экстремистской интерпретации веры, а вышли из гущи мусульманской общины, подвигнутые исла­мом общепринятого толка?

Обобщая сказанное, подчеркну (причем это относится к хри­стианству не менее, чем к исламу): самое пагубное дело — учить детей, что вера как таковая является добродетелью. Вера именно потому и вредна, что она не требует доказательств и не терпит возражений. Внушать детям, что нерассуждающая вера — это благо, значит готовить их к превращению, с воз­растом и при определенных, совсем нередких обстоятель­ствах, в смертоносные орудия будущих джихадов и крестовых походов. Оболваненный верующий, защищенный от страха смерти предвкушением рая для героев, достоин почетного места в истории боевых вооружений — в одном ряду с луком, боевым конем, танком и кассетной бомбой. Научи мы детей вместо преклонения перед безоговорочной верой сомневаться

 

и обдумывать свои убеждения, тогда — могу поспорить — террористы-самоубийцы перевелись бы сами собой. Само­убийцы совершают свои деяния потому, что искренне верят всему, чему их научили в религиозных школах: долг перед богом превыше всего остального, а мученичество награжда­ется райскими кущами. И научили их этому не обязательно фанатики-экстремисты, а подчас вполне добропорядочные, вежливые, умеренные религиозные наставники, усадившие их, ряд за рядом, в медресе, где они, ритмично качая невинными головками, заучивали наизусть, как обезумевшие попугай­чики, каждое слово священной книги. Вера может быть очень и очень опасной, и расчетливо вбивать ее в восприимчивую голову невинного ребенка — большое зло. В следующей главе мы поговорим о детстве и о насилии над ним со стороны рели­гии.

 

Глава девятая

Жестокое обращение с детьми

и бегство от религии

В каждой деревне есть светочучитель

и огнетушительсвященник.

Виктор Гюго

 

Хочу начать с истории, случившейся в xix веке в Италии. Я не имею в виду, что нечто подобное этому ужас­ному событию может произойти и сегодня. Реалии, разумеется, устарели, но проявившиеся тогда умонастроения, увы, совре­менны до сих пор. Разыгравшаяся в XIX веке трагедия проли­вает безжалостный свет и на нынешнее отношение верующих к детям.

В 1858 году в Болонье папская полиция по приказу инкви­зиции на вполне законных основаниях арестовала шестилет­него сына еврейских родителей Эдгардо Мортару. Насильно вырвав Эдгардо из рук рыдающей матери и обезумевшего от горя отца, его отправили в Рим, в катехумен (заведение для обращения иудеев и мусульман) и вырастили в католической вере. Не считая редких кратких визитов под строгим наблю­дением священника, родителям встречаться с ним не разреша­лось. Об этом событии рассказал в своей книге "Похищение Эдгардо Мортары" Дэвид И. Керцер.

В то время в Италии подобные истории происходили очень часто, и всегда священники отнимали детей по одной и той же причине. В каждом случае ребенка предварительно тайно крестили — обычно это делала нянька-католичка, а затем о крещении "узнавала" инквизиция. Одним из главнейших догматов католической веры является положение о том, что, если ребенка крестили, пусть даже неформально и секретно, ребенок бесповоротно становится католиком. А для религиоз­ного менталитета оставлять "ребенка-католика" с родителями-

 

евреями — немыслимо. Несмотря на возмущение мировой общественности, итальянские церковники упорно и очень искренне продолжали свои безумные и жестокие деяния. А возмущение общественности, кстати, католическая газета "Чивильта католика" приписывала международному влиянию богатых евреев — звучит знакомо, верно?

Если оставить в стороне газетную шумиху, случай Эдгардо Мортары ничем не отличается от многих других. Однажды его оставили под присмотром неграмотной четырнадцатилетней девушки по имени Анна Мориси. Ребенку сделалось плохо, нянька испугалась, что он может умереть. Взращенная католи­ками с бредовой идеей о том, что некрещеный ребенок, умерев, навсегда попадает в ад, она спросила совета у соседа-католика, который подсказал ей, как совершить обряд крещения. Вернув­шись в дом, она побрызгала на голову малыша Эдгардо водой и сказала: "Крещу тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа". И все. С того момента Эдгардо по закону стал христианином. Когда через несколько лет о происшествии узнали священ­ники инквизиции, они действовали быстро и решительно, не раздумывая о последствиях.

Поразительно, что, несмотря на возможность колоссаль­ных последствий обряда крещения для целой семьи, католиче­ская церковь позволяла (и до сих пор позволяет) совершать его буквально любому и над кем угодно. Совершающему обряд не нужно быть священником. Ни ребенок, ни его родители, ни кто-либо другой не должен давать своего согласия на креще­ние. Не нужно подписывать никаких бумаг. Не нужно офици­альных свидетелей. Все, что требуется, — это несколько капель воды, несколько слов, беспомощный ребенок и суеверная, одурманенная католиками нянька. Или даже только послед­нее, потому что если ребенок слишком мал, чтобы понимать происходящее, то кто докажет, что было, а чего не было? Вос­питанная в католической вере американская коллега писала мне: "Мы крестили кукол. Не помню, крестили мы или нет

 

наших маленьких друзей-протестантов, но такое случалось и, уверена, случается и по сей день. Мы обращали наших кукол в католичество, водили их в церковь, причащали и так далее. Нам с раннего возраста промывали мозги, чтобы мы готови­лись стать хорошими католическими матерями".

Если в XIX веке девочки были хоть в чем-то похожи на мою современницу, то остается только удивляться, что истории, подобные случаю с Эдгардо Мортарой, не происходили более часто. Но хотя они и так происходили в те годы в Италии до огорчения часто, в связи с чем возникает очевидный вопрос: почему живущие в католических государствах евреи нанимали слуг-католиков? И опять ответ основан не на здравом смысле, а на вероисповедании. Евреям нужны были слуги, которым религия не запрещала бы работать по субботам. Конечно, на еврейскую няньку можно было положиться в том смысле, что она не обречет ребенка на сиротство, тайно окрестив его. Но по субботам она не могла топить камин или прибирать дом. Именно поэтому те из еврейских семей Болоньи, которые могли себе это позволить, нанимали слуг в основном из като­ликов.

В этой книге я намеренно не описываю ужасы Крестовых походов, как и ужасы, творимые конкистадорами или испан­ской инквизицией. В каждом веке в каждой конфессии встре­чаются жестокие и злые люди. Но вышеприведенная исто­рия об отношении итальянской инквизиции к детям особо наглядно демонстрирует специфику религиозного сознания и то зло, которое совершается именно по причине его религи­озности. Поражает, во-первых, безоговорочная убежденность религиозного ума в том, что несколько капель воды и краткое бормотанье могут кардинально изменить ход жизни ребенка, вне зависимости от желания родителей, самого ребенка, от его счастья и психологического благополучия... вне зависимости от всего, что представляется важным нормальному здравому смыслу и человеческим чувствам. Кардинал Антонелли выра-

 

зил это в письме к первому еврею, ставшему членом британ­ского парламента, Лионелу Ротшильду, обратившемуся к нему с протестом против похищения Эдгардо. Кардинал ответил, что изменить ситуацию не в его власти, и добавил: "Однако, пользуясь случаем, хочу заметить, что, как бы ни был силен голос природы, священный долг религии выше его". Довольно ясно сказано, не правда ли?

Во-вторых, поразительно, что священники, кардиналы и папа, похоже, искренне не понимали, как ужасно они посту­пили с бедным Эдгардо Мортарой. В это почти невозможно поверить, но они действительно считали, что, забрав ребенка от родителей и воспитав в христианской вере, они делают ему добро. Считали, что на них лежит обязанность защитить его! Оправдывая действия папы в деле Мортары, американская католическая газета заявила, что христианское правительство, безусловно, не могло оставить ребенка-христианина на воспи­тание евреям, и, ссылаясь на принцип свободы совести, про­возгласила "свободу ребенка быть христианином, а не быть принудительно обращенным в еврейство... Защита ребенка его святейшеством перед лицом яростного, фанатичного неверия и ханжества является высочайшим проявлением нравствен­ности, равного которому мир не видел многие-многие годы". Случалось ли вам встречать более откровенное искажение смысла понятий "принуждение", "фанатичный", "ханжество"? Все указывает на то, что защитники католицизма, начиная с папы, искренне верили, что они делают абсолютно правиль­ное дело: правильное с нравственной точки зрения и с точки зрения благополучия ребенка. Такова сила религии ("умерен­ной", широко распространенной конфессии) искажать сужде­ния и извращать обычную человеческую порядочность. Газета "Католик" совершенно искренне удивлялась, почему такое количество людей не может понять, сколь бесценную услугу церковь оказала Эдгардо Мортаре, вырвав его из лона еврей­ской семьи:

 

Стоит серьезнее задуматься о сути дела и поразмыслить о поло­жении евреевбез истинной церкви, без короля, без страны, рас­сеянных по свету, всюду чужих, где бы они ни оказались, и, более того, заклейменных позорной печатью христоубийц...нельзя тотчас же не понять, какое неоценимое благодеяние папа оказал малышу Мортаре.

В-третьих, поражает самонадеянность верующих, без каких-либо доказательств знающих, что вера, в которой их воспи­тали, является единственно верной, а все остальные — либо ее искажения, либо полностью ложные учения. Вышеприве­денные цитаты наглядно демонстрируют мнение христиан по данному вопросу. И хотя было бы крайне несправедливо в одинаковой мере обвинять обе вовлеченные в эту историю стороны, но, пожалуй, пришло время заметить, что родители Мортары могли немедленно заполучить его обратно, стоило им поддаться на уговоры священника и самим согласиться на крещение. Эдгардо забрали из-за нескольких брызг воды и бессмысленной скороговорки. Благодаря неприхотливости религиозного сознания стоило покропить водой еще пару раз — и все стало бы на свои места. Кому-то отказ родителей пройти ритуал покажется ослиным упрямством. Другие посчи­тают, что конфессиональная стойкость позволяет причислить родителей к длинной веренице мучеников, страдавших за веру в течение столетий.

"Не унывай, мастер Ридли, будь мужчиной: дай-то бог, нынче мы зажжем в Англии такую свечу, которую, знаю, вовек не загасить". Без сомнения, существуют убеждения, за которые можно без колебаний пожертвовать жизнью. Но как могли мученики Ридли, Латимер и Кранмер выбрать сожжение вме­сто того, чтобы поменять острый конец протестантства на тупой конец католицизма — ну какая разница, с какого конца облупить яйцо? Верующие настолько упрямы или, в зависи­мости от вашего взгляда, настолько непоколебимы, что роди-

 

тели Мортары отвергли выход, предлагаемый бессмысленным обрядом крещения. Взяли бы и скрестили во время церемонии пальцы за спиной или тихонько прошептали "понарошку". Нет — для них это было невозможно, поскольку, будучи вос­питаны в лоне религии ("умеренной"), они принимали все ее нелепые обряды всерьез. А мне больше всего жаль несчастного, безвинно страдающего в контролируемом религиозными умами мире малыша Эдгардо — беспомощного между двух огней, осиротевшего по причине освященной благими наме­рениями, но от того не менее сокрушительной для малыша жестокости.

В-четвертых, продолжая высказанную ранее мысль, разве можно вообще говорить о шестилетнем ребенке, что он в пол­ном смысле слова разделяет убеждения какой-то религии, будь то иудаизм, христианство или что угодно еще. Идея о том, что крещение мгновенно перебросило ничего не знающего и не понимающего ребенка из одной религии в другую, безусловно, нелепа — но разве не менее нелепа сама мысль об отнесении крошечного малыша к тому или иному вероисповеданию? Для Эдгардо важнее всего была не "истинность" религии (не может у детей в таком возрасте быть продуманных религиозных взгля­дов) — малышу требовалась любовь и забота родителей, семьи, которой его лишили священники, сами обреченные на безбра­чие. Их отвратительную жестокость можно попытаться лишь слегка оправдать свойственной порабощенным религией умам полной отрешенностью от обычных человеческих чувств.

И разве это не насилие — навешивать религиозные ярлыки на детей, которые еще слишком малы, чтобы думать о таких сложных вещах? И тем не менее это продолжается и по сей день почти без всякого противодействия. Именно это и составляет основную тему данной главы.

 

Насилие физическое и духовное

 

КОГДА В НАШИ ДНИ ПИШУТ О СОВЕРШАЕМОМ священниками насилии, как правило, подразу­мевается насилие сексуальное, поэтому давайте с самого начала покончим с этой темой. Мно­гие замечают, что истерия по поводу педофилии достигает нынче ошеломляющих размеров, а проявляемое буй­ствующими толпами возмущение вызывает в памяти 1692 год и салемскую охоту на ведьм. В июле гооо года газета "Новости мира" (News of the World), no праву заслужившая, несмотря на острую конкуренцию, титул самой мерзкой газеты Велико­британии, организовала кампанию "найди и пристыди", чуть ли не открытым текстом призывая читателей к физической расправе над педофилами. В результате дом врача-педиатра одной из больниц был атакован личностями, не знающими разницы между педиатром и педофилом46. Истерия вокруг педофилов достигла чудовищных масштабов, вызвав панику среди родителей. В результате нынешние Вильямы Брауны (популярный герой английских детских книг), Геки Финны, герои "Ласточки" и "Амазонки" (еще одна детская книжка) лишены одного из самых незабываемых удовольствий дет­ства — возможности резвиться на свободе (несмотря на то что реальный, в отличие от воображаемого, риск сексуальных насилий в прошлом был нисколько не меньше).

Будем справедливы: поводом для яростной кампании "Новостей мира" послужило случившееся в то время в Сассексе жуткое похищение, насилие и убийство восьмилетней девочки.

 

И тем не менее несправедливо обрушивать на всех педофилов то возмездие, которого достойна лишь их малая часть, повин­ная еще и в убийствах. Я учился в трех школах-интернатах, и в каждой из них были преподаватели, проявлявшие любовь к питомцам, выходящую за рамки приличия. Несомненно, это достойно осуждения. Но если бы сейчас, 50 лет спустя, этих людей начали атаковать линчеватели и юристы, приравнивая их к убийцам, я счел бы своим долгом встать на их защиту, несмотря на испытанные (непристойные, но в целом безвред­ные) домогательства со стороны одного из них.

Львиная доля подобных нападок пришлась на римско-католическую церковь. По целому ряду причин я не люблю католическую церковь. Но несправедливость я люблю еще меньше, и у меня закрадываются подозрения: не стала ли эта организация, особенно в Америке и Ирландии, козлом отпущения в данном вопросе. Полагаю, что особую непри­язнь публики вызывает ханжество священников, "по долгу службы" каждодневно пробуждающих у паствы чувство вины в содеянных "грехах". Масла в огонь подливает и тот факт, что неблаговидные действия совершают авторитетные лица, почтение и доверие к которым ребенку внушали с колыбели. Но наличие дополнительных поводов для неприязни должно предостеречь нас от поспешных обвинений. Нельзя забывать о поразительной способности мозга изготовлять "ложные воспоминания", особенно когда его подталкивают к этому бесчестные психотерапевты и жадные юристы. Проявив замечательную стойкость перед нападками корыстолюби­вых и облеченных властью людей, психолог Элизабет Лоф-тус продемонстрировала, как легко внушить людям полно­стью вымышленные воспоминания, которые, однако, будут казаться жертве абсолютно реальными'37; в результате, стол­кнувшись с совершенно искренними, но при этом ложными показаниями, присяжные запросто могут вынести несправед­ливый приговор.

 

Одним из самых известных случаев проявления жесто­кости в Ирландии, хоть бы и без сексуальных домогательств, служит пример "Христианских братьев"'38, ответственных за образование большей части мужского населения страны. То же можно сказать и о монахинях, заправлявших во многих ирландских школах для девочек и проявлявших порой садист­скую жестокость. Приюты, показанные в фильме Питера Мул-лана "Сестры Магдалины", продолжали существовать вплоть до 1996 года. Нынче, по прошествии 40 лет, компенсацию за сексуальные домогательства стало получить легче, чем за теле­сные наказания, и поэтому нет недостатка в юристах, активно выискивающих клиентов, которые без их вмешательства не стали бы ворошить прошлое. На давно канувших в Лету про­делках в ризнице — порой таких давних, что обвиняемый уже в могиле и не может оправдаться, — наживаются непло­хие деньги. По всему миру католическая церковь выплатила в качестве компенсаций больше миллиарда долларов'39. Поне­воле начинаешь сочувствовать, пока не вспомнишь, откуда эти деньги берутся.

Однажды после лекции в Дублине меня спросили, что я думаю по поводу широко освещенных в средствах массовой информации случаев сексуальных домогательств со стороны ирландских католических священников. Я ответил, что, несмо­тря на безусловную отвратительность сексуальных домога­тельств, наносимый ими вред, несомненно, меньше того вреда, который на протяжении долгого времени наносится ребенку всем процессом воспитания в лоне католицизма. Я бросил эту реплику резко, в пылу полемики, и поразился, услышав горячие, одобрительные аплодисменты ирландской публики (состоявшей, правда, из дублинской интеллигенции и вряд ли достоверно отражавшей взгляды ирландского населения в целом). Но этот эпизод вновь всплыл в памяти, когда я полу­чил письмо от воспитанной в католической вере сорокалетней американской женщины. Она писала, что в семилетнем воз-

 

расте в ее жизни произошли два неприятных события. Заманив ее в машину, к ней стал приставать с сексуальными домогатель­ствами местный священник. И примерно в то же время траги­чески погибла ее школьная подружка — и попала в ад, потому что была протестанткой, — по крайней мере в это верила тогда в соответствии с официальным догматом веры своих родите­лей автор письма. Нынче, будучи взрослой женщиной и срав­нивая два эти примера насилия над ребенком — физического и интеллектуального — со стороны католической церкви, она, не сомневаясь, расценивает второй как гораздо более ужасный. Вот что она пишет:

Когда меня начал лапать священник, мне (с точки зрения семи­летки) было просто противно, а вот от мысли о моей горящей в аду подружке в памяти остался леденящий безмерный страх. Происшествие со священником не помешало мне спокойно спать; но от того, что люди, которых я люблю, попадут в преисподнюю, я провела в ужасе много бессонных ночей. Не могла отделаться от кошмаров.

Испытанные ею в машине священника сексуальные домо­гательства были, конечно, довольно невинными по сравне­нию, скажем, с болью и отвращением подвергшегося гомо­сексуальному нападению мальчика-служки. Да и адский огонь католическая церковь, говорят, использует уже не так активно, как раньше. Но из приведенного примера очевидно, что психологическое насилие над ребенком может оказаться страшнее физического. Говорят, что великий мастер запу­гивания людей посредством кинематографических уловок Альфред Хичкок как-то раз, проезжая в машине по Швейца­рии, неожиданно указал рукой из окна и сказал: "Вот самая жуткая картина, которую мне когда-либо довелось видеть". У дороги, беседуя с маленьким мальчиком, положив руку ему на плечо, стоял священник. Высунувшись из машины, Хич-

 

кок завопил: "Эй, малыш, уноси ноги! Беги, если тебе жизнь дорога!"

"Брань на вороту не виснет, слова — не дела" — эти про­писные истины верны, если не принимать сказанное близко к сердцу. Но когда все воспитание, все сказанное и родителями, и учителями, и священниками искренне и безоговорочно убеждает ребенка, что грешников ожидает геенна огненная (или заставляет верить еще в какой-нибудь, не менее омерзи­тельный догмат, вроде того что жена является собственностью мужа), вполне возможно, что слова окажутся более вредонос­ными и долговечными, чем дела. Я придерживаюсь мнения, что, когда учителя и родители внушают детям веру в нечто вроде адских мук за неотпущенный смертный грех, то выраже­ние "насилие над ребенком" не является преувеличением.

В уже упоминавшемся документальном телефильме "Корень всех зол?" я брал интервью у ряда религиозных лиде­ров; позднее меня обвинили в том, что вместо уважаемых представителей широких религиозных кругов мы выбрали американских экстремистов. В данном случае трудно отрицать справедливость критики, но что поделаешь — то, что в осталь­ном мире воспринимается как экстремизм, прочно укрепилось в обыденной жизни Америки xxi века. Британскую телевизи­онную аудиторию, к примеру, больше всего шокировал пастор Тед Хаггард из города Колорадо-Спрингс. Но в Америке Буша "пастор Тед" — отнюдь не экстремист; он стоит во главе трид­цатимиллионной Национальной ассоциации евангелистов (и, как утверждают, каждый понедельник разговаривает по теле­фону с президентом Бушем). Пожелай я показать настоящих, по современным американским стандартам, экстремистов, я бы обратился к реконструктивистам, чья "теология власти"

Поделиться:





Читайте также:





©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...