 |
Иван логвиненко. Гордая фамилия
|
|
|
|
Иван Логвиненко
ГОРДАЯ ФАМИЛИЯ
Орлов досадливо поглядывал на часы. Время близилось к полуночи, а беседе и конца не видно. Ох, эти женщины, особенно руководящие. Любят поговорить, хлебом не корми. Мужчина сказал бы, как отрубил, и за дело. Не дети же они с Николаем, чтобы им все разжевывать‑ растолковывать. Николай – начальник окружной милиции, он, Орлов, возглавляет уголовный розыск. Оперативную обстановку на Черкасщине они отлично знают.
– Так вот, товарищи, мы имеем сведения, что бандитские группировки ожидают помощи с запада, из‑ за Збруча и ждут сигнала для одновременного наступления на Киев.
Это было что‑ то новенькое. Орлов с интересом посмотрел на Левкович, председателя исполкома Шевченковского окружного Совета. Ее тонкое, строгое лицо было бледным, под глазами – темные круги. Ей, видно, тоже спать приходится урывками.
– Одной из таких банд, как вам известно, является банда братьев Блажевских. Вчера у меня была делегация крестьян из Городища. Просили помощи, нет, говорят, сил больше терпеть. – Мария Остаповна подошла к крупномасштабной карте округа, висевшей на стене. – Вот район действий банды: Шполянский, Смелянский, Городищенский и Корсуньский уезды. Блажевские хорошо знают местность, они почти неуловимы. Кроме того, до такой степени запугали население, что крестьяне, боясь расправы, не сообщают о злодеяниях бандитов, утратили веру в милицию. От рук Блажевских уже погибло несколько милиционеров.
Левкович скорбно помолчала, лицо ее стало хмурым, она сразу будто постарела.
– И вы, Николай Петрович, и вы, Павел Александрович, люди в округе нашем новые, недавно здесь, потому‑ то я так подробно и знакомлю вас с обстановкой. Вы должны учесть наши прошлые ошибки, когда милиция полагалась лишь на свои собственные силы в борьбе с бандами. Поймите сейчас главное: вы не должны рассчитывать только на себя, одного энтузиазма мало. Надо, чтобы вам поверили. Тогда за вами пойдут, вам помогут. Особенно обратите внимание на Орловец. Во‑ первых, там у Блажевских есть родственники. Во‑ вторых, там живет Пантелеймон Сидорович Одерий, секретарь партячейки, крепкий мужик. И комсомольская ячейка там неплохая. Вот на них‑ то и опирайтесь в первую очередь. Ясно? Это, товарищи, вам задание. Служебное, но прежде всего – партийное.
|
|
|
Левкович устало улыбнулась, как бы давая понять, что официальная часть кончена.
– Кстати, – обратилась она к Орлову, – мне рассказывали о вас.
– Не такая уж я выдающаяся особа, чтобы про меня говорить, – усмехнулся тот. – Между прочим, работникам нашей профессии не следует быть на виду.
– И все‑ таки... Вы с Махно знакомы?
– С Нестером Ивановичем? – снова усмехнулся Орлов. – Лично не имел чести, однако «батько» когда‑ то перешел дорогу моим товарищам.
– Знаю... Вы помните Уманщину?
Еще бы ему не помнить Уманщину! Там в двадцатом – двадцать первом годах он работал помощником начальника милиции, командовал соединенным отрядом по ликвидации петлюровских банд Гульченко, Макаренчикова и других.
... Все, казалось бы, шло хорошо. Части 14‑ й кавалерийской дивизии под командованием Александра Пархоменко настигли кулацко‑ анархическую «повстанческую армию» Махно под Елисаветградом. После жарких боев, потеряв все орудия и около сорока пулеметов, Махно кинулся наутек. Он петлял, заметал следы, упорно пробивался на запад. Разделившись на небольшие группы, махновцы передвигались долгими декабрьскими ночами, а к утру вновь соединялись в назначенном «батькой» месте.
|
|
|
В конце декабря основные махновские силы появились у речки Синюхи, под Ново‑ Архангельском. Оттуда до Умани рукой подать. Куда повернет свои потрепанные, но еще вполне боеспособные полки Махно – через Оксанино и Бабанку на Умань? А может, на Тальянки, Поташ, Маньковку и Жашков?
Выяснить это и поручили Орлову.
Он выехал хмурым зимним утром на двух санях с десятком бойцов и двумя пулеметами. Погода была самой декабрьской. Сперва слегка порошило, потом ветер усилился, закружила метелица. В десяти шагах ничего не видно.
И Орлов решил дальше не продвигаться, чтобы не угодить в лапы к врагу. Лучше самим устроить засаду. Выбрал место возле плотины через Синюху. Удобное: слева – крутой берег, справа – занесенный снегом пруд. А чуть в стороне, на пригорке, – старый ветряк. Командир расставил бойцов по местам.
Ждать пришлось долго. Мороз забирался под ветхие шинели, коченели ноги, слезились от резкого ветра глаза. Но надо было лежать в снегу и ждать.
Уже под вечер вынырнули из снежной круговерти сани, остановились возле ветряка, потом рванулись вперед, проскочили по плотине на другой берег и скрылись в белом мареве.
– Эх, – скрипнув зубами, выругался боец, лежавший рядом с Орловым, – упустили!
– Не горюй, – утешил его командир, – на нашу долю хватит. То разведка была...
И действительно, спустя полчаса, по дороге потянулись подводы. Одна, другая, третья... сколько же их! Заморенные кони шли медленно. Двадцать подвод насчитал Орлов, на каждой по два‑ три человека, впереди и сзади – пулеметы.
Орлов не колебался. Ну и что ж, что махновцев в пять раз больше, чем у него бойцов. Главное – внезапность. И когда колонна въехала на гребень плотины, он дал сигнал. Застрочили с двух сторон пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы. Заметались на узком гребне плотины кони, люди.
Через несколько минут все было кончено. Ни один из махновцев к Умани не прорвался.
Из допроса пленных выяснилось, что основные силы «повстанческой армии» во главе с «батькой» пошли на Вишнеполь, Маньковку.
Так была выполнена разведка боем...
– А я работала тогда в политотделе, – улыбнулась Левкович, – потому и знаю о ваших делах. Так что можно считать, что мы с вами старые знакомые. Тряхните‑ ка, Павел Александрович, стариной. Только помните, враг теперь пошел хитрее, коварнее, он исподтишка жалит, открытого боя не принимает. Ну, желаю удачи!..
|
|
|
Где‑ то за Красной Слободой вставало солнце, когда часто зацокали по булыжнику конские копыта и три всадника выехали за окраину Черкасс.
Села выглядели мирно. Из труб поднимался дым, ветви деревьев были укутаны инеем. Утро стояло тихое, морозное.
Всадникам предстояла неблизкая дорога до Городища. Ехали молча, каждый думал о своем. Знали, куда и зачем едут. Бандитская пуля, пущенная из‑ за угла, может уложить навеки. Кто из них застрахован от гибели? Никто. Вполне может случиться, что в последний раз едут этой дорогой, последний раз глядят на эту зимнюю красоту...
Впрочем, в молодости редко думаешь о смерти, даже если уже не однажды глядел ей в глаза. Не очень‑ то веришь в нее, хотя видел, как умирают товарищи. Другие – да, но ты не можешь, не имеешь права умереть, ведь еще столько не сделал, столько не испытал.
Поймав себя на этой мысли, Павел повеселел. Даже мороз показался не таким злым. Морозы он не любил, не знал их раньше, не привык. В Одессе вырос, какие там морозы. И кто знает, увидел бы он настоящую зиму, когда бы не революция и гражданская война? Может, сидел бы себе в сапожной мастерской грека, подбивал бы обувь, глядел на мир из полуподвального оконца всю жизнь. Нет, он не остался бы у этого грека, ни за что! Чуточку подрос бы, подался бы в моряки. Кочегарить бы стал на корабле, как батька, всякие страны повидал бы.
А случилось так, что взял бывший подмастерье сапожника в руки шашку да наган, сел на коня и пошел биться за Советскую власть. Потому что эта власть – его власть, народная, справедливая. За такую власть и жизни не жаль отдать...
– Дымком тянет, – прервал воспоминания начальника Бесараб. – Мабуть, лесорубы. Может, отдохнем? А то кони уже притомились.
Орлов кивнул и повернул коня на просеку. У костра сидело пять немолодых мужиков в потертых кожухах.
– Сидайте! – пригласил усатый и снова принялся сосать свою трубку. – Грейтесь. Из Черкасс?
|
|
|
– Ага.
– Ой, хлопчики, будьте осторожны! Кони у вас добрые, одежда не плохая...
– А что? – полюбопытствовал Бесараб.
– Все может быть, береженого бог бережет, – уклонился от ответа усатый.
– Да брось ты, Федот, крутить, – вмешался крестьянин помоложе. – Видишь, что люди хорошие, а все намеками. Степан здесь со своими шарит, никому покоя не дает.
– Блажевский? – спросил Орлов.
– Он самый, сынок дьякона, будь он неладен!
– Какая хата, такой тын, какой батька, такой сын! – усатый Федор выколотил трубку и снова принялся ее набивать. – Отец – добрая птица, чтоб ему повылазило! Сыны его все за Петлюрой пошли. С Завгородним шастали, людей губили, потом в леса, говорят, все подались. Так что, хлопчики, хоть вы и с оружием, а поберегитесь. Кончали бы вы скорее с этими злыднями!
– Кончим, отец, если вы нам поможете.
– Поможете! – старик долго раскуривал трубку. – Вам хорошо: приехали и уехали, а нам жить. Узнает Степан или кто другой про наш разговор, хату спалит, убьет.
– А чего же ты рассказываешь? – сердито нахмурился Орлов.
– Здесь лес, никто не узнает, с кем и про что говорил. А вызовете в сельсовет, ничего вам не скажу. Потому как той же ночью Блажевский меня спросит, – старик хитро прищурился, – зачем, мол, Орлов тебя вызывал, про что разговор был...
Павел опешил: откуда старику известна его фамилия?!
– Любопытно, – сказал он, стараясь выглядеть беззаботным, – откуда тебе, отец, об Орлове известно?
– Земля слухом полнится. В Ксаверово из Городища приезжал человек, по пьянке сболтнул, что из Черкасс должен какой‑ то Орлов приехать, новый начальник из милиции, банду ловить будет. А в селе, сам знаешь, на одной околице шепнул, на другой все слыхать. Вот я и говорю: осторожно ходите, хлопцы. Потому как Степан про вас тоже знает, к встрече готовится...
Настроение у Орлова и его товарищей испортилось. Нет, они не собирались таиться, появляться в селах загадочными инкогнито. Но скверно, из рук вон скверно, что какой‑ то болтливый работник из уезда, желая похвастаться своей осведомленностью, дал тем самым бандитам возможность подготовиться.
Под вечер на горизонте замаячили трубы сахарного завода. В сгустившихся сумерках трое всадников неслышно промелькнули по улицам Городища.
Начальник городищенской милиции Федоров подробно ознакомил Орлова, Бесараба и Мякушина с обстановкой. Павел уже знал из документов о злодеяниях банды Блажевских. Однако одно дело – документы, другое – живой рассказ человека, руководившего поисками бандитов.
Из рассказа Федорова вставала страшная картина. Вооруженные бандиты не раз останавливали пассажирские поезда на перегонах Цветково – Шпола, Цветково – Городище, Мироновка – Богуслав. Грабили почтовые и багажные вагоны, отбирали ценные вещи у пассажиров. На станциях Владимировка и Завадовка делали налеты на железнодорожные кассы, в селах – на кооперативы. Да что там в селах! Настолько обнаглели, что ограбили заводской кооператив в Городище! В завязавшейся перестрелке были убиты два милиционера. Правда, в этой схватке был смертельно ранен один из главарей – Михаил Блажевский, а другой главарь – Николай Блажевский – убит. Таким образом, остался один Степан, который теперь возглавляет банду. После смерти братьев он стал злее, ко осторожнее. Дерзких налетов не совершает, однако по‑ прежнему держит в страхе всю округу и время от времени показывает когти: то артельный амбар с хлебом подпалит, то убьет активиста...
|
|
|
Выслушав информацию Федорова, Орлов поднялся, пристукнул ладонью по столу:
– Значит, так. Утром мы втроем направляемся в Орловец, из Городищ много не сделаешь. Остальные, согласно плану, выезжают в другие села. Первоочередная задача – организовать актив. Если у Блажевского, как говорят, везде есть свои глаза и уши, то и нам надобно иметь свои. Связь поддерживать со мной и с Городищами, обо всем докладывать не медля. А вот решения принимать самим, не ждать указаний, действовать сообразно условиям. Все!
Глубокой ночью Феофилат Блажевский возвращался в Ксаверово из леса. Не робкого десятка отец дьякон, и все же не по себе ему: упруго и звонко скрипит под ногами снег, лают сельские псы, учуяв запоздалого путника. Не дай бог, ежели кто встретится! Потому что не гоже духовному лицу ночами по полям‑ лесам шататься. Сразу заподозрят, что ходил к сыну. А это ни к чему.
Да, к Степану ходил. Газеты передал ему. Никак Степка не дождется обещанной войны. Все газеты читает, ищет про войну, а ее нет и нет. Быть бы ему, Степану, сотником, шапку со шлыком носить, с петлюровским трезубцем, саблю на боку. А может, и полковником уже стал бы теперь, кабы Симон Петлюра удержался. Беда, беда...
Отцу Феофилату вспомнилась встреча с сыном. Сказал ему по‑ родительски, что нужно свести счеты кое с кем. Степан взглянул исподлобья:
– Знаю.
– Богоугодное дело.
– Нам с тобою, батя, оно угодно, – нехорошо так ощерился сын, – а бога, как сказано в афишке, что на сельском доме повесили, нет и не будет. Иному богу мы с тобой служим. Кровь льем, на людей страх наводим. Разумное дело делаем, батя. Не выйдет сегодня в поле хлебороб, завтра в городе жрать будет нечего. Машин не будет, оружия. Придут наши, голыми руками за горло возьмут коммунистов, не защитятся!
– Ты, Степка, поумнел, знаешь, что к чему.
– Поумнел, говоришь? А что из этого выйдет, ответь мне? Нас же по пальцам пересчитать можно! Кого поймали, кого убили, кто струсил, поганая шкура, убежал. А новые? Сам знаешь, дерево без дождя высыхает...
– Дурень! Какого еще дождя тебе надобно? Бабы горилку гонят, в кооперации хватает, денег у тебя в достатке.
В кустах кто‑ то закашлял, послышались шаги. Степан выхватил маузер, потом снова сунул его за пазуху.
– Не бойсь, отец, это Васька Нещадим... Ты чего, кто позволил?
– Дело есть. Гурко...
– Все знаю! – Степан шагнул к Нещадиму. – Гурко скоро встретится с отцом небесным. Ты скажи мне другое. Почему брата своего не приобщил к святому делу, позволил ему в комсомол вступить? И нашим и вашим хочешь, да?
– Надо и в комсомоле своих людей иметь, – хмуро буркнул Василий.
– Врешь! – вызверился Степан. – Увидишь, как эти «свои люди» нас к стенке поставят!..
... Нет, рассуждал дьякон, возвращаясь теперь из лесу, нельзя больше Степке в лесу быть. Кольцо сжимается, все труднее ему становится. Потому и просил он за любую цену добыть ему документы на другую фамилию. Надежные документы, не липовые. Выехать надо подальше, пока не обложили, как волка. Притаиться, делать свое дело незаметненько, ждать часа. А он настанет! Ох, господи, приблизь этот час! Не только бы Степана благословил, сам бы собственными руками давил эту голь, что хозяевами себя считают, а в первую очередь большевиков да комсомольцев. Степка, видишь, за границу хочет податься. Дулю ему, а не заграницу! А кто здесь будет святое дело вершить, если все туда убегут? Нет, ты здесь себя покажи, а придут освободители, ты их встретишь, как хозяин! Потому и наказал Степану, чтобы он с хлопцами напоследок в Городище разгулялся, «поговорил» по душам с большевистскими верховодами, да так, чтоб навеки запомнили этот «разговор». А потом – в новые места. Документы он сыну добудет, дело нехитрое, церковные архивы под рукой...
Опасался отец дьякон нечаянной встречи с односельчанами, а не избежал. Уже к дому подходил, встретил Гурка Осовитного. Злобно взглянул на него, когда тот насмешливо сказал:
– Сынка ходил проведать, отец дьякон? Передал бы ему, чтобы кончал лютовать, а то ведь терпение наше кончится, свернем голову бандиту!
Знал Феофилат, что песенка Осовитного уже спета, не сегодня‑ завтра его Степановы хлопцы прикончат, и не мог удержаться от искушения пригрозить Гурко, чтобы перед смертью помучился от страха.
– За своей головой смотри, Гурко, она у тебя слабо держится, вот‑ вот упадет! Тогда, может быть, поймешь, что Степан не бандит, а политический противник твоих Советов. Он за идею борется, готов за нее пострадать, терновый венок мученика принять.
– И ради такой идеи он нас, крестьян, грабит и убивает?
– Тьфу, прости меня, господи! Такие, как ты, продали Украину москалям‑ большевикам, и за это постигнет вас кара! Аминь!
И он торопливо зашагал к своему дому.
Через два дня Гурко был зверски убит бандитами...
... Степан Блажевский был озабочен сложившейся обстановкой. Ему было известно, что Орлов с товарищами бывают в ближайших селениях, о чем‑ то допытываются. Раньше Степан не стал бы долго раздумывать, налетел бы ночью, пожег все, перестрелял. Но теперь надо быть осторожным. Верные люди доложили, что Орлов поднял крестьян, вооружил активистов. Так просто не сунешься. Да, жизнь меняется. В магазинах полным‑ полно всяких товаров, хозяин лавки Гостродуб уже просил потрясти кооперацию, чтобы люди к нему шли. Без помощи Блажевского не выдержать Антону Гостродубу конкуренции. Ему, торгашу, двойная выгода: награбленный в кооперативах товар он по дешевке у Степана скупает. Только черта с два, магазином сейчас Степан заниматься не станет, есть дела поважнее. Скорей бы отец достал документы! А уж он напоследок разгуляется...
Разослав своих приближенных по селам на разведку, Блажевский неторопливо двинулся к укромному месту, куда через несколько дней должны были собраться все бандиты.
Орлов сидел в сельсовете и разговаривал с Пантелеем Одерием. Он очень устал за эти дни, но был в общем‑ то доволен тем, что удалось сделать. Главное – крестьяне уже не стоят в стороне, они избавляются от страха перед Блажевский, начинают помогать. О коммунистах и комсомольцах и говорить нечего, те так и рвутся в бой. Но пока еще рано, еще не все ясно. А надо действовать наверняка, чтобы ни один бандит не ушел.
Пришли двое.
– Товарищ Орлов, это мой брат, Блажевского первый помощник...
Братья были очень похожи. Оба коренастые, кряжистые.
Павел вышел из‑ за стола, внимательно посмотрел на Ивана, перевел взгляд на Василия.
– Нещадим?
– Да.
– Вот ты какой! Никогда бы не подумал, что на такие зверства способен. Осовитного ты убил?
– Степан, – глухо ответил Нещадим. – Я тоже при этом был.
– Странно, что пришел. Судить ведь будем по всей строгости. За все.
– Знаю. Сам бы не пришел. Иван посоветовал. Говорит: измена подлости – не измена, изменить можно лишь добру. Надоело мне все это. Как собака бездомная. Для чего? Давно понял – лишние мы. Да кровь на руках, от Степана не уйдешь. А теперь он меня не достанет, в тюрьме стены крепкие. Только отправьте туда поскорее, как допрашивать кончите.
– А мы тебя пока не собираемся туда сажать.
– Тогда ничего не скажу!
– Слушай, дурья твоя башка, – Орлов склонился к Василию. – Ежели мы тебя посадим, Блажевский сразу поймет, в чем дело, уйдет, затаится. А этого допустить нельзя. Поэтому ты останешься на свободе, чтобы помочь нам, уяснил? Смотри, игра опасная. Степан тебе не простит, коли что заподозрит. Выбирай сам, как тебе лучше. Но и о народе, о людях подумай. Ты будешь в тюрьме за крепкими стенами отсиживаться, а люди – страдать, да?
Василий долго молчал.
– Ладно, начальник, – выдохнул он наконец, – твоя правда. Сыграет Васька Нещадим свою последнюю роль. А потом – пусть его на свалку, раз заслужил!
– Насчет свалки ты брось! Судить, ясное дело, будем, но помощь твою учтем, послабление за нее сделаем. Ну, значит, так...
И Орлов, понизив голос, начал излагать свой план.
Кружились снежинки, белым ковром устилали дорогу, присыпали тропки. Падали на потные лица, таяли и капельками повисали на усах. Не близкая дорога предстояла мужикам, притомились. Уже за полдень недалеко от леса показалось село. Чуть ближе – за дубовыми воротами, на отшибе от села, в стороне от пытливых взглядов – приземистый дом. Хозяин, видно, не из бедных. Крыша крыта железом, во дворе большие сараи, амбары, рига.
– Зайдем на хутор, обогреемся, – промолвил один, и все семеро повернули к дому.
На лютый лай пса вышла на крыльцо немолодая женщина.
– Хозяюшка, обогреться не пустишь? Поденщики мы, из Смелой идем.
– Много вас теперь шляется, – проворчала хозяйка. – Нет, чтоб в село, норовят в хороший дом. Только на еду не рассчитывайте, самим жрать нечего. Заходите, бог с вами. Снег‑ то обметите, вон веник.
И ушла в хату.
Путники неторопливо сбивали с сапог снег, постукивали каблуками, посматривая между делом на лестницу, что из сеней вела на чердак. В хату вошло пятеро, а двое незаметно пробрались на чердак. Хозяйка не считала, сколько было гостей, всех и не видела.
Вскоре гости ушли. Женщина проводила их до ворот, чтобы не стянули что‑ нибудь со двора.
Орлов с товарищем, не шевелясь, лежали наверху, прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнаты. Он верил, что Василий не обманул, назвав эту явку. Должны прийти бандиты. Не сегодня, так завтра. За хутором следят, отряд в любую минуту придет на помощь. Тяжело там ребятам, в зимнем‑ то лесу. Здесь, на чердаке, хоть ветра нет. Но мороз забирается под одежду, все тело, как каменное. А надо лежать тихо, не двигаясь. Сколько? Неизвестно. Может, до сегодняшнего вечера, а может, до завтрашней ночи. Сколько надо, столько и будут лежать.
Часы тянулись медленно. И когда во дворе яростно залаял пес, Орлов сперва не понял, то ли ему пригрезилось это в полузабытьи, то ли было на самом деле. Тем более что лай быстро прекратился. Видимо, хозяин вышел и успокоил собаку.
– Кого там леший носит? – сердито крикнул хозяин.
– Поклон от кума принес, – приглушенно донеслось в ответ.
– А где сам?
– Сам не придет.
Забегала хозяйка, собирая на стол поздний ужин.
– Значит, Блажевского нет, – хмуро прошептал своему напарнику Орлов. – Жаль... Неужто что‑ то учуял?.. Ладно, будем брать этих. Пусть сперва напьются, тогда проще с ними...
И снова ожидание. На чердак доносились глухие голоса, но слов разобрать было нельзя.
– Пойдем, – шепнул Орлов.
Осторожно слезли вниз. Орлов распахнул дверь, выстрелил в потолок:
– Руки вверх! И без глупостей – дом окружен! А ну – выходи по одному!
Через несколько минут четверо бандитов и хозяин лежали связанными на полу, как снопы.
... Степана Блажевского брали на следующий день. Василий Нещадим кинулся на своего атамана сзади, схватил за руки. Силен был главарь, вырвался, выхватил гранату:
– Всех порешу!
Не дав бандиту опомниться, прыгнул на него Орлов, сбил с ног и гранату из рук выбил.
Так начинал свою службу в советской милиции Павел Орлов, недавний красноармеец, вчерашний подмастерье из Одессы. После Блажевского были десятки схваток с бандитами, с уголовными преступниками, приходилось не раз рисковать жизнью. Борьба с теми, кто мешал народу строить новую жизнь, стала целью и смыслом всей жизни Орлова.
Говорят, плох тот солдат, что не мечтает стать генералом. Только не всегда это так. Вот Орлов не мечтал стать генералом, он просто работал на том посту, куда его ставила партия. Работал, не щадя себя. И звание генерала пришло к нему по праву.
Незадолго до войны Павел Александрович был назначен заместителем народного комиссара внутренних дел Молдавии. Молодая республика только‑ только становилась на ноги, догоняла своих старших сестер, изживая тяжкое наследие, оставленное румынскими боярами. Было много замыслов, предстояло столько сделать! Но помешала война.
В первые дни после разбойничьего нападения гитлеровской Германии на Советский Союз Орлову по решению штаба Юго‑ Западного фронта была поручена организация бригады из работников милиции. Он стал во главе сформированной им в считанные дни бригады. Эта часть под его командованием неоднократно выполняла ответственные боевые задания и на передовой, и в тылу. Сотни уничтоженных фашистских десантников‑ парашютистов, десятки отбитых атак на счету у бригады. Позже она была преобразована в дивизию милиции, и Орлов повел эту дивизию в бой.
Трудной и тревожной была осень сорок второго года. Фашистские полчища рвались к Волге, к Грозному. В предгорьях Кавказа завязались кровопролитные бон с захватчиками. Запах нефти не давал покоя гитлеровцам, они не считались с потерями, лезли напролом. Гитлер поставил перед своим генералитетом задачу: осуществить любой ценой операцию по захвату нефтепромыслов неповрежденными, чтобы они могли полностью обеспечить потребность в горючем группы армий «Юг».
Операция была разработана тщательно. Для выполнения ее фашистское командование создало из отборных головорезов особый отряд. Более трех тысяч специально подготовленных для боев в горных условиях гитлеровцев поступили под начало немецкого полковника, старого, опытного разведчика. Отряду удалось проникнуть в наш тыл и занять ключевые позиции на горе Денин‑ Дук и ее отрогах.
Городу грозила беда. Отряд, используя выгоды своего положения, мог захватить нефтепромыслы и удерживать их до подхода войсковых частей немецкой регулярной армии. И тогда дивизии генерала Орлова было поручено разгромить отряд гитлеровцев и не допустить захвата нефтепромыслов.
В горах вообще воевать нелегко, куда сложнее, чем на равнине. Даже летом. А тут близилась зима, уже выпал снег. Снежные завалы, бездорожье. Каждый неосторожный шаг вырывал из рядов дивизии бойцов, не приученных действовать в горных условиях. А фашистские головорезы имели отличную альпинистскую подготовку, они подстерегали наших бойцов за каждой скалой, за каждым камнем.
Гитлеровцы дрались отчаянно, понимая, что выхода у них нет. И все же орловцы сжимали кольцо окружения, тесня противника к горе Денин‑ Дук. Бросок, еще бросок – и вот на рассвете последний штурм, в результате которого высота в наших руках.
Однако торжествовать было рано. От пленных Орлов узнал, что полковник дал указание: в случае разгрома отряда оставшиеся в живых должны действовать самостоятельно мелкими группами, выполняя диверсионные операции в тылу Советской Армии.
Орлов понимал, какие беды и несчастья могут натворить гитлеровцы, прошедшие специальную диверсионную подготовку. Эти были опаснее Степана Блажевского и других бандитов. Те были самоучками, тут же мастера. Поэтому ни один не должен уйти из этих гор!
Не день, не два шел поиск, прочесывались горы. Орловцы захватывали диверсантов и поодиночке, и большими группами. Гитлеровцы не желали складывать оружия, они отбивались яростно и злобно. Многие из них уже были в гражданской одежде, с советскими документами, с большими суммами наших денег.
Был наконец захвачен и штаб отряда со всеми документами. Однако командира отряда и его приближенных не обнаружили ни среди убитых, ни среди пленных. Матерый разведчик исчез, как сквозь землю провалился.
Может быть, и не стоило бы продолжать поиски. Бойцы дивизии были измотаны долгими боями в горных условиях. Ну, что такое командир без подчиненных, многое ли он сумеет сделать? Однако Орлов снова вспомнил свою молодость, ту самую операцию в Городище. В конце‑ то концов после ликвидации костяка банды Блажевского тоже можно было успокоиться, не тратить сил на поимку главаря. Можно? Нет, нельзя! Одинокий матерый волк не менее вреден, чем вся стая. Немецкого полковника надо поймать!
И снова бессонные ночи, снова поиск в горах. Тут‑ то и пригодился орловцам их опыт работы в милиции. По мельчайшим, порой незначительным приметам они обнаруживали в диких горах скрывавшиеся группы гитлеровцев. В одной из пещер и был захвачен полковник с несколькими офицерами.
Тщательно разработанная гитлеровскими генералами операция провалилась.
Кремль. Георгиевский зал.
– Родина награждает вас, Павел Александрович, орденом Красного Знамени за боевые заслуги...
Михаил Иванович Калинин крепко пожимает руку генерал‑ майору Орлову.
– Служу Советскому Союзу!
Генерал вернулся на свое место, к столу вышел другой военный. Павлу Александровичу вспомнилась первая встреча со всесоюзным старостой. Так ярко, будто это было только вчера, будто не прошло почти четверти века. И какой четверти века!..
Тогда, в апреле 1920 года, от Припяти до Днестра перешли в наступление войска буржуазно‑ помещичьей Польши. Начался очередной поход Антанты. На Украину с Кавказского фронта была переброшена легендарная Первая конная. Шли упорные бои.
В конце мая на станцию Умань с агитпоездом «Октябрьская революция» прибыл Михаил Иванович Калинин. Бывший инструктор политотдела дивизии, ныне помощник начальника уманской окружной милиции Орлов в это время находился в районе Тальное во главе сводного конного отряда, которому была поручена ликвидация петлюровских банд.
Калинин и Буденный прибыли в Тальное. Среди встречающих был и Орлов.
Почти 25 лет прошло, а он и сегодня слышит негромкий, чуточку глуховатый голос Михаила Ивановича, стоявшего на пулеметной тачанке и говорившего так, будто перед ним стояли не тысячи красных конников, а несколько близких, родных людей.
А потом Калинин в присутствии председателя Уманской ЧК разговаривал с Орловым. Время от времени поднимая простые, в металлической оправе очки, Михаил Иванович пристально всматривался в молодого собеседника. Его интересовало все: количество бандитских групп, за счет кого они пополняются, какое имеют вооружение, на какие слои населения опираются в селах. И что тогда больше всего поразило Орлова, что навсегда запало ему в сердце, – Михаил Иванович беседовал с ним, как равный с равным, как товарищ по партии. Пожалуй, поведение всероссийского старосты во время разговора с ним, Орловым, навсегда определило и стиль работы будущего генерала. Он помнил об этом разговоре всю жизнь и стремился быть таким же, как Калинин.
* * *
Человек не сам выбирает себе фамилию, и ее звучность вовсе не определяет внутренних качеств человека. Есть Зайцевы, совершившие героические подвиги, и есть Соколовы, бегущие в кусты от любой опасности. Не в фамилии дело, не она красит человека.
Но в данном случае не может не прийти на ум, что вся жизнь Павла Орлова, отданная борьбе со злом, созвучна его гордой фамилии.
Перевод с украинского
Владимира Гордиенко
|
|
|
