 |
Категории модальности в английском языке
|
|
|
|
Модальность предположения является составной частью общеязыковой модальности, соответственно, обладая как общими, так и дифференциальными признаками, определяющими ее место в общей системе модальности. По мнению академика В.В. Виноградова, категория модальности «принадлежит к числу центральных основных языковых категорий, в разных формах обнаруживающихся в языках разных систем» [11;: 57].
Иными словами, категория модальности является языковой универсалией, представленной во всех языках мира. Тем не менее, понятие модальности не имеет четкого однозначного определения. В научной литературе существует широкий спектр воззрений на эту категорию. Важные теоретические положения по проблеме модальности представлены в работах В.В. Виноградова, А.М. Пешковского, П.Г. Зыкова, В.З. Панфилова, Н.Ф. Шведовой, Г.А. Золотовой, Т.М. Ломтева, Ю.С. Степанова и др. Анализ существующих работ позволяет выделить несколько точек зрения на природу языковой модальности.
Наиболее распространенным является мнение, что модальность – это грамматическая категория, характеризующая реальность-нереальность содержания высказывания. Исходя из этого, модальность определяется как отношение содержания высказывания к действительности с точки зрения реальности-нереальности.
Согласно другой точке зрения, модальность – это грамматически выражаемое отношение говорящего к действительности.
Иногда модальность интерпретируется как аналогия модальности суждения. В этом случае языковая модальность приравнивается к логическому пониманию модальности суждения.
Традиционно в лингвистике выделяют несколько уровней грамматической категории модальности:
|
|
|
1. Объективная модальность (ОМ), то есть “значение отношения того, о чем сообщается (сообщаемого), к действительности” [42: 215];
2. Субъективная модальность (СМ), то есть “отношение говорящего к сообщаемому” [Там же: 215];
3. Внутрисинтаксическая модальность (ВМ), то есть отношение субъекта действия к действию, выраженному инфинитивом, т.н. “внутрисинтаксические модальные отношения” ([42; 157]. Значения возможности и необходимости во внутрисинтаксической модальности выражаются при помощи модальных глаголов и модальных предикативов;
4. Интегрирующий уровень модальности, который называется коммуникативной (КМ) или функциональной модальностью (ФМ). Некоторые языковеды (Г.А. Золотова, В.З. Панфилов) не признают правомерность выделения КМ.
Теоретической базой для исследования средств выражения модальности послужило учение В.В.Виноградова (1947) о языковой модальности.
В.В. Виноградов относит к категории модальности все то, что связано и отношением говорящего к действительности. При определении модальности мы также придерживаемся концепции академика В.В. Виноградова, которым были разработаны теоретические основы категории модальности, т.е. рассматриваем модальность как устанавливаемое говорящим отношение содержания высказывания к действительности по доминирующему признаку реальности – нереальности.
В объем понятия модальности нередко включают самые разнородные значения: реальность, ирреальность, эмоциональность, экспрессивность, утверждение, отрицание, сомнение, вероятность, предположительность, достоверность, истинность, возможность, действительность, необходимость, долженствование, намерение, желание, опасение, косвенность, сообщение, вопрос, побуждение, причинно - следственные, целевые и сравнительно - оценочные отношения и некоторые другие. С коммуникативной же точки зрения, модальное отношение – это отношение сообщения, содержащегося в предложении, к действительности. В самом общем плане то, что сообщается, может мыслиться говорящим как реальное, наличное в прошлом или настоящем, как то, что реализуется в будущем, как желательное, или требуемое от кого-нибудь, как недействительное и тому подобное[10; 268].
|
|
|
Субъективная модальность, противопоставляемая объективной и дополняющая ее, по мнению многих исследователей, выражает личное отношение говорящего к содержанию высказывания [3; 43-63]; [13; 124-143]; [42; 338 – 343] и другие). Традиционно субъективная модальность трактуется как категория, которая рассматривает отношение говорящего к содержанию пропозиции. Субъективная модальность выражает оценку возможных событий. В ее структуру входит и семантика сомнения, колебания. Существует специальная научная дисциплина, которая рассматривает проблемы достоверности, вероятности, определенности, уверенности, а также проблематику сомнения, недостоверности, неуверенности, неопределенности – это теория эпистемической модальности. Модальность предположения находится с эпистемической модальностью в соотношении части и целого, т.е. модальность предположения является частью эпистемической модальности.
В рамках теории эпистемической модальности начинает формироваться новое направление, представители которой не дифференцируют проблематику эпистемической достоверности и проблематику неопределенности, сомнения, неуверенности.
Многие лингвисты, для сравнения степени уверенности говорящего в своем высказывании, активно применяют шкалу, которая представляет значения, выражающие меру достоверности высказывания. Следует отметить, что понимание данной шкалы у разных лингвистов разное. Часть исследователей помещают в центр шкалы простую достоверность, характеризующуюся отсутствием всякого показателя достоверности, слева от которой находятся показатели проблематической достоверности типа «возможно», «вероятно», а справа – показатели категорической достоверности типа «конечно», «действительно». При таком представлении шкалы достоверности складывается представление о том, что высказывания с показателями категорической достоверности типа «конечно» выражают большую степень уверенности, чем высказывания с нулевым показателем.
|
|
|
Другая часть лингвистов не разделяют такой подход. К ним относится, прежде всего, Дж. Лайонз. Он полагает, что «хотя и может показаться, что использование эпистемического показателя усиливает достоверность высказывания, однако, это не так с точки зрения повседневного употребления языка.… Сам факт введения в высказывание любого эпистемического показателя (must, necessary, certainly) делает его менее достоверным. Нет более эпистемически сильного высказывания, чем категорическое утверждение факта» [59; 79].
С последним утверждением трудно согласиться, поскольку эпистемический показатель, в зависимости от его семантики, может придать высказыванию большую или меньшую достоверность, т.е. усиливает или, наоборот, уменьшает степень достоверности высказывания, передвигая его по шкале достоверности вверх или вниз. Эпистемически нейтральными, на наш взгляд, так же являются высказывания, не содержащие никаких эпистемических показателей. Например:
1. Наверное, завтра пойдет дождь. (Слабая степень предположения).
2. Возможно, завтра пойдет дождь. (Слабая степень предположения).
3. Завтра пойдет дождь. (Эпистемически нейтральное предположение).
4. Уверен, завтра пойдет дождь. (Сильная степень предположения).
5. Конечно, завтра пойдет дождь. (Сильная степень предположения).
Наличие в высказывании разного рода модальных частиц, модальных слов и модальных словосочетаний придает высказыванию оттенок неуверенности, сомнения в достоверности высказывания или наоборот, усиливает достоверность высказывания.
При исследовании семантической структуры функционально-семантического поля любого языка целесообразно исходить из принципов полевого подхода, разработанных А.Б. Бондарко. В современной лингвистике этот подход получил широкое распространение. Раскрывая его сущность, А.В. Бондарко отмечает: «для рассматриваемого подхода характерны поиски центра парадигмы как зоны сосредоточения ее наиболее специфических признаков и учет «периферийных зон затухания специфичности», примыкающих к центру явлений, втянутых в сферу влияния парадигмы, но лишь отчасти к ней относящихся, составляющих в значительной мере ее ближайшее окружение» [7; 218].
|
|
|
Большой вклад в исследование функционально-семантических полей внесли Е.В. Гулыга и Е.И. Шендельс [15; 69]. Они исходят из того, что «при изучении грамматики оказывается практически невозможным замкнуться в кругу грамматических форм, изолируясь от их употребления в естественной речи, где грамматические формы взаимодействуют друг с другом и с окружающей и наполняющей их лексикой. В зависимости от окружения меняются значение и функция той или иной формы, существенно меняется и лексическое значение того слова, которое выступает в данной грамматической форме» [15; 5].
Е.В. Гулыга и Е.И. Шендельс выделяют несколько признаков поля:
1) наличие инвентаря (набора) средств разных уровней, связанных между собой системными отношениями;
2) наличие общего значения, которое в той или иной мере присуща конституантам;
3) общее значение поля едино, оно распадается минимум на два значения;
4) поле обладает неоднородной, и, как правило, сложной структурой, которую можно представить в виде горизонтального и вертикального сечений.
Таким образом, функционально-семантическое поле следует понимать как некое системно-структурное образование, в центре которого находится ядро с расположенными вокруг него конституантами. При этом средства, входящие в состав поля, т.е. конституанты, постоянно взаимодействуют в границах этой системы. Группируясь определенным образом, все эти элементы характеризуют категорию предположения как функционально-семантическую, в соответствии с определением А.В. Бондарко – ФСК – это двустороннее (содержательно-функциональное) единство, формируемое грамматическими (морфологическими и синтаксическими) средствами данного языка, вместе с взаимодействующими лексическими, лексико-грамматическими и словообразовательными элементами, относящимися к той же семантической зоне» (Бондарко 1976: 40). Именно исследование той или иной категории в рамках функционально-семантического поля выявляет необходимость привлечения лексики при изучении грамматических явлений, поскольку в любом языке «целый ряд значений выражается как грамматическим, так и лексическим способом» [15; 6].
Попытки объединить при исследовании языка грамматические и лексические факты производились различными лингвистами уже давно. Эта попытка лежит в основе понятия лексико-грамматическое или функционально-семантическое поле. Термин «поле» был впервые введен в семасиологии. В.Г. Адмони (1964; 1967) дает особую трактовку термину «грамматическое поле». Е.В. Гулыга и Е.И. Шендельс (1969) расширяют это понятие и употребляют термин «грамматико-лексическое поле». Авторы данного термина выявляют, что «разнообразные средства грамматического и лексического уровня, призванные выражать и называть общие значения, связаны между собой не случайными отношениями, а отношениями, позволяющими установить определенные закономерности» [15; 8-9]. Совокупность этих взаимодействующих и взаимосвязанных средств и образует систему - грамматико-лексическое поле.
|
|
|
Можно выделить две тенденции, в зависимости от того, какой путь избирался исследователем: от мыслительных категорий к языковым формам и, наоборот – от форм к мысли. Исследование языка с точки зрения функционально-семантических категорий имеет не только теоретическое значение, но большое практическое значение, т.к. такой подход к языку соответствует естественным условиям речевого общения, когда грамматические и лексические средства используются в синтезе, в их неотъемлемой связи, так что одни дополняют, усиливают или заменяют другие.
|
|
|
