Глава 15.1. Падение боливара

 

Об удивительной способности некоторых политиков превращать богатые страны в бедные при полной поддержке населения  

 

Венесуэла обладает крупнейшими в мире доказанными запасами нефти: по данным BP Statistical Review of World Energy, они составляют 46, 6 млрд тонн (17, 5 % от общемировых запасов)[170]. Неудивительно, что «проклятие» нефти в самой яркой форме проявилось именно в этой стране. На протяжении XX века Венесуэла пережила несколько нефтяных бумов и спадов и практически каждый раз выходила из нового цикла ослабленной. Начало XXI века выдалось в стране еще более сложным: нефтедоллары наложились на «боливарианский социализм XXI века» и поставили страну на грань гуманитарной катастрофы.

Венесуэла – латиноамериканская страна, расположенная на севере Южной Америки. Немногие местные жители доколумбовой эпохи строили свои хижины на сваях на воде, что подвигло давшего свое имя континенту Америго Веспуччи ностальгически назвать территорию «маленькой Венецией» – Венесуэлой. Последователи Колумба (в том числе тот же Америго Веспуччи), высаживавшиеся на берегах будущей Венесуэлы, не встретили серьезного сопротивления (цивилизации Мезоамерики обошли стороной эти земли, а полукочевые племена индейцев были отсталыми и не могли противостоять конкистадорам). Но они так же не встретили серьезных залежей золота и серебра, и тем, кто оставался на этих землях, пришлось сразу сфокусироваться на земледелии. Трудоемкий агробизнес требовал рабочих рук, и в будущую Венесуэлу массово завозили рабов. В результате смешения испанцев, мигрантов из других стран Европы, которых Венесуэла принимала волнами, индейцев и завезенных негров сформировался пестрый этнический состав населения страны. Скорость прироста населения всегда была высока, и даже сегодня она остается значительной – более 2, 5 % в год [171], а средний возраст населения – низким; молодое общество всегда было политически активным, и редкое десятилетие в жизни Венесуэлы обходилось без серьезных политических перипетий.

Проблемы латиноамериканских колоний Испании (ярко проявившиеся в истории Аргентины) не обошли и Венесуэлу. В начале XIX века северные колонии, так же как и восточные, в результате войны за независимость автономизируются от Испании. Президентом новообразованной «Великой Колумбии», составленной из нескольких провинций, становится легендарный и по сей день крайне почитаемый в Латинской Америке Симон Боливар. В мировой истории немного фигур, чьим именем стараются прикрыть (или оправдать) свои теории и практику буквально все региональные общественные лидеры. Боливар – один из них. В Латинской Америке ассоциация с Боливаром является своего рода «знаком качества» – буквально всё получает прилагательное «боливарианский».

После смерти Боливара в 1830 году Великая Колумбия разделяется на четыре части (по зонам, де-факто контролируемым местными лидерами) и появляется государство Венесуэла – точнее, разумеется, «Боливарианская республика Венесуэла».

В течение всего XIX века Венесуэлу сотрясали путчи, в случае успеха именовавшиеся революциями. Экономика страны базировалась на сельском хозяйстве, особенных успехов не демонстрировала, на международной арене страна не пользовалась поддержкой, нередкие территориальные споры решались не в ее пользу. К концу века страна подошла с большими долгами и очередной революцией (и трехлетней гражданской войной). Международные кредиторы в 1902 году вынуждены были блокировать морские порты Венесуэлы, чтобы добиться реструктуризации ее долгов и обеспечить будущие выплаты.

В 1908 году в стране произошел очередной государственный переворот (к власти пришел Хуан Гомес), который в перспективе должен был стать очередным же диктатором лет на 5–10 в бесконечной череде последователей Боливара и спасителей отечества. Но открытие нефтяных полей Мене-Гранде (Mene Grande) возле залива Маракайбо в 1914 году ознаменовало начало нефтяной истории Венесуэлы. Новый товар быстро вышел на рынки – и правление Гомеса затянулось аж до 1935 года и закончилось только с его смертью.

Доля нефти в экспорте Венесуэлы стремительно росла и доросла до 91, 2 % в 1935 году [172]. Нефтяной сектор привлекал очень много рабочей силы, перетекавшей в первую очередь из сельского хозяйства (крупными статьями экспорта до того были индиго, сахар и кофе), которое впало в рецессию. Национальная валюта (тоже, разумеется, называвшаяся «боливар») стала резко расти в цене, что приводило к потере конкурентоспособности отечественного производства даже на том невысоком уровне, на котором оно существовало.

В 1936 году в Венесуэле происходит существенная либерализация режима – на 20 лет позже, чем в «зерновой» Аргентине, но примерно так же, как там. Значимым достижением явилось разрешение деятельности профсоюзов; в будущем именно они заложат своим давлением на власть основу для того, что будет названо «боливарианским социализмом». А пока в стране начинаются масштабные социальные реформы и быстро растут расходы бюджета. В 1943 году (год вообще был неспокойный, в Аргентине – военный переворот, который приведет к власти Перрона; во всей Южной Америке сильны симпатии к фашистским идеям; иностранные корпорации рассматриваются как агенты американского империализма и дойные коровы) правительством для обеспечения потребностей бюджета был введен повышенный налог на доходы международных нефтяных компаний. Это, в свою очередь, резко увеличило зависимость правительства от нефтяного сектора и уменьшило роль налогообложения населения. Отсутствие необходимости отчитываться об использовании этих налоговых доходов (доля налогов, поступающая от населения, быстро стала невелика, и потому дискуссии о бюджете не велись) позволило власти ограничиться самым простым подходом к социальной защите населения – субсидированием.

Осознавая зависимость экономики страны от импорта, и вслед за той же Аргентиной (и позже на те же 20 лет) в 1960-х годах правительство инициирует политику импортозамещения (теоретические основы которой заложил аргентинский экономист Рауль Пребиш). Молодая венесуэльская промышленность, естественно, начинает с государственных трансфертов (чем она хуже других экономических агентов, которые уже и так получают масштабные субсидии), и борются «новые промышленники» не за повышение качества продукции и рост производительности труда, а за доступ к финансированию и субсидиям. Несмотря на рост ВВП на уровне 4, 6 % в год в период с 1960 по 1974 год, эффективность инвестиций падала, и темпы роста подушевого ВВП снижались [173].

К 1973 году базовые планы импортозамещения были серьезно недовыполнены. Доля сельского хозяйства в ненефтяном ВВП была в два раза ниже ожидаемой, промышленный сектор производил лишь две трети от планового объема. Но это было не важно – начался нефтяной бум. Рост цены на нефть в 1973 году вызвал значительный рост правительственных доходов. В 1975 году в распоряжение государства переходило 9, 68 доллара с каждого проданного за рубеж барреля нефти, в то время как в 1972 году – лишь 1, 65 доллара [174]. Золотой дождь вызвал ощущение неограниченных возможностей и неограниченные амбиции. Этот период называли «Саудовской Венесуэлой» (Venezuela Saudita).

Не случайно в 1973 году новый президент Карлос Перес предложил и начал воплощать национальный проект «Великой Венесуэлы». Он преобразовал систему государственного финансирования – если прежняя оставляла государству большую роль в регулировании спроса путем финансирования расходов, то новая сделала государство единственным значимым экономическим агентом. План подразумевал не только масштабную экспансию государства на рынке труда – создание рабочих мест и повышение зарплат, но и диверсификацию экспорта путем прямого вмешательства в ненефтяные секторы экономики. План не включал в себя никаких способов стерилизации нефтяных доходов – впрочем, в тот момент идея резервных фондов еще не находила своего воплощения почти нигде в мире (разве что в Норвегии в конце 60-х появился прообраз будущего Pension Fund Global – локальный фонд, вкладывающий избытки бюджетных доходов в местные компании).

Последующее в скором времени падение нефтяных цен, очевидно, стало причиной дефицита бюджета, роста государственного долга и отказа от дальнейшей реализации масштабных планов. Начиная с 1979 года и на протяжении следующих 23 лет ненефтяной подушевой ВВП падал на 0, 9 % ежегодно (общее падение составило 18, 6 %), хотя в это время наблюдался рост трудовых ресурсов, который при прочих равных должен был оказывать положительный эффект на экономику [175]. Ненефтяной ВВП на одного работника падал ежегодно на 1, 9 %. За весь период падение эффективности труда составило 35, 6 %[176].

Спустя почти 80 лет повторилась ситуация конца XIX века. Высокий внешний долг на фоне падающих цен на нефть привел к «черной пятнице» 18 февраля 1983 года: резко обвалился боливар. Доходы населения, выраженные в долларах, упали более чем в три раза с пика. Государство становилось неспособным финансировать свои социальные программы. К 1989 году Центральный банк лишился всех своих иностранных резервов.

Как ни странно это прозвучит, но в воспоминаниях венесуэльцев автором «экономического чуда» начала 70-х были не цены на нефть, а правительство. Карлос Андрес Перес выиграл свой второй президентский срок именно на этих воспоминаниях, и тотчас решил начать реформы финансовой системы – разумеется, с отмены субсидий, в первую очередь – субсидирования цен на топливо. Но население страны привыкло жить в квазисоциалистической парадигме – бедно, зато стабильно; общество привыкло перекладывать ответственность за процветание на власть и от власти ждало решения возникших проблем, а не предложения затянуть пояса. Рост цен на бензин на 100 %[177] (с почти нулевого уровня) обернулся беспорядками, получившими название «Каракасо». Вмешательство армии привело к гибели около 300 человек. С этого момента в Венесуэле растет и развивается легенда о «плохой» власти, которая может, но не хочет решить социальные и экономические проблемы страны без какого бы то ни было участия со стороны населения. Эта легенда будет вести людей к бунту в 1992 году и вскоре приведет к власти офицера Чавеса.

В последнее десятилетие XX века легенда о «счастье сверху» настолько пропитала дискурс венесуэльского общества, что политики для того, чтобы добиться поддержки, вынуждены были ей потакать, раздавая обещания скорой хорошей жизни. Огромное нефтяное богатство страны (Венесуэла была лидером по разведанным запасам) и постоянные обещания политиков завышали общественные ожидания от экономического развития. Идея реформировать экономику не пользовалась популярностью среди населения и политиков, так как была неизбежно связана с трансформационным спадом и необходимостью перестройки всей системы экономических отношений.

На этом фоне возникновение фигуры, которая обвинит весь политический истеблишмент во вранье и попробует произвести смену элит, было предопределено. Такой фигурой стал офицер венесуэльской армии Уго Чавес. В 1992 году он предпринял попытку государственного переворота, но потерпел неудачу и оказался в тюрьме. Однако общественное мнение было на его стороне, и уже через несколько лет он и его сторонники были амнистированы.

Пик снижения цен на нефть пришелся на середину 90-х годов. Венесуэльский 1998 год наступает в 1994-м – треть банков банкротятся, инфляция разгоняется и достигает 100 % в 1996 году [178]. Именно тогда в городах появляются первые вертикальные трущобы – самозахваченные недостроенные высотки, результат позитивных ожиданий начала 90-х. Подушевой ВВП в Венесуэле в 1998 году составляет 60 % от уровня 1978 года, за чертой бедности живут 66 % населения [179].

Политики не могли выполнить своих обещаний, и общество готово было бы поддержать только очевидно протестную фигуру. В 1998 году Чавес победил на выборах президента. Новой экономической программой Венесуэлы стал «боливарианский социализм XXI века» – программа, по сути, мало отличавшаяся от идей Карлоса Переса времен его первого срока, но делавшая акцент на социальной справедливости.

Основу программы составили четыре пункта: регулируемые цены на базовые товары (товары по precio justo, «справедливой цене», как правило, в несколько раз ниже рыночной); регулируемый курс национальной валюты – боливара; программы социального субсидирования и помощи; масштабная экспроприация частного бизнеса и земли (всего было экспроприировано более 5 млн гектаров).

На первый взгляд, Уго Чавес поставил своей целью максимальное расширение количества реципиентов сверхдоходов от нефтяного бизнеса – благо вскоре после его прихода к власти цены на нефть начинают опять расти. На деле в первую очередь Чавес озаботился сохранением собственной власти и построением ее вертикали. Сразу после выборов Чавес начинает реализовывать план по изменению конституции через конституционное собрание. Пользуясь бойкотом со стороны оппозиционных партий, он добивается упразднения верхней палаты конгресса, передачи центру существенной части полномочий от регионов, права созыва референдумов для себя лично. Армия переходит полностью под контроль президента. За новую конституцию голосуют 79 %, на новых выборах Чавес получает 59, 7 % голосов [180].

Последней попыткой старой системы побороться за жизнь был путч 2002 года. Он быстро и полностью провалился – общество массово поддержало Чавеса. В 2003 году оппозиция еще требовала объявить референдум за отставку президента (по конституционным нормам, после истечения половины срока президент мог быть отозван), но Чавес, существенно продвинувшийся в реализации программ реформ и поддерживаемый быстрым ростом цены на нефть, уже не боялся конкуренции и легко пошел на плебисцит. В 2004 году по результатам референдума Чавес победил с результатом 59, 9 %. В 2006 году он был переизбран с 63 % голосов, а в 2012-м, на своих последних выборах, получил 55 %[181].

Начав свое правление на волне широкой народной поддержки, Чавес достаточно быстро освоил методику «ресурсной стабилизации власти». Государство взяло под контроль почти весь рынок труда, сопровождая каждый электоральный цикл щедрыми социальными программами и сформировав искусственно заниженные цены на большую группу значимых товаров за счет субсидирования и регулирования – эти меры обеспечили Чавесу постоянную поддержку беднейших слоев общества. С другой стороны, потоки нефтяной ренты пошли через руки многочисленных соратников Чавеса, в первую очередь военных, обеспечив лояльность «новой элиты», заинтересованной в обогащении за счет государственных средств и возможностей по их перераспределению и использованию. В дальнейшем «друзья и соратники» еще расширили свои каналы получения доходов – в частности армия взяла под контроль бизнес по транзиту наркотиков. Когда в скорости (об этом чуть ниже) реэкспорт из Венесуэлы стал масштабным и очень прибыльным, именно «соратники» одной рукой (официальной) вели с ним активную борьбу, а другой (личной) им руководили и получали основные прибыли.

Рост нефтяных цен принес новый виток процветания – на сей раз не высшим классам и даже не небольшому среднему классу, а широким слоям более бедного населения и небольшой группе соратников президента. В 1999 году около 42 % домохозяйств страны считались бедными, а 17 % семей относились к экстремально бедной категории [182]. На начало 2007 года к первой категории относились уже 28 % семей, а ко второй – 8 %[183].

В 2006–2007 годах в университеты поступило на 86 % больше студентов, чем в 1999–2000 годах. В старшие классы школ также пришло на 54 % больше учеников [184]. Начальное образование (1–9-е классы) получали на 10 % больше детей [185]. В школах ввели бесплатное питание, которым пользовались около 4 млн школьников [186]. Официальная безработица упала благодаря социальным программам создания рабочих мест. В 1999 году безработица составляла 15, 6 %. В 2008 году показатель опустился до 8, 2 %[187].

Но одной нефти на все эти достижения не хватало, да и аппетиты властной верхушки росли безудержно. В начале 2010-х дефицит венесуэльского бюджета был уже выше 10 % ВВП, а инфляция достигала 50 % в год [188] – страна долго и масштабно занимала и печатала деньги в дополнение к нефтяным доходам.

В то же время базовые концепции «боливарианского социализма», как оказалось, обладают очень серьезными побочными эффектами. Жесткое трудовое законодательство создало большие сложности с увольнением персонала, введя фактический запрет на увольнение без согласия государственных структур. Это демотивировало бизнес к созданию рабочих мест и вынудило государство постоянно увеличивать количество «государственных» рабочих мест. Товары, которые выходили на рынок по «справедливым ценам», немедленно скупались спекулянтами и перепродавались «по рынку». Большая часть скупленного задешево (и в еще большей степени даже не проданного, а переданного напрямую оптовым спекулянтам, коррумпировавшим чиновников) товара сразу стала уходить в соседнюю Колумбию, а прибыль от перепродажи – оседать за рубежом. Колумбийский город Кукута стал центром контрабандной торговли, а также крупнейшей площадкой валютного обмена – боливаров на доллары. Наживались на контрабанде так называемые болигархи («соратники и друзья») и контролирующие границу (и наркотрафик) армейские генералы. Даже на пике нефтяных цен в 2008 году в Венесуэле был дефицит большинства товаров народного потребления.

Экспроприированные земли обрабатывались очень плохо, национализированные компании под чавистским руководством резко снизили производительность. Основная энергокомпания Electricidad de Caracas при Чавесе в 2007-м была национализирована, на электричество установили заниженные цены. В итоге потребление резко подскочило (в Колумбии в расчете на душу населения потребление электричества в три раза ниже). Средняя стоимость киловатт-часа в Венесуэле в 2014 году официально оценивалась в 0, 03 доллара, а фактически значительно меньше, так как это пересчет в доллары по официальному, сильно заниженному курсу (в Колумбии стоимость кВт/ч на 2014 год – 0, 1 доллара, в Бразилии – 0, 16, в Чили – 0, 15 доллара)[189]. Построенное Чавесом на нефтедоллары социальное жилье для бедных Gran Mision Vivienda не оборудовалось электросчетчиками, зато снабжалось массой электроприборов по сниженным ценам precio justo в рамках другой программы Mi Casa Bien Equipada. В итоге для бизнес-потребителей «дешевое» электричество по бросовым ценам оказалось очень дорогим: из-за перебоев многие предприятия и даже частично метро Каракаса вынуждены были ставить дизель-генераторы.

Иностранные компании в Венесуэле после сложностей с репатриацией прибыли стали последовательно сокращать свой бизнес. Иски к Венесуэле в International Centre for Settlement of Investment Disputes по всем экспроприациям достигли суммы в 17 млрд долларов [190].

5 марта 2013 года Уго Чавес умер от рака, оставив страну уже в состоянии тяжелого экономического кризиса. Но власть в стране, принадлежавшая болигархам и соратникам Чавеса, не перешла к оппозиции. Преемником Чавеса стал Николас Мадуро, выходец из профсоюзной среды, бывший при Чавесе вице-президентом.

При падении цен на нефть вдвое с конца 2014 года все проблемы страны резко обострились. Доходы от экспорта упали с 74 млрд долларов в 2014-м до 37 млрд в 2015 году [191]. Импорт сократился, но не столь существенно – с 51 млрд долларов до 39 млрд [192]. В самих цифрах ничего страшного нет, похожий по масштабу спад пережили многие нефтедобывающие страны, но уже в 2016-м в Венесуэле дефицит товаров по «справедливым» ценам стал несовместимым с выживанием населения. Страна с импортом более 1200 долларов на душу населения [193] испытывала дефицит базовых товаров, которых достаточно и в более бедных государствах. Для покупки товаров по presio justo небогатым людям приходилось стоять в очередях по несколько часов просто в надежде, что в магазины что-то завезут. Нередко такие очереди перерастали в бунты.

По данным МВФ, ВВП в 2014 году упал на 3, 9 %, в 2015-м – на 5, 7 %, в 2016-м – на 8 %[194]. Бедность быстро вышла на рекордные уровни, как только цены на нефть упали. В 2015 году уровень бедности достиг 49, 9 %, экстремальной бедности – 23, 1 % (в 2007 году было 28 и 8 %). В 2014 году инфляция достигла отметки в 63 %, в 2015 году – 275 %[195]. В 2016 году 36 самолетов ввезли в страну свежие банкноты [196].

Венесуэльские боливары стремительно теряли свою реальную рыночную стоимость, но их курс к доллару было оценить не так-то просто. Официальных валютных курсов в Венесуэле боливарианского социализма до 2015 года было три. Фиксированный DIPRO – VEF10/$ (в марте 2016-го он заменил фиксированный курс CENCOEX—$5EF6, 3/$), а также аукционный SICAD I, колебавшийся в узком диапазоне VEF11, 3–13, 5/$, и SICAD II, установленный в размере VEF50/$[197]. По курсу DIPRO (а ранее CENCOEX) боливары обменивались (в идеале) у государства импортерами продовольствия и медикаментов, которые далее продавали на внутреннем рынке товары по «справедливым ценам». По прежнему курсу SICAD I государство иногда по остаточному принципу проводило аукционы для импортеров других товаров (хотя правила аукционов постоянно менялись – и далеко не всегда доллары получал предложивший наибольшую цену). По курсу SICAD I могли совершать покупки венесуэльские туристы, выезжающие за рубеж, хотя годичная квота на эти трансакции постоянно сокращалась в связи с нехваткой валюты; также была квота на покупки в интернете – 300 долларов год [198]. С августа 2015 года аукционы SICAD I прекратились из-за нехватки долларов. SICAD II, доступный для большего круга участников, в феврале 2015 года упразднили в пользу другого курса – SIMAD I, – якобы формирующегося рынком. Уже через месяц после появления он составлял VEF170/$[199]. К 2016 году появился плавающий DICOM. В теории этот курс определяется спросом и предложением и по нему могут покупать доллары бизнес и население (иногда по этому курсу иностранным компаниям в Венесуэле удавалось обменивать боливары на доллары для выплаты дивидендов). В марте 2016-го курс DICOM составлял около VEF300/$, в середине января 2017-го – около VEF670/$[200]. По курсу DICOM обмен был затруднен, забюрократизирован и ограничен квотами. Наконец, существует не признаваемый властью рыночный курс. В начале 2016 года он был около VEF830/$, на начало 2017-го он составлял VEF3500/$[201], в конце 2019 года он поднялся до VEF35000/$[202]. Наличие нескольких курсов и непрозрачность допуска к торгам стали кормушкой для чиновников и «уполномоченных бизнесменов», получивших возможность покупки долларов по низкому курсу и моментальной перепродажи по курсу в разы выше.

Деиндустриализация стала особенно очевидна после падения цен на нефть. В 2000 году Венесуэла выпускала 21 тыс. автомобилей в год [203]. За 2016 год собрано всего 2, 8 тыс. а продано около 3000 – на 30 млн жителей, за 2017 год собрано 1, 7 тыс. машин [204]. Из страны ушли «Пирелли», «Бриджстоун», «Дженерал Моторз»; «Форд» предельно сократил выпуск и свел к минимуму зарплаты оставшихся рабочих. Выплавка стали в 1980 году составляла около 2 млн тонн в год, к 2006 году она поднялась приблизительно до 5 млн тонн и с тех пор начала резко падать: до 1, 5 млн тонн в 2014 году и до примерно 36 тыс. тонн в 2019-м. Производство цемента в 2000 году составляло 7, 9 млн тонн [205]. В 2008 году правительство приняло решение о национализации крупнейших производителей цемента. А в 2019 году индустрия произвела лишь 1, 5 млн тонн – 12 % от максимально возможного объема выпуска [206].

Положение самой нефтедобывающей индустрии в Венесуэле еще при Чавесе стало кризисным. В 2002 году Чавесу захотелось большего контроля над основным источником государственных доходов – PDVSA. Компания оказала сопротивление президенту, после чего несколько топ-менеджеров PDVSA были уволены. В декабре 2002 года сотрудники компании были среди протестующих против политики Чавеса и требующих его переизбрания. В итоге 19 000 работников были уволены и заменены неквалифицированными, но лояльными. Было создано профильное министерство, которое фактически стало руководить компанией, а сама PDVSA стала крупнейшим донором социальных программ страны. В составе компании был сформирован Фонд социального и экономического развития страны Fondespa. В период с 2003 по 2008 год PDVSA потратила более 2, 3 млрд долларов на различные социальные программы [207]. Помимо этого, компания выполняла роль «работодателя последней надежды» для сторонников Чавеса.

В 2007 году Чавес экспроприировал нефтяные активы Exxon Mobil и Conoco Phillips из-за отказа компаний предоставить PDVSA контрольный пакет акций в дельте Ориноко. Total, Chevron, Statoil и BP согласились с условиями Чавеса и сократили свои доли до миноритарных. Огромные запасы, находящиеся в основном в дельте Ориноко, тяжело извлекать из-за высокой плотности нефти (нефтяные пески). Для освоения ресурсов требовались технологии, доступные, как правило, только крупным международным компаниям. Естественно, что с 2007 года трансфер технологий от западных компаний остановился.

Производство нефти в стране упало с 3, 2 млн баррелей в день в 2001 году до 2, 6 млн в 2015 году[208]. С начала 2016 года падение приняло катастрофический характер, и к концу 2019 года суточная добыча снизилась до 600 тыс. баррелей в день [209]. За счет того, что с течением времени PDVSA всё меньше способна следить за качеством вырабатываемой нефти, а сложности с банковским финансированием из-за множественности курсов боливара и многочисленных ограничений мешают организовать эффективное страхование поставок, венесуэльская нефть в последние годы стала торговаться с огромным дисконтом к WTI, хотя ранее венесуэльская смесь торговалась приблизительно на одном уровне с WTI, а в 2011–2013 годах даже с премией к WTI.

С 2015 года в стране продолжается перманентный политический кризис, сопровождающийся постоянными столкновениями и многочисленными жертвами. На фоне периодических популистских по форме и бессмысленных по содержанию акций, проводимых Мадуро (типа захвата магазинов военными и раздачи товаров с 90 % скидкой [210]), оппозиция становится всё более популярной. В декабре 2015 года оппозиция получила большинство мест в Национальной Ассамблее, однако противостоять сплоченному институту власти, продолжающему зарабатывать на серых денежных потоках, оппозиция пока не может.

В 2019 году Венесуэла живет с инфляцией более 130 000 % годовых [211], тотальным дефицитом товаров и продуктов питания, официальной безработицей выше 30 %[212] и падением ВВП на 23 % за год [213]. В супермаркетах страны устанавливают сканеры отпечатков пальцев, чтобы нормировать выдачу товаров населению. Агентство Bloomberg назвало Венесуэлу страной с худшей в мире экономикой. Социальная ситуация не отстает – по данным неправительственных организаций, на фоне высокого уровня тяжких преступлений (второе место по количеству убийств на 100 тысяч жителей в мире – в пять раз выше, чем в России, в десять раз, чем в США) 90 % убийств остаются нерасследованными [214]; нехватка еды достигает 30 %, а медикаментов – 60 % спроса [215].

Власти Венесуэлы убеждают общество, что проблемы – результат экономической войны, развязанной против свободной и независимой Венесуэлы США с помощью правой оппозиции внутри страны. Власть не собирается отступать, а точнее, уже не может: общество отказывается осознавать необходимость перемен, требуя от правительства сохранения и развития патерналистского характера государства. Сегодня даже на фоне упавших цен на нефть внутренние цены нефтепродуктов приходится активно субсидировать.

 

* * *

 

Сегодняшняя ситуация в Венесуэле – логичное завершение левого поворота на фоне неоконченных и некачественных реформ в ресурсном государстве. Прагматики обвиняют в сложившейся ситуации правительство, изначально пошедшее на поводу у популистских настроений (собственно, оно и к власти пришло только благодаря безответственным идеям и обещаниям). Сторонники теории заговоров говорят о Китае, получающем контроль над страной благодаря соглашению с США. Им возражают другие с теорией, что Китай вскоре сдаст Венесуэлу США, поспособствовав смене власти.

Результат тем не менее один – неминуемый экономический крах, дефолт по долгам и смена режима с последующими долгими и трудными реформами, которые придется начинать с очень низкого старта, с фактической потерей экономической и политической независимости, в значительно худшей ситуации, чем 20 лет назад.

Иногда левый поворот становится осознанным, но ошибочным выбором, основанным на слепой вере в эффективность госрегулирования и возможность централизованно обеспечить социальные потребности населения. Но чаще он является неизбежным результатом ситуации, в которой власть получается или удерживается за счет привлечения на свою сторону широких масс населения, за счет пропаганды привлекательной, но губительной идеологии и раздачи реальных и мнимых подачек.

При высоких доходах от продажи минеральных ресурсов такая политика может показаться долгосрочно устойчивой. Но левый поворот быстро становится ловушкой – общество, наученное видеть во всех проблемах внешних виновных, теряет способность к рефлексии, привыкает к иждивенчеству, властно-бюрократическая вертикаль костенеет и охватывает все сферы жизни. Страна уже не готова ни менять экономическую модель, ни позволить это сделать правительству – даже когда неэффективность системы уничтожает доходы от продажи ресурса, даже когда заканчивается сам ресурс. Вплоть до коллапса всей системы ни власть, ни общество не будут предпринимать никаких шагов по изменению идеологии.

Здесь, поскольку книга эта пишется в Москве и на русском языке, уместно провести настораживающие параллели с Россией. У России с Венесуэлой, на удивление, много общих черт. Венесуэла за XX век пережила 12 военных переворотов и революций. Российская империя – СССР – Россия пережили как минимум семь. Как и СССР, Венесуэла в 60–70-е годы была серьезной силой в мире – сильнейшей экономикой региона. В 1960-е годы – страной с ВВП, практически равным ВВП Западной Германии, одной из пяти богатейших стран мира по ВВП на душу населения, с самой высокой средней зарплатой в Латинской Америке. Как и СССР, Венесуэлой руководили левые правительства, делавшие упор на государственные программы и социальное обеспечение. Как и в СССР, нефть имела решающее значение для экономики Венесуэлы.

С начала 1980-х годов (как и в СССР) вслед за падением цен на нефть экономическая ситуация в Венесуэле стремительно ухудшается, растет инфляция, падает ВВП. В 1989 году (чуть раньше, чем в России) в Венесуэле начинаются предписанные МВФ реформы, сходные с гайдаровскими: масштабная приватизация, драматическое падение курса боливара, балансировка бюджета. Отпущенные цены вызывают беспорядки, но реформы продолжаются, правда, половинчато и неэффективно. В 1992 году (за год до России) в Венесуэле происходит неудачная попытка левого военного переворота. Переворот проваливается, а его лидеры (как и в России) через два года выходят на свободу и готовятся к продолжению борьбы.

Сходство с Россией очевидно вплоть до неэкономических деталей – например, прихода к власти в 1999 году выходца из силовых структур, будущего бессменного лидера нации, пользующегося поддержкой большинства населения. Но с того же 2001 года начинается серьезное расхождение в методах экономического управления страной. В 2003 году, когда Россия последовательно отказывается от ограничений в сфере инвестиций и движения капитала, а регулирование цен даже не обсуждается, в Венесуэле устанавливают валютный контроль и ограничения на экспорт капитала.

Структуры экономики России и Венесуэлы и по сей день довольно схожи: обе страны получают большую часть дохода в бюджет от экспорта нефти, не диверсифицируют экономику, не развивают институты, малое предпринимательство, не формируют реальных инновационных зон в экономике. Однако те элементы «нелиберальности», которые хоть и присутствуют в сегодняшней экономике России, но вслух не признаются и официально считаются недопустимыми (недобросовестная конкуренция, протекционизм, слабая защита прав инвесторов, наличие экономических агентов, стоящих выше закона, и т. д. ), в Венесуэле приобрели характер официальной политики. Если Россия регрессировала в феодализм, но активно поддерживает рыночные отношения, то Венесуэла, напротив, устремилась в социализм со всеми его характерными элементами.

Причина такого расхождения вряд ли может быть установлена однозначно. Наиболее вероятно, что Венесуэла просто начала с более низкого старта. Там был ниже средний уровень образования, отсутствовал мощный инфраструктурный и оборонный комплекс, который в России кормил большое количество избирателей даже в 90-е годы. У населения Венесуэлы было меньше активов и накоплений – например, венесуэльцам не досталась в наследство высокая обеспеченность населения жильем. Из-за этого в стране произошел коллапс системы легального владения имуществом. Invasores, захватывающие здания, стали противозаконной, но привычной частью жизни, пока правительство и проправительственные силы поступали примерно так же с частным бизнесом.

Помимо левого курса, власти Венесуэлы совершили немало разовых, но чувствительных экономических ошибок. Большинство из них напоминает предложения российских левых экономистов, которые, к счастью, пока игнорируются. Яркий пример – перевод 80 % валютных резервов Венесуэлы из долларов в золото в момент наибольшей цены на золото на рынке. Идея «скорого краха доллара» привела к тому, что резервы Венесуэлы сократились на 40 % из-за последующего 40 %-ного падения цены золота [216].

Ряд действий, предпринятых властями Венесуэлы, настолько напоминает проекты и планы российской власти, что на их плачевных результатах стоит остановиться особо.

Как и Россия, Венесуэла проявляет избыточную любовь к лояльным, но бедным странам. В рамках программы Petrocarib Венесуэла много лет снабжала нефтью по сниженным ценам ряд стран Латинской Америки. Итог этой программы печален и для Венесуэлы, и для региона: страны, пользовавшиеся этой программой, сегодня энергетически неконкурентоспособны и не готовы к самостоятельности. Сама же Венесуэла мало того, что теряла существенные суммы на субсидиях, но еще и поставляла достаточно много нефти в долг. Сегодня, пользуясь бедственным положением страны, ее нефтяные заемщики отказываются от оплаты даже по сниженным ценам, предлагая срочный расчет зато с существенным дисконтом. Недавно Венесуэла была вынуждена списать 55 % долга Доминиканской Республике[217], только чтобы получить выплату. Очевидно, Ямайка будет следующим счастливым должником: в 2019 году Ямайка национализировала долю PDVSA в местном нефтяном операторе, а расплату по долгу за венесуэльскую нефть она производит на escrow-счет в исландском банке; деньги сохранятся «до лучших времен» – видимо, до смены власти в Венесуэле.

Как и Россия, Венесуэла в какой-то момент обратилась к Китаю как стратегическому партнеру, рассчитывая ослабить влияние США и стимулировать экономический рост. Китай активно включился в сотрудничество, начав кредитовать Венесуэлу под залог нефти с возможностью погашения долга нефтепродуктами. За восемь лет китайцы выдали Венесуэле около 50 млрд долларов (около 15 % ее ВВП)[218]. С учетом того, что цена на нефть всё же определяется рынком, эти условия были намного мягче, чем предлагаются России, которая строит заведомо убыточные газопроводы в Китай. Но вполне возможно, что соглашения имели и непубличные дополнительные условия.

Китай умеет и любит брать на себя риски сотрудничества с failed states и странами-изгоями, но в отличие от СССР делает это очень рационально и жестко. Падение цен на нефть привело к тому, что почти половину поставляемой в Китай нефти Венесуэла отправляет в счет погашения процентов по долгу.

Китай, который долго давал деньги Венесуэле, теперь отказывается продолжать программу, «не видя надлежащих результатов», но готов предоставить еще 10 млрд долларов «на новых условиях»[219], которые представитель PDVSA назвал в интервью CNBC «уникальными». Есть подозрение, что итогом национализации, которую провел в свое время Чавес, станет переход основных активов Венесуэлы (включая нефтяные запасы) в собственность китайцев, которые, в отличие от американцев, в свое время отобрать эту собственность у себя уже не дадут.

Наконец, в Венесуэле, как и в России, стало принято находить причины в

⇐ Предыдущая22232425262728293031Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: