Глава 15.5. Нефть и война

 

О том, что бывает, когда в стране есть нефть, но нет институтов, а также немного о том, как Китай умеет дружить  

 

В литературе не удается найти ни одного свидетельства того, что степень подверженности экономическому «проклятию» зависит от начального уровня экономики страны. Жертвами «проклятия» становятся и богатые страны, и бедные, и технологически развитые, и самые отсталые. На то, в какой степени страна страдает от такого «проклятия», влияет скорее уровень общественных институтов – чем они сильнее, чем более сложны и эффективны, тем экономическое «проклятие» легче переносится. Лучший пример того, как институты спасают экономику в период ресурсного изобилия, мы обсудим чуть ниже. А пока – пример того, что происходит со страной в отсутствие каких бы то ни было внятных институтов. Если вам покажется, что слишком многое в этом описании напоминает Россию на рубеже 20-х годов XXI века, то это лишь потому, что и в России институты государственного управления плохо развиты.

Ангола – страна на юго-западном побережье Африки. Население – 30, 5 млн человек (45-е место по количеству населения в мире)[393]. Темпы роста населения в последние 50–70 лет были значительно выше среднемировых: 2, 8 % в среднем в год против общемирового темпа роста в 1, 66 %[394]. Население молодое: медианный возраст – 15, 4 года [395]. Самые крупные этносы – овимбунду, кимбунду и баконго. Государственный язык – португальский. Основные религии – католицизм и протестантизм.

История Анголы начинается в XIII веке – именно в это время на землях вдоль реки Конго образуется королевство Конго, а в XIV веке из него выделяется провинция Ндонго, расположенная на территории современной Северной Анголы. Уровень экономического и технического развития Ндонго в тот момент не сильно отличался от уровня развития европейских государств. Однако у самостоятельного Ндонго была короткая судьба. Устояв перед попытками захвата со стороны португальцев в конце XV – начале XVI века (в 1568 году «посол Португалии», а вернее, несостоявшийся в тот момент африканский конкистадор Паулу Диаш даже оказался пленником короля Ндонго), и Конго, и Ндонго оказались беззащитными перед вторжением кочевых племен с востока и сами обратились за помощью к португальцам. Европейцы, как известно еще со времен Древнего Рима, любую помощь умели превращать в оккупацию, так что в 1575 году Ангола становится португальской колонией.

Основным бизнесом португальцев в Анголе в течение последующих 300 лет был экспорт рабов. По очень неточным оценкам, португальцы вывезли с территории Анголы около пяти миллионов человек, в основном – в Бразилию. Связи Анголы с Бразилией были впоследствии настолько прочны, что в момент объявления Бразилией независимости силы, стремившиеся к независимости Анголы, всерьез обдумывали вхождение в Бразильскую империю.

XIX и XX век – время постоянных восстаний местных жителей в разных частях Анголы, подавлявшихся с достаточной жестокостью. После Второй мировой войны Советский Союз, чья политическая парадигма с попытки вызвать мировую революцию, прежде всего в развитых странах, сместилась в сторону борьбы за страны развивающиеся, активно озаботился африканским континентом и начал спонсировать разрозненные военизированные формирования, ставившие своей целью в том числе деколонизацию территорий. На советских деньгах в Анголе вырастают разнородные партии – отряды борцов за независимость – от МПЛА-Партии Труда до УНИТА. Запад не может остаться в стороне, и пока Португалия борется со всеми оппозиционерами одновременно, США налаживают контакты с частью повстанцев и формируют «прозападное» крыло борцов за независимость. Борцы берут по возможности со всех, но это может происходить только пока они едины в войне против колонизаторов.

1960-е годы проходят в активной вооруженной борьбе против португальцев. В 1974 году в самой Португалии происходит революция, и страна берет курс на избавление от колоний. В начале 1975 года подписывается соглашение о постепенной передаче власти в Анголе местному населению. Но в Анголе уже слишком много различных военизированных групп, представляющих разные интересы и готовых сотрудничать с разными империями в борьбе за власть. Соглашение не выдерживает и полгода, уже в июле в стране начинаются бои между МПЛА – просоветской группировкой, захватившей власть, и УНИТА, которой (естественно) активно помогают западные страны.

Но короткая история независимой Анголы должна быть описана всё же двумя главами: главой про гражданскую войну, продолжавшуюся с 1975 по 2002 год, и главой про нефть – с 2002 года по сегодняшний день.

Открытие первых промышленных месторождений нефти в Анголе приходится на 1950-е годы. Португальская компания SACOR для управления нефтегазовыми активами своей колонии учреждает дочернюю фирму Angol, которая в сотрудничестве с другими международными нефтяными компаниями с середины 1950-х годов начинает добычу.

В эту позднеколониальную эпоху правительство Португалии стало более активно вкладываться в свои колониальные владения. В 1950-х годах строились дамбы, гидроэлектростанции и транспортная инфраструктура. В Анголе запускались добыча сырья и производство товаров; всё это встраивалось в производственные цепочки с конечным продуктом, производимым в Португалии. Во многом поэтому экономика Анголы демонстрирует хорошие темпы роста с 1961 по 1973 год, в среднем 4, 7 %[396]. Основными экспортными статьями на тот момент были натуральное волокно (сизаль), кофе, хлопок, алмазы и железо. Лишь к 1973 году нефть вышла на первое место среди экспортируемых товаров – Ангола тогда вывозила всего около 150 000 баррелей в день [397]. Промышленность Анголы также активно росла за счет производства товаров широкого потребления. На пороге обретения независимости ангольская промышленность обеспечивала больше половины отечественного спроса, а годовые темпы ее роста составляли 6, 9 % в 1972-м и 14, 3 % в 1973 году [398].

Обретение независимости Анголой сопровождалось передачей промышленности в руки новой власти. Уже в 1975 году в рамках соглашения с метрополией Angol переходит в руки нового ангольского правительства во главе с Агостиньо Нето, лидером Народного движения за освобождение Анголы (MPLA). Нефть, таким образом, изначально оказывается в руках наиболее сильной группировки, которая будет в течение всего последующего периода войны контролировать столицу и представлять Анголу в международных отношениях. MPLA поддерживается СССР, и СССР, естественно, требует лояльности. В 1976 году Агостиньо Нето принимает социалистическую марксистскую идеологию и начинает полномасштабную национализацию.

Последовавшая сразу после обретения независимости гражданская война явно не способствовала развитию диверсифицированной экономической деятельности с большим горизонтом планирования. MPLA нуждалась в средствах для ведения военных действий. Нефтегазовый сектор, зародившийся еще в колониальные времена, оказался как нельзя кстати. Добыча нефти была сконцентрирована в компактных регионах, и защищать их было легче, чем обширные сельскохозяйственные угодья или производственные цепочки. Цены на нефть, выросшие после Войны Судного дня, повысили значимость этих активов и, соответственно, возможности для получения потоков наличности.

Однако отсутствие квалифицированной рабочей силы не давало социалистам возможности для полной национализации нефтегазового сектора. Gulf Oil, Texaco и другие международные нефтяные компании не останавливали свою работу после обретения Анголой независимости. Более того, во время войны создавались новые международные проекты. После открытия месторождения Girassol в 1996 году в страну потекли инвестиции от таких гигантов, как BP, ExxonMobil, Royal Dutch Shell и др.

Нефтегазовая компания Sonangol (бывшая Angol), национализированная после обретения независимости, первоначально ограничилась выдачей концессий и сбором налогов. Лишь со временем, перенимая опыт у итальянской ENI, алжирской Sonatrach и других компаний, Sonangol стала всё чаще непосредственно участвовать в добыче.

Другие сферы экономики – производство сахара, кофе, волокна и соответствующая сельскохозяйственная деятельность – оказались в упадке. По данным MPLA, сразу после обретения независимости более 80 % плантаций были оставлены своими португальскими владельцами, из 692 фабричных производств лишь 284 продолжили работу, 30 тыс. квалифицированных работников покинули страну [399]. Множество объектов и без того небогатой инфраструктуры были уничтожены.

Гражданская война, которую вела правящая MPLA против движения UNITA, длилась 27 лет (до 2002 года) и стала одним из локальных фронтов холодной войны. Фидель Кастро посылал целые батальоны на помощь MPLA; СССР и ГДР командировали своих военных инструкторов и летчиков. УНИТу поддерживала через территорию Намибии армия ЮАР. Крупные суммы ангольское правительство тратило на покупку советского вооружения, часть вооружения покупалась в долг.

Неточные данные по ВВП Анголы тех лет всё же способны показать, какой «деиндустриализирующий» эффект имела гражданская война. К 2002 году большинство производств так и не достигли довоенного уровня выпуска. В сельском хозяйстве лишь производство табака дотягивало до отметки 50 % от 1975 года [400]. Добыча металлов, металлообработка и химическая промышленность составляли 10–20 % от уровня 1975 года [401]. Относительно спокойный период 1985–1991 годов, когда доля сельского хозяйства постепенно росла с 13, 8 % ВВП в 1985-м до 24, 2 % в 1991-м, завершился спадом до 10 % в 1992 году, после того как мирный договор и выборы обернулись неудачей, и возобновились военные действия [402]. На протяжении 1990-х годов доля промышленного производства в ВВП не превышала 6 %[403].

Взгляд на абсолютные цифры дает особенно ясную картину влияния войны на экономику и устойчивости нефтяного сектора. Падение выпуска в сельском хозяйстве в 1992 году оказалось двукратным, что практически соответствует данным по доле в ВВП[404]. Но благодаря нефтегазовому компоненту общий ВВП страны колебался не так уж сильно. В 1993 году, например, он лишь незначительно снизился по сравнению с 1991 и 1992 годом, а в 1994 году вообще вырос. И действительно, как уже отмечалось выше, международные нефтяные компании с готовностью вкладывали средства в нефтяной сектор Анголы даже во время боевых действий.

На момент окончания гражданской войны (2002) государство и экономика Анголы сильно зависели от гипертрофированного нефтяного сектора: 90 % экспорта составляла нефть, нефтяные доходы формировали по меньшей мере 75 % бюджета, а сама нефтедобыча отвечала за половину странового ВВП[405]. Но нефть, как и любой концентрированный ресурс, провоцирует высокий уровень неравенства. Несмотря на обилие нефти, страна была разорена: в 2000 году доля граждан Анголы, проживавших менее чем на 1, 9 доллара в день, составляла порядка 32 %, менее чем на 3, 1 доллара – около 54 %[406]. Страна и в 2018 году является одним из мировых лидеров по уровню детской смертности – больше, чем в Сомали и Сьерра-Леоне. При этом правительство Анголы отнюдь не выглядит в глазах населения бедным. Луанда покрывается строительными площадками, на которых растут новые бизнес-центры и правительственные здания.

Казалось бы, окончание войны должно было открыть возможности для быстрого и бурного развития страны. СССР к тому времени давно почил, страна вынуждена была бы открыто сотрудничать со всем миром, а не прекращавшееся тесное взаимодействие с глобальными нефтяными компаниями могло стать крайне важным фасилитирующим фактором. Но за 18 лет мирной жизни структура ангольской экономики не претерпела значимых изменений: гипертрофированный ресурсный сектор продолжает доминировать. Большую часть продуктов потребления из-за нехватки и плохого качества отечественных товаров приходится импортировать за нефтедоллары. Даже строительство и сфера услуг, которые по логике «голландской болезни» должны были в нефтяной экономике получить толчок к развитию, были по большей части импортированы из Китая.

Разрушенная инфраструктура, слабое сельское хозяйство и промышленность, отсутствие квалифицированной рабочей силы, одна из самых слабых в мире систем здравоохранения – всё это проблемы послевоенной Анголы. Типичные кредиторы догоняющего развития, например, Международный валютный фонд, были не в лучших отношениях с авторитарным правительством бывшего ангольского президента Жозе Эдуарду душ Сантуша, правившего страной с 1979 по 2017 год. Поэтому сразу после войны, в 2002 году, получить кредиты у международных институтов не удалось. Ангольское правительство попыталось обратиться напрямую к лидерам Японии и Южной Кореи, однако получило отказ с простой мотивацией: необходимо улучшить отношения с МВФ. Только после прихода к власти нового президента Лоренсу руководству страны удалось наладить отношения с организацией, и с 2018 года была открыта кредитная линия МВФ в размере 3, 7 млрд долларов для помощи Анголе в решении экономических проблем [407].

Пока отношения с МВФ еще не были налажены, ангольскому правительству удалось найти финансовую поддержку в Восточной Азии, и не последнюю роль тут сыграл растущий нефтяной потенциал Анголы. Средства на финансирование восстановления были найдены в 2004 году у китайского правительства, которое согласилось кредитовать Анголу под залог нефтяных контрактов.

В течение следующего десятилетия добыча нефти по меньшей мере удвоилась. В год окончания гражданской войны Ангола осуществляла добычу 800 тыс. баррелей нефти в день (для сравнения: в 1990 году – 470 тыс. )[408]. В 2008 году она уже добывала порядка 2 млн баррелей [409]. В 2015 году Ангола стала производить нефти больше всех на Африканском континенте, опередив Нигерию (1, 77 против 1, 75 млн б/д), хотя пик добычи уже был пройден [410]. По состоянию на середину 2019 года Ангола с 1, 78 млн баррелей в день занимает 14-ю строчку в рейтинге нефтедобывающих стран мира, а по объемам производства нефти на душу населения сравнима с Россией и Венесуэлой (61bbl/day на 1000 человек у Анголы, 69 у Венесуэлы, 73 у России)[411].

Рост добычи и цен на углеводороды сопровождался ростом экспортной выручки от нефти. В 2012 году она достигла пика в 69, 4 млрд долларов, после чего вслед за падением цены на нефть стала стремительно снижаться: в 2015 году нефтяной экспорт едва превысил 31 млрд долларов [412]. Рост цены нефти к 2018 году не сказался позитивно на выручке – экспорт пропорционально падал, в связи с ростом внутреннего потребления выручка от экспорта осталась на уровне 35 миллиарда долларов [413].

Всё это время Ангола была и остается заемщиком китайских банков. Общим правилом кредитных отношений двух стран стала выдача займов под низкий процент через Exim Bank, China Development Bank и другие государственные банки. Всё началось в 2003–2004 годах, когда правительства подписали соглашения о первых кредитах, подкрепленных поставками нефти. Кредитором выступил Exim Bank, предоставивший 4, 4 млрд долларов по ставке Libor + 1, 5 %[414]. По этому договору часть долга покрывалась поставками нефти: в первые два года Китай получал 15 тыс. б/д, а затем 10 тыс. б/д [415]. Когда цена на нефть упала после кризиса 2008 года, поставки доходили до 100 тыс. б/д [416]. В 2009 году, на фоне растущего дефицита бюджета из-за падения цен на нефть, была открыта новая кредитная линия на 6 млрд долларов [417].

В 2008 году China Development Bank предоставил еще 1, 5 млрд долларов на строительство социального жилья, транспортной инфраструктуры и проекты в сельском хозяйстве[418].

China International Fund (CIF) выдавал дешевые кредиты на строительство инфраструктуры, подкрепленные поставками нефти. Общий объем выданных CIF средств в 2000-е годы равен 9, 8 млрд долларов [419]. Средства пошли на строительство 215 тысяч домов в столице и 17 провинциях, создание индустриальной зоны в Виане, сооружение нового аэропорта Луанды и другие проекты [420].

После окончания войны на выданный китайским правительством грант был построен самый большой госпиталь страны. Другие медицинские центры и больницы на территории страны подверглись реконструкции и частичному техническому обновлению. Кроме того, Китай стал посылать наиболее редкие медикаменты в ангольские медицинские учреждения. Китайские компании строили и обновляли университеты и школы в городах Анголы, в том числе крупнейший Университет им. Агостиньо Нето в Луанде.

Китай финансировал покупку сельскохозяйственной техники и строительство ирригационных систем в традиционно земледельческих провинциях Уамбо, Уила и Мошико.

Ангола стала самым крупным получателем китайских кредитов в Африке. Растущая добыча нефти служила залогом кредитоспособности Анголы. Начавшаяся в 2004 году китайская экономическая экспансия демонстрировала небывалые темпы роста. В период 2007–2008 годов Китай удвоил импорт (с 1, 2 до 2, 9 млрд долларов) и стал вторым по величине импортером после Португалии [421].

Нефтяной экспорт в Китай стал заметно расти после 2004 года, как раз когда Анголе была предоставлена первая кредитная линия из Китая.

В 2007 году продажа нефти в Китай приносила 26 % всей экспортной стоимости нефти (США, ранее главный импортер ангольской нефти, были отодвинуты на вторую строчку с 24 %)[422]. В 2008 году экспорт нефти в Китай составлял 72 % общего товарооборота двух стран [423]. В 2006 и 2008 году Ангола становилась крупнейшим поставщиком нефти в Китай, оставляя позади Саудовскую Аравию. В 2008 году доля ангольской нефти на рынке Китая составила 14 %[424]. Тогда нефть сделала Анголу одним из немногих нетто-экспортеров в двусторонней торговле с Китаем (страна продавала Китаю на 19 млрд больше, чем покупала)[425].

Китайские нефтяные компании получили непосредственный доступ к нефтедобыче и стали активно инвестировать в этот сектор. Sonangol и китайская Sinopec образовали совместную компанию Sonangol Sinopec International (SSI), через которую во второй половине 2000-х были приобретены доли в нескольких существующих проектах (50 % в блоке 18 у Shell, 20 % в блоке 15/06 у ENI, а также 27, 5 и 40 % – в блоке 17/06 у французской Total и блоке 18/06 у Petrobras соответственно)[426].

В период между 2002 и 2014 годом доля сырой нефти в экспорте осталась неизменной – 96 %[427]. Изменению подверглись лишь абсолютные цифры. В 2002 году было экспортировано нефти на 5, 7 млрд долларов, а в 2014 году почти в десять раз больше – 52 млрд [428]. При этом в 2014 году второе место по объему экспорта занимает добыча алмазов (1, 5 % в экспорте), что в совокупности с нефтью, железом, алюминием и медью составляет порядка 98–99 % экспорта [429]. Другими словами, в Анголе практически отсутствуют производства, способные конкурировать на мировом рынке.

По меньшей мере больше половины зерновых завозилось в Анголу на момент окончания войны. Через десять лет мирной жизни цифра не изменилась. Озабоченный состоянием сельского хозяйства в Анголе Всемирный банк летом 2016 года одобрил выдачу кредита в размере 70 млн долларов на развитие фермерских хозяйств [430].

Масштабные проекты, реализуемые на китайские кредиты, не привели к росту местных производств и не повлияли значительно на занятость населения. Проекты, выполняемые на кредиты Exim Bank, имели условием 70 %-ную долю найма местных работников (правда, только на самые низкие позиции, где практически не требуется квалификация)[431]. Однако на практике лишь 30 % наемных работников имели ангольское гражданство [432].

В большинстве случаев исполнителями работ на китайские деньги являются частные китайские компании. Они работают в связке с китайскими госкорпорациями – получателями инвестиций – и, предоставляя им необходимые услуги, получают свою долю инвестиционных денег.

Вслед за проектами развития, которые в Анголе выполняются на китайские деньги и силами китайских компаний, которые завозят свой менеджмент и своих сотрудников (а также свои комплектующие и материалы, включая базовые строительные), малый бизнес и предприниматели из Китая заходят на рынок Анголы и предлагают свои услуги для начала подрядчикам, а затем и местному населению. Всё это гарантирует быстрое выстраивание цепочки создания стоимости, однако местных участников в этой цепочке практически нет.

Зачастую китайские компании вытесняют местных производителей. Кирпичное производство в Анголе перешло под контроль китайцев – они завезли более эффективные машины. Китайские фермеры организовали в Анголе производство овощей для китайских работников и быстро выбросили на рынки страны овощи более высокого качества, чем производимые местными фермерами.

В 2002 году главными импортерами в Анголу были ЮАР (17 %), Португалия (19 %) и США (13 %)[433]. Китайские товары занимали лишь скромные 2 % в общем объеме импорта [434]. Однако уже в 2005 году доля Китая удваивается, и к 2014 году Китай становится лидером с 23 % (следом идут Португалия и Южная Корея с 16 и 6, 9 % соответственно)[435]. При этом структура поставок из Китая весьма дифференцирована: машины и электрооборудование – 22 %, транспорт – 13 %, металлические конструкции – 13 %, мебель – 14 %, пластмассовые и резиновые изделия – 5–6 %, бумажная продукция – 2, 5 %[436]. В 2018 году Китай оставался крупнейшим импортером товаров в Анголу, хотя и со значительно меньшей долей в 14, 5 %[437] (Португалия тоже потеряла свою долю – в 2018 году это 13 %)[438]. Зато на Китай всё еще приходится более 60 % анголского экспорта [439]. В 2018 году 96 % экспорта Анголы составляет нефть [440].

Роль нефтегазового экспорта в обеспечении положительного счета текущих операций и закупки импортной продукции особенно заметна в периоды падения цен. В это время возникал резкий рост отрицательного баланса текущих операций: в 2009 году он оказался равен 7, 5 млрд долларов (против такого же положительного значения годом ранее), в 2014 году – 3, 7 млрд (против исторического рекорда в плюс 13, 9 млрд долларов двумя годами ранее)[441].

Правительство – крупный импортер продуктов питания и топлива – предпринимало шаги по стабилизации бюджета. В 2014 году было инициировано резкое сокращение запланированных ранее государственных расходов и отложены выплаты по внутреннему долгу. В среднем государственный долг держался на уровне 35 % в период с 2010 по 2013 год, в 2015-м он достиг отметки в 60 %[442]. Внешний долг также начал расти из-за удешевления валюты, однозначно связанного с падением цены нефти.

В 2013 году был разработан план, который должен был решить проблему нефтяной зависимости Анголы. Правительство собиралось реализовать широкий набор мер: увеличить физический капитал банковской системы; снизить бюрократическое давление на бизнес; облегчить доступ к кредитованию; создать так называемые промышленные кластеры в основных сферах: сельское хозяйство и продукты питания, добыча ресурсов, водоснабжение и энергетика, переработка углеводородов, строительство жилья, сфера услуг.

Описанные выше тактические задачи, призванные решить большую стратегическую проблему диверсификации, предполагалось решать при помощи уже известных в 2000-х годах методов. Значительную их часть составляли фискальные стимулы и государственные инвестиции: в 2014 году Комиссия реальной экономики, состоящая из представителей экономических ведомств, заявила о необходимости конкретных инвестиционных проектов в сфере инфраструктуры и промышленности (профинансированных на бюджетные средства). В стране был создан Национальный Институт инноваций и индустриальных технологий (что-то похожее на гибрид Роснано и Ростеха).

Осенью 2016 года министр экономики Анголы посетил Китай с предложением о сотрудничестве в реализации планов диверсификации. Странно, но ангольские власти как будто проигнорировали тот факт, что за 13 лет до этого Ангола уже проходила точно такой же путь с Китаем.

При этом в самой Анголе не скрывают, что развитию мешает масштабная коррупция. Transparency International, составляющая ежегодно индекс восприятия коррупции, ставит Анголу на 165-е место (из 180)[443]. Частично в коррупции повинна клановость, которая легко совместилась в руководстве Анголы с коммунистической и посткоммунистической идеологией. Жозе Эдуарду душ Сантуш за время правления создал вокруг себя не только альянс единомышленников, но и мощную сеть по «приватизации» экспортных доходов. Дочь президента (выпускница Кингс-колледжа, самая богатая женщина Африки, которая по воле случая родилась в Баку и имеет сейчас российское гражданство, так как ее мать – россиянка, ныне проживающая в Британии) в начале 2010-х годов возглавила Sonangol; сын – суверенный фонд благосостояния Fundo Soberano de Angola, формирующийся из выручки с нефтяного экспорта. Сподвижники президента стояли «у руля» государственных корпораций и институтов, через них шли основные контракты, в том числе с китайскими корпорациями. Существуют различные социальные программы, через которые часть нефтяной ренты распределяется в качестве помощи населению. Но в действительности никто точно не знает, сколько получает и тратит ангольское правительство. Тогда же, когда государство тратит деньги, зачастую неизвестно, сколько их доходит до адресата или попросту кто этот адресат. По оценкам МВФ, в период между 2007 и 2010 годом государственная нефтяная корпорация Sonangol потратила около 18, 2 млрд долларов на неизвестные цели [444].

Национальные институты развития (Angolan Development Bank, National Development Fund, а иногда и Sonangol) в течение 2000-х ежегодно инвестировали сотни миллионов долларов в промышленные и сельскохозяйственные проекты. Однако зарегулированный государственный сектор сельского хозяйства как губка впитывал правительственные вложения при незначительной отдаче. Государство всё еще держит контрольные пакеты более чем в двухстах крупнейших компаниях в сферах энергетики, водоснабжения и транспорта – и ситуация не меняется.

Зато Ангола претендует на статус региональной державы, а потому в последние годы всё больше инвестирует нефтяные доходы в ВПК. Бывший президент душ Сантуш не раз настаивал на том, что Ангола является региональной державой, соперничающей с Нигерией и ЮАР за влияние в Африке южнее Сахары. В 2000-е годы при растущих ценах на нефть военные расходы поддерживались в среднем на уровне 4 % ВВП и ежегодно увеличивались в среднем на 285 млн долларов вплоть до 2012 года (хоть и с большим разбросом по годам)[445]. В 2013 году военный бюджет получил почти на 2 млрд долларов больше, чем в предыдущем [446]. Тогда же Ангола закупила у России военную авиацию и другое вооружение на общую сумму 1 млрд долларов [447]. В 2014-м, уже на фоне падающих цен на нефть, был достигнут пик военных расходов в 6, 8 млрд долларов (больше военного бюджета ЮАР)[448]. Несмотря на ощутимое снижение оборонного бюджета в последние два года (цены на нефть взяли свое), расходы на оборону всё еще больше суммарных расходов на здравоохранение и образование. Тот самый рост экономики в 2000-х годах, достигавший двузначных величин, едва ли можно назвать инклюзивным, и это уже представляет для правительства повод для беспокойства.

Нельзя сказать, что население Анголы на 100 % довольно существующим положением. Однако протесты носят несистемный характер и не захватывают существенное количество граждан. С другой стороны, MPLA всегда предпринимала достаточно мер для удержания власти. В 2010 году в стране была принята новая Конституция, обеспечивавшая президенту фактически пожизненное правление за счет отмены прямых выборов. Бывший президент душ Сантуш ни разу и не участвовал в выборах – президентом автоматически становился лидер партии, победившей на парламентских выборах.

Разочарование в курсе MPLA (а точнее, хотя сами граждане Анголы этого в массе своей, скорее всего, не понимают, – в естественных следствиях влияния нефтяного «проклятия» на страну с неразвитыми институтами) выражается в росте количества протестных голосов на парламентских выборах. В 2008 году MPLA получила на выборах 81 % голосов, УНИТА – 10 %; в 2012 году MPLA получает уже 72 %, УНИТА – 19 %, а 6 % достаются радикальным оппозиционерам из КАСА. В 2017 году у MPLA всего 61 %, у УНИТА – 29 %, у КАСА – 9, 5 %[449].

Правительство Анголы активно прибегало к репрессиям в предвыборный период и не только. В дома к лидерам оппозиции наведывались правоохранительные органы. Во время демонстраций в Луанде вооруженная полиция атаковала группы протестующих. Один из ведущих активистов КАСА был убит.

В 2016 году началась операция «Преемник». Президент душ Сантуш, правивший страной 38 лет, заявил о решении оставить свой пост, сохранив за собой лишь должность председателя правящей партии MPLA. Преемником душ Сантуша стал бывший министр обороны страны и вице-председатель MPLA – генерал Жуан Лоренсу. Своими основными задачами новый президент, как и в свое время старый, объявил борьбу с коррупцией в высших эшелонах власти и продолжение политики по реструктуризации ресурсозависимой экономики страны.

Однако что-то «пошло не так», как ожидал душ Сантуш. Лоренсу, как только стал президентом, начал масштабные перестановки во власти и среди руководства крупных компаний. Так, например, была уволена с должности руководителя Sonangol дочь экс-президента Изабель душ Сантуш и министр государственной безопасности генерал Копелипа. В 2018 году был арестован по обвинениям в коррупции сын душ Сантуша, возглавлявший Фонд национального благосостояния Анголы. Поскольку душ Сантуша часто обвиняли в кумовстве и «клановой» коррупции среди его родственников, эти перестановки ознаменовали масштабные перемены во внутриполитическом балансе сил Анголы. В целом президент Лоренсу позиционировал себя как более мягкий и открытый лидер, нежели его предшественник. Из-за того, что новый президент открыто критиковал душ Сантуша за коррумпированность и авторитаризм, а также планомерно лишал его влияния внутри страны, преследуя его родственников, экс-президент был вынужден отказаться от поста председателя MPLA и покинул территорию страны вместе с семьей.

Хотя новый президент постоянно анонсирует меры по улучшению экономической ситуации и общего положения дел в Анголе, трудно выделить какие-либо позитивные изменения в экономике страны. Хотя Лоренсу и объявил о «крестовом походе» против коррупции и кумовства, пока что его действия больше напоминают зачистку институтов власти от людей своего могущественного предшественника, нежели подлинные антикоррупционные меры, призванные улучшить экономическую ситуацию в стране. То же самое касается и мер по диверсификации экономики: на сегодняшний день на нефтедобывающий сектор всё еще приходится до 50 % ВВП страны, а сама нефть приносит в государственный бюджет более 70 % ежегодных доходов [450].

 

⇐ Предыдущая32333435363738394041Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: