 |
Крадемся, молчим, не умеем открыться,
|
|
|
|
Скрываем желания, трогаем раны.
Мы очень похожи: два раненых зверя.
Всему вопреки мы стремимся упрямо
Друг к другу.
Тоскуем и любим. Не можем признаться,
Боимся довериться, слушаем сердце:
“Болит - не болит”. Циркулирует в ранах
Огонь, что приправлен надеждой и перцем,
по кругу.
Оля пела прекрасно и чисто, ее пальцам чутко отдавались струны, баритон Владимира лишь оттенял красоту сильного молодого голоса девушки. Разговоры за столом смолкли, все заслушались. Женщины прильнули к своим мужчинам, а те поспешили их обнять...
В твоих детективах, в моих мелодрамах
Играем с тобою мы разные роли.
Ночами впиваемся страстно губами,
Вгрызаемся жадно до сладостной боли
друг в друга.
И все же... и все же... мы близкие люди.
И все же... и все же... так мало знакомы.
Но странное дело – мы чувствуем кожей,
Любая квартира становится домом,
Когда мы
Друг с другом.
-- Браво! Браво, Оленька! – полетело со всех сторон.
Александр: А кто автор слов?
Оля: Володя. Владимир Петрович...
-- А Володя, оказывается, еще и стихи пишет?.. – удивленно протянула одна из дам.
Никольский: Есть грешок.
Александр: Талантливые люди – талантливы во всем.
Никольский Ольге: Сюда должен был приехать Орловский.
Оля: Кинорежиссер? “Парус молчания”, “Апельсиновая гонка”, “Наездница”?
Никольский: Он самый. Я просил его посмотреть на тебя...посмотреть с профессиональной точки зрения. Как на актрису кино.
Оля: И?
Никольский: Он сегодня не смог. Но я договорился насчет прослушивания. Вот визитка. Позвони. Лучше прямо сейчас.
Оля: Конечно, я позвоню. Спасибо...
Оля убежала звонить. За столом тем временем продолжалась беседа. Все уже были изрядно навеселе.
|
|
|
Александр: Володя, она твоя Галатея?
Никольский: Нет, я не смогу ее разбить.
Александр: Она тебя сможет.
Никольский: Она -- ангел.
Александр: Ангел с блядскими глазами. Никольский, не води ребенка в музей античной скульптуры, иначе она спросит тебя, почему у тебя не вырос листик.
Дамы прыснули. Мужчины засмаковали шутку.
Никольский: Ты полон творческих нарывов?
Никольский встал из-за стола, он медленно закипал и был готов ударить обидчика. Кулаки сжались сами собой...
-- Мальчики, тихо. Вы перебрали, -- дамы пытались утихомирить мужчин. – Все хорошо. Просто вино ударило в голову... Самая удачная беседа та, подробности которой на следующий день забываются...
Но тут к столу вернулась Оля. Все изучающе, испытывающе посмотрели на девушку. И ей стало как-то не по себе.
Александр: А мы тут спорим, Оленька, что такое: зимой и летом одним цветом?
Оля: Малевич рисует пейзаж, дядя Саша.
Ольга гордо вскинула красивую головку, развернулась на великолепных пятках и, схватив в охапку шубку в прихожей, выбежала из мастерской.
Никольский догнал Олю. Она плакала.
Владимир обнял девушку, поцеловал ее волосы.
Никольский: Малышка, это же все для тебя... И шашлыки, и Орловский... Он будет снимать тебя в главной роли. Я договорился. Ты же так хотела...
Оля: Он сказал на прослушивание... (всхлипывая, шептала Оля, уткнувшись в плечо Владимира).
Никольский: Ну, какое прослушивание? Глупости... Все они так говорят... Все уже решено, милая.
Оля: Володя, давай уйдем отсюда сейчас. Мне так холодно. А здесь все такие злые.
Никольский: Конечно, девочка моя.
Никольский и Оля шли по вечернему Минску.
Оля: У тебя такие состоятельные друзья-а.
Никольский: Не то чтобы друзья, скорее приятели. С кем-то учились вместе, с кем-то иначе судьба свела.
Оля: Машины... Дачи... Разговоры про море, про банкеты, чиновников всяких...
Никольский: Суета сует...
Оля: Свя-ази...
|
|
|
Никольский: Да, кому-то повезло...
Оля: А ты не можешь нам достать приглашение на банкет в американское посольство?
Никольский: Какой банкет?
Оля: Ну-у, для деятелей культуры... Орловский говорил...
Никольский: Да, какой я деятель! Буду там не в своей тарелке...
Оля: Ты – талант. Член Союза художников... И потом – это такой шанс... на всякие удачные знакомства...
Никольский: Да поздно мне прогибаться-либезить. О душе уже пора подумать...
Оля: Обо мне бы подумал лучше...
Никольский: Я, малышка, только о тебе и думаю...
Незаметно Оля и Никольский вернулись в мастрескую. Шампанское еще стояло на журнальном столике. Два бокала. Мерцали огарки свечей в подсвечнике. Звучала ненавязчивая музыка. Гости разошлись. Немного прибрали за собой. Владимир и Оля сплелись на кушетке, слились в страстном поцелуе.
Никольский: Страшно уйти, но страшнее остаться.
Нежно целую подушечки пальцев.
Глажу твои надключичные ямки.
Строю-рисую воздушные замки,
Вдоль позвонков я блуждаю губами
И не гадаю, что станется с нами.
Я принимаю игру за основу.
Оля: Тише, любимый, ни слова, ни слова...
Погасли свечи.
Затемнение
Слышен звук набора телефонного номера. Разговор.
Тамара: Алло, Саша?
Александр: Привет, Томочка!
Тамара: Ты не знаешь, где этот абормот? Трубку не поднимает. Всю душу из меня вынул.
Александр: Наверное, работает...
Тамара: Ага, работает... Все заказы проворонил. Уже два месяца от него денег не видела...
Александр: Прости, я давно у него не был...
Тамара: Ладно, спасибо...
* * *
Александр пришел в мастерскую Никольского с куклами.
Никольский: Готово?
Александр: А как же! Ангел.
Голубыми огромными глазами на Никольского смотрело невинное фарфоровое лицо кудрявой куклы в белом балахоне с крыльями за спиной.
Никольский: Она...
Александр улыбнулся одними только глазами и усадил вторую куклу.
Александр: Подранок Гаврош.
На Владимира смотрела серыми лукавыми глазами пацанка с оборванным детством в порванном сером костюме – короткие, не по размеру штанишки, словно малая курточка, изящный кружевной топик, подчеркивающий женскую хрупкость и мужская клетчатая кепка.
Никольский: Она...
Александр: Путана.
Он усадил третью куклу в длинном бархатном платье прошлого века, с изобилием кружев. Дама в красных чулочках в сеточку призывно смотрела на скульптора.
|
|
|
Никольский: Она...
Александр: Ну, я пошел. А ты развлекайся...
Никольский прижимал кукол к груди, как самое ценное, что у него есть. Любовался, а в голове звучали стихи:
* * *
Сплетаться руками,
Сплетаться ногами,
Врастая друг в друга,
Сплетаться стихами,
И текстами песен,
И музыкой тела,
Сплетаться сердцами
До крайних пределов.
Вливая друг в друга
Все соки и смыслы,
Вскрывая губами
Все тайные мысли,
Срастаться корнями
До верности сучьей,
Вгрызаясь зубами
В единственный случай,
Единственно верный,
Единовозможный.
Срастаясь сердцами
Идти осторожно
Навстречу друг другу
В одном направленье,
Согласно закона
Земных притяжений.
* * *
У Никольского зазвонил мобильный. Он снял трубку, придерживая кукол. Звонил Орловский.
-- Привет, Володя. Я по поводу Ольги.
Никольский: Слушаю.
-- Ты был прав. Она – прирожденная актриса. Очень талантливая.
Никольский: Я же говорил!
-- Знаешь, я думаю утвердить ее на главную роль в моем новом фильме.
Никольский: Ну, старик, ну, спасибо тебе. Суперская новость! Как раз к ее дню рождения. Все, с меня бутылка.
-- Да ладно, -- смутился Игорь. -- Свои люди – сочтемся.
Никольский: Нет, я должен проставиться. Уже лечу.
Никольский схватил пальто с вешалки и выбежал из мвастерской.
* * *
Тома открыла дверь в мастерскую Никольского своим ключом. Вошла на цыпочках. Что она ожидала там увидеть? Или кого? В мастерской было пусто. Жена по-хозяйски оглянулась, присела на кушетку, но почувствовала себя неуютно от безделья. Ей просто некуда было здесь деть руки. И Тома начала делать уборку: подметать, протирать пыль, расставлять все по своим местам. Она убрала плед с кушетки... и увидела кружевную женскую шелковую ночную сорочку. Тома побледнела, глядя на ночную рубашку, словно не могла поверить, что действительно видит ее, потом взяла ее в руки, села на кушетку, вдохнула запахи, который впитал в себя шелк. На глаза большими виноградинами набежали слезы. Она встала и начала лихорадочно искать другие следы измены, перевернула мастерскую вверх дном, но больше ничего не могла найти. Тома устала, облокотилась о полку, чтобы отдышаться. Задела рукой банку с черной краской, стоящую на полке. Банка стала падать, Тома инстинктивно захотела ее подхватить, но не успела, банка разбилась. Краска брызнула на Тому, испачкала ее одежду, руки, ноги. Тома обессилено глянула на эти пятна, на грязь, в которой оказалась, схватила какую-то тряпку, попыталась все оттереть, но безуспешно. Она лишь еще больше выпачкалась в черной грязи, как маленький ребенок. Женщина заплакала от собственного бессилия. Тома, не обращая внимания на краску, стала разгребать эскизы, бумаги, документы и наткнулась на стихи Никольского. Села на пол, начала читать, слезы одна за одной побежали по ее лицу. Она услышала голос мужа, произносящего свои стихи, и представила улыбающееся лицо Оли.
|
|
|
* * *
Стихи – такие как ты.
На длинных ногах.
С мальчишеской стрижкой.
С огромными лунами глаз
и беспричинной тоской.
Стихи умеют любить,
Предпочитают напиться.
Их страшно не написать.
Страшнее – назвать судьбой!
* * *
Никольский вошел в свою мастерскую, держа на руках кукол. На полу в куче порванных бумаг сидела зареванная Тома. Она, испачканная черной краской, с опухшим от слез лицом, подняла голову на мужа, медленно встала, держа в руках стопку стихов, и начала декламировать.
Тамара: Бесконечность не предел.
Осень может длиться вечно.
Я, отринув бездну дел,
Примеряю пояс Млечный.
Никольский осознал, что скандал не минуем, но все еще надеялся выкрутиться каким-то чудом... Он сел на кушетку вместе со своими куклами, вступил в поэтический диалог с женой, трогательно начав декламацию.
Никольский: Я люблю тебя до звезд,
До луны, сто раз обратно.
Что серьезно – не всерьез.
Даже сны мне непонятны.
Тамара: Ненавижу!
Тома и начала рвать стихи. Рвать и бросать их в воздух.
Никольский: Ну, что ты, родная...
Тамара: Не-на-ви-жу! (вытащив из-под груды порванной бумаги женскую ночную сорочку). И куклы тоже ей?
Никольский: Давай поговорим, как взрослые люди.
Тамара: Говори!
Никольский: Жизнь как путешествие нельзя откладывать на потом...
Тамара: Тогда почему я все это путешествие просидела в двухкомнатной хрущевке?
Никольский: Тома!
Тамара: Я уже сорок лет Тома!
Никольский: Да ты, родная, просишь бури, как будто в буре есть покой.
Тамара: Шут гороховый! Это ее белье? Ее? Этой малолетней шлюхи?
Никольский: Любовницы и любовники - амнистия заключённых в браке.
Тамара: Перестань паясничать! Хоть в чем-то будь мужиком. Не кобелем, а мужчиной!
|
|
|
Никольский: Да, это ее белье. И мы любим друг друга.
Тамара: Дурак, какой же ты старый дурак! Eсли вы занимаетесь сексом, это еще не значит, что кто-то кого-то любит.
Никольский: Ну, как минимум, я люблю ее. Могу ручаться. Я слишком старый, чтобы ошибиться в чувствах. Это любовь, дорогая.
Тамара: Ну почему, чтобы завоевать мужчину, женщине нужно разбудить самое дурное, что в нем есть? Я сделала из мужчины бога, и он меня бросает. Она делает из него похотливое животное, и он лижет ей руки.
Никольский: Я не бросаю тебя, милая...
Тамара: Я тебе не милая!
Никольский: Ну, прости... Я виноват...
Тамара: Ты виноват?! Да ты предал меня! Я ли не была образцовой женой? Я ли не закрывала глаза на твои измены? Ничего, милый, погуляй, все образуется. Не важно, где ты кончаешь, важно, куда ты возвращаешься спать!
Никольский: Тома...
Тамара: Вот к чему приводит эта демократия! Мало того, что я два месяца не видела от тебя ни копейки, так ты еще и денег у друзей назанимал! Да-да, мне звонят твои кредиторы.
Лицо Никольского выражало возмущение.
Никольский: Ты не просто спишь с ней, ты знакомишь ее с нашими общими друзьями! Это невыносимо. Мне звонят люди... (Тома зарыдала.) Меня предупреждают... А ты не являешься домой ночевать! Что мне сказать дочери?
Никольский: Тома, не надо плакать! Чего ты хочешь?
Тамара: Ты должен немедленно ее бросить!
Никольский: Прости, я не могу... Я люблю ее...
Тамара: Гораздо легче любить всех женщин по очереди, чем одну единственную всю жизнь.
Никольский: В семейной жизни главное -- терпение...
Тамара: Отдаешь себя, отдаешь, а взамен? Ни уважения, ни привязанности...
Никольский: Привязанность не заменит любовь. Художнику важно любить!
Тамара: Художник! Пустое место, а не художник. Ни денег, ни славы! Если ты такой умный, то почему такой бедный?
Никольский: Если художник думает о деньгах, то настоящее искусство у него не получится. А если он думает об искусстве, то деньги рано или поздно его найдут...
Тамара: Вовка, дурак, я же люблю тебя. Я тебе драников напеку. Вернись, дурачок... Ну, зачем она тебе? Вовка, любимый мой...
Никольский: Мне больно говорить, но я не могу... Я люблю ее. Это по-настоящему. Ты должна понять. Мы же с тобой двадцать лет вместе.
Тамара: Вот именно!
Никольский: Человек не должен приносить свою жизнь в жертву. Никому. Понимаешь? Мне тепло с ней...
Тамара: Ах, ты не должен приносить в жертву!.. А моя жизнь, отданная тебе, значит ничего не стоит?
Никольский: Тома, это был твой сознательный выбор...
Тамара: Какой же ты... правильный... чурбан!
Никольский замолчал.
Тамара: Ты должен ее бросить! Выбирай: она или я!
Томино сердечко лихорадочно билось, оно сжималось от страха. Но жребий был брошен. Женщине впервые в жизни стало невыносимо страшно от того, что ее могут не выбрать, что ее – жену и мать -- могут променять на какую-то молоденькую вертихвостку...
Никольский: Тома, это любовь...
Тамара: Выбирай, подлец: она или я!
Никольский: Она... (тихо, но твердо).
Казалось, Тома не удивилась. Она совершенно спокойно сняла с вешалки плащ.
Тамара: Дурак, какой же ты дурак! Я хочу жить с тобой!
Никольский: Я не могу жить без нее...
Тамара: Хорошо, будет время -- зайди за вещами. Не хочу тебя больше видеть.
Владимир молчал.
Тамара: Прощай...
Тома хлопнула дверью. Она ушла испачканная грязью его измены и черной краской из разбитой банки.
Понурый Никольский начал собирать разорванные стихи, оттирать черные пятна краски с пола. И сам испачкался в ней. Ему было чертовски жаль так поступать с женой. Но разве у него был выбор? Любовь заб ирает того, кто любит, без остатка...
Обессиленный разговором с женой Никольский набрал Олин номер.
Никольский: Малыш, ты где?
Оля: В салоне. Прическу делаю. Ты грустишь?
Никольский: Да, моя девочка. Можешь, приехать?
Оля: У-у, сегодня никак не получится. Орловский достал приглашение на банкет в американское посольство... Ну, помнишь, я тебе говорила...
Никольский молчал.
Оля: Ну, помнишь? Я тебя тоже просила...
Никольский молчал.
Оля: Ну, чего ты молчишь?
Никольский: Ты можешь приехать?
Оля: Ну, как ты не понимаешь! Посольство, банкет... Там будут ТАКИЕ люди... Это же шанс. И потом Орловский обидится... Неудобно как-то. Человек так старался... И главная роль. Ты ведь сам хотел ее для меня.
Никольский: Я понимаю. Это шанс. Извини, что побеспокоил.
Оля: Ну, что ты, сладкий. Это ты меня извини. Я приеду, как только освобожусь. Ладушки, мой хороший?
Никольский: Я буду ждать...
Никольский ходил по комнате, как в тюрьме, меряя ее шагами. Снова позвонил Оле.
Никольский: Ну, когда ты придешь, малыш?
Оля: Что за капризы, милый? У меня сегодня пробные съемки. Позвоню, как только освобожусь. Пока.
Владимир положил трубку. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, он начал лепить свою любимую. Эта была статуя девушки в человеческий рост. Постепенно мастер увлекся работой, он лепил воодушевлено, с азартом. Быстро-быстро побежали стрелки настенных часов. Два часа ночи.
Никольский оторвался от работы, вытер руки, взял записную книжку, полистал, потом посмотрел на часы: 2:05, вздохнул, взял лист и записал стихи, которые звучали в его голове:
* * *
|
|
|
