«Чем больше пытаешься создать порядка, тем больше создаешь беспорядка»

«Чем больше пытаешься создать порядка, тем больше создаешь беспорядка»

Миновали те времена, когда за пределами Европы, по мнению ученых‑ фантазеров, жили самые разные и самые странные народы: с песьими головами, с одним глазом на лбу, со змеиными хвостами и лошадиными телами. Короче говоря, там, куда трудно было доплыть – а может, даже просто не хотелось из‑ за суеверного страха, – властвовала стихия хтонических существ. Поговаривали вот в древности, что индийцы добывают золото, похищая его у огромных, ростом с собаку, муравьев. Нужны ли комментарии?

Для рядового зрителя, воспитанного на европейском и американском кино, эта география, в общем, ничуть не отличается. Китай, Япония, Индия? Где они вообще находятся? На краю света? Там, где летают драконы и из океана время от времени выходят огромные рептилии?

Другой мир, другая логика, другое искусство, другая философия. Чужое всегда пугает. Даже в детстве не хочется сворачивать в соседний двор, так как там, очевидно, живут совсем иные, недобрые люди. Но если уж произошло знакомство, то шапочно, поверхностно. Ну как еще объяснить нынешнюю любовь европейцев предаваться йоге ради здоровья и верить в реинкарнацию души ради бесконечной жизни в этом мире (один раз порезвлюсь собачкой, другой раз – попрыгаю кузнечиком)? Сложные медитативные практики – это для фанатиков. А уж то, что реинкарнация – это материальная тюрьма, из кольца которой как раз‑ таки хорошо было бы выпрыгнуть, знать не очень хочется. Занудство, да и только.

В сущности, азиатский кинематограф стал продолжением азиатской литературы и живописи, да даже змеистой архитектуры, если угодно. И драматургия фильмов в этом смысле отнюдь не опирается на аристотелевскую рациональность, предпочитая стихийное, природное начало. Как сказал философ Лао Цзы в беседе с мудрым Конфуцием: «Чем больше пытаешься создать порядка, тем больше создаешь беспорядка».

Поэтому привычные иерархии тут не работают. Да и представления о том, какую ленту можно назвать хорошей, а какую – нет, по сути, тоже. Европейские награды или «Оскар» за лучший иностранный фильм – это все те же отзвуки англосаксонского высокомерия.

Не зря мудрый Конфуций все‑ таки удосужился спросить у Лао Цзы о том, что такое хорошо и что такое плохо. Однако получил типичный даосский ответ: «Определения создают путаницу».

И в самом деле, пока западные модернисты и реалисты, классики и романтики спорили до хрипоты о хорошем вкусе, презрительно избегая пошлости, над определением которой они тоже безгранично спорили, восточная мысль сказала: и ты, и ты прав. Можно ли, скажем, корейского режиссера Ким Ки Дука как‑ либо жанрово обозначить? Язык не повернется даже назвать его фильмы пресловутым артхаусом. Он просто снимает многоликое кино, которое как пользуется успехом у высоколобой публики, так и зарабатывает приличные деньги в прокате. Иными словами, нравится и тем и тем. А порой и отвращает. Своим фильмом «Остров» (2000) он напугал жеманную фестивальную общественность, неоправданно чувствительную к жестокости на экране (что, впрочем, странно, согласитесь, неужели они, без удержу нарядившись во все драгоценности, думали пойти на очередную сказочную историю о Золушке? ). А что они, в сущности, увидели? Романтическую драму с элементами садомазохизма. А по‑ другому, знаете ли, любовь не возникает между ревнивой блудницей и отчаявшимся самоубийцей. Причем нарушать закон удобнее, находясь на «островках» с маленькими домиками посреди туманного озера. Сюда и в обычные дни приплывают не рыбу ловить, а пользоваться интимными услугами. Условия, конечно, не идеальные – даже нормального туалета нет: приходится либо ходить в дырку в полу, либо справлять нужду прямо в воду. А еще иногда ненасытные плотские забавы караются холодной и жестокой расправой. На Венецианском фестивале во время просмотра одна женщина даже потеряла сознание. Это вам не по красной ковровой дорожке щеголять, согреваясь вспышками фотокамер.

Впрочем, и японский кинематограф, несмотря на громадную популярность Куросавы, был вещью в себе. Что‑ то необычное, что‑ то экзотическое, что‑ то непонятное. При этом национальная индустрия не проявляла охоты свою необычность сделать понятной. А зачем? Если на немытого варвара пролить чистую воду, то вода немедленно станет грязной и лишится своих прежних свойств. Вероятно, поэтому Будда пошел на Восток – туда, где встает солнце истины. Он сам к ней потянулся.

И В САМОМ ДЕЛЕ, ПОКА ЗАПАДНЫЕ МОДЕРНИСТЫ И РЕАЛИСТЫ, КЛАССИКИ И РОМАНТИКИ СПОРИЛИ ДО ХРИПОТЫ О ХОРОШЕМ ВКУСЕ, ПРЕЗРИТЕЛЬНО ИЗБЕГАЯ ПОШЛОСТИ, НАД ОПРЕДЕЛЕНИЕМ КОТОРОЙ ОНИ ТОЖЕ БЕЗГРАНИЧНО СПОРИЛИ, ВОСТОЧНАЯ МЫСЛЬ СКАЗАЛА: И ТЫ, И ТЫ ПРАВ.

Так, о «боге кино», японском классике Ясудзиро Одзу, до 1970‑ х годов в Европе вообще никто не знал. А заниматься популяризацией японцы решительно отказывались. Это все равно что превращать обратно вино в воду. Изначальные смыслы будут кастрированы во имя мягкого и комфортного их потребления.

А ведь массовый зритель – то еще чудовище. На потеху ему даже мифологические гиганты кайдзю приобрели статус бойцов в супертяжелом весе. В поединке за звание чемпиона среди монстров пусть страдают Токио и Нью‑ Йорк, ничего‑ ничего, зато какое разрушительное зрелище! Годзилла против исполинской креветки Эбиры или против самого Кинг‑ Конга.

Когда в 1965 году приз жюри Каннского фестиваля получил фильм «Квайдан: Повествование о загадочном и ужасном» (1964), едва ли кто‑ то мог предположить, что японские фольклорные истории о связях с потусторонним миром породят жанр ужасов, в авангарде которого встанет «Звонок» (1998). Это ведь после него нескончаемым потоком полезли изо всех щелей мертвые девочки, невесты и сестры, наводящие страх своими исхудало‑ бледными лицами, закрытыми длинными черными волосами, на любителей острых ощущений.

Удивительно, почему еще китайских мифологических лисиц‑ оборотней массово не используют в хоррорах. А то все вампиры да зомби. Может, потому, что лисы эти, олицетворяя собой темную стихию, злом отнюдь не являются. На Востоке же нет четкой границы между злом и добром, она есть только между небом и землей. Вот и лисы, оборачиваясь красивыми девушками, тоже могут любить и страдать, хотя встреча с ними обычно ни к чему хорошему не приводила.