Смысловой подход Шишкова и Лукашевича

Итак, мы объединили три корня *gen из [Вавилонской башни], два вслед за лингвистами, и ещё один соглашаясь с Л.Н.Рыжковым и при наличии очевидной смысловой связи. Добавили в качестве предположения к как будто бы одинокому славянскому "знать" кон, книгу и князя. Возможно, сюда же можно отнести и корни «чин» и «гон». Мы не будем здесь подробно останавливаться и доказывать такую возможность, обосновывать гипотезу об их родстве. Все эти примеры даны для того, чтобы представить суть подхода Лукашевича и Шишкова в соотношении с мнением лингвистики. По мнению лингвистики, "чин" и "кон" не соотносятся - но как же форма "начну, начинать" (считается, она от кон, а не от чин), как же смысловое совпадение в значении 'ряд, порядок'? Форма и смысл совпадают, а формально-фонетический метод не обнаруживает родства. Так может, просто потому, что есть различные его степени? Некогда, скажем, кон и чин разделились, и каждый пошёл развиваться по-своему из какой-то общей формы (возможно, было просто разное звучание в диалектах). В каждой ветви, есть, в свою очередь, свои ответвления. Формально-фонетический метод обнаруживает, что веточки разные (вот это он может сделать с большой точностью, или вероятностью результата), а то, что они из одного узелка - не видит. Слово "гнать" имеет в т.ч. значение 'резать' и '> убивать', а среди явной родни "жну, жнец" с тем же значением 'резать' - иными словами, здесь тот же 'предел', что и в "коне" ('резать'='край' - очень устойчивая смысловая связь по вполне понятной причине). Возможно, ни кон, ни гон (жнец) не родственны - не родственны друг другу, не родственны упомянутому *gen. Но если мы увидим схожее смысловое развитие этих корней или даже общую схему этого развития - у нас есть основания предположить родство, и это будет что-то поопределённее, чем «неясно» или «маловероятно» формально-фонетического метода.

Таким образом, возможно исследование формально-фонетическое, когда мы знаем, что лат. "b"= слав. "дв", знаем про латинские окончания, и bis читаем (не переводим, а читаем!) как два. А возможен смысловой подход, семантическая реконструкция. Именно смысловой подход был присущ Лукашевичу и Шишкову, и, на заре сравнительного языкознания (и формально-фонетического метода) они смогли многое открыть. И забыть их - чёрная неблагодарность. Они во многом и ошибались - потому что эти подходы должны сочетаться - но дали не только отдельные этимологии, которые можно было бы назвать случайными. Они дали суждения о языке как таковом (вспомним опередившие время суждения о разуме речи), дали метод, соответствующий суждениям, теоретическому взгляду, и позволяющий находить конкретные этимологии.

В лингвистике же господствовал и господствует формально-фонетический метод. Вот что пишет О.Н.Трубачёв в «Этимологической лексикографии»: «Возможности семантической типологии далеко еще не исчерпаны, и это очень важно, потому что именно реконструкция значения развита менее других разделов сравнительного языкознания, а если мы сравним ее состояние с блестящими достижениями формально-фонетической реконструкции, то картина отставания станет вопиющей. Здесь открываются далеко не исчерпанные культурно-исторические перспективы, новые материалы на тему "язык и мышление". Один пример такого рода: привычными при Фасмере методами предпочтения формальных соответствий при полной неразработанности типов эволюции значений не удается продвинуться в этимологии слова груша; он, вслед за другими, допускает заимствование названия этого плода откуда-то извне и, надо сказать, на слишком незначительных основаниях. Однако груша, как и близкий дублет krusa в других славянских языках, слишком укоренены в славянском глагольно-именном словообразовании (ср. наше крушить), чтобы подозревать здесь иноязычное происхождение; некоторые этимологически тождественные формы в славянских языках вообще не имеют этого значения (сербохорв. груша 'молозиво'!). Значение оказывается вторичным, оно восходит к значению 'размельчать, крошить', и это так естественно: каждый, кто хоть раз в жизни съел одну грушу, знает, что у этого плода мякоть крупичатая, то есть совсем не такая, как, скажем, у яблока. Если к этому добавить, что и лат. pirum 'груша'< *pisom в свою очередь восходит к и.-е. *peis-/*pis- 'раздроблять, крошить', то придется признать, что мы имеем дело с некоторой устойчивой семантической моделью. И вся традиционная версия об однозначном внешнем заимствовании рассеивается».

Замечательно, что Трубачёв выдвинул идею «Словаря семантических переходов». Он же был редактором и переводчиком словаря Фасмера, крупнейшего этимологического словаря русского языка. Почему переводчиком? Потому что Максимилиан Романович Фасмер немец (хотя он родился, долго жил, учился и преподавал в России), и словарь был написан и издан в Германии на немецком языке. Как символично это сочетание немецкой скрупулёзности и точности с торжеством математически строгого формально-фонетического метода - и как печально в применении к богатейшему смыслами русскому языку при отсутствии должного смыслового противовеса и поводыря! А более чем за столетие до Фасмера Лукашевич работал над «Распределительным чертежом всесветной Славянской речи», который был ничем иным, как неким узором смысловых переходов, свойственных всем языкам мира! Но он был не только плоской картиной, соотносящей слова разных языков мира - в нём Лукашевич ещё показывал, как кажущиеся сегодня различными корни происходили из первообразных и развивались уже по-своему. Именно этот Чертёж Лукашевич применял для своих этимологий.

Этот Чертёж наверняка не был таким последовательно, методично построенным, как, например, предлагаемый Анной А. Зализняк «Каталог семантических переходов». Надо сказать, что идея Трубачёва не была реализована, а «Каталог» ставил целью охватить «русский и ряд европейских языков» (неизвестно, насколько она достигнута). Но Лукашевич пытался обобщить десятки языков, как сказали бы сегодня, «из разных языковых семей», и было это полтора века назад!

Лукашевич пишет в [ЛК 583]: «латинское niteo, блистать = ниду, нидунь, глаз по Монгольски». Что на это сказать? Бред? Но справимся с [Вавилонской башней]. Да, именно так лингвисты и считают! Когда-то давным-давно, может, около 11 тысяч лет назад, «индоевропейские» языки пошли развиваться своим путём, а «алтайская» семья, в которую входит и монгольский, возникла из другой ветви «евроазиатского» и, далее, «ностратического» языка (там уже один шаг до самого Праязыка - «борейского»). Оказывается, праиндоевропейский корень *ney 'сверкать, сиять' дал в латыни niteo. А в древнеиндийском, который тоже «индоевропейский» - nayana 'глаз'.

И тот же «праиндоевропейский» корень *ney соответствует праалтайскому *nia со значением 'глаз'. После всего сказанного смысловое соответствие 'сиять'-'глаз' не должно смущать, ведь само 'видение' обязательно и неизменно связано со 'светом'! А восходят эти пракорни к общему для них прапракорню ностратической семьи со значением 'видеть, глаз'. Так стало быть, прав был Платон Акимович, соотнося латинское слово с монгольским?! Нет, не случайно он «угадал» - таких «попаданий» множество. Но дело даже не в этом, не в отдельных попаданиях. Удивит ли вас установленное лингвистами родство «глянец» и «глядеть»? Странно ли, что 'голый' в то же время и 'гладкий'? В упомянутой передаче «Школа злословия» Старостин пояснил, кто "глаз" - это новообразование вместо древнего "око", и пошло оно от "голыш", 'круглого камешка'. Голость голыша; гладкость глянца; блеск и округлость, сама способность видеть глаза - все это закономерно ветвится от корня "гол". И точно так же, пользуясь, как говорят сегодня лингвисты, «семантической паралеллью», Лукашевич [ЛК 587] монг. "ниду" 'глаз' относит к лат. nudus 'голый', соответствующему слав. "нагой" (англ. naked). Итак, Лукашевич не только правильно указывает на соответствие латинского слова монгольскому, он ещё добавляет в букет другое латинское слово с тем же корнем - лингвисты через 150 лет могут и спорить, привлекая формально-фонетический метод, но семантические аргументы убийственно точны. Иными словами, почему латинское niteo 'блистать' не может быть родственным латинскому же nudus 'голый' и одновременно оба слова - родственным монг. ниду 'глаз'? Славянский корень "гол" показывает ровно такие же смысловые переходы, что и "наг"! И, далее, может, вовсе небезосновательна убеждённость Лукашевича в том, что «индоевропейские» греческий и латынь восприняли от Орды? И ещё - латинцы сами не видели общего корня в своих же niteo и nudus. Как и сегодняшний английский - тот вообще мало что видит.

А ведь, кроме того, Лукашевич приводил внушительные таблицы... фонетических переходов! Он опирался на идею многодиалектности праславянского (о чём в наше время много говорил Трубачёв), писал о «музыкальной грамматике» языке, выводил те самые законы переходов, которые служат основой формально-фонетического метода.

Вспомним латинское capio 'брать, хватать'. Ведь в ранних работах Лукашевич соотносил, как Шишков и современные лингвисты, латинский корень с русским "хап". Но в более позднем «Латинском корнеслове» он указывает, что исходным для латинской формы были алтайские языки: якутское хаб 'брать', турецкое qapmak 'брать', монгольское хабха 'ловушка'. То есть он правильно (в согласии с современными лингвистами) указывает родственные слова русского, латыни и алтайских языков, но всё же именно последние указывает как исходные для многих латинских форм. Трудно сказать, в какой мере здесь проявилась интуиция исследователя и, возможно, даже желание придти к заранее определённому результату (наличие алтайского слоя в латыни, или, по-другому, принятие Ордой участия в оформлении латыни). Но здесь, несомненно, использовались и весьма серьёзные формально-фонетические наработки.

Более стихийно и без особого пиетета перед фонетическими законами, Шишков также (раньше Лукашевича) опирался на смысловой подход. Вот как об этом пишет С.В.Иванов, рассуждая «Об этимологических изысканиях А.С.Шишкова»:

«...видна и основная особенность этимологического мышления Шишкова, а именно ориентация на связь по значению, семасиологический подход, который дает ему чрезвычайную широту кругозора и позволяет максимально охватить языковой материал, но в то же время не может служить абсолютно надежным инструментом поверки рабочих гипотез». Отметим это требование «абсолютно надёжности» и читаем далее:

«...можно сделать вывод, что, несмотря на неспособность создать научно обоснованную и методологически выверенную базу для дальнейших этимологических исследований, Шишков обладал чутьем настоящего лингвиста, позволившим ему предвосхитить определенные веяния будущего. Его деятельность не только не оказывала замедляющего влияния на российскую филологическую науку, но во многом стимулировала ее развитие. Учитывая заслуги Шишкова в деле становления отечественных этимологических исследований, кажется вполне естественным пересмотреть его место в ряду наших ученых, в котором он оказался незаслуженно отодвинутым на задний план. И уж по крайней мере его исследования должны освещаться непосредственно перед работами А.Х.Востокова в учебниках и монографиях по истории отечественной славистики, в которых его имя, к сожалению, иногда даже не упоминается.

В завершение приведем слова Ю.Н.Тынянова, назвавшего Шишкова «одним из замечательных русских семасиологов» и указавшего на то, что «ряд исторических ошибок А.С.Шишкова не уменьшает, а усугубляет интерес многих его языковых наблюдений».

Что ж, имя Лукашевича не упоминается вообще. Хотя, очевидно, он был не столь произволен в своих суждениях как Шишков. Он применял и формально-фонетической - собственноручной разработки - и смысловой метод. Но, главное, оставшись гонимым и неоцененным современниками, невостребованным потомками, Лукашевич искал смысл не только в словах-словечках, он искал смысл в тех закономерностях, что он открывал. В тех перемещениях славян, о которых говорили ему слова-словечки (а лингвистика много может сказать о миграциях; интересно, не был ли и тут Лукашевич первым?). В истории появления греков и римлян и характерных чертах их цивилизаций. Одним словом, он видел за наукой жизнь, и видел предназначение науки не в самодовольном копании в «фактах», а в осмыслении этих фактов. Вся работа его жизни, «Чаромутие», на наш взгляд, именно о том, как в ходе истории форма побеждала смысл, как формальность становилась важнее сути.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ