Глава 3. ТАТАРСКОЕ «ЧИСЛО»

Пока великий князь Александр Ярославич в лыжном походе сквозь полярную ночь мстил коварным шведам, в Орде произошли большие перемены. Хан Батый в 1255/56 г. умер. Ему наследовал старший сын, хорошо знакомый Александру Невскому хан Сартак (по вероисповеданию – христианин несторианского толка), которого отец уже много лет вводил во все значительные дела управления государством. Но в тот же 1256 год, направляясь для утверждения своего титула в Каракорум, умер и Сартак, а на престол в Сарай-Баты взошёл несовершеннолетний сын Сартака Улагчи.

Эта перемена не особо взволновала Александра Ярославича. Он был уверен, что тесно связанный с Батыем и многим обязанный его семье Великий хан Менгу утвердит титул Улагчи, а править по-преж­нему будет единственная и горячо любимая жена, а теперь уже вдова Бату[clxxxix]. В традиционной культуре монголов, в отличие от полудикой тогда западной Европы, было заведено, что женщина имеет все человеческие права, а защищается законом даже больше, чем мужчина. (На Западе такое отношение к женщине было законодательно закреплено лишь во второй половине XX в., под заметным влиянием СССР. ) Первые жены всех ханов, начиная с Чингисхана, вели вместе с ними хозяйство и государственные дела. В случае же смерти хана, как и в Византии в случае смерти императора, властью распоряжалась его вдова. Но, в отличие от Византии, вдовствующая ханша обычно сохраняла огромное влияние и при наследниках хана.

Обладая, по отзыву современников, «обширным умом и умением распоряжаться»[cxc], Боракчин-хатун в высшей мере устраивала Александра Ярославича как гарант стабильности в политике Орды по отношении к Руси. Получив известия о смене ханов, он отправил с приветствием Улагчи князя Бориса Васильковича Ростовского, снабдив его своими великокняжескими дарами, а сам двинулся в глубь Финляндии[cxci]. Защита общих – раз великий князь Владимиро-Суздальской и Киевской Руси была вассалом хана Орды – рубежей являлась вполне убедительным предлогом для задержки Александра на севере.

Тем не менее, ехать к Улагчи было надо. Вернувшийся «в свою отчину с честью» князь Борис, видимо, донёс эту мысль до Александра. В 1257 г. «поехали в татары Александр, Андрей, Борис; почтив Улагчи, приехали в свою отчину», – сообщает та же Лаврентьевская летопись. «Той же зимы, – продолжает летописец, – приехал Глеб Василькович из Великоханской земли от царя (Менгу-хана. – А. Б. ), женившись в Орде»[cxcii].

 

Брак в Орде

Глеб Василькович, князь Белозерский, младший брат Бориса Ростовского (старший родился у Василька Константиновича Ростовского в 24 июля 1231 г., а младший – в 1237 г. ), помогает понять истинное отношение русских людей XIII в. к татарам. Это собирательное название, означавшее на Руси всё многонациональное и поликонфессиональное множество людей, живших в Орде (за исключением гостей и русских пленных) воспринималось как наказание Божие лишь в целом, в качестве неведомо откуда взявшейся и непреодолимой силы. В частности же татарская девица (из монголов ли, других народов Великой Степи, или из земледельческих культур Китая и Средней Азии) не вызывала ужаса настолько, что в неё можно было влюбиться. Выйдя замуж за хозяина маленького, но самостоятельного Белоозера, и приняв крещение, она становилась у русских, привыкших жить среди людей разных народов и вер, вполне и окончательно «своей».

Замечу ещё, что первым из князей женившийся в Орде Глеб изображается в летописях человеком богобоязненным, чего не скажешь о Данииле Галицком, выражавшим, по красочному рассказу Ипатьевской летописи, глубокое отвращение к обычаям татар. Сравните: Даниилу было противно пить кумыс с ханом Бату, который его ни разу ни в чём не обманул, но не зазорно принимать королевский венец из рук насквозь лживого папского легата. А Глеб, сохраняя в чистоте свою веру, настолько по-доброму отнёсся к непривычным ему татарам, что вывез из Орды и обратил в православие девицу, ставшую матерью славных русских князей.

Даниил выражал западное отношение к «инородцам», по формуле: «всяк не эллин – варвар», всякий «не наш» – не человек. Глеб – русское, вполне знакомое нам и человечное.

 

Улыбаясь и поднося дары ханам, Александр Невский не забывал, что Орда остаётся страшной и необоримой силой. Катастрофа случилась внезапно: в том же 1257 г., едва князья вернулись на Русь, хан Улагчи умер. Поговаривали, что он был убит братом и ближайшим помощником Батыя, честолюбивым ханом Берке – тем самым, что ходил с 30-тысячным войском на Каракорум, сажать на Великоханский стол хана Менгу. Это было ещё не страшно, но Боракчин-хатун не нашла поддержки к знати улуса Джучи, чтобы посадить на престол другого своего внука; не помогло ей и обращение за помощью к энергичному хану соседнего улуса Хулагу. Она бежала к нему в Иран, но по дороге была схвачена и казнена[cxciii]. Война Хулагу, чтившего закон, запрещавший убивать женщин, против улуса Джучи была неизбежна.

Власть в улусе Джучи взял честолюбивый хан Берке. Немолодой, страдающий ломотой в ногах хан был сторонником, как бы сейчас сказали, «закона и порядка». Арабский летописец ал-Муфаддаль, описавший посольство союзных Берке египетских мамлюков в Орду, так охарактеризовал внешность нового хана:

«Жидкая борода; большое лицо жёлтого цвета; волосы зачёсаны за оба уха; в ухе золотое кольцо с ценным камнем. На нём шёлковый халат; на голове колпак и золотой пояс с дорогими камнями на зелёной булгарской коже; на обеих ногах башмаки из красной шагреневой кожи. Он не был опоясан мечом, но на кушаке его чёрные рога витые, усыпанные золотом»[cxciv].

Этот словесный портрет был сделан в 1263 г., через 5 лет после описываемых здесь событий. Похоже, в 1257 г. борода Берке была ещё не слишком жидка. Новый хан, по свидетельству историка-чин­ги­за­да Абулгази, немедля «утвердил за всеми старшими и младшими братьями те уделы, которые были даны им Бату»[cxcv]. Но по отношению к вассалам Орды он твёрдо вознамерился следовать курсу Великого хана Менгу на формирование регулярной империи по китайскому образцу. Первым делом, как отметил историк М. Г. Сафаргалиев, у волжских булгар и мордвы были ликвидированы местные власти: их заменили чиновниками Монгольской империи.

Как именно это происходило, мы, к сожалению, лучше знаем на примере Северо-Восточной Руси. Китайская хроника Юань-ши сообщает, что в 1257 г. Великий хан Менгу «Китата, сына ханского зятя Ринциня, назначил в должность даругация в Россию»[cxcvi]. Даругаций ведал переписью населения и реорганизацией его социальной структуры по новому, имперскому образцу. Перепись на Руси называли «числом», а проводивших её чиновников – «численниками».

Распоряжения Великого хана, полностью одобренные ханом Берке, выполнялись молниеносно. «Той же зимы, – завершает Лаврентьевская летопись рассказ о событиях 1257 г., – приехали численники, пересчитали всю землю Суздальскую, и Рязанскую, и Муромскую, и ставили десятников, и сотников, и тысячников, и темников, и ушли в Орду. Только не считали игуменов, попов, крилошан, кто зрит на святую Богородицу, и владыку»[cxcvii].

 

Иго и Церковь

Русская летопись случайно уже при первом упоминании о численниках подчёркивает, что татарские налоги и повинности не касались Русской Православной церкви. Политикой завоевателей, опирающейся на их культуру и представления о мироустройстве, была не только веротерпимость, но и глубокое почтение к священству, к какой бы религии то не относилось. Священнослужителей татары считали людьми неприкосновенными, а религиозные организации и их служители повсеместно освобождались от даней и поборов. На Руси, например, свободными от обложения и повинностей были не только архиереи, монахи и священники, но и все церковные служители, включая певчих и сторожей, а также люди, населявшие дворы при храмах.

Ханские ярлыки – жалованные грамоты русским митрополитам – юридически закрепляли эту практику. Помимо освобождения Церкви и её людей от налогов и повинностей, ярлыки объявляли неприкосновенными все церковные имущества. Отныне ни один князь не мог их по своей воле отнять! А за оскорбление православной веры полагалась смертная казнь.

Как справедливо и афористично выразился историк В. Т. Пашуто: «Отныне церковные иерархи были в ризе, как в броне»[cxcviii]. Однако не мешает учесть, что и князья, до того нередко изгоняемые со своих «столов» соперниками или местным населением, выкупив ханский ярлык, получали княжество в вотчину – т. е. в наследственное владение, которое никто, без соизволения хана, не мог у них отобрать.

 

«Число» означало подворную перепись в городах (на Руси после освобождения от татарского Ига подворное обложение было введено только в XVII в. царём Фёдором Алексеевичем – старшим братом Петра I[cxcix]) и оценку обрабатываемых земель в деревне. Там единицей обложения был не «двор», а «соха», – участок земли, обрабатываемый одной сохой или плугом. В городах подворный налог должен был распределяться пропорционально, в зависимости от богатства хозяев (что сразу давало основу для …), а с «сохи» брали полгривны серебра в год – огромная сумма для крестьян!

Помимо прямого обложения: «выхода» или «царёвой дани», чиновники Монгольской империи вводили ещё 13 видов «тягостей». Прежде всего, они претендовали на торговые сборы («мыт», «тамга» – отсюда пошло слово «таможня»). Вводили, как на всём пространстве империи, извозную повинность: «ям» (обязанность держать для чиновников сменных лошадей) «подводную» (возить государственные грузы на своих телегах и санях). Население обязывалось содержать ханских чиновников («корм»), давать им «дары» и «почестья» на имя хана и его родичей, производить экстраординарные сборы и давать людей, в том числе рекрутов, по «запросам», и т. п.

Численниками и баскаками, собиравшими, опираясь на «тысячную» организацию местного населения, поборы и дани и кормившимися от этой работы, были мусульманские купцы – «бесермены», откупавшие это право у Великого хана. Да и сам хан Берке, по размышлении, счёл выгодным принять ислам ещё до того, как возглавил улус Джучи[cc]. То есть он был полностью в курсе системы, которую вводил по приказу из Каракорума. Иначе и не могло быть: в землях вассалов улуса Джучи чиновники Менге могли чувствовать себя свободно только и исключительно под защитой Орды и подвластных ей князей.

 

Чи­с­лен­ни­ки и ба­с­ка­ки

Прямым сюзереном, ца­рем, для кня­зей и цер­к­ви был хан в Са­рае. Дру­гое де­ло – ве­ли­кий хан в Ка­ра­ко­ру­ме, стре­мив­ший­ся вос­пре­пят­ст­во­вать рас­па­ду им­пе­рии на уде­лы, вла­ды­ки ко­то­рых под­чи­ня­лись лишь ха­нам сво­его улу­са, вро­де Зо­ло­той Ор­ды. Ве­ли­кий хан Мен­гу при­сту­пил к со­з­да­нию но­вой стру­к­ту­ры вла­сти в им­пе­рии с раз­ма­хом Чин­гис­ха­на. В 1252 г. по­го­лов­ная пе­ре­пись на­се­ле­ния бы­ла про­ве­де­на в Ки­тае, на сле­ду­ю­щий год – в Ира­не, в 1257 г. " ис­чи­с­ле­ние на­ро­да" до­ка­ти­лось до Ру­си.

Учет жи­те­лей по­ко­рен­ных зе­мель про­во­дил­ся и рань­ше: в пер­вые го­ды по­с­ле Ба­ты­е­ва по­гро­ма вла­сти Зо­ло­той Ор­ды не мень­ше ве­ли­ких ха­нов хо­те­ли знать, ка­кой до­ход им при­чи­та­ет­ся, по­ка не по­ня­ли, что в сбо­ре да­ни удоб­нее по­ло­жить­ся на кня­зей, по­лу­чив­ших свои яр­лы­ки в Са­рае. Но уже в 1246 г., ко­г­да пе­ре­пись на Ру­си вел один чи­нов­ник от Ба­тыя и ве­ли­ко­го ха­на Гу­ю­ка, в Ка­ра­ко­ру­ме был от­ра­в­лен са­рай­ский ста­в­лен­ник ве­ли­кий князь Яро­с­лав. Борь­ба за то, кто бу­дет ста­вить на Ру­си ве­ли­ких кня­зей, шла не­сколь­ко лет и на пер­вых по­рах с пе­ре­ве­сом Ка­ра­ко­ру­ма. Од­на­ко не сле­до­ва­ло га­дать, ко­му бу­дут бо­лее усерд­но слу­жить кня­зья: яр­лык да­ле­ко­го Ка­ра­ко­ру­ма для них ма­ло зна­чил без яр­лы­ка бли­з­ко­го и мо­гу­че­го Са­рая.

Ве­ли­кий хан Мен­гу по­ни­мал, что про­изой­дет, ес­ли да­ни с по­ко­рен­ных зе­мель пой­дут че­рез ру­ки улу­с­ных ха­нов. Те ста­нут по­л­но­вла­ст­ны­ми вла­ды­ка­ми и пре­вра­тят Ка­ра­ко­рум в чи­с­то сим­во­ли­че­с­кий центр, ос­но­вы­ва­ясь на все­об­щем пра­ви­ле: вас­сал мо­е­го вас­са­ла – не мой вас­сал. По­э­то­му чи­с­лен­ни­ки ве­ли­ко­го ха­на, пе­ре­пи­сы­вая на­се­ле­ние им­пе­рии, раз­би­вая его на де­сят­ки, сот­ни, ты­ся­чи и ту­ме­ны, го­то­ви­ли поч­ву для вве­де­ния еди­ной ме­ст­ной ад­ми­ни­ст­ра­ции: ба­с­ка­ков. Те дол­ж­ны бы­ли со­би­рать дань и фор­ми­ро­вать во­ен­ные от­ря­ды, что­бы, в ко­не­ч­ном сче­те, об­ра­зо­вать но­вую ие­рар­хию сре­ди под­дан­ных им­пе­рии, на­чи­ная с де­сят­ских и сот­ни­ков в ка­ж­дом се­ле до ве­ли­ко­го ба­с­ка­ка, на­при­мер, при ве­ли­ких кня­зьях.

Опо­ра на лю­дей, же­ла­ю­щих воз­вы­сить­ся над сво­им на­ро­дом пу­тем от­кры­то­го пе­ре­хо­да в дру­гой ла­герь, – один из крае­у­го­ль­ных кам­ней ди­к­та­ту­ры. При­ми ис­лам – и ста­нешь по­мы­кать од­но­сель­ча­на­ми, а при дол­ж­ном усер­дии – бо­я­ра­ми и да­же князь­я­ми! Ба­с­ка­че­ст­во рас­про­стра­ня­лось по Ру­си, как ра­ко­вая опу­холь. Ве­ли­кий хан Мен­гу по­ни­мал, что все они бу­дут во­ро­вать и гра­бить, но не во­л­но­вал­ся за свою каз­ну. В ка­ж­дом улу­се ве­ли­кий ба­с­как был не толь­ко чи­нов­ни­ком Ка­ра­ко­ру­ма, стро­го сле­див­шим за ме­ст­ны­ми вла­стя­ми, но и от­куп­щи­ком. Он от­ку­пал пра­во сбо­ра да­ни за оп­ре­де­лен­ную сум­му, пе­ри­о­ди­че­с­ки вно­си­мую в каз­ну. Бла­го­да­ря ба­с­ка­че­ст­ву ха­ны улу­сов и особенно местные вла­сти, вро­де рус­ских кня­зей, ста­но­ви­лись де­ко­ра­тив­ны­ми фи­гу­ра­ми.

План кар­ди­наль­но­го ук­ре­п­ле­ния Мон­голь­с­кой им­пе­рии не удал­ся, на­ткнув­шись на все­об­щее со­про­ти­в­ле­ние. На Ру­си его воз­гла­ви­ли го­ро­да.

 

Весной или летом 1257 г. в Орду вызвали Александра Невского, его братьев Андрея и Ярослава (опять княжившего в Твери), а также Бориса Ростовского, брат которого Глеб уже вновь гостил у татарской родни своей жены. С ними к хану Берке (летописец, запутавшись в ханах, всё ещё пишет об Улагчи) вызвали и «всех воевод». При малейшем сопротивлении «числу» Северо-Восточная Русь могла мигом потерять всю княжескую и военную верхушку. На этот раз летописец не упоминает, как обычно делал, что князья были приняты «с честью»: «и отпущены были в свою вотчину», – вот всё, что он с облегчением смог об итогах поездки записать[cci]. Князья действительно спаслись чудом.

Ле­том 1257 г., когда Александр со всеми князьями и воеводами был в Орде, Ве­ли­кий Нов­го­род был ох­ва­чен тре­во­гой и смя­те­ни­ем, – рассказывает новгородский летописец. Из Вла­ди­ми­ро-Су­з­даль­ской Ру­си шли слу­хи о зло­де­я­ни­ях чи­с­лен­ни­ков, не­от­вра­ти­мо про­дви­гав­ших­ся к гра­ни­це. Нов­го­род­цы вос­ста­ли и уби­ли по­сад­ни­ка Ми­хал­ку, ко­то­рый уго­ва­ри­вал их по­ко­рить­ся мон­го­ло-та­та­рам.

То­г­да ве­ли­кий князь Але­к­сандр Яро­с­ла­вич Нев­ский сам при­был в го­род с ор­дын­ски­ми по­сла­ми: тре­бо­вать, что­бы зе­м­ля при­ня­ла чи­с­лен­ни­ков и пла­ти­ла дань. Кня­жив­ший в Нов­го­ро­де сын Але­к­сан­д­ра Ва­си­лий ус­ты­дил­ся по­ве­де­ния от­ца и бе­жал во Псков. Нев­ский по­ве­лел схва­тить его, а новгородцам, наи­бо­лее рья­но сто­яв­шим про­тив та­тар, – «Александру и дружине его», – от­ре­зать но­сы и вы­рвать гла­за, «кто Василия на зло повёл». Нов­го­род­цев это не ус­т­ра­ши­ло. Князь уе­хал ни с чем. А зимой новгородцы убили его старого боевого товарища Мишу, – героя Невской битвы[ccii].

Пока русские убивали русских, воинов не хватало, чтобы защитить границы Руси. Летом 1258 г. литовцы и воинами из Полоцка, куда пригласили княжить литовского воеводу Товтивила, вассала великого князя Миндовга, ворвались на подчинявшуюся Александру Невскому Смоленщину и «взяли на щит» город Войщину. Он лежал южнее Смоленска, т. е. враги прошли войной через всю землю. Этого было мало: осенью литовцы атаковали Торжок. Поставленный там Александром гарнизон частью погиб, частью попал в плен, «а иные едва убежали; и много зла было Торжку». Новгородский летописец нашёл в том году лишь одно утешение: «той же зимы татары взяли всю землю литовскую, а самих перебили»[cciii].

 

Война двух «королей» 1258–1259 гг.

Крещёный в католицизм и коронованный папским легатом великий князь Миндовг далеко рассылал отряды по всей Руси, захватывая один за другим её города. Но и этот храбрый воин не смог защитить родную землю, когда на него двинулось войско опытного татарского воеводы Бурундая вместе с ближайшими союзниками Миндовга – галицко-волынскими князьями. Лаконичный Бурундай прислал Даниилу Романовичу Галицкому – второму в Восточной Европе свежеиспечённому папой «королю», всего несколько слов: «Если ты мирен мне, пойди со мной». Даниил повиновался. И русские войска, под командой брата Даниила Василька и присмотром Бурундая, зверствовали в Литовской земле не хуже татар.

Обещанной римским папой помощи, естественно, не было – она, впрочем, папой всерьёз и не планировалась. Затем Бурундай с Васильком пошёл разорять Польшу – ещё одну «союзницу» Галицкого «короля». Поход был удачен для грабителей. На обратном пути Бурундай взглянул на только что отстроенные Даниилом и Васильком Галицким укрепления Данилова, Львова, Кременца, Стожка, Житана, Луцка и Владимира Волынского. Они ему не понравились, и он велел их снести.

«Король» Даниил руками своего брата Василька выполнил и это. Но не заслужил уважения татар и тем паче сограждан: защитники города Холм просто послали подальше Василька, который именем Даниила (уже бежавшего в Венгрию) потребовал сдать крепость татарам. Как ещё они могли относиться к тому, кто предал свою Церковь, своих товарищей, а под конец – и свою родину? Зато храбрость защитников Холма Бурундай одобрил – и оставил их в покое. Это был единственный город, куда Даниил смог вернуться, чтобы умереть на родной земле в 1264 г.

Великий князь Миндовг извлёк свой урок из этой войны. Отвергнув и католичество, и корону, он собирал во всей Литве оставшихся в живых воинов, чтобы мстить предателям-католикам. На новую войну с Ордой не мог решиться даже он…

 

Той же осенью 1258 г. в Ростове был праздник: князья Борис и Глеб вернулись из Орды, Глеб – с молодой княгиней, «и кланялись святой Богородице, и епископу Кириллу, и матери своей великой княгине (Марии. – А. Б. ). И была в Ростове радость великая о Глебове приезде». А во Владимир к зиме нагрянули численники. Они потребовали, чтобы князья сопроводили их, наконец, в Великий Новгород.

Положение Александра Невского было ужасным. Отказ чиновникам Великого хана означал нашествие, а как было заставить свободолюбивых новгородцев, не испытавших на себе, что такое татарский погром, платить дани, в которых они русским князьям и самому Невскому упорно отказывали?! Князю оставалась лишь хитрость.

Зимой 1259 г., рассказывает новгородский летописец, «приехал Михаил Пинещинич (новгородский посол к Александру. – А. Б. ) из Низу (т. е. Владимиро-Суздальской земли. – А. Б. ) с лживым посольством, сказал так: «Если не имётесь по число (т. е. не поддадитесь на перепись. – А. Б. ), то уже (собраны) полки на Низовской земле».

Биться против рати Александра новгородцы не решились. После долгих прений на вече «яшася новгородцы по число». Александр смог мирно доставить в город численников. Он пришёл не один – взял с собой брата Андрея и князя Бориса Ростовского. Но даже присутствие трёх популярных в народе князей не обеспечивало безопасности численников. Присланный самим Менгу-ханом чиновник императорского двора Бецик-Берке и его помощник Касачик «с жёнами своими» и бесчисленными сотрудниками налогового ведомства заполонили княжескую резиденцию на Городище. И, как только приступили к работе, в городе и по всей Новгородской земле вспыхнул «мятеж велик».

Од­но де­ло было – слы­шать, а дру­гое – ви­деть бес­чин­ст­ва та­тар, при­быв­ших в со­про­во­ж­де­нии ве­ли­ко­го и удель­ных кня­зей и сну­ю­щих по род­ным зе­м­лям. Переписчиков тайно убивали на улицах и открыто – в сёлах. Как ни уго­ва­ри­ва­ли на­род бо­я­ре, уло­вив­шие, что чи­с­лен­ни­ки ус­та­на­в­ли­ва­ют дань оди­на­ко­вую для бо­га­тых и бед­ных, «мень­шие лю­ди» со­бра­лись «уме­реть че­ст­но за св. Софию».

Чи­с­лен­ни­ки, при­е­хав­шие с семь­я­ми, что­бы про­ч­но осесть на но­вом ме­с­те, за­во­л­но­ва­лись. «Дай нам сторожей, чтобы не перебили нас! »– сказали они Александру. И так жить чиновникам при­хо­ди­лось под ох­ра­ной кня­же­с­кой дру­жи­ны. Но теперь великий князь, опасаясь прямого столкновения с новгородцами, поставил на ночную стражу детей знатнейших бояр во главе с сыном посадника. «И сказали татары, – гласит новгородская летопись, – Дайте нам число, или бежим прочь! И чернь новгородская не хотела дать числа».

Город разделился надвое. Богатые бояре, уже увидевшие возможность при обложении сделать «себе легко, а меньшим зло», собирали своих вооруженных сторонников на Софийской стороне. «Чёрные люди» с оружием в руках съезжались отовсюду на сторону Торговую. Обе стороны готовились форсировать Волхов и дать бой прямо в городе.

Гражданскую бойню предотвратил великий князь Але­к­сандр. Взяв с собой дружину и численников, он сде­лал вид, что окончательно по­ки­да­ет зе­м­лю, под­ле­жа­щую ра­зо­ре­нию. Нов­го­род­цы оду­ма­лись и пу­с­ти­ли чи­с­лен­ни­ков в го­род. Те бы­ли до­с­та­то­ч­но на­пу­га­ны, что­бы ти­хонь­ко по­ез­дить по ули­цам, пе­ре­счи­тать дво­ры и уб­рать­ся во­сво­я­си, да­же и не ду­мая на­са­ж­дать си­с­те­му ба­с­ка­че­ст­ва. Да и кто ос­ме­лил­ся бы тут пой­ти в ба­с­ка­ки?

«И стали окаянные (численники. – А. Б. ) ездить по улицам, записывая дома христианские… и уехали окаянные, взяв число, а князь Александр поехал после, посадив сына своего Дмитрия на столе», – заключает новгородский летописец[cciv]. Князья Андрей и Борис вернулись с татарскими чиновниками во Владимир, «Александра же удержали новгородцы и чтили его много, – добавляет Лаврентьевская летопись. – Александр же, дав им ряд (договор. – А. Б. ), поехал с честью в свою отчину»[ccv].

Великий князь был весьма доволен итогом переписи в Великом Новгороде. Не дать татарам «числа» он не мог, но допустить переход страны под управление баскаков было бы для всех князей самоубийством. Александра Ярославича, разумеется, удивляло, почему этого не понимает хан Берке: ведь единая имперская администрация со временем попросту упразднила бы и власть улусных ханов!

Открыто сопротивляться установлению системы баскаков великий князь не мог; но, коли уж татарские чиновники сами её в Новгороде не ввели… Словом, «мятеж велик» и самоуправные действия «черни» можно было только похвалить. Ни одной казни, ни одной расправы по этому случаю в Новгороде не было, а почести, возданные князю новгородцами после отъезда численников, вообще наводят на размышления…

Решение проблемы упиралось в хана Берке, не понимающего, что пилит сук, на котором сидит. Но здесь великий князь мог только молиться. Что он и делал, если верить Лаврентьевской летописи, весь 1260 г. (в тексте – 1259-й, но это известная ошибка летописца): «Приехал из Новгорода Александр к святой Богородице в Ростов, в среду Страстной недели, и кланялся святой Богородице, и целовал крест честной, и кланялся епископу Кириллу: «Отец святой, твоей молитвой я и туда в Новгород ехал здоровым, и сюда приехал твоей молитвою здоров! » Блаженный же епископ Кирилл, (князья) Борис и Глеб и мать их Мария княгиня чтили Александра с великой любовью. И поехал «великий князь) во Владимир»[ccvi].

Новгородский летописец с облегчением записал: «В 1260 г. была тишина весь год». И в Западной Руси «была тишина по всей земле»[ccvii]. Плохо было только крестоносцам Тевтонского ордена. Те, как было и на Руси, преувеличили разгром татарами военных сил Литвы и бросили свои войска в область Жемайтию, намереваясь пробить вдоль моря «коридор» и соединить, наконец, Прусские и Ливонские владения Ордена. Для сей благословлённой римским папой цели Ливонский магист Бугрард фон Горнгузен и маршал Тевтонского ордена Генрих Ботель призвали, помимо орденских войск, отряд шведов и датчан из Ревеля во главе с герцогом Карлом и немало крестоносцев из разных стран Западной Европы. Взяли они с собой и отряды покорённых пруссов, эстов и куршей.

Это трёхтысячное войско выступило в поход, но скоро вынуждено было повернуть назад: литовская кавалерия численностью до 4 тыс. всадников атаковало земли самих крестоносцев. Спеша спасти свои владения, рыцари столкнулись с противником у оз. Дурбе – и были разбиты наголову. Интересно, что в их окружении и уничтожении сыграли роль эсты и курши, атаковавшие своих «господ» с тыла. Согласно уже многократно цитированной «Рифмованной хронике», в сече были убиты магистр, маршал, и 150 рыцарей Ордена:

«Как мученик, магистр погиб

И полтораста братьев с ним.

И многим пилигримам, им

Выпала все та же доля –

Смерть приняли по Божьей воле…

Повсюду разнеслось известье,

Что маршал также в битве пал.

Всегда он храбро воевал…».

Погиб также герцог Карл, а 15 рыцарей попали в плен. Остатки крестоносного воинства бросили коней и искали спасения в лесах:

«Те, кто искал себе спасенья,

От смерти страшной избавленья,

В лесу густом тогда укрылись,

Неслышно красться научились,

Сквозь чащу пробираясь скрытно.

Так было войско все разбито».

Ливонский стихотворец подчеркнул, что оставшиеся в живых крестоносцы пробирались домой пешими:

«Остатки тех, что в сече бились,

В обратный путь тогда пустились,

И от зари и до зари

В лесах брели, как дикари.

Они без остановки шли,

Пока до дома не дошли».

Римский папа спешно призывал на помощь Ордену рыцарей Германии, «едва сдерживая слёзы и с трудом поверив, что такое большое число рыцарей Ордена нашло смерть от рук неверных». В то же время великий князь Миндовг, убедившись на своём опыте в неверности и коварстве «благородных» рыцарей, вступил в мирные переговоры с великим князем Александром. По заключённому в 1262 г. занявший Полоцк литовский князь перешёл «под руку» Александра. Перестал Миндовг претендовать и на Витебск, а Александр выдал за отважного витебского князя Константина свою дочь[ccviii].

Целью договора с Литвой было объединение сил для удара по настырным крестоносцам. Они за два года успели подкопить сил: на призыв папы помочи Ливонии откликнулось немало рыцарей. Но успешно сражаться против лучших конников Восточной Европы, не считая татар, рыцари всё равно не могли.

«А сына своего Дмитрия, – сообщает Житие Александра, – (великий князь) послал в Западные страны, и все полки свои послал с ним, и близких своих домочадцев, сказав им: «Служите сыну моему, как самому мне, всей жизнью своей». И пошел князь Дмитрий в силе великой, и завоевал землю Немецкую, и взял город Юрьев, и возвратился в Новгород со множеством пленных и с большою добычею».

Осенью 1262 г., после заключения договора с Миндовгом, уточняет новгородская летопись, «пошли новгородцы с князем Дмитрием Александровичем великим полком под Юрьев; были тогда и Константин князь, зять Александров, и Ярослав, брат Александров, со своими мужами, и Полоцкий князь Товтивил, с ним полочане и литовцев 500; а новгородского полку – без числа, только Бог весть.

И был твёрд город Юрьев, в 3 стены, и множество людей в нём всяких, и они устроили себе оборону на стенах града крепкую. Но честного креста сила и святой Софии всегда низлагает неправду имеющих! Так и этого города бесполезна твёрдость была, но помощью Божией одним приступом взят был. И людей многих города того убили, а других взяли живьём, и иные в огне сгорели, и жёны их, и дети. И взяли (русские. – А. Б. ) товаров бесчисленно и пленных.

А (у дружинников. – А. Б. ) мужа доброго застрелили с города и Петра убили Мясниковича. И пришёл князь Дмитрий в Новгород со всеми новгородцами (т. е. без потерь, – А. Б. ) со многим товаром»[ccix].

 Союзники-литовцы выступили ещё раньше, и успешно совершили поход под Венден. Крепко побитый Орден надолго затих, зализывая раны.

В том же 1262 г. была одержана и более важная победа. На ра­зо­рен­ных та­та­ра­ми зе­м­лях – во Вла­ди­ми­ре, Су­з­да­ле, Ро­с­то­ве, Пе­ре­яс­ла­в­ле, Яро­с­ла­в­ле, Ус­тю­ге и дру­гих го­ро­дах – ве­че­вые ко­ло­ко­ла воз­ве­с­ти­ли о кон­чи­не ба­с­ка­ков.

«В 1262 г., – торжественно сообщает Лаврентьевская летопись, – избавил Бог от лютого томления басурманского людей Ростовской земли, вложил ярость в сердца христианам, не терпя насилия поганых. Собрали веча и выгнали (баскаков) из городов, из Ростова, из Суздаля, из Переяславля! Ибо откупали те окаянные басурмане дани, и от того великую пагубу людям творили: добывая резы и ногаты (мелкие деньги. – А. Б. ), души христианские врозь вели. Видел же человеколюбец Бог, послушал моления (своей) Матери, избавил людей своих от великой беды»[ccx]. Судя по летописным рассказам, служивших в баскаках, особенно пе­ре­ме­нив­ших ве­ру соплеменников восставшие граждане уби­ва­ли с ос­тер­ве­не­ни­ем, но при­род­ных та­тар, от­ка­зав­ших­ся от сво­его «ба­сур­ман­с­т­ва», ща­ди­ли.

В Ве­ли­ком Ус­тю­ге ба­с­как Бу­га взял в на­ло­ж­ни­цы ме­ст­ную де­вуш­ку Ма­рию. Она по­лю­би­ла та­та­ри­на, ук­ры­ла от опа­с­но­сти и уго­во­ри­ла при­нять хри­сти­ан­с­т­во. На­род, поначалу мечтавший казнить баскака, от­ка­зал­ся от ме­с­ти и пред­по­чел по­гу­лять на свадь­бе Ма­рии с но­во­кре­ще­ным Ио­ан­ном, ко­то­рый со вре­ме­нем за­слу­жил все­об­щее ува­же­ние. Ба­с­ка­че­ст­во не смог­ло при­вить­ся на Ру­си, хо­тя ве­ли­кие ха­ны не ос­та­в­ля­ли сво­их по­пы­ток до кон­ца сто­ле­тия. Сбор да­ни и власть ос­та­лись в ру­ках кня­зей. Со­хра­не­ние рос­сий­ской го­су­дар­ст­вен­но­сти бы­­ло в не­ма­лой ме­ре за­слу­гой Але­к­сан­д­ра Нев­ско­го: ди­п­ло­ма­та и во­и­на.

Историки давно предположили, что одновременный бунт в во всех крупных городах Владимиро-Суздальской Руси, даже в далёком Устюге, не мог возникнуть без ведома, а то и организационного участия великого князя Александра. Именно он знал, что Великий хан Менгу умер в 1259 г. во время осады жалкого китайского городка, и в империи немедля разгорелись усобицы. Уже на следующий год законопослушный хан Берке отобрал свои тумены, посланные по приказу Менге на помощь ненавистному Хулагу. А тот, успев уже разгромить Арабский халифат и взять Багдад, в 1260 г. перебил в своей ставке сторонников Берке. Летом 1262 г., когда в русских городах звучал набат и летели головы баскаков, войска двоюродных братьев-ханов уже насмерть рубились в Закавказье.

Теперь хану Берке было не до политики Каракорума и не до единой системы администрации и налогообложения по всей империи. Он нуждался в средствах для вознаграждения своих бойцов и в воинах, которыми мог пополнить свои ряды. Видимо, заранее собрав богатые дары, Александр Ярославич поехал в Орду.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: