 |
Четвертая функция 7 страница
|
|
|
|
Формально, 1-я Воля - сторонница равенства. Но равенства своеобразного, где все уравнены не в правах, а в бесправии перед ней. Интересно в этой связи наблюдать “эгалитаризм” 1-й Воли на примере императора Павла I. С одной стороны, Павел постоянно ругал русских аристократов “якобинцами”, потому что те претендовали на, пусть условное, но все-таки равенство с ним (царь - первый среди равных). А с другой стороны, аристократия крыла Павла “уравнителем и санкюлотом”, так как он не различал среди подданых чинов и званий, с одинаковым азартом подвергая порке всякого, кто подвернется под руку. Однажды, когда Павлу попытались выразить соболезнование по поводу смерти канцлера Безбородько, он очень “эгалитарно” ответил: “У меня все безбородьки”. Это - равенство “по-царски”. Поэтому неудивительно. что русская аристократия скоро устала от такого “равноправия” и отправила царя-”санкюлота” в мир иной. Жизнь богаче двухступенчатой модели мира, богаче “царского” представления о равенстве, и насилие над обществом в духе элементарного противопоставления верха низу часто жестоко мстит “царю”.
* * *
Предчувствие своей принадлежности к высшему миру не только подчиняет себе всю личность 1-й Воли без остатка, но буквально корежит, насилует ее. Жизнь “царя” изначала трагична, потому что ощущая себя цыпленком-”альфой”, он заставляет себя вести в соответствии со своими ПРЕДСТАВЛЕНИЯМИ о поведении “альфы”, иногда вопреки собственным, внутренним склонностям и потребностям. Беда заключается в том, что 1-я Воля дозволяет расположенным ниже функциям реализовываться только в “царственных”, иерархически приподнятых формах, тогда как, скажем, Вторая функция от природы последовательная демократка и по своей склонности к процессу и богатству выражения совершенно чужда каким-либо аристократическим потугам.
|
|
|
Чтобы стало понятней, приведу в пример Наполеона. При 1-й Воле он имел 2-ю Физику. А 2-я Физика, как уже говорилось, прекрасная любовница, она привносит в секс процессионность, силу, гибкость, многогранность, естественность, заботливость. И вероятно, Наполеон с его 2-й Физикой, предаваясь любовным утехам с графиней Валевской, был именно таким. Но не всегда он был таким, и не со всеми. Став императором, Наполеон завел себе за правило насиловать жен своих министров, причем, проделывал это с государственной думой на челе, небрежно и не отстегивая шпаги. Бог ведает, из каких тайников своей корсиканской памяти выкопал он воспоминание о праве первой ночи, да это и несущественно, существенно то, что проделывая все необходимые в таких случаях манипуляции, даже не отстегивая шпаги, он насиловал не только жен своих министров, он прежде всего насиловал собственную сексуально сильную и богатую природу. Зачем же? Насилия над 2-й Физикой от Наполеона требовала его же “царственная” 1-я Воля. То, что такое самоистязание необходимо совершать при посредстве жен министров и при шпаге - лишь индивидуальное убогое представление о формах, в которых должен свершать свой секс государственный муж высшего призвания.
Даже суперпроцессионную Третью функцию 1-я Воля заставляет кривляться и двурушничать, ставя ее действие в зависимость от общественного мнения. Про Льва Толстого, имевшего 3-ю Физику, т. е. Физику до болезненности заботливую и жалостливую, собственная жена с горечью писала: “Если бы кто знал, как мало в нем нежной истинной доброты и как много деланной по принципу, а не по сердцу, в биографии будут писать, что он за дворника воду возил, и никто никогда не узнает, что он за жену, чтоб хоть когда-нибудь дать ей отдых, ребенку своему воды не дал напиться и 5-ти минут в 32 года не посидел с больным”.
|
|
|
Примеры Наполеона и Толстого, на первый взгляд, свидетельствуют, что в связи с явлением 1-й Воли, все сказанное требует пересмотра. Результативная 1-я Воля, кажется, отменяет процессионность Второй и Третьей функций, и вся личность “царя” по образу Первой функции делается результативной. Однако это видимость: “царь” на самом деле не отменяет, а загоняет внутрь свою процессионность.
Обратимся за подтверждением этого тезиса к личности Ахматовой. У Ахматовой при 1-й Воле была 2-я Эмоция. А как сказано было прежде, 2-я Эмоция - прирожденный “акын”, поющий все, что видит вокруг. Сама Ахматова фактически признавалась в своем “акыническом” понимании задач поэзии, говоря, что поэзия складывается из простых фраз типа: “Не хотите ли чаю? ” Однако вопреки такой декларации, предполагающей обильное плодоношение, поэтическое наследие Ахматовой ни крупной формой, ни большим числом произведений не отличается. Секрет такой сдержанности открыла как-то сама Ахматова, разбирая стихи Симонова. Тогда она сказала: “ Мужественный боевой командир, вся грудь в орденах, плаксивым голосом считает женские измены: “Вот одна! А вот еще одна! ” Мужчина должен прятать это в своей груди, как в могиле. ” Обратим внимание: считая естественным поэтическое запечатление самых простых элементов быта, Ахматова находит непозволительным для мужчины рифмованное оплакивание женских измен, но не в рифме, думается, находя беду, а в публичности поэтического юродства.
Суть в том, что Ахматова была не просто “акыном” по 2-й Эмоции, но по 1-й Воле “царственным акыном”, для которого не все дозволено в поэзии, но лишь то, что не роняет достоинства, не колет самолюбия автора и вообще восходит к иерархической приподнятой системе тем и образов, ставящей поэта в исключительное положение над толпой. Принцип умолчания “царственного акынизма” точно изложен у Пушкина в “Борисе Годунове”, когда царь Борис, наставляя сына, говорит:
“Будь молчалив, не должен царский голос
На воздухе теряться по-пустому;
Как звон святой, он должен лишь вещать
Велику скорбь или великий праздник”.
|
|
|
Этот принцип был очень близок Ахматовой, недаром она сама в стихах называла слово “царственным”. И малый объем ее наследия, кажется, подтверждает предположение о сугубо элитарном подходе поэта к творчеству. А заодно, на первый взгляд, подтверждает и прежде высказанную мысль, что 1-я Воля своими аристократическими замашками отменяет процессионность и многогранность Второй функции (в данном случае 2-й Эмоции).
Все так, и все не так. Одна женщина, спавшая некоторое время в одной комнате с Ахматовой рассказывала, что “первые ночи она не могла заснуть, потому что Анна Андреевна во сне все время не то что-то бормотала, не то пела. Слов нельзя было различить - только ритм, совершенно определенный и настойчивый: “Казалось, она вся гудит, как улей””. Поразительное свидетельство, не правда ли? Изнасилованная ахматовской 1-й Волей в период бодрствования, 2-я Эмоция все равно прорывается в период беспамятства и проделывает положенную ей “акыническую” работу поэтического оформления всего пережитого за день, без деления на достойное и недостойное, низкое и высокое. Гудящая по ночам, как улей Ахматова - идеальный образ для воплощения мысли о неистребимости в человеке процессионного начала, как бы его ни попирала избыточная 1-я Воля.
Однако и временное расслабление во сне не в состоянии компенсировать “царю” муки дневного самоистязания и снять общий трагический фон жизни. Как точно было сказано другим поэтом:
“Покой и тишь во мне
Я волей круг свой сузил...
Но плачу я во сне,
Когда слабеет узел. ”
* * *
Еще один трагический мотив жизни “царя” заключен в его волюнтаристском лозунге “Если захотеть, то все получится! ” Трагизм тут заключен в самой нереалистичности лозунга, заведомом отказе от компромисса со средой, природой, миром, обществом, чужими волями и желаниями. “Если захотеть, то все получится! ” – кричит 1-я Воля, писая против ветра, но брызги летят вовсе не туда, куда хочет Воля, а туда, куда дует ветер. И с этим скорбным разладом между жизненным, совершенно органичным лозунгом и средой обитания “царь” ничего поделать не может.
|
|
|
* * *
Ничто так не живит 1-ю Волю как власть. Кальвин, с юности не вылезавший из тяжелейших болезней, без всякого кокетства писавший в письмах “моя жизнь подобна непрерывному умиранию! ” захватив власть в Женеве, жил, жил, жил, хороня близких и соратников. Железными обручами Воли сжав разваливающийся организм, Кальвин, вдохновленный той властью, какой имел над согражданами, нечеловеческим усилием жил и работал так, что даже богатая Кальвинистская церковь до сих пор не в состоянии издать полное собрание его сочинений, так оно огромно.
1-я Воля любит власть, любит чистой, лишенной посторонних примесей любовью. Власть для нее не средство достижения богатства или реализации давних задумок, а цель, ценная сама по себе. Один из биографов Черчилля писал, что “если бы в то время Черчилля и Ллойд Джорджа спросили, зачем они пошли в парламент, то, будь они искренни, они бы ответили: “Чтобы стать министрами. ” А зачем стать министрами? Оба с уверенностью могли бы сказать: “Для того чтобы стать премьер-министром. ” А зачем? Черчилль на этот вопрос ответил бы: “Для того, чтобы быть премьер-министром. ”
Жизненное кредо 1-й Воли идеально изложил один герой повести Тургенева “Первая любовь”. Привожу отрывок на данную тему полностью, настолько он выразителен и лапидарен, что добавить к нему практически нечего: “ “Сам бери, что можешь, а в руки не давайся; самому себе принадлежать – в этом вся штука жизни”, сказал он мне однажды. В другой раз я в качестве молодого демократа пустился в его присутствии рассуждать о свободе…
-“Свобода, ” – повторил он, -“а знаешь ли ты, что может человеку дать свобода? ”
-“Что? ”
-“Воля, собственная воля, и власть она даст, которая лучше свободы. Умей хотеть – и будешь свободным, и командовать будешь”.
Непоколебимая уверенность “царя” в своем праве на власть - сила и одновременно его ахиллесова пята. Дело в том, что судьба нередко при жизни лишает “царя” трона, и именно такого удара часто не выдерживает железная, но хрупкая 1-ая Воля. Один из современников того же Черчилля, посетив его, только что лишившегося министерского портфеля, писал: “До чего странные настроения бывали у него. Когда он на подъеме, у него полная самоуверенность, когда он внизу, он впадает в глубокую депрессию. ” По счастью, молодой организм тогдашнего Черчилля выдержал удар. Но бывало и иначе, когда утрата власти и смерть оказывались соединенными знаком равенства. Вопреки мощи 2-й Физики, как свечи, сгорели Твардовский и Наполеон, первый после увольнения с поста главного редактора “Нового мира”, второй - после окончательной потери империи.
1-я Воля слишком крепка, поэтому гибкостью не отличается и очень хрупка. Интересно, что проблема хрупкости 1-й Воли всерьез интересовала Софокла в период написания “Антигоны”, и вот к каким выводам он пришел: “… слишком непреклонный нрав
Скорей всего сдается. Самый крепкий,
Каленный на огне булат скорее
Бывает переломлен и разбит…
И самым мудрым людям не зазорно
Внимать другим и быть упорным в меру.
Ты знаешь: дерева при зимних ливнях,
Склоняясь долу, сохраняют ветви,
Упорные же вырваны с корнями.
|
|
|
