Глава четвертая МАРТ – МАЙ 1919 4 глава

О созданном Военно-революционном Совете разъяснение будет ниже, а теперь у нас создался вопрос: откуда взялся, кто создавал второй районный съезд; от кого было разрешение, и объявлен ли тот, кто созвал его, вне закона, а если нет, то почему? Второй районный съезд в с. Гуляй-Поле созван инициативной группой из пяти человек, избранных на первом съезде. Второй съезд состоялся 12-го февраля с. г., и к великому удивлению, созвавшие его, не были объявлены вне закона, так как в то время не было такого героя, который бы дерзнул на права народа, добытые собственной кровью. Теперь опять перед нами вопрос: откуда взялся и кто созвал первый районный съезд не объявлен ли тот вне закона, а если нет, то почему? Вы, “тов.” Дыбенко, как видимо, молоды в революционном движении на Украине и вас нам приходится знакомить с самым началом революционного движения на Украине. Ну, что же, мы познакомим, а вы, познакомившись, быть может, исправитесь немного.

Первый районный съезд был 23 января с. г. в первом повстанческом лагере в с. Б. Михайловка из представителей от волостей, близко находившихся к фронту. В то время советские войска были где-то далеко, далеко. В то время район был отрезан от всего мира: с одной стороны кадетами, а с другой — петлюровцами, и в это время лишь один повстанческий отряд во главе с батько Махно и Щусем, наносили удар за ударом кадетам и петлюровцам. В селах и деревнях организации и общественные учреждения были не однообразны по названию. В одном селе был Совет, в другом — Народная Управа, в третьем — Военно-революционный Штаб, в четвертом — Земская Управа и пр., но дух был у всех революционный, и для укрепления фронта, для установления чего-либо однообразного в районе и был созван съезд.

Его никто не созывал, он сам по себе съехался с согласия населения. На съезде возник вопрос о том, чтобы вырвать из армии Петлюры своих братьев, насильно мобилизованных, и для этого была избрана делегация из пяти человек, которым был дан наказ проехать через штаб батько Махно и др., где будет нужно, в армию украинской директории (имени Петлюры), дабы заявить своим братьям мобилизованным, что их обманули и что им следует оттуда уйти. Этой же делегации было поручено, по возвращении ее обратно, собрать более обширный съезд для организации всего очищенного от контрреволюционных банд района, для создания более могучего фронта. Делегаты, возвратившись, созвали второй районный съезд вне всяких партий, власти и закона, ибо вы, “тов.” Дыбенко, и подобные вам законники, в то время находились далеко-далеко, а герои, вожди повстанческого движения, к власти над народом, который собственными руками разорвал цепи рабства, не стремились, а потому и съезд не был объявлен контрреволюционным, а созвавшие его — вне закона.

Вернемся к районному Совету. С появлением Военно-революционного Совета Гуляй-Польского района в свет, в район прорывается советская власть. Но ведь с появлением Советской власти Районный Совет не имел права оставить дела невыполнеными, согласно вынесенной резолюции на старом съезде. Он должен был выполнить данный ему съездом наказ, ничуть не уклоняясь в сторону, ибо Военно-революционный Совет не есть приказывающий, а только исполнительный орган. И он продолжал работать по мере своих сил, и работа была только в революционном направлении. Постепенно советская власть стала оказывать препятствия в работе Военно-революционного Совета, а комиссары и проч. ставленники советской власти на Военно-революционный Совет стали смотреть, как на контрреволюционную организацию. И вот члены Совета решили созвать третий районный съезд на 10 апреля в с. Гуляй-Поле, для указания дальнейшего направления деятельности Совета, или, может быть, съезд найдет нужным ликвидировать его. И съезд собрался. На съезд съехались не контрреволюционеры, а те, кто первыми подняли знамя восстания на Украине, знамя социальной революции, для согласованности общей борьбы со всеми угнетателями. На съезд явились представители от 72 волостей разных уездов и губерний и от нескольких воинских частей и нашли, что Военно-революционный Совет Гуляй-Польского района необходим, и пополнили его Исполком, поручив ему провести в районе добровольную уравнительную мобилизацию. Съезд не мало удивлялся телеграмме “тов.” Дыбенко, объявлявшему съезд “контрреволюционным”, в то время, когда этот район первый поднял знамя восстания, и на телеграмму вынес горячий протест.

Вот перед вами картина, “тов.” Дыбенко, которая должна Вам открыть глаза. Опомнитесь! Подумайте! Имеете ли вы, один человек, право объявлять слишком миллион народа контрреволюционерами, который своими мозолистыми руками сбросил цепи рабства и теперь сам, по своему усмотрению строит свою жизнь?

Нет! Если вы истинный революционер, вы должны помогать ему в борьбе с угнетателями, в строительстве новой свободной жизни.

Могут ли существовать законы нескольких человек, заявивших себя революционерами, дающие право объявлять более революционный народ вне закона? (Исполком Совета олицетворяет собою всю массу народа).

Допустимо ли и благоразумно ли вводить законы насилия в стране того народа, который только что сбросил всех законников и всякие законы?

Существует ли такой закон, по которому революционер имел бы право применять самые суровые меры наказания к той революционной массе, за которую он борется, и за то, что народная масса без разрешения взяла то хорошее, — свободу и равенство, — что революционер обещал?

Может ли народная революционная масса молчать тогда, когда революционер отбирает у нее добытую ею свободу?

Следует ли по закону революции расстреливать делегата за то, что он стоит за проведение в жизнь данного ему наказа избравшей его революционной массы?

Чьи интересы должен революционер защищать: партии или того народа, который своею кровью двигает революцию?

Военно-революционный Совет Гуляй-Польского района стоит вне зависимости и влияния всяких партий, а только народа, избравшего его. А потому его обязанность проводить в жизнь то, что поручил ему избравший его народ и не препятствовать всем левым социалистическим дартиям проповедывать свои идеи. А потому, если большевистская идея среди трудящихся будет иметь успех, то Военно-революционный Совет, с точки зрения большевиков, организация явно контрреволюционная, заменится другой, “более”революционной большевистской организацией. А покамест не мешайте нам, не насилуйте нас.

Если вы, “тов.” Дыбенко и подобные вам, будете вести в дальнейшем такую политику, как раньше, и если думаете, что она хороша и добросовестна, то тогда уж продолжайте свои грязные делишки. Объявляйте вне закона всех инициаторов районных съездов и тех съездов, которые созывались тогда, когда вы и ваша партия сидели в Курске. Объявляйте контрреволюционерами всех, кто первые подняли знамя восстания, знамя социальной революции на Украине и везде пошли без вашего позволения, в точности не по вашей программе, а взяли левее. Объявите вне закона и всех тех, которые послали своих представителей на районные съезды, признанные вами контрреволюционными. Объявите вне закона и всех павших борцов, которые без вашего позволения приняли участие в повстанческом движении за освобождение всего трудового народа. Объявляйте все революционные съезды, собравшиеся без вашего разрешения, контрреволюционными и незаконными, но знайте, что правда силу побеждает и Совет не откажется, несмотря на угрозы, от выполнения возложенных на него обязанностей, ибо он на это не имеет никакого права и не имеет права узурпировать права народа.

Военно-революционный Совет Гуляй-Польского района: Председатель: Чернокнижный, тов. пред-ля Коган, Секретарь: Карабет. Члены: Коваль, Петренко, Доценко и др.»[313].

В отместку на этот ответ комдиву Дыбенко, власть имущие повели очередную волну недостойных действий.

Грозную опасность для Советской республики представлял первый объединенный поход Антанты. Поэтому 11 апреля 1919 г. был объявлен декрет Совнаркома о мобилизации в Красную Армию призывников 1886–1890 годов рождения.

Что касается действий Председателя РВСР Л. Троцкого, то он по-прежнему не предпринимал никаких серьезных военных контрмер против белых в Донбассе.

12 апреля в его статье «Борьба за Волгу»нет и слова, указывающего на опасность с юга. Ни в одной из речей, статей, ни в одном из приказов того периода не упоминается об опасности в Донбассе.

Деникин уже развивал успешное наступление по фронту, и 3-я бригада Заднепровской дивизии несмотря на военные трудности и неурядицы проявила стойкость, отбиваясь винтовками как палками, так как на винтовку вкруговую имелось по два-три патрона.

Правдиво рисует картину боя под Новониколаевкой политком 3-го резервного полка Ступаков в своем докладе в политотдел 2-й Укрармии. (Большая группа Харьковского направления).

«1919 г. апреля 5 дня я, Ступаков Михаил, был назначен политкомом 3-го резервного полка, который был расположен в г. Мелитополе, 6 апреля с. г, я прибыл в полк, и 6-го была получена телеграмма от командующего дивизией т. Дыбенко, чтобы полк выступил по направлению ст. Волновахи. Я в самом срочном порядке собрал весь полк и первым долгом объявил красноармейцам, что я ваш политком, и стал проводить митинг. Но когда я провел митинг, то пришел к тому заключению, что ни в коем случае такой полк нельзя посылать на позицию; и когда я объявил красноармейцам, что во что бы то ни стало должны выступить на позиции, все красноармейцы единогласно заявили, что мы не пойдем, потому что мы разуты и половина нас безоружна. И действительно, много было совершенно босых и плохо вооруженных. Тогда я, Ступаков, вызвал по прямому проводу начальника штаба т. Сергеева и обрисовал т. Сергееву настроение красноармейцев и их недостатки как в политическом отношении, так и в боевом, потому что командный состав был не на своем месте, и плюс к тому в полку не было ни одного коммуниста, и также политработника. В заключение всего этого я передал в штаб дивизии, что полк можно послать не раньше как через две недели. Весь этот разговор т. Сергеев передал т. Дыбенко, и после этого была получена следующая телеграмма: “Выступить в 24 часа по направлению на ст. Волноваха”. Тогда я принял все усилия, обезоружил 3-ю роту, которая больше всех агитировала и не хотела идти на фронт. 7-го полк был погружен в два эшелона и отправлен по месту назначения. По дороге догнал т. Дыбенко и выдал нам оружие. Оружие было разных образцов, как-то: берданки со свинцовыми пулями, австрийские, итальянские и проч. При полку было три-пулемета, которые были неисправны. В полку не было ни одного телефона и даже телефонной связи. 11 апреля в селе Слеповка были разбиты 2-й и 3-й батальоны, которые находились под командой т. Шапошникова, пом. командира. Я с командиром полка т. Киреевым был при 1-м батальоне, с которым мы направились в с. Слеповка, куда были направлены 2-й и 3-й батальоны, только другой дорогой, где их окружили и разбили. 12 апреля я с 1-м батальоном выступил в Николаевку в 5 час. утра в Новониколаевке мы были окружены неприятелем со всех сторон кавалерией и пехотой при броневом автомобиле, трехдюймовом орудии и пулеметах, а у нас были берданки и один испорченный пулемет, из которого не удалось выстрелить ни одного патрона. Мне удалось прорваться с несколькими красноармейцами и добраться до ст. Волноваха.

По распоряжению Махно был отправлен с остальными красноармейцами на ст. Пологи, где застал остатки своих красноармейцев в числе 400 человек и по распоряжению политкома дивизии возвратился в дивизию»[314].

Командарм 2 Скачко 12 апреля приказал Дыбенко: «Бригада Махно осталась в полном Вашем подчинении. Вы отвественны за нее и за левый фланг группы. Предписываю Вам сосредоточить на левом фланге все силы, какие имеются в Вашем распоряжении, хотя бы из-за этого и произошел ущерб Крымской операции и решительным ударом ликвидировать прорыв противника на стыке бригады Махно и 9-й дивизии»[315].

В это же время Скачко сообщал командукра: «Получено донесение, что противник, действуя кавалерийскими частями, вновь прорвал фронт на стыке Укрфронта и Южфронта и занял село Новониколаевское, что в семи верстах от Волновахи, Карами, Розенфельд... Резервы Дыбенко исчерпаны. Он выслал последний батальон и просит подкрепления, мне нечего дать ибо у меня ничего нет. Новый прорыв произведен опять-таки кавалерией Шкуро, бросившейся на Новотроицкое и опрокинувшей части Южного фронта. Без подкрепления и главное без кавалерии ликвидировать прорыв нечем»[316].

Для таких боевых действий сил у повстанцев было мало. Мы буквально изнемогали, нет патронов, нет пополнений.

Представляя худший вариант развития операции и пустое обещание помощи, я решил срочно ехать в штаб бригады в Гуляйполе, выбивать патроны и пополнение.

К счастью там уже раскачались и Покровский полк Петренко был готов к посадке в вагоны.

Махно, Озеров, Чубенко, Черняк, Уралов, Каретников и я заняли места в одном из классных вагонов.

Три эшелона повстанцев стояли на путях и как только мы двинулись, они пошли один за другим: так прибыли с Гуляйполя в Пологи.

Я и Петренко, продолжали путь на Волноваху, а остальные с Махно уехали на Бердянск.

Тогда же общегородской Екатеринославский комитет партии сообщал: «Махновцы ведут переговоры с Григорьевым об одновременном выступлении против Советов. Нами задержан сегодня делегат Махно к Григорьеву. Просим принять срочные меры к ликвидации махновцев, так как сейчас в районе Махно нет никакой возможности работать коммунистам, которых подпольно убивают; в дальнейшем возникнут очень серьезные волнения»[317].

А Скачко все требовал от Дыбенко: «Предписываю Вам немедленно переехать из Крыма на Ваш левый фланг для личного руководства операциями у Волновахи, где положение приобретает угрожающий характер»[318].

Дыбенко 13 апреля отвечал: «Ввиду сложившихся обстоятельств Крыма, требующих моего личного присутствия, сегодня выехать не могу. Все меры приняты восстановления положения на участке 3-й бригады»[319].

Дыбенко уклонялся от оказания помощи нашей бригаде и от ответственности за наш фронт и продолжал крымскую операцию.

Но командарм 2 Скачко требовал уже категорически. На что Дыбенко 14 апреля отвечал: «Войска Крымского направления переутомлены, разуты и раздеты, перебросить нет возможности, в случае переброски нет гарантии, что люди не разбегутся. Сейчас бросил на Донской фронт 1-й ударный полк. Принимаю меры к снабжению винтовками невооруженных частей бригады Махно. Посылаю артиллерию, винтовок 4 тыс., к ним патронов. Выехать не представляется возможности, так как идет бой за обладание Севастополем, чем кончается Крымская операция»[320].

13 апреля командукр, обеспокоенный положением дел телеграфировал Наркомвоен Подвойскому: «В связи с печальным положением в Донецком бассейне, где 9-я дивизия бежит в панике и где уже занята Волноваха, необходимо самое спешное вооружение 4-й дивизии, из которой один полк совершенно готов. Из Харькова мне сообщают, что нет винтовок, орудий и пулеметов, что нужно немедленно из Киевского арсенала направить в Харьков 3 000 винтовок и 40–50 пулеметов. Прошу уведомить о результате»[321].

14 апреля командарм 2 просил командукра:

«На Волновахском направлении противника действует корпус Шкуро. Пять Тысяч великолепной дисциплинированной кавалерии из кубанцев и горцев, неподдающиеся политическому разложению. При летней погоде и в нашей степи одна пехота даже в четвертном количестве справится с такой кавалерией не может. Это аксиома начальной тактики. Вытаскивайте с запада вашу кавалерию и бросайте ее к нам на восток, иначе дело будет плохо»[322].

И тогда же командарм 2 Скачко телеграфировал:

«Никогда, ни в одном оперативном приказе, Дыбенко не давалось указания двигаться в глубину Крымского полуострова. Наоборот, было дано указание занять проходы и укрепления на них, не увлекаться движением вперед. Дыбенко двинулся к Симферополю самовольно, не донеся мне об этом. Кроме того сейчас прорыв фронта произошел не в районе моей армии, а в районе Южфронта, ибо Волноваха лежит за нашей разграничительной линией. Прорыв допущен не подчиненными мне частями, а частями Южного фронта. Я очутился в затруднительном положении и принужден настойчиво просить подкрепления, только из-за крушения правого фланга Южфронта, за который ответственности нести не могу.

(14 апреля. № 0793)»[323].

В это же время на Дыбенко и Махно в разные инстанции шли жалобы на захват ими продовольствия, фуража и других грузов.

15 апреля Раковский писал командукру:

«В то время, как в Донецком бассейне идет бунт рабочих и мы не знаем, что делать, откуда загрести несколько вагонов хлеба, чтобы утолить их голод, Махно и Дыбенко захватывают все, что направляется в Донецкий бассейн. Вот содержание только что полученной мною телеграммы: “Рузеру, в Начкомпрод Киев, копия Беляковской, копия тов. Раковскому № 174. Мною были погружены на ст. Тульново по адресу Донбасса 17 вагонов муки пшеничной, на ст. Полугород — восемь вагонов пшеницы, на ст. Большой Токмак — 15 вагонов соломы. Все это захватным порядком вывезено штабом Махно. Меры к возврату этих грузов и оградите нас от подобных набегов. Уполнаркомпрода Чернов”. По сообщениям из Харькова до сих пор Махно и Дыбенко перехватили 90 вагонов, предназначеных для Донбасса. Между прочим оказывается, что из этих захваченных вагонов они отправляют подарки в Москву. Если не примете срочных мер, чтобы забранное было возвращено и чтобы был положен конец этой бешибузукской политике, буду вынужден принять сделанное предложение, объявить Дыбенко и Махно врагами пролетариата, невзирая на политические последствия»[324].

Командукр разразился гневной телеграммой:

«Немедленно направьте следствие по поводу обвинения нападающих на Махно и Дыбенко в захвате хлебных грузов и фуража предназначенных для работы Донбассейна. Предупредите Махно и Дыбенко, что если подтвердится факт хищения таких грузов и если похищенное не будет возвращено, то Дыбенко и Махно будут объявлены врагами рабочих со всеми вытекающими из сего последствиями, точка. Если же обвинение возведенное на Махно или Дыбенко ложно то преданы суду будут их обвинители как умышленно подрывающие уважение к Красной Армии. HP 804 л/к»[325].

В ответ на эту телеграмму весьма резко ответил 16 апреля командарм 2 Скачко:

«Мелкие местные чрезвычайки ведут усиленную компанию против махновцев и в то время, когда те проливают кровь на фронте, в тылу их ловят и преследуют за одну только принадлежность к махновским войскам.

Глупыми, бестактными выходками мелкие чрезвычайкомы определенно провоцируют махновские войска и население на бунт против советской власти. То же самое происходит и в Херсонщине по отношению к войскам Григорьева. Председатели губчрезвычайкомов на мои обращения отвечают, что они сами отлично видят всю бестактность подчиненных им комиссий, но у них нет подходящих работников. Так дальше продолжаться не может: работа местных чрезвычаек определенно проваливает фронт и сводит на нет все военные успехи, создав такую контрреволюцию, какой ни Деникин, ни Краснов никогда сделать не могли. Ввиду безвыходности положения, создавшегося неимением подходящих работников для чрезвычаек, обстановка властно диктует необходимость сведения чрезвычаек на русское положение, т. е. уничтожение всех уездных и прифронтовых и оставление одних губернских и передачи всей борьбы с контрреволюцией во всех пределах армии в руки военных особых отделов, подчиненных командармам. Прошу довести до сведения правительства о необходимости самого срочного проведения в жизнь этой меры. В случае отказа я буду вынужден провести эту меру в пределах своей армии собственной властью и пусть меня тогда вешают, как бунтовщика, ибо я предпочитаю лучше быть повешенным, нежели смотреть, как все завоевания Красной Армии сводятся на нет глупостью»[326].

Следствие, проведенное над Махно и Дыбенко, определило, что Дыбенко совершенно чист; вина Махно оказалась не столь значительной, ибо задержано им незначительное количество грузов ввиду совершенно исключительной обстановки[327].

И тогда же: «Экстренно, комфронта Антонову.

Как я и предвидел, Мариуполь противником взят. Так же взяты им Сартаны и Мангуш. Противник продвигается по направлению на Бердянск и довольно быстро; возможно, что и Бердянск постигнет судьба Мариуполя. Противопоставить движению противника нечего, ибо 3-я бригада Махно, находясь беспрерывно более трех месяцев в боях, получая только жалкие крохи обмундирования и имея в придачу таких ненадежных соседей, как 9-я дивизия, совершенно истощилась и можно считать 3-ю бригаду временно вышедшей из строя. Частей 2-й бригады из Крыма перебросить также нельзя, и эти части вконец измучены, голы и босы и держатся только потому, что втянуты в бой. При переброске частей 2-й бригады, сплошь состоящих из уроженцев района Мелитополя–Пришиб, непременно разойдуться по домам. Ударный полк, который был брошен Дыбенко из Крыма на Волноваху в районе Пришиба, весь разошелся по домам, хотя на фронте он был одним из лучших полков. Дыбенко на упрек, что он не исполнил оперативного приказа и увлекся самовольно в глубину Крыма, отвечает, что сделал это по необходимости, ибо после взятия Сиваша и Перекопа в полках 2-й бригады оставалось всего 500–600 человек и только вид разбитого и бегущего противника повлек полки в дальнейший бой в глубину Крыма. Будь тогда сделана попытка перебросить части на другой участок фронта, люди сочли бы это предательством и не исполнили бы приказа. Сейчас полки бригады у ворот Севастополя ведут переговоры с французским командованием о занятии города. Добровольцев в Севастополе нет, они уже ушли. Взять оттуда полки 2-й бригады невозможно. Следовательно, весь Мариупольский фронт от Гришине до Бердянска открыт, и противнику путь освобожден вплоть до Перекопа и Александровска. Дыбенко называет положение катастрофическим, и я повторяю то же... Настоятельно требую присылки, кроме бригады Покуса и 15-го полка, еще одной трехполковой бригады с артиллерией и кавалерией. Требую, чтобы эти подкрепления были даны мне не через неделю, а в двухдневный срок, иначе уже будет поздно...

Не снимаю с себя ответственности, ибо, как военный, я знаю, что должен до конца нести ответственность и за усталость своих войск, и за неспособность своих подчиненных, и за нежелание тыла дать нам обмундирование, за непонимание серьезности положения выше меня стоящими начальниками. Но не снимая с себя ответственности, я предупреждаю, что, если в трехдневный срок мне не будет дано четыре пехотных полка, два кавалерийских и два артиллерийских дивизиона, то Бердянск–Мелитополь–Пологи, а может быть, и Александровск, будут взяты противником.

Командарм 2 Скачко»[328].

15 апреля Начальник пункта № 4 Особого Отдела г. Александровска т. Гинтер докладывал Нач. Особ. Отдела Армиями Украинского фронта т. Рассудовскому:

«Сообщаю вам, что полученные от вас инструкции от 9-го апреля за № 550 исполнять не имею возможности за недостатком сотрудников местной партии коммунистов, сотрудников не имеется, а от местных сотрудников я принужден отказаться, а именно, потому, что вверенный мне участок, т. е. Александровский уезд пропитан анархическим и эсеровским духом. Все местные учреждения переполнены анархистами, левыми эсерами форменными саботажниками (наприм. Уездный Военком, из его штата 130 человек нашлись какие-то искалеченные, подозрительные коммунисты в числе 16-ти человек. Во вверенный мне участок входит и 3-я бригада 1-й Заднепровской дивизии, т. е. известные отряды разных бандитов и хулиганов “Батьки Махно”. Численность этой бригады никому не известна. Поскольку удалось выяснить, что 3-я бригада получает жалование на 15 (пятнадцать тысяч) человек, но на самом деле состав этой банды от 25 000 до 30 000 человек, а может быть и больше: штаб дивизии определенно сказать не может. Именуют они себя то анархистами, то левыми эсерами и партизанами. На месте, т. е. в гор. Александровске существует фракция анархистов с активными членами 300 человек с лишним. На какую струну играет местная партия коммунистов, опеределенно, еще выяснить не удалось. С пятью человеками сотрудников, находящихся у меня, в том числе и я сам, обслуживать вверенный мне участок никто не способен: при таком положении пункт может только информировать, но не приступить к активной работе.

Ввиду выше изложенного, а также основываясь на доклад т. Кузьмину, пункт активно действовать не может и движения дел никаких предоставить не могу, могу только информировать Вам и тов. Кузьмину»[329].

А военные действия шли своим чередом.

Белогвардейская газета «Вольная Кубань»от 3 (16) апреля 1919 г. писала: «Доблестная конница генерала Шкуро 30 марта захватила селения и станцию Еленовка, а после упорного боя овладела станцией Новотроицкой и Новониколаевское. В этом бою доблестные терцы окружили колонну пехоты противника и, перебив с несколько сот красных, захватили много пленных, орудий, пулеметов и обозы. Кроме того, полностью захвачен весь командный состав и штаб 3-го резервного Советского полка. Продолжая энергичное наступление, наши части после упорного боя заняли Волноваху и овладели волновахским железнодорожным узлом, захватив много пленных и большие обозы... В Мариуполе большая паника».

Командарм 2 телеграфировал командукру:

«Волноваха взята противником. Мариуполь отрезан. Прорыв расширяется, у противника появилась уже пехота. Вся серьезность положения в том, что части 9-й дивизии панически бегут, и полки самовольно снялись с позиций у Волновахи и, угрожая комендантам станций оружием, приказали вести себя через Пологи в Гришине, ссылаясь на то, что будто существует такой приказ начдива 9. Некоторые эшелоны этих частей добежали уже до Полог. Чтобы задерживать в Пологах и для приведения их в порядок, высылаю в Пологи мой последний резерв — батальон интернационалистов под руководством Тимошенко. Махно выехал в Мариуполь на фронт, но он не сможет проникнуть к месту боя, так как Волноваха в руках противника. Дыбенко в Симферополе, ему отдан приказ выехать в Пологи. По моему приказанию из Крыма перебросить один полк на Пологи. Но ввиду того, что все части 9-й дивизии по вчерашнему докладу комитета гришинских коммунистов не представляют никакой боевой силы, одного полка мало. Мы можем считать, что весь наш левый фланг, начиная от Гришине и Волновахи, совершенно смят. Ввиду этого необходима самая экстренная поддержка надежными украинскими частями... Настаиваю на экстренной даче мне одной бригады с кавалерийским полком. Это не паника. Но должно же быть ясно, что из ничего и не сделаешь ничего...

Без подкреплений от фронта, состоящих из надежных украинских частей, мне восстановить положение нечем. Докладывая об этом, считаю, что ответственность за дальнейшее ухудшение положения лежит не только на мне, но и на фронтовом командовании»[330].

По фронту шли жесточайшие оборонительные бои, но все уже знали о прорыве Шкуро и намерении белых окружить наши полки под Мариуполем.

Мы просили действенной помощи. И командарм 2 вторил нам обращаясь к командукру Антонову-Овсеенко:

«Сейчас получил донесение, что противник занял Мангуш, Стародубовскую, Николаевск и еще некоторые пункты на полдороге от Мариуполя к Бердянску и обнаруживает намерение двигаться дальше. Положение под Волновахой, бывшее неопределенным, сейчас явно изменилось к худшему. От Махно Дыбенко получена самая отчаянная телеграмма, в которой он требует немедленной посылки каких бы то ни было вооруженных сил. Вопрос о Севастополе еще не разрешен. На Феодосийском направлении завязались серьезные бои, ввиду чего в Крыму задержаны кавалерия и артиллерия, которые должны были быть посланы в 3-ю бригаду. Сбывается то, что я предвидел и телеграфировал вам... По дополнительному докладу члена Реввоенсовета Тищенко вполне подтверждается мое донесение, что бригаду Махно следует считать не существующей, а фронт от Мариуполя до Еленовки обнаженным. Поэтому необходимо в кратчайший срок занять этот фронт другими частями, а части бригады Махно отвести в тыл для формирования»[331].

16 апреля Главком Вацетис требовал от командукра:

«Для окончательной ликвидации сопротивления противника на Южном фронте, на котором противник развернул максимум своих сил, необходима самая энергичная поддержка 3 бригады, которая наступает на таганрогском направлении крайне медленно и почти не имеет успеха. Предлагаю Вам немедленно выслать для поддержки этой бригады еще одну бригаду Заднепровской дивизии»[332].

Командукр видел предвзятое отношение должностных лиц к Украине и иногда действовавл не соблюдая субординации и высказывания суждения по существу. Завязалась полемика, которая перешла на страницы «Известия Наркомвоен»(№ 70) статьей П. Коробова предоставленным как собственным корреспондентом газеты. В статье резко критиковалась стратегическая работа командования Укрфронта, в духе рассуждений Главкома Вацетиса.

16 апреля командукр отозвался в редакцию:

«Москва “Известия Наркомвоен”копии Предревсовету, Серпухов, Главкому Вацетису.

Требую помещения в вашей газете моего “письма в редакцию”.

Ваш неизвестный мне корреспондент в № 70 “Известия”критикует мою военную работу. Следовало бы до критики знать то, что критикуешь. Ваш корреспондент ни разу не был в штабе Укр. фронта, и его статейка полна фактической неправды.

Даю краткий отчет действий Киевской группы... (следует перечень успешных маневров и побед — А. Б.)

Стоим у порога Галиции и на освобожденном от врага Черноморском побережье.

Заключение: страницы “Известий Наркомвоен”не место для личных выпадов против командфронтами.

Командующий армиями Укрофронта, Антонов»[333].

И на следующий день, очевидно, после анализа, консультаций и бессонной ночи в адрес Совета Труда и Обороны т. Ленину сообщалось:

«Наши формирования тормозятся: 1) недостатком винтовок, обуви, обмундирования; 2) слабостью кадров (особенно артиллерийских); 3) бюрократизмом учреждений военного ведомства (Подвойский развел невероятно сложную машину военкомов — уездные, губернские, три областных и наконец, наркомвоен; все это “учитывает”, “приводит в порядок”, рассчитывает и т. д., а больше по полочкам раскладывает); 4) бездеятельностью отдела военных заготовок, совнархоза и Чрезкомснабарм; 5) почти полным отсутствием политработы и в армии, и, в особенности, среди населения (целые и важнейшие районы, особенно Киевская губерния, Волынская, да и Херсонская отданы безраздельно левоэсерам и просто местному чертополоху); 6) и это самое главное — неправильным направлением всей политики Ук(раинского) правительства.

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: