Замкнутое и открытое пространство: частное и общественное

Жилище может сообщить сведения о том, как жили его обитатели, но для этого нужно его подробное описание. Однако в архивных документах редко описываются обычные дома, детали их планировки и использования. Нужно искать малейшие разрозненные указания, которые зачастую подтверждают, что наши представления были верны, но в то же время ставят еще более неожиданные вопросы.

В первую очередь удивительна лаконичность документов, связанных с недвижимостью, тогда как в них ожидаешь найти подробное описание продаваемого дома. Почти никогда не приводятся размеры: к слову «дом» порой добавляется лишь прилагательное «большой» или «маленький». О внутренней планировке речи почти не идет, разве что замечание о каминах, отхожем месте, порой указание на количество построек, но никогда – на количество комнат. В XV веке за словом «дом» следует перечисление строений, дворов, сада, конюшни, колодца. Такие документы грешат краткостью и неточностью.

Другие источники не столь скупы на подробности: это сметы на ремонт и восстановление домов в конце Средневековья, описи имущества после смерти, в которые заносят движимое имущество, обнаруженное в разных комнатах дома, и их примерную стоимость, а кроме того – всяческие уточнения, которые при случае можно найти в любом документе. На этой основе можно воссоздать несколько общих черт и проследить эволюцию жилья от XIII до XV века.

Совокупность построек, дворов и садов обозначается словом «дом», под ним же подразумевается группа проживающих в нем жильцов. Будь это обычный дом или особняк богатого буржуа, внутренняя планировка основана на связи между внешним – чужим и внутренним – личным. Чем больше дом, тем лучше организовано распределение между этими двумя жизненными полюсами. Обычай выделять одну комнату для конкретной цели переходит и в простые жилища. Эта медленная эволюция в образе жизни парижан находит отражение в лексиконе: в нем выделяется группа терминов, относящихся к интерьеру.

Две комнаты обеспечивают связь между внешним и внутренним миром дома: рукодельня ремесленника и большая комната, которую в текстах называют залой.

Рукодельня – пространство для труда, это помещение обязательно имеет выход на улицу, как объясняют изготовители медных пряжек в той статье устава, где уточняется, что следует «работать на улице, у открытого окна или у полуоткрытой двери». Само это помещение подробно не описано, но можно предположить, что большинство ремесленников использовали рукодельню как жилую комнату – по вечерам, когда окно закрыто, а дверь заперта.

Зала служила местом встреч и общения между теми, кто живет в доме, и посторонними людьми: ближайшими соседями, собратьями по ремеслу, друзьями, родственниками, посетителями и всеми, кто как-либо связан с домочадцами. Автор «Парижской домохозяйки» объясняет в своих наставлениях молодой жене: с самого утра хозяйка дома должна позаботиться об уборке залы – велеть ее вымести, вымыть пол, перетряхнуть подушки, коврики и подушечки на стульях, чтобы выбить из них пыль. Эти комнаты приводили в порядок в первую очередь, поскольку там принимали посторонних, они должны были быть готовы с самого утра, то есть сверкать чистотой и поддерживать доброе имя хозяина дома и его семьи. После выполнения этой работы прислуга могла заняться уборкой других помещений, где гостей не принимали.

В зале стояла самая красивая мебель и самая красивая бронзовая или серебряная посуда. Кувшины, чаши, кубки и прочие сосуды, блюда и горшки выставлены на полках сервантов (такой предмет мебели порой упоминается в описях). Эти изящные и ценные предметы украшают залу и отражают социальный статус семьи. Основная мебель состоит из различных стульев, скамей со спинками и без, сидеть на которых удобно благодаря подушкам. Яркие ковры со всевозможными узорами призваны подчеркнуть красоту залы и произвести впечатление на гостей. Столы, упоминаемые в описях, – на самом деле столешницы, которые ставят на козлы и накрывают перед принятием пищи. Когда стол больше не нужен, его разбирают и прячут, освобождая комнату. Из другой мебели в зале находятся сундуки с богатой отделкой и красивыми замками. Эти сундуки при случае используют в качестве сидений. Почти всю такую мебель легко можно переставлять в зависимости от потребностей момента. В этой утонченной комнате собраны предметы роскоши и удобства, которые определяют красивое жилище: разноцветные стекла в окнах, плиточный пол, стены, обшитые деревянными панелями или затянутые коврами. Летом по полу разбрасывали свежескошенную траву и цветы. Освещали комнату свечами в подсвечниках и канделябрах – роскошь праздничных и приемных дней. Красивые и дорогие вещи находились в особняках сильных мира сего, а прочие парижане располагали ими лишь по мере своих доходов и социального положения.

В зале также был камин: он греет, освещает, успокаивает, а потому собирает вокруг себя домочадцев, принимают ли они гостей или просто остаются в семейном кругу. Во многих парижских жилищах имелся такой современный способ отопления, и наверняка в процентном соотношении в Париже было больше каминов, чем в других городах. Камин у стены с очагом и трубой для отвода дыма стоил дорого и его следовало устанавливать уже во время строительства. Но если он был, то означал благосостояние и роскошь21. Автор «Домохозяйки» ссылается на этот островок комфорта в доме, когда пишет о настоящем «колдовстве», которым жена привораживает мужа. Чтобы удержать супруга, молодая жена должна стараться сделать свой дом как можно уютнее, и автор приводит пословицу – деревенскую, как он говорит: «Три вещи гонят мужчину вон из дома: худая кровля, дымящий камин и сварливая жена». Позднее он возвращается к чарам жены, которая умеет принять мужа, вернувшегося домой после работы: она устраивает его подле очага, чтобы он переменил намокшую одежду на сухую и чистую, а когда он согреется и отдохнет, она приголубит его в постели. Слова о том, как удержать мужа, стараясь поддерживать уют в доме, не содержит ничего удивительного для современного читателя, зато ссылка на колдовство напоминает о том, что в XV веке, в том числе и в Париже, страх перед наведением порчи, «дурным глазом» и прочими угрозами такого рода был присущ многим. Сам автор «Домохозяйки» как будто в это не верит и, рассуждая о том, что искренней любви и постоянной заботы об исполнении обязанностей супруги достаточно, чтобы удержать мужа, выражает ироническое недоверие по отношению к предрассудкам, от которых он избавился благодаря своей образованности и вращению в среде нотаблей22.

Все другие помещения в доме чаще всего обозначались просто словом «комната» – термин, не сообщающий о конкретном предназначении, но указывающий на то, что речь о помещении, отведенном для семьи, куда обычно не проникают посторонние. Такие комнаты относились к частной жизни. Купец мог установить там шкафы и сундуки и хранить в них свои бумаги и счетные книги, мог принимать там клиентов или деловых партнеров. Профессор или нотариус мог держать свои книги и записи в комнате, где стояли письменный стол и конторка, в ней он работал, а на ночь запирал ее. В конце XV века в более подробных документах такие помещения называют конторами, но есть все основания предположить, что они существовали и в предыдущие века.

В Средние века в любой комнате могла стоять одна или несколько кроватей; днем комнаты служили апартаментами для членов семьи, которые не имели дел с посторонними, – женщин, детей и женской прислуги. Похоже, что «женская половина» составляла центр частного и личного пространства, но, за исключением литературных повествований, не все из которых касаются Парижа, очень мало текстов сообщают об интерьере дома и о том, как там жили. В описях говорится о спальнях, но в таком случае речь идет о кровати, балдахине, пологе и покрывале – такой предмет мебели мог закрываться и образовывать частное пространство в центре частной комнаты. Удобство и красота кровати представляют собой одно из плотских наслаждений, которые бичуют моралисты, и роскошь бытия, воспеваемую поэтами и литераторами.

В документах порой называется кухня, расположенная в основном здании или в пристройке, выходящей во двор и находящейся рядом с колодцем: это пространство предназначено для приготовления пищи. Пол в этом помещении плиточный и слегка наклонный для стока жидких отходов в «слив» – желоб, выходящий во двор или на улицу; постоянное оборудование кухни дополнено очагом, снабженным крюками для котлов, треножниками, котелками и прочей утварью, перечисляемой в описях, поскольку любые предметы из железа, даже бывшие в употреблении, обладают рыночной стоимостью в отличие от глиняной посуды или деревянных предметов, которые в описях не упоминаются. Такие минимальные удобства – очаг, водоснабжение, вывод отходов – оставались признаком бесспорного достатка, так как во многих жилищах кухни не было, лишь очаг, используемый для разных целей, а то и простая жаровня.

Колодец, сад, двор (мощеный или немощеный), служебные пристройки, различные чуланы – для дров, инструментов, сараи с сеном или зерном, стойла для вьючных животных характеризуют зажиточный дом. Разумеется, можно представить большое разнообразие домов, включающих тот или иной элемент богатства и комфорта идеального городского особняка. Дифференциация комнат, их убранства, наличие уборной, которую в текстах называют отхожим местом, – все это встречается в домах зажиточных буржуа, крупных торговцев или обеспеченных клерков. Упоминания названий комнат и некоторые подробности, сообщаемые в документах по случаю раздела или ремонта, свидетельствуют о том, что элементы комфорта и более специализированное использование внутренних помещений получили широкое распространение.

Зато в описях ничего не сказано о том, как жили в таких комнатах, никогда не приводится количество людей, живших в доме. Подобные аспекты выходят на свет, когда в какой-нибудь адвокатской речи, исповеди, прошении о помиловании повествуется о событии, случившемся в доме. На многие вопросы, даже самые заурядные, в таких документах ответа не найти, например: в супружеской постели спали два человека, а остальные члены семьи – дети, родственники, а также вдовы и пожилые вдовцы, прислуга – спали каждый в своей постели, но как именно: по несколько человек в одной комнате или вместе на общем ложе? Обычным ли делом было делить с кем-то свою постель? Было ли в спальных помещениях, рядом с красивой кроватью и спальней, например, ложе для служанки или лакея, даже ночью находившимися на службе? Так было заведено у знатных особ. Личное и частное не смешивались; пространство, закрытое для посторонних, разделяли с другими домочадцами.

Конкретный пример образа жизни, наверное, подходящий для домов богатых купцов, был отмечен, поскольку фигурировал в расследовании преступления. Речь идет о свидетельских показаниях по поводу кражи, совершенной в 1339 году ломбардом по имени Гимаш, слугой парижского бакалейщика, которому он служил три года, а потом украл у него мешок с большой суммой денег. Гимаш отнес этот мешок к другому ломбарду по имени Боннель Фей, проживавшему в монастыре Сен-Мерри, потому что хорошо его знал. Сохранившиеся документы не касаются обстоятельств, приведших к обвинению вороватого слуги, следствие пыталось установить, знали ли Боннель Фей и его люди, что деньги краденые.

Рассказ о краже приводит нас в дом бакалейщика по имени Гаспар де Монтрей. Гимаш объяснил, что он спал в одной комнате с другим слугой, но у каждого была своя кровать. В полночь Гимаш вышел, не разбудив своего товарища, вооружился железным шпателем, служившим для приготовления варений, и взломал замок на двери в комнату своего хозяина. Однако хозяин спал не там, что, кстати, и сделало возможной кражу. Комната наверняка служила кабинетом, но там была кровать. Рядом с этой кроватью стояли два запертых сундука, которые Гимаш тоже взломал, взял деньги и сложил их в большой мешок. Прежде чем уйти, он устроил небольшую инсценировку: сорвал с кровати простыни и свесил в окно, выходящее на улицу, а покидая комнату, сумел заблокировать дверь. Он вернулся к себе и лег, все так же не разбудив товарища, а утром вместе со всеми поражался краже. Он спрятал мешок в соломе своего тюфяка, но из осторожности решил побыстрее перенести его в другое место. Ему удалось выйти из дома со своей добычей, не вызвав подозрений, и он отправился в монастырь Сен-Мерри, в дом Боннеля Фея. Ему открыл слуга, кстати, племянник хозяина дома, и сообщил, что последний в своей комнате на втором этаже. Гимаш громко позвал, и хозяин спустился. Узнав гостя, Боннель Фей приказал своему слуге-племяннику Жану сходить на кухню. Тот вернулся, когда Гимаш уже ушел, а хозяин велел ему убрать мешок в сундук рядом с конторкой, что Жан и сделал. Жана отправили в тюрьму, и он показал, что видел мешок, в точности его описал, но заявил, что не знал о его содержимом. Его освободили. Этот случай подтверждает некоторые наши представления о том, как протекала жизнь в доме бакалейщика или торговца.

Запоры на сундуках и шкафах, на дверях комнат и на входной двери свидетельствуют о потребности в безопасности, особенно по ночам, когда темнота пробуждает в злоумышленниках отвагу. Автор «Домохозяйки» пишет, что проверять, хорошо ли заперты окна и двери, следует экономке, которая командует прислугой. Безопасность по отношению к внешнему миру и четко очерченные рамки частного мира семьи идут рядом: часть дома скрыта от глаз и любопытства соседей.

На самом деле это отнюдь не означает, что в частной обстановке возможны индивидуальное одиночество и форма свободы, допускаемая возможностью уединиться. Во всех документах отражены недоверие к одинокому человеку без родственников и друзей, подозрение, подрывающее уважение к человеку без явных семейных уз или крепких общественных связей. Даже благочестие и молитва ценятся больше, если они происходят на виду, в церкви или часовне. Религиозный долг, исполняемый частным образом, требует состояния при доме клириков, а также специального помещения для молитв. Без сомнения, такая роскошь доступна лишь очень знатным людям, имеющим в своих дворцах молельни и капелланов. Простые миряне могут уделить место в своем доме для личного или частного благочестия, но такое усердие не всегда приветствовалось Церковью. Та не доверяла чересчур ревностным святошам, которые могли позабыть о необходимой роли посредника в спасении души, которая принадлежит духовенству. Образ жизни в конце Средневековья был отмечен такого рода религиозным раскрепощением, но в документах о нем следов не осталось.

Обычно материальная составляющая дает нам ценные, но ограниченные сведения: обозначает возможности, но не говорит, каким образом они использовались. Другие источники тоже поднимают вопросы быта и организации повседневной жизни большинства обитателей средневековой столицы.