Ход времени: будни и праздники, труд и отдых

Здесь в полной мере проявилась гегемония религии. Моменты личной и семейной жизни, общие праздники и частные события – всё это определяется обязанностями, наставлениями или ограничениями, установленными и контролируемыми Церковью. Духовенство вездесуще, ничто в повседневной жизни не происходит без прямого или косвенного участия клирика.

Так, мужчины и женщины вынуждены ежедневно общаться с разного рода клириками, священниками, монахами, причем вне приходской церкви и церковной службы; рядовые парижане часто сталкиваются с безденежными клириками, которых в Париже целая туча, и в их ряды могут втереться жулики с тонзурой, не принадлежащие к миру Церкви. Такие ложные клирики, используя почет и полномочия, признаваемые за Церковью, могут ввести в заблуждение простых людей, чтобы выудить у них деньги или заставить оказывать себе услуги. Распространенный сюжет фаблио – история мошенничеств мнимого монаха или священника, столь же популярного героя фарсов, как и вороватый купец или неверная жена. Такие истории выглядят тем более достоверно, что и настоящие монахи и клирики были способны соблазнить чужую жену и облапошить ее мужа. В конце Средневековья преследования мнимых клириков усилились, этим занимались как гражданские власти, так и университет, реформированный в 1451 году.

В обществе, где церковное и светское столь тесно переплетено, возникают заметные трения между навязанным христианским бытом и формами протеста против этой гегемонии.

Вопросы времясчисления и продолжительности рабочего дня выявляют перемены, приведшие к ослаблению главенства Церкви. Со второй половины XIV века время оплачиваемого труда стали измерять по часам, то есть все дни имели равную продолжительность – двенадцать часов. Замена старинных способов отмерять время, пришедших из монастырей, новыми методами, родившимися в городе, происходила медленно. Эти изменения фиксировались в повседневной жизни, но по-разному, даже в Париже, где король велел установить в своем дворце на острове Сите большие часы уже в XIV веке. Только богатые дома могли обладать столь дорогостоящим прибором для измерения времени: в описи Бурбонского дворца упоминается несколько часов. Парижане обычно пользовались для измерения времени песочными часами; автор «Парижской домохозяйки» сообщает рецепт изготовления «песка для часов». В другом месте он приводит в качестве меры «время, необходимое, чтобы прочитать Miserere» – для такого счета не нужны никакие приборы.

Рабочее время оставило больше следов в письменных документах, чем время отдыха. Перерывы и отдых необходимы: для детей в школе, для юных монашков. Для учеников и для всех работающих мужчин и женщин отдохновение от трудов законно и полезно. Церковь вменила в обязанность отдых по воскресеньям. Только в начале Средневековья и только среди крестьян были недовольные этим выходным. В эпоху Каролингов Церковь сумела навязать этот день не столько для благотворного отдыха, сколько для общих собраний, объединяющих христиан во время воскресной службы. Без всякого сомнения, такое уложение не подвергалось критике со стороны слуг и подмастерьев, возражения могли поступать только от тех, кто давал им работу, но исключения из правила допускались уже давно, когда какое-то дело следовало исполнить срочно.

Редко где можно найти подробный рассказ о том, как большинство парижан проводили свой досуг. Однако некоторые случайные замечания сообщают о бесплатных развлечениях и более или менее дорогостоящих формах досуга, которые всегда существовали в большом городе.

В хорошую погоду жители выходили на улицу, усаживались на скамьях у двери и болтали по-соседски. Это была доступная форма отдыха, случай посудачить о том, что происходит в квартале, о чем люди говорят, разузнать о чужаках, которые сюда заглядывали, или о новых жильцах. Роль улицы как продолжения дома, совместное использование общественного пространства позволяли отдохнуть и предоставляли бесплатное развлечение. Этот обычай свойствен не только Парижу и не выглядит исключительно средневековым. Свидетельства, почерпнутые из судебных документов, показывают, что в конце Средневековья это было обычным делом. О данном обычае говорят, когда он становится важной деталью в уголовном деле, как, например, в относящемся к 1332 году. Следствие старалось установить, каким образом была устроена засада на улице Арп, в которую попал Гиар де Нуартер, забитый насмерть наемными убийцами. В различных признаниях рассказывается о том, как была устроена ловушка по приказу бретонских рыцарей и сеньоров. Убийцы должны были узнать свою жертву, поэтому слуги рыцарей отвели их на улицу, где жил Гиар, и указали его, проходя по улице, ибо «оный Гиар сидел у двери дома на пороге». Сразу после этого последовало нападение. Но обычно подышать воздухом на крыльце своего дома было не так опасно.

Прогулки по берегу реки или в лодке по Сене были другим популярным развлечением. В иллюстрациях к житиям святых рядом с лодками, перевозящими товары, и рыбачьими суденышками изображены прогулочные лодки, в которых веселятся горожане. Подступы к городской стене тоже были местом прогулок, спортивных игр, в том числе в шары и в мяч, или военных состязаний. На плане Трюше и Уайо изображены лучники, упражняющиеся у городской стены. Прогулки и игры – достойные развлечения, которые ничего не стоят и которым можно предаваться всей семьей.

Пойти в таверну стоит денег, но это развлечение гораздо более притягательно. Совершенно точно, что большинство парижан и парижанок регулярно посещали кабаки, таверны и прочие заведения, где подавали еду и вино. В тавернах вино продавали кувшинами, тогда как в кабаре (кабаке) – порционно. В тавернах продавали домашнее вино; избыток домашней продукции рекламировался разносчиком, который ходил по улицам, давал попробовать вино и сообщал отпускную цену. Судебные документы и нормативные акты создают неприглядный портрет таких заведений. Однако следует внести разъяснения. Таверна или кабаре – не только воровские притоны, где собираются плохие парни, творится насилие – сначала словесное, через богохульство, а затем переходящее в кровопролитие, – и процветает проституция; это не только «обитель дьявола», как говорит автор «Парижской домохозяйки». Конечно, его пылкие упреки основаны на реальных фактах, но их не следует обобщать. В самом деле, таверна – это и уютное место для добрых встреч друзей: когда дома слишком тесно, здесь можно поговорить о делах, отметить радостное событие. Так, у студентов были свои излюбленные таверны, где праздновали успешную сдачу экзаменов. В морализаторских проповедях намеренно замалчиваются полезные функции таких «торговых точек». Таверна играла важную роль в жизни большинства парижан.

Литературный образ таких заведений тоже утрирован: там ведут разгульную жизнь без всяких нравственных ограничений, это рай земных, запретных радостей. Однако таверна не всегда была местом безудержной распущенности, где все клиенты напивались, играли или дрались, являясь туда в поиске «девочек». Но там, разумеется, случались конфликты и выяснения отношений. Поскольку, как и улица, таверна была общественным местом, в ней происходили встречи, столкновения, заключались пари, там проявляла себя преступность, но всё же не в такой мере, как можно предположить по сетованиям моралистов, заботящихся о нравственности своих современников. Короче, существовали как тихие заведения, так и менее почтенные. Определить, сколько было тех и других, чтобы смягчить дурную репутацию таких мест, уже невозможно. Помимо намеков в стихах и сатирических пьесах таверны упоминаются в документах, связанных с недвижимостью, иногда вместе с вывеской, но по таким данным трудно судить о том, какая публика посещала эти заведения. За исключением случаев, когда о той или иной таверне есть конкретные свидетельства, увеселительные заведения невозможно различать между собой и отделить приличные места от злачных.

Зато ясно одно: поднявшись ступенькой выше на общественной лестнице, люди уже не столь нуждались в подобных заведениях. Друзей, родственников или знакомых принимали у себя дома и сами ходили в гости к родственникам и друзьям, не покидая сферы частного, где проводился общественный отбор. Теперь посещение таверн уже говорило о стремлении к запретным удовольствиям. У зажиточных людей и городских нотаблей были сады при городских особняках, где можно отдыхать и гулять, и загородные резиденции; таким образом, и тут отдых не был связан с опасной теснотой толпы.

На досуге можно было также играть; Жан Мишель Мель раскрыл всю сложность действий и поведения в этой области. Людей сильно влекла к себе игра (игра на деньги, азартные игры): в кости и в карты, спортивные игры, учитывая моду на игру в мяч (прообраз большого тенниса), и интеллектуальные, например шахматы. Во имя морали и общественного спокойствия власти – церковные и городские – старались держать эту страсть в строгих и контролируемых рамках. Не ко всем играм относились одинаково. За такого рода деятельностью признавался увеселительный характер, а за спортивными или интеллектуальными играми – образовательный, но эти положительные аспекты были уравновешены опасностью греха и насилия, порождаемого страстью к заключению пари, мошенничества и вспышек гнева, вызываемых игрой на деньги, привлекательностью легкого выигрыша. Городские магистраты вместе с церковными властями установили правила относительно того, где можно играть и когда. Такие попытки ввести надзор и ограничения были сравнимы с потугами сдержать рост проституции и, как можно полагать, имели столь же малый эффект. Потому что играли все, начиная с королей и вельмож. Они устраивали в своих городских дворцах галереи для игры в мяч, заводили карточные столы и шахматные столики. Расходы, связанные с игрой, занимают не последнее место в их счетах. Студенты и школяры, клерки и военные, зажиточные и бедные горожане, честные люди и преступники – никто не мог устоять перед соблазном азартных игр. Религиозная мораль того времени всегда была враждебна по отношению к подобным развлечениям, потворствующим греху.

Такую же непримиримость Церковь проявляла по отношению к музыке, песням и танцам. Клирики должны были от них воздерживаться, честные женщины – избегать их из страха соблазна. Об этом говорит и автор «Парижской домохозяйки». Перечисляя различные формы греха гордыни, в котором добрая супруга должна исповедаться по образцу признания, любезно предоставленному старым мужем, он предлагает такую формулировку: «Я благосклонно выслушала игру на разных инструментах, мелодии и песнопения; я участвовала в других вульгарных и непристойных игрищах, противных Богу и рассудку. Я смеялась и вела себя легкомысленно». Как и пьянство или обжорство, музыка и некоторые танцы рассматривались как моменты, когда тело берет верх над духом, когда человек перестает владеть собой. Такие подозрения не мешали простым парижанам любить песни, музыку и танцы и платить за услуги актерам, оживлявшим семейный праздник или публичное увеселение. Спрос и предложение позволили актерам занять свое место среди ремесленных цехов.

В податной книге за 1292 год упоминаются один «фигляр», три жонглера и один менестрель. В книге 1297 года говорится о нескольких музыкантах, играющих на рожках. Многие из таких профессионалов долго оставались бродячими актерами, без денег и общественного уважения. Но в Париже они нашли разнообразную клиентуру, позволившую им обзавестись своим домом и зарабатывать на жизнь. Они достигли почета, когда зарегистрировали свой устав в 1321 году. В тексте показано, что главный вопрос, который им предстояло разрешить, – это конкуренция. Так, менестрели обязуются отвечать на всякое предложение о найме: «Сударь, я могу наняться только сам, но если вам нужны другие менестрели или ученики, ступайте на улицу Жонглеров, там вы их найдете». Они еще теснее слились с парижским обществом, когда в 1328 году основали богадельню на улице Сен-Мартен, впоследствии к ней присоединилась церковь Святого Юлиана Музыканта. Профессиональных актеров сначала нанимали аристократы и короли. Об этом свидетельствуют счета принцев и слава самих актеров, состоявших при меценатах. Целый пласт истории музыки и танца связан с придворным искусством, поскольку эти аристократические развлечения принимали за образец для подражания. Но следует упомянуть и о других, более распространенных музыкальных жанрах, которые основывались на подражании придворной и церковной музыке. В Париже все эти течения перемешались. Мы лишь отметим, что мещане могли нанимать актеров, и в коллективных увеселениях они непременно участвовали наряду с музыкантами. Как и прочие развлечения, такие праздники находились в поле зрения королевского прево. В 1372 году хозяевам таверн и менестрелям было приказано сворачивать свою деятельность, как только колокол подаст сигнал тушить огни. Больше не подавать выпивки и не играть на музыкальных инструментах, чтобы оберегать сон и спокойствие на улице, ибо по ночам суета и шум были на руку воришкам и грабителям. Исключение делали для музыкантов, приглашенных на свадьбу, при условии, что они будут играть внутри дома.

Смешение разных видов бесплатных развлечений, а также тех, что предоставлялись за деньги, составляло особенность большого города и приводило в восторг тех, кто открывал его для себя. В этом состояло одно из превосходств столицы над образом жизни в деревнях, которые вплоть до конца Средневековья выглядели отнюдь не пасторальным местечком, приютом на лоне природы для горожан, уставших от городского шума и суеты.