 |
С. Н. Булгаков: вехи жизни и творчества
|
|
|
|
I. Неотложная задача (О Союзе христианской политики)25
text.htm - glava03
Религия и политика 60
text.htm - glava04
Церковь и культура 68
text.htm - glava05
Церковь и социальный вопрос 79
text.htm - glava06
II. Религия человекобожия в русской революции............. 105
text.htm - glava07
Героизм и подвижничество (Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции) 138
text.htm - glava08
Размышления о национальности 178
text.htm - glava09
На выборах (Из дневника) 194
text.htm - glava10
III. О даре свободы 202
text.htm - glava11
Христианство и социализм 205
text.htm - glava12
На пиру богов (Pro и contra): Современные диалоги. 234
text.htm - glava13
Агония 295
Комментарии (В. Н. Акулинин).................................... 314
Указатель имен............................................................ 345
Публикация
НЕОТЛОЖНАЯ ЗАДАЧА (О Союзе христианской политики)
ЦЕРКОВЬ И КУЛЬТУРА
ЦЕРКОВЬ И СОЦИАЛЬНЫЙ ВОПРОС
ГЕРОИЗМ И ПОДВИЖНИЧЕСТВО
(Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции)
ХРИСТИАНСТВО И СОЦИАЛИЗМ
НА ПИРУ БОГОВ (Pro и contra): Современные диалоги
АГОНИЯ
ХРИСТИАНСКИЙ СОЦИАЛИЗМ
С. Н. БУЛГАКОВ
НОВОСИБИРСК «НАУКА» СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИИ 1991
| ==1 ==2 ==3 ==4 |
00.htm - glava01
С. Н. БУЛГАКОВ: ВЕХИ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА
«Христианский социализм»... Сегодня это сочетание слов вряд ли кого-либо приведет в смущение: наряду с коммунистами существуют социал-демократы, кадеты, анархо-синдикалисты и другие. Наконец, заявили о своем существовании члены «Христианско-демократического союза* России, считающие себя идейными приемниками «христианского социализма» С. Н. Булгакова. Если некоторое время назад можно было позволять себе не задумываться над тем, что в мире есть не только «социализм Маркса и Ленина», но был или есть социализм Маркса и Бернштейна, Пол Пота и Каддафи, что только XX век дал не один десяток «моделей» социализма, то в наши же дни не покажется парадоксальной мысль и о том, что социализм может быть не атеистическим, но религиозным (христианским, мусульманским, иудейским).
|
|
|
Отказ от стереотипов во взглядах на социализм поможет не только восстановить изначальное, еще не подвергнутое искажающим смысловым наслоениям, представление о содержании понятия «справедливое социальное устройство» (что Конфуций назвал бы «исправлением имен»); такой отказ способен играть и прагматическую роль: полезно уяснить причины небрежения одними учениями и стремления держаться других, ведь история повторяется. Попытки же интерпретировать ту или иную систему воззрений должны опираться на предельно полную ее реконструкцию (но не наоборот), иначе неизбежна произвольная трактовка, часто дурно понятых, отрывков, фрагментов концепций и мыслей, имеющая результатом лишь декларацию приверженности лозунгам, девизам и именам. Подобная тенденция, в полной мере относящаяся к идеям Булгакова о «Союзе христианской политики», имеет место в современной общественной жизни.
Настоящая публикация работ Булгакова, в которых нашли свое отражение его мысли и чаяния, представлявшие особенную позицию в спорах о судьбах России, и служит делу реконструкции воззрений, называемых русским христианским социализмом, верного понимания их реальной жизненности.
Фамилия Булгаков достаточно широко распространена на Руси. Именитые носители ее не без оснований могли гордиться плодотворностью смешения русской и татарской крови. Для широкого круга сегодняшних читателей эта фамилия, очевидно, вызовет в памяти автора «Мастера и Маргариты»; более искушенные вспомнят другого писателя — Федоре Ильича — сотрудника «Нового времени», издателя, или Валентина Федоровича — секретаря Л. Н. Толстого, его последователя; а знатоки биографии Фета, не колеблясь, назовут товарища поэта по Московскому университету — Павла Булгакова; сведущие в отечественной истории припомнят Якова Ивановича — дипломата, высоко ценимого Екатериной II, или его сыновей — Александра и Константина — почт-директоров в Москве и Петербурге, а то и внука дипломата — Константина Александровича — гвардейского офицера, «певца, музыканта, живописца, замечательного комика».
|
|
|
До недавнего времени Сергей Николаевич Булгаков оставался, наверное, в числе самых безвестных русских мыслителей; его имя упоминалось лишь среди ренегетов марксизма. Экономист, философ, богослов, литературный критик, политический и церковный деятель, ярчайшая фигура
==5
так называемого русского духовного возрождения начала XX века, он внес неоценимый вклад в российскую и мировую культуру и, несомненно, достоин занять свое место в пантеоне отечественных мыслителей.
Как в капле воды отражается мир, так и в его судьбе отразилась бурная, противоречивая и трагическая эпоха рубежа веков, смена века XIX веком XX. Рубеж этот обозначил собою переход от мечтаний о социальной справедливости к опытам насильственного ее воплощения. Не менее радикальными выглядели и изломы мировоззрения Булгакова; самый крутой он сам назвал поворотом «от марксизма к идеализму»; однако были и другие повороты, важные не только для него лично, но и для всей российской интеллигенции.
К 1905 г. философский идеализм Булгакова уже успел получить религиозную окраску. В мировоззрении же его на смену революционизму пришел либерализм, определивший его общественные и политические симпатии (в соответствии с требованиями освобожденческой идеологии) и крайнее неприятие всей системы государственного устройства России, а то и личностей (ненависть к царю, премьер-министру, оберпрокурору Синода). Начиная с 1907 г. происходит и отказ от либерализма, уступающего место консерватизму, охранительству. С. Η Булгакову (как и его современнику Л. А. Тихомирову в свое время) удалось, казалось бы, невозможное: он отказался от своих прежних идеалов, обратился к тому, что отвергал. Его ненависть к царю сменилась любовью к нему, нетерпимость по отношению к К. П. Победоносцеву и правым иерархам церкви — полным приятием их мыслей и дел. И хотя мыслитель словесно не обозначил этот вектор, он достаточно очевиден.
|
|
|
Однако вдумчивый читатель за внешней очевидностью идейной эволюции Булгакова разглядит не только то, что она совершалась по зову сердца, а не под прессом внешних обстоятельств, но и то, что часто не позиция Булгакова «правела», а «левели» сами эти обстоятельства. Поэтому не должны казаться парадоксальными слова Булгакова, уже отвернувшегося от марксизма, обращенные к В. В. Водовозову: «Вся моя умственная эволюция и все мои искания руководились стремлением упрочить и обосновать идеалы, от которых я ни на ноту не отказывался. Причина моего перехода от марксизма к идеализму заключается в искании того фундамента, на котором можно было бы утвердить эти идеалы». Словом, у Булгакова тоже был свой интеллектуальный лабиринт, в котором он пробирался, руководствуясь своими идеалами.
Не навязывая читателю интерпретацию системы воззрений Булгакова, остановлюсь лишь на важнейших моментах его биографии (сегодня еще неполной, может быть, даже неточной), сформировавших его основные идеи.
Сергей Николаевич Булгаков родился в 1871 г. в провинциальном городе Ливны Орловской губернии, в семье священника. Семья была патриархальной. Главой рода был дед по материнской линии Косма Сергеевии Азбукин (дом, в котором проживали Булгаковы, принадлежал ему). Из. девятерых детей чахотка и алкоголь — бич слабодостаточных российских семей того времени — оставили в живых только двоих. В детях воспитывалось традиционное почитание родителей, и, может быть, это определило идею «сыновства», доминирующую в булгаковских размышлениях о судьбах России (в свете этой идеи яснее видна и цель его религиозных исканий).
В предельно концентрированной форме суть ее отражена в статье 1910 г. «Революция и реакция». Оправдывая реакцию на революционный террор 1905—1907 гг. и понимая ее как естественное противодействие потоку, угрожавшему смыть все старые устои жизни, Булгаков писал: «У многих явилась потребность опомниться, освободиться от этого якобинизма, осознать себя в своем историческом сыновстве, воротиться к старым, не упраздненным, а лишь обновленным ценностям и духовно ощутить их. В этом духовном самоуглублении, личном, национальном, церковном (для
|
|
|
==6
точного взвешивания которого не существует способа), выражается здоровая сторона теперешней общественной "реакции", в ее затишье совершается накопление духовных сил».
Идея «сыновства», последовательно трансформируясь, не покидала Булгакова в течение всей его жизни (во многом именно ею объясняются некоторые его пристрастия, симпатии, в частности к утопическому проекту «воскрешения отцов» Η. Φ. Федорова) и мощным аккордом прозвучала незадолго до его смерти в автобиографическом этюде «Моя родина» (1938 г.), где была осознана как возвращение к отчему дому, на родину. «Сыновство» для Булгакова не только идея, но и черта характера, преобладающее чувство, сформированное в детстве, его «доминанта» (И. Л. Солоневич).
Представители пяти поколений Булгаковых по отцовской линии посвятили себя церкви. И Сергей Николаевич пошел по стопам деда, отца, старшего брата. Он учился в духовном училище, в Орловской духовной семинарии, которую, однако, оставил и продолжил обучение в Елецкой гимназии (где в то время учительствовал В. В. Розанов; полтора десятилетия спустя судьба вновь тесно свела их, на этот раз не в качестве учителя и ученика, но как равновеликих мыслителей одного «лагеря» — консервативного). Окончив гимназию, Булгаков поступил на юридический факультет Московского университета.
Что же случилось с наследственным священослужителем, почему так круто преломился путь, предуготовленный судьбою?
«В этом выборе я явился также жертвой интеллигентской стадности, пойдя вопреки собственному влечению. Меня влекла область филологии, философии, литературы, я же попал на чуждый мне юридический факультет в известном смысле для того, чтобы тем спасать отечество от царской тирании, конечно, идейно. А для этого надо было посвятить себя социальным наукам, как каторжник к тачке, привязав себя к политической экономии»,— вспоминал он на склоне лет («Мое рукоположение», 1942 г.). Но это уже — «путь социалиста», пусть и тяжкий, но сознательно избранный. Отпадение же от веры отцов, «отшествие блудного сына из дома отчего» первопричиной своей имело юношеский, бессознательный протест против рутины, костности, порабощенности разума и чувств, определявших собою стиль жизни семинарии. «Критически мыслящий» семинарист (подобно Н. Г. Чернышевскому и Н. А. Добролюбову и в отличие от В. С. Соловьева) не превозмог искушения «новой верой» (неверием) и перенес свой протест из области религиозной в область социальную (политическую, культурную).
|
|
|
Действие нигилистической инфекции показано Булгаковым много позже, в незамысловатом автобиографическом повествовании. Но за простотою формы скрыт основательный анализ явления, давшего уже в наше время целый ряд взаимозависимых и таких разноликих феноменов (от державного инфантилизма «отцов» и недетской агрессивности «сынов» до всеобщей терпимости по отношению к цинизму, хамству, паразитизму). И здесь уместна будет обширная цитата: «Рок мой состоял в том, что в том возрасте, когда во мне пробудилась критическая мысль, я находился в среде не-культурной или, лучше сказать, внекультурной, и это делало меня в известной степени беззащитным пред ядами интеллигентщины, но вместе и лишенным ее благ и вообще культурного воспитания. Я находился в известном смысле в состоянии первоначальной невинности, святого варварства. Когда же столкнулся с ревизионным сомнением, которое порождалось во имя культуры и свободы, я оказался перед ним совершенно беззащитным, да и обнаженным. Иной культуры, кроме интеллигентской, в ее довольно упрощенной форме политической революционности (но даже еще не социальной) я не знал. <...> Я оказался отрочески беспомощен перед неверием и в наивности мог считать (на фоне, конечно, и своего собственного отроческого самомнения), что оно есть единственно возможная и существующая форма мировоззрения для «умных» людей. Мне нечего было противопоставить и тем защититься от нигилизма. <...> Вероятно, я сразу испугался твердыни нигилизма в его «научности», а вме-
==7
сте с тем сразу почувствовал себя польщенным тем, чтобы быть «умным» в собственных глазах» («Мое безбожие»).
Чтобы искоренить эту «болезнь роста», «духовно обморочное состояние», Булгакову понадобилось долгих десять лет.
По выходе из университета он был командирован в Германию для подготовки к профессорскому званию. Двухгодичная командировка (1898—1899 гг.) оказалась плодотворной: Булгаков подготовил к защите диссертацию. Не менее важными результатами пребывания в «стране социал-демократов и марксизма» стали разочарование в теории автора «Капитала», сомнение в ее универсальности и в конечном счете отказ от нее.
Диссертант, опубликовавший свою работу в двух томах, претендовал, согласно академической традиции, быть удостоенным сразу степени доктора, минуя магистерскую степень. Однако диссертация, представленная к защите Булгаковым,— «Капитализм и земледелие» (Т· 1—2. Μ., 1900), не заслужила наивысшей оценки у членов Ученого совета, веровавших в непогрешимость Маркса: не надо даже было быть специалистом в политической экономии, чтобы установить критическую направленность работы молодого ученого. Покуситься на авторитеты, не считаясь с конъюнктурой, позволили Булгакову спокойная уверенность в своих интеллектуальных возможностях, великолепное знание предмета исследования.
Россия — крестьянская страна, и стремление Булгакова проверить действенность Марксовой идеи развития промышленности, концентрации Производства и капитала в аграрном секторе хозяйства было не только правомерным, но и, казалось бы, просто неизбежным для всякого русского марксиста. Как добросовестный и честный ученый (а честность его не оспаривалась никем, даже, например, В. И. Лениным), Булгаков, придя к выводу, что законы развития промышленного капиталистического производства, обнаруженные Марксом, не распространяются на сельское хозяйство, представил на суд общественности собственный опыт «теории аграрного развития в связи с общим развитием капиталистического хозяйства». Отдавая должное теории капитала Маркса, он последовательно и аргументирование отстаивал принципиальные отличия «земледельческого капитала от промышленного относительно производства и распределения прибавочной ценности» (стоимости). Маркс считал Англию классической страной капиталистического способа производства в земледелии, в то время как Булгаков, оспаривая это, в своем фундаментальном труде доказывал обратное. Английские условия сельскохозяйственного производства почти не встречаются в других странах, а в России тем более; Англия в этом отношении — скорее исключение.
Конечно, не имеет смысла говорить о том, что основательный труд Булгакова, будь он (вопреки устоявшейся традиции «не иметь пророков в своем отечестве») оценен современниками по достоинству, спас вы страну от многолетнего недоедания. Сегодня же отчетливо видятся издержки пролетарской революции в крестьянской стране, в которой — вероятно, не в последнюю очередь из-за пренебрежения к теории аграрной экономики — в угоду схеме концентрации производства, основная часть населения — крестьянство — была подвергнута насилию и собрана в «концентрационные» (то бишь коллективные) хозяйства. Булгаков же еще за 17 лет до Октября и за 30 лет до начала коллективизации доказывал, что «специфические выгоды соединения труда или кооперации», выявленные Марксом для промышленного производства, не проявятся в земледелии, что сельскохозяйственное производство не может быть предметом планомерной кооперации. А между тем мы «пожинаем плоды» нового витка аграрной «концентрации» — изволения «неперспективных» деревень...
Ко времени защиты диссертации Булгаков был уже достаточно широко известен в среде марксистов, как отечественных, так и зарубежных. До командировки за границу он в течение года преподавал в Московском императорском техническом училище политическую экономию. Активно сотрудничая в журналах либерально-народнического и марксистского направлений («Русская мысль», «Новое слово», «Научное обозрение», «Начало»), до 1900 г. он опубликовал ряд крупных статей: «О закономерно
==8
сти социальных явлений» (1896 г.), «Закон причинности и свобода человеческих действий» (1897 г.), «Хозяйство и право» (1898 г.), «О некоторых основных понятиях политической экономии» (1898 г.), «К вопросу о капиталистической эволюции земледелия» (1899 г.). В издательстве М. И. Водовозовой, где он выступал в качестве соредактора, выпустил книгу «О рынках при капиталистическом производстве» (1897 г.). Заслуги его в разработке марксистской теории были высоко оценены. Так, Г. В. Плеханов назвал его «надеждой русского марксизма». (С Плехановым он познакомился во время пребывания за границей, посетил его в Женеве, в течение года поддерживал оживленную переписку по поводу устройства статей «женевца» в петербургских журналах, подписываясь иногда в целях конспирации Orloff.)
Готовя диссертацию, Булгаков постоянно жил в Берлине, где вместе с женой, Еленой Ивановной Токмаковой (свадьба с которой состоялась накануне отъезда из России), занимал скромную квартиру на Клопштокштрассе (там в декабре 1898 г. в семье Булгаковых появился первый ребенок — дочь). Выезжая на короткое время в Париж, Лондон, Женеву, Цюрих, Венецию, основной материал для своего научного труда ученый собирал в Германии. Здесь он имел возможность проверять результаты исследования в личном общении с представителями германской социал-демократии.
В этот же период проявилась еще одна «доминанта» личности Булгакова.
В последние годы XIX столетия (как, впрочем, и позже) в лагере последователей автора «Капитала» — ив Германии, и в России — возобладала полемическая атмосфера. Булгакову же претило такое выявление мнений. Зачастую он сознательно не отвечал на выпады в свой адрес. В 1901 г. он, адресуясь к М. М. Филиппову, редактору «Научного обозрения», писал: «Нет более решительного врага той "полемики", к[ото]-рая велась у нас последние годы, чем я <...> Задачу теперешнего журнала вижу не в спорах о покойном марксизме и народничестве и т. д., а в действительном прогрессе русской научной мысли». Помимо того, что Булгаков высоко ставил «начала терпимости» (в письме к Плеханову в 1898 г. он высказывался, по поводу Бернштейна, о нетерпимости такого способа «борьбы с еретическими мнениями», как исключение из партии), он не считал «полемику», в отличие от научного спора, способной служить «прогрессу мысли», решать «положительные задачи». Она лишь ожесточает «полемистов», провоцирует озлобление, а в конечном счете выполняет разрушительную роль. И это в то время, когда русских мыслителей должна объединять одна забота — забота о судьбе России, которая, кстати, всю жизнь не оставляла самого Булгакова.
В отказе Булгакова от марксизма не было непоследовательности. Мыслитель, убедившийся в неудовлетворительности, ограниченности или ложности теории, отбрасывает ее и пытается найти другую, более основательную. «Я возвратился из-за границы,— вспоминал Булгаков в 1930 г.,— уже с разложившимся марксизмом, к<ото>рый оказался для меня кратковременной болезнью юности и переходной стадией на моем окружном пути к совершенно иному, религиозному мировоззрению, вследствие чего я в отношении к марксистскому материализму мог занимать только позицию борьбы, а для себя лично полного отсутствия всякого к нему интереса». Несмотря на то, что его мировоззрение представлялось «соединением философского идеализма с социалистическим реализмом», Булгакова ославили как ренегата. Защитившему магистерскую диссертацию, ему не нашлось в Москве работы. Но его избрали экстраординарным профессором Киевского политехнического института и приват-доцентом Киевского университета Св. Владимира. Начался следующий этап эволюции Булгакова как мыслителя. В Киеве, в доме № 26 по улице Большой Житомирской, он прожил шесть лет, насыщенных напряженными трудами.
Можно лишь гадать, что послужило толчком для поворота С. Η Булгакова к религии. Способствовать этому могли и иррациональная тяга к
==9
«возвращению на духовную Родину», и оживление иггсреса к религиозно-философскому наследию В. С. Соловьева (интереса, имевшего поводом, в согласии с российскими традициями, раннюю смерть философа), и влияние круга общения в Киеве (а в него, заметим, входил такой последователь В. С. Соловьева, как Ε. Η. Трубецкой). Так или иначе, остается фактом, что в 1902 г. Булгаков опубликовал работы (часть из них была подготовлена в 1900— Г901 гг.), темы которых надолго определили область его интересов. Герои статей — «Иван Карамазов» (в романе Достоевского «Братья Карамазовы») как философский тип», «Душевная драма Герцена», «Васнецов, Достоевский,. Вл. Соловьев, Толстой: Параллели», «Основные проблемы теории прогресса» — стали своего рода ориентирами на его «кружном пути». Философский вектор был задан тем, что, «перепробовав все оттенки критицизма» от Риля до Виндельбанда, Булгаков двинулся «за Канта» — через Фихте, Шеллинга, Гегеля, Гартмана — к Соловьеву, система которого и предстала перед ним как последнее слово философского развития, общественно-религиозный же — задала герценовская идея «русского общинного социализма». И сам он свидетельствует это: «Со всепобеждающей силом внутреннего переживания значение религии на русской почве показано было Достоевским; с мощью логической аргументации, опирающейся на философию идеализма, В. С. Соловьевым. Можно поэтому сказать, что Герцен, хотя и кружным путем, более отрицательным, чем положительным, ведет к... Достоевскому и Соловьеву».
Соблазнительно было бы отождествить духовное состояние Булгакова на рубеже веков, остановившегося в своих сомнениях по отношению к атеистическому социализму на мировоззренческом «распутье», с психологией Ивана Карамазова или настроениями <позднего» Герцена (эти лица представлялись нашему мыслителю «скептиками, но скептиками ищущими»). Однако если такое отождествление и оправданно, то оно должно быть сопровождено настоятельным указанием на быстротечность «искания» Булгаковым «философского, фундамента», столь характерную для данного периода его творческой эволюции.
Философская система «положительного всеединства» В. С. Соловьева привлекала С. Η Булгакова предвосхищением синтеза философии и нравственного сознания, которого, по мнению Булгакова, так страстно жаждет человечество в стремлении к цельному знанию, цельной жизни и цельному творчеству. Вероятно, не в последнюю очередь имея в виду и собственную персону, «переболевшую марксизмом», «отступник» писал: «Современное сознание, разорванное, превращенное в обрывок самого себя в системе разделения труда, не перестает болеть этой своей разорванностью и ищет целостного мировоззрения, которое связывало бы глубины бытия с повседневной работой, осмысливало бы личную жизнь, ставило бы ее sub speciem aeternitatis».
В первых книгах журнала «Вопросы философии и психологии» за 1903 г. Булгаков опубликовал статью с характерным названием «Что дает современному сознанию философия В. Соловьева». Статье он придавал особенное значение: первоначально ее текст был публично прочитан в Киеве, Полтаве, Кишиневе, в журнале «Новый путь» появилось ее подробное изложение, наконец, она была перепечатана в сборнике «От марксизма к идеализму». На вопрос «В чем современное сознание нуждается больше всего, какова духовная жажда современного человечества'?» Булгаков отвечал: «Оно жаждет более всего того, что составляет основное начало всей философии Соловьева, ее альфу и омегу — положительное всеединство».
Уже в первых статьях о Соловьеве Булгаков продемонстрировал глубину постижения религиозно-философской системы «положительного всеединства». Ему (среди немногих) удалось ощутить тот мощный интегративный заряд, который она в себе несла, большинство же леворадикальной и либеральной интеллигенции сосредоточило свое внимание на неприемлемых для этой интеллигенции представлениях Соловьева о судьбах России, как идущей к «Вселенской теократии». Булгаков констатировал «упорное и подозрительное недоверие» интеллигенции к философии Со-
К оглавлению
==10
ловьева. Это же недоверие было перенесено и на него самого, как последователя воззрений покойного философа и сторонника его системы. В Киеве один из оппонентов, выступивших в прениях по докладу Булгакова о Соловьеве, В. В. Водовозов, говорил: «Синтез г. Булгакова — это тот блудящий огонек, который ровно ничего не освещает, но который заведет нас в глубокое болото реакции, куда сам г. Булгаков не пойдет, потому что он честный и благородный человек, но куда легко могут попасть другие». Другой же оппонент, преследовавший Булгакова своей «критикой» и позже, М. Б. Ратнер, патетически восклицал: «Боже нас упаси от идеализма Вл. Соловьева!» — и выражал удовлетворение тем фактом, что Соловьев не создал философской школы. Однако несколькими годами позже философская школа сторонников системы Соловьева сформировалась в России — так называемая «философия всеединства», и не последнюю роль в этом формировании сыграл С. Η Булгаков.
Итак, трудно переоценить значимость того влияния, которое оказали взгляды В. С. Соловьева на формирование воззрений Булгакова. Не менее основательным, однако, было и влияние на него Ф. М. Достоевского. Образ писателя-пророка, его мысли и прозрения постоянно присутствуют на страницах булгаковских работ. В наиболее критические моменты своей идейной эволюции Булгаков вновь и вновь обращается к идее Достоевского, высказанной в последнем выпуске «Дневника писателя», о «всесветном единении во имя Христово», как о русском социализме. Эта идея, как и «всеединство» Соловьева, вдохновляет Булгакова «вводить относительную правду освободительного политического и социального движения в религиозное сознание, а это последнее вносить в это движение, мирить этот духовный раскол, засыпать пропасть».
Отметим в качестве вехи на творческом пути Булгакова и статью «Основные проблемы теории прогресса». Она была опубликована в 1902 г. в сборнике «Проблемы идеализма», изданном под редакцией П. И. Новгородцев», Булгаков вошел в круг авторов, которые составили костяк того «странного» симбиоза консерватизма, либерализма и прогрессизма, который просуществовал на российской почве почти два десятилетия и нашел свое выражение в скандально известном сборнике статей о русской интеллигенции «Вехи» (1909г.) и в не менее скандально неизвестном сборнике статей о русской революции «Из глубины» (1918 г.). История не донесла до нас подробности того, как формировался сборник, и восполнить этот пробел вряд ли удастся. Можно лишь сказать, что некая общая платформа широко понимаемого либерально-освободительного движения объединила в поисках активных форм идейной борьбы с материализмом и позитивизмом П. Б. Струве, Н. А. Бердяева, С. Η Булгакова, С. Л. Франка, С. Н. и Е. Н. Трубецких, П. И. Новгородцева, Б. А. Кистяковского, С. А. Аскольдова, А. С. Лаппо-Данилевского, С. Ф. Ольденбурга, Д. Е. Жуковского (четверо первых были в числе авторов всех трех сборников). С большинством из них судьба сталкивала Булгакова не однажды.
Часть авторов «Проблемы идеализма», и С. Н Булгаков в их числе, стали сотрудниками журнала «Освобождение», издававшегося П. Б. Струве в Штудгарте в 1902—1905 гг. Вокруг редакции этого печатного органа русской либеральной интеллигенции сплотились силы, создавшие нелегальную российскую политическую организацию «Союз освобождения», ставшую позже основанием (совместно с «Союзом земцев-конституционалистов») партии кадетов.
Неуемная политическая энергия Булгакова, накопившего потенциал за годы «ученичества», требовала себе выхода. Молодой ученый принимает активное участие в деятельности «освобожденцев», сотрудничая (совместно с Е. Н. Трубецким) в киевском «филиале» организации, выезжая по необходимости за границу к П. Б. Струве, где на совещаниях сотрудников журнала и сторонников его линии тесно общается с Д. Е. Жуковским, С. Л. Франком и другими из упомянутых лиц.
Однако в среде «Союза освобождения» (как затем и среди членов партии «народной свободы») не было идейного единства. Тесное общение
==11
с будущими кадетами не привело Булгакова в их партию, он остался верен собственному видению судеб России.
В сентябре 1903 г. вышел в свет сборник Булгакова «От марксизма к идеализму», включавшии десять статей 1896—1903 гг. Этим был подведен своеобразный итог его мировоззренческим исканиям. «Идеализм» был объявлен более прочным фундаментом для прогрессивной общественной программы, нежели экономический материализм (марксизм), «патентованный в качестве нарочито прогрессивного». Здесь же отчетливо намечена тенденция увязать социальныи идеал с основными постулатами этики христианства. Автор не таит и не стесняется своего «ренегатства» — об этом свидетельствует само название сборника. Сборник Булгакова (как и вышедший полутора годами ранее сборник статей другого «бывшего марксиста» П. Б. Струве «На разные темы») не прошел незамеченным, хотя и не вызвал ажитации: записной преследователь «изменников» А. В. Луначарский осудил его, а будущий соратник — религиозный мыслитель и литературный критик Волжский (А. С. Глинка) удовлетворенно констатировал: «Марксизм заскучал в душных рамках своей догмы... сдавленная тисками аморализма и атеизма душа... запросила открытой, откровенной веры».
К 1904 г. Булгаков уже получил определенную известность как религиозно ориентированный мыслитель, трезво мыслящий специалист и блестящий эрудит. И нет ничего неожиданного в том, что он был приглашен К сотрудничеству, а затем к редактированию с февраля 1905 г. (совместно ς Η. А. Бердяевым) политическою и философского отделов журнала «Вопросы жизни».
Этот журнал, в 1903—1904 гг. выходивший под названием «Новый путь», стремился дать возможность выразиться новым течениям религиозно-философской мысли и преодолеть декаденство обращением к идеям новой «религиозной общественности» (он был задуман Д. С. Мережковским и П. П. Перцовым как орган Петербургских Религиозно-философских собраний.). Прекратившаяся деятельность Собраний внесла частичные поправки в направление «Нового пути». Изменения касались и названия, и состава сотрудников, официальным редактором стал уже упомянутый Д. Е. Жуковский. Эти изменения во многом были продиктованы необходимостью поднять тираж (к концу 1903 г. у журнала было всего 2,5 тысячи подписчиков), объединив сотрудников «Нового пути» с «новоидеалистами» (Бердяевым, Франком, Булгаковым). Новая редакция хотела также более тесно увязать «вечные» вопросы ео злобою дня.
Приглашение в журнал совпадало и с собственными устремлениями Булгакова Еще во время переосмысления марксистской догматики он стремился влиять на направление такого, например, органа «прогрессивной общественной мысли», как «Научное слово», да и позже, после закрытия «Вопросов жизни», в попытках довести до широкого читателя содержание своей программы социальных преобразований, не оставлял желания встать во главе «своего» политического издания.
Сотрудничество в «Вопросах жизни» было чрезвычайно интенсивным. Ежемесячно выходящие номера журнала содержали часто две, а то и три его статьи; на нем лежала обязанность производить отбор рукописей, формировать «портфель» отдела редакции. Все это требовало частых поездок из Киева в Петербург. До закрытия журнала (в декабре 1905 г.) Булгаков опубликовал в нем статьи, посвященные анализу мировоззрения Чехова, Карлейля, Толстого, С. Н. Трубецкого; здесь впервые увидело свет начало исследования «религии человекобожества» (Л. Фейербаха, в частности). Но наиболее значимым для понимания мировоззрения Булгакова стал цикл статей под названием «Без плана»
Трудно сказать, почему этот цикл получил такое название. Весьма вероятно, что оно отражало как идейный, так и эмоциональный настрой его автора Может быть, автор воспринял метод и форму цикла статей В. В. Розанова «В своем углу», печатавшегося в «Новом пути» в 1903 г. и представлявшего собой подчеркнуто субъективные заметки — отклики на злободневные темы.
==12
Для цикла «Без плана» характерен широкий охват событий и явлений российской общественной жизни. Рассматриваются и задачи «идеалистического» движения, и задачи журнала («Вопросы жизни» и «вопросы жизни»), и задачи «нашего времени», уделено внимание В. С. Соловьеву и Л. Н. Толстому, определяется смысл «христианской политики» и «истинный объем и запросы» жизни, содержатся отклики на поражения русской армии в войне с Японией и на полуторавековой юбилей Московского университета.
Легко увидеть, как от статьи к статье меняются взгляды Булгакова. Содержание статей — это полемика, диалог автора с самим собой, живые рассуждения, «мысли вслух». Однако эта эволюция имеет свою логику, которая и определила формулировку задач «Союза христианской политики» в итоговой статье «Неотложная задача», ставшей своеобразным манифестом христианского социализма в России.
«Без плана» открывается большой статьей «"Идеализм" и общественные программы», печатавшейся в последних номерах журнала за 1904 г. В ней Булгаков подводит итог своему «постмарксизму», развивая свой взгляд на ту связь, которая существует между «принципиальными теоретическими основаниями общественной программы и ее конкретным содержанием, т. е. теми требованиями политического и экономического характера, из которых она состоит». Называя отправным пунктом социальнополитического анализа «идеализм», он наполняет его «стопроцентным либеральным» содержанием. На знамени такого «идеализма» начертано: «Естественные и не долженствующие быть отчуждаемыми права человека и гражданина, права человеческой личности, свобода или, вернее, свободы, вся совокупность свобод для этой личности» (свобода слова, религиозных убеждений, собраний, митингов, коалиций, право наций на самоопределение). Этот «идеализм» содержательно неотличим от нарождавшейся идеологии кадетства, а терминологически тяготеет к марксизму («развитие производительных сил», «содействие трудовому крестьянству» и т. п.) и декларативно — к народничеству. Специфика его в том, что поставлен вопрос о религиозно-метафизических предпосылках программы либерализма, хотя здесь и явно еще стремление, соответствующее общей тенденции «полевения» либерализма — уйти от противопоставления его социализму, рассматривать их не как полюса или противоположности, но как применение «в разных областях одного и того же верховного начала — священных прав человеческой личности, ее свободы». Единомышленник Булгакова, тоже «регенерат марксизма», Н. А. Бердяев как раз и остановился в своей творческой эволюции на углубленной разработке религиозно-метафизических оснований свободы, Булгаков же «прокладывал путь» далее
Скорбные чувства вызывало у автора положение России в середине первого десятилетия нового века. Не только неутешительные вести с полей русско-японской войны, не только резкое обострение противоречий в русском обществе, размежеванным на группы, партии, классы, слои с противоположными социально-политическими и экономическими интересами, вынуждали его говорить о «глубоком и всестороннем» кризисе, объявшем страну. Исторический кризис виделся ему и в том, что «оскудели поля, иссыхают реки, застой в промышленности, неустройство гражданское, расстройство во всем народно-хозяйственном и общественно
|
|
|
