 |
Неотложная задача (О Союзе христианской политики)
|
|
|
|
По мере того, как приближается реальное осуществление народного представительства, наступает время образования больщих политических партий и окончательного формулирования их партийных программ. Для этого формулирования имеются в настоящее время уже вполне достаточные данные, уже давно образовалось ядро будущих политических партий. В особенности это можно сказать относительно прогрессивных партий, социалистических и радикально-демократической. Приближается период политической агитации, при которой каждая партия старается всеми доступными для нее способами — книгой, брошюрой, листком, газетой, устной речью — распространять свои воззрения и вербовать их сторонников. В народную жизнь сразу хлынет (и отчасти хлынул уже) целый поток новых идей, программ, настроений, и политическая сознательность народа сразу поднимется (и уже поднимается) весьма значительно. Влияние новых веяний, однако, не ограничивается только политическим самосознанием. Дело вовсе не обстоит так просто. Вместе с политическими и социальными программами, формулирующими известные практические требования, будут пропагандироваться различные системы и общего мировоззрения, на котором эти требования обосновываются, с которым они неразрывно связаны. В народную душу вторгнется поток не только политических идей, но и общефилософских и религиозных учений. Социал-демократы будут пропагандировать свой экономический материализм, другие партии — разные иные разновидности позитивизма и материализма, но у всех у них их политическое credo является только частным выводом из общего мировоззрения, которое они и будут прежде всего стараться внушить своим сторонникам. Одним словом, при современной партийной агитации речь идет не о том только, чтобы приобрести голос в пользу той или иной партии или привлечь нового члена в партийную
|
|
|
==25
организацию, но прежде всего, может быть, о том, чтобы завоевать его душу, сделать его человеком своей веры, в силу этой веры и совершающим те или другие политические акты. Современные политические партии, в особенности социалистическая, опирающиеся на широкие народные массы, как они у нас складываются и как они существуют, напр<имер>, в Германии, Франции, Австрии, Италии, суть столько же политические партии, сколько и религиозные секты, проповедующие цельное религиозно-философское и, как частный вывод из него, политическое мировоззрение. Современный социал-демократ — настоящий и верующий в свой символ веры — согласится скорее сделать кучу политических ошибок и понести явный политический ущерб, нежели отказаться от какого-нибудь чисто теоретического положения или поступиться какой-нибудь партийной догмой*. Современное социалистическое движение в разных его разветвлениях и оттенках' есть не только политическое и социальное, но прежде всего религиозно-философское,— нужно никогда не упускать из виду этого обстоятельства.
Общая философская почва, на которой вырос современный социализм, есть атеистический гуманизм, религия человечества, но без Бога и против Бога. Та великая жизненная правда, которая содержится в социализме, верная и мужественная защита угнетаемого народа, трудящихся классов, вследствие исторических причин, о которых не время здесь говорить, неразрывно слилась в нем с воинствующим гуманистическим атеизмом, и в частности — с презрительно-враждебным отношением к христианству, и слова Маркса: «Религия есть опиум для народа» выражают едва ли не общее убеждение представителей современного радикализма и социализма, за единичными лишь исключениями. Есть между ними такие, которые, по соображениям политической целесообразности, об этом своем credo умалчивают или не выдвигают его в качестве партийного верования, но его подразумевают и разделяют, а следовательно, и проводят если не положительными утверждениями, то соответственными умолчаниями. Большинство же отличается атеистическим фанатизмом и как нельзя более
|
|
|
Яркое подтверждение этого мы видим, напр<имер>, на Дрезденском партейтаге! германской.социал-демократии, где велась чисто догматическая грызня, приведшая для партии к некоторому политическому ущербу, но Бебель и др<угие> не остановились бы пред этим ущербом, чтобы сохранить догматику.
==26
далеко от религиозного индифферентизма, позволяющего относиться к религии исключительно с το4ΐΛι зрения политического расчета*.
Итак, те партии, которые наиболее мужественно и верно отстаивают интересы народных масс и требования социальной справедливости, неразрывно связывают эту защиту с проповедью атеистически-позитивных идей. Их ряды тесно сомкнуты и закалены продолжительной и доблестной борьбой, и силы их, хотя и ослабляются фракционной ненавистью и постоянными внутренними раздорами, очень велики; еще же больше их энергия, так что в течение непродолжительного времени они могут достигнуть огромных результатов и произвести в народной душе настоящий переворот.
II
Сила материалистического социализма состоит не только в указанных выдающихся качествах,— энергии и самоотверженности его сторонников, но и в полном отсутствии конкуренции, бессилии его противников: фактически ему принадлежит пока монополия искренней защиты трудящихся классов и отстаивания социальной правды, настолько, что материализм и социализм стали почти синонимами; понятия эти, по нашему мнению, соединены почти
Для характеристики отношения современного социализма к религии весьма поучительна новая брошюра партийно-официозного характера (издание Vorwarts) Fr. Stampfer. Religion ist Privatsache. Eriauterungen zu Punkt 6 des Erfurter Programm. Berlin, 1905. Несмотря на официальное заявление немецкой социал-демократии, что «религия есть частное дело каждого», это обещание принципиальной терпимости индифферентизма для партии последователей воинствующего атеиста Маркса, конечно, мало искренно и мало соблюдается на практике, да и не может соблюдаться. Штампфер заявляет в своей брошюре, что «отношение социал-демократии к религии не может быть иным, нежели науки. Этим сказано вместе с тем, что значение религии как тысячелетнею исторического явления побуждает и социал-демократа к серьезному рассмотрению, и нельзя от него отделываться дешевой насмешкой. И на основании материалистического мировоззрения, религия... для огромных промежутков времени есть историческая необходимость. Но тотчас заключать отсюда, что эта религия или религия вообще есть необходимость и для настоящего и для будущего, является делом извращенной теологической логики... Социал-демократия не требует от своих приверженцев определенною религиозною или антирелигиозного исповедания, но все ее существо требует того, чтобы всякая попытка направить при посредстве таинственных обещаний или угроз (?) человеческое мышление в определенные формы, встречала самое решительное противодействие» (стр. 12, курсив автора). Это вполне откровенное и честное заявление свидетельствует, что программное положение: Religion ist Privatsache — может истолковываться в каком угодно смысле, но только не в смысле религиозного индифферентизма и безразличия.
|
|
|
==27
столь же неразрывной связью в современном сознании, как христианство и реакция и всяческое мракобесие.
Материалистический демократизм и социализм в своей борьбе с религией, которую привык изображать как активную силу темной реакции, человеконенавистничества и деспотизма, не только не встречал до сих пор никакого идейного противодействия, но имел могущественных союзников. Союзниками этими было, во-первых, официальное «православие», которое в течение веков позорило христианскую религию союзом с господствующей формой государственности, унижаясь до роли не только атрибута этой государственности, но и прямо полицейского средства. Вековые преступления против свободы совести тяжелым свинцом лежат на исторической совести русской церкви, и надолго еще самое слово церковь будет вызывать ассоциации о суздальских тюрьмах, синодских посланиях, темных деяниях «миссионеров» и т. п. Официальное «православие» не только отравляло своей казенщиной народную душу, но глубоко пропитало своим ядом землю, на которой стояло, и долго будет этот яд зачумлять все, что будет воздвигнуто на этом месте. Но все это, к сожалению, не только прошлое, но и еще горькое настоящее. Если в прошлом преступления эти творились частью по недомыслию, частью по слабости и во всяком случае под гнетом жестокой необходимости, под придавливающей и расплющивающей все живое тяжелой лапой «зверя», то теперь, когда резко обозначились правая и левая стороны, не находится уже и этого извинения. В настоящее время из среды белого и черного духовенства, священников и архиереев, выделилась партия «черной сотни», открыто служащая насилию и ненависти вместе с Грингмутомз, который хотел бы утопить в крови всю Россию. Их бог — самодержавие, понимаемое в смысле белого террора, прямого истребления всех несогласно мыслящих. Это — политический Исламз, выдаваемый за христианство. Я не могу выразить всего ужаса, скорби и негодования, которое овладевает мной при чтении газетных сообщений о деяниях этих Никонов, Гермогеновч и т. д. Нельзя миру бе^ соблазнов, но горе тем, чрез кого приходит соблазн. Какого же лучшего союзника могут желать враги религии, нежели эти Никоны? Ведь имей материализм хотя одного такого Никона,— его песенка у народных масс, руководящихся в своих воззрениях не сознательными философскими убеждениями, а симпатиями и антипатиями, жизненными, но не головными впечатления-
|
|
|
==28
ми, была бы давно спета. По делам их познаете их! Никоны и Гермогены суть вороны, каркающие над руинами рассыпающегося официального «православия», которые заслоняют собой до сих пор Христову церковь. Каждый шаг вперед в освобождении России довершает разрушение этого казенного здания официального «православия», которому суждено еще понести жесточайшие уроны, более даже жестокие, чем теперь думают. И надо с надеждой, а не с смущением смотреть на эти уроны, ибо ими очищается поле для будущей жизни свободной церкви. Да здравствует разрушение, долой вековую гниль и плесень, отравляющую новую жизнь!
Таково положение вещей: с крайней левой и с крайней правой наносятся жесточайшие удары религии, при чем с одной стороны Христова правда социальной жизни соединяется с головным, теоретическим безбожием, а с другой — практическое безбожие и сатанизм выдаются за учение Христа. И все это в такой критический момент русской истории, когда предопределяется на долгие годы ее духовная и общественная жизнь, когда происходят духовные роды, при которых неоказание своевременной помощи грозит уродством или же смертью. Поэтому бездействие никогда не было для нас так преступно, как в настоящий момент.
|
|
|
III
Такова горькая действительность: в среде христиан, вернее, лжехристиан, существуют только два отношения к общественным и политическим вопросам: или черносотенное, или мсртворавнодушное. Конечно, среди исповедующих истины христианства есть не мало лиц, вовсе не индифферерентных к общественности и принимающих горячее участие в делах современности, но они делают это не как христиане, а как политики, выполняя какое-то внешнее, нерелигиозное дело. Между общественностью и христианством остается какое-то разделение, воздвигается толстая стена, и хотя, конечно, обе сферы жизни, политическая и чисто религиозная, и связываются в индивидуальной психологии, но лишь подземными корнями, невидными для наблюдателя, чем вносится ненормальная и мучительная двойная бухгалтерия. Здесь, как и во всей современной культуре и жизни, образовались два отдельных, не соединяющихся между собою русла: русло, так сказать, языческое, внерелигиозное, в котором несется мощный по-
==29
ток почти всей нашей культуры и в частности политики, и русло христианское, в котором еле сочится все больше и больше иссыхающий за недостатком живой влаги источник христианских мыслей, настроений и чувств. Возможно ли привести в связь оба русла, уничтожить этот водораздел, а в частности, и для политики создать новое, христианское, русло, чтоб устранить это тягостное раздвоение и вместе с тем уничтожить недолжную монополию современного язычества на общественность?
Для мыслящего и сознательного христианина едва ли даже нужно ставить эти вопросы,— настолько ясен и сам собой подразумевается утвердительный на них ответ, и если придется останавливаться на выяснении и этих элементарных вопросов, то только в виду крайней спутанности понятий и величайшего духовного оскудения, произведенного в религиозной жизни вековым господством церковной казенщины.
Есть ли политика в широком смысле слова нечто, несвойственное и чуждое христианству, которое имеет дело с индивидуальной душою, ее нравственным миром и ее отношением к Богу, стремится исключительно силой нравственного воздействия претворить отношения человека к человеку, всецело установить их на основе братской любви, вне всякого принуждения и насилия, неразрывно связанного с государственностью и вообще самой идеей права и государства?
На это может быть только один ответ: если существует государство, а стало-быть и политика, как факты, нам данные и неустранимые человеческими силами, значит, надо так или иначе определить свое практическое отношение к этим фактам и форму своего активного воздействия на них. Зажмуриваться, чтобы не видеть, или просто отворачиваться, как от чужой сферы, очевидно невозможно,— это значит признать не только свое бессилие, но и бессилие и ограниченность и самого христианства, раз оно принуждено безмолствовать пред таким первостепенной важности фактом; это было бы, поэтому, отречением от христианства, хулой на него. Христианство, как, впрочем, и всякая религия, притязающая на абсолютность, простирает область своих интересов и влияния на все сферы жизни: по идее оно определяет всю человеческую жизнь от первого крика до последнего дыхания. Для него нет нейтральных или индифферентных областей, которыми оно могло бы не интересоваться или пассивно пасовать, как нет границ для
К оглавлению
==30
Бога, Который есть «огнь пожирающий». Для принципиального индифферентизма к политике и общественности не может быть никаких оправданий. Напротив, он является, во-первых, невыполнимым, во-вторых, явно противухристианским, приходя в противоречие с основным и центральным учением о богочеловечестве.
Не нужно тратить много слов для доказательства невыполнимости принципиального воздержания от политики. Государство и общество таким железным кольцом охватило всю нашу жизнь, что вполне освободиться от него нет никакой физической возможности. Толстовское «неделание» и монашеское отречение от мира, на самом деле, нисколько не освобождают от этого кольца, ибо пассивное отношение поддерживает и укрепляет существующий строй в такой же мере, как революционный образ действий его расшатывает. Вы не перестаете быть плательщиками, по крайней мере, косвенных налогов, не перестаете пользоваться охраной государства, нести в себе самом неразрывно слитые с вашей личностью плоды этой охраны в прошлом в виде культуры и т. д. Общественный и политический индифферентизм, возведенный в принцип, есть столь же безнравственное, сколь и утопическое мировоззрение.
Но оно является и антихристианским, ибо, по учению христианства, история есть богочеловеческий процесс, в котором собирается и организуется единое человечество, «тело Христово». Для этой задачи мало одних усилий личного усовершенствования и душеспасительства, но необходимо воздействие и на общественные формы и на внешние отношения людей между собою, необходима не только личная, но и социальная мораль, т. е. политика. Политика есть средство внешнего устроения человечества, и в этом смысле средство хотя и преходящего значения, но неоспоримой важности. Для того, чтобы отрицать политику и общественность, нужно отрицать историю, а для того, чтобы отрицать значение истории, нужно отрицать и человечество, как целое, рассыпая его единое тело на атомы — отдельные личности; наконец, отрицая целокупное человечество, неизбежно приходится отрицать и самое богочеловечество, т. е. отрицать, в конце концов, Христа и христианство. Отсюда вывод: христианин не может и не должен быть индифферентен к задачам политики и общественности, выдвигаемым современностью.
Если, таким образом, христианская политика не только не является contradictio in adjecto5, но есть необходимое
==31
жизненное осуществление заветов Христа, то естественно возникает вопрос, каковы же должны быть ее отличительные черты, что именно делает ее христианской политикой? Очевидно, только то, что определяющее направление дается ей заветами Христа, что она есть осуществление Его заповедей. Идеалы или конечные, абсолютные цели этой политики даются религией, средства же для этих целей, изменяющиеся и относительные, должны быть найдены разумом или наукой и, конечно, никоим образом не могут этим целям противоречить.
Не нужно долго доискиваться окончательного идеала или нормы общественных и политических отношений: эта норма, в «которой закон и пророки висят», дана в заповеди о любви к ближнему, которая должна простираться не только на внутренние чувства, но и на внешние или общественные и политические отношения. Учением о богосыновстве, об абсолютном достоинстве человеческой личности, носящей образ Божий, христианство утвердило непоколебимые основы всякого освободительного движения — идеал свободы личности. Идеал свободы личности и уважения человека к человеку и должен быть руководящей нормой христианской политики в области отношений как политических, так и экономических. Я позволяю себе быть кратким в разъяснении этих элементарных истин, ибо уже не раз со всей возможной обстоятельностью развивал эти идеи*. Кроме того, они раскрыты уже во всеоружии философского гения и нравственной мощи истинного христианина — Владимиром Соловьевым.
Мне уже приходилось указывать**, что принудительная защита, составляющая неустранимый признак права, без которого, в свою очередь, нет и государства, есть нечто, принципиально чуждое христианству. Государственность, как таковая, сведенная к своей сущности — праву, есть стихия, чуждая христианству, стихия мирская, низшая и преходящая. Естественный идеал христианства есть свободный союз людей, объединенных любовью в церкви, т. е. идеал безвластия (но в то же время и теократический: свободная теократия?). Идеал церкви, основанной исключительно на нравственных и религиозных отношениях, чуждых всякого принуждения, есть идеал, вне всякого
См. сборник «От марксизма к идеализму»* и ряд статей в Новом. Пути и Вопросах Жизни.
В статье «Политическое освобождение и церковная реформа», Вопросы Жизни, апрель — май.
==32
мнения, существенно анархический. Но этот. идеал, сохраняя значение абсолютной нормы, не мог быть осуществлен в жизни, благодаря коренной порче человеческой природы, о которой учит нас христианство и которая является неоспоримой и опытной истиной. Притом, пока человечество состоит не из одних только христиан (и притом не по име'ни только, но и по существу), до тех пор государство сохраняет свои права на существование. Если же невозможно, как мы уже видели, индифферентное отношение к вопросам государственности и неосуществимо фактическое ее отрицание, то, очевидно, для христианина остается только один исход: в меру сил и исторических возможностей содействовать тому, чтобы подчинять государственного Левиафана» христианским задачам, стремиться к его внутреннему просветлению, заставляя его служить христианским идеалам, в приближении к абсолютному идеалу свободы личности, общечеловеческой любви. Этот идеал остается во всяком случае не выполним без внешней, юридической свободы: каким образом я могу любить брата своего и иметь его рабом и вообще поддерживать порабощение, хотя бы и внешнее! Цепи рабства должны быть раскованы не только фактически, но и юридически. Эта общая задача разрешается постепенным упразднением насилия, деспотизма, бюрократической опеки и развитием самоуправления и общественного самоопределения, при котором правительство, власть и общество постепенно сливаются друг с другом. Это и есть путь политического раскрепощения, которое совершается в новое время. Очевидно, что на одном конце этого пути стоит самодержавный централистический деспотизм, превращающий в рабов тех, кто имеет несчастье быть его подданными, на другом же конце — свободный союз самоуправляющихся общин, федеративный союз демократических республик, всемирные Соединенные Штаты. Никакая из этих форм сама по себе не имеет, повторяем, абсолютного значения, все они суть только исторические средства; однако если мерить их по степени приближения к идеалу, то христианской формой правления по преимуществу является никоим образом не деспотический автократизм татарско-турецкого типа, возведенный в этот ранг Византией и раболепствующей официальной церковью, но федеративная демократическая республика, как это хорошо понимали в свое время английские диссиденты, эмигрировавшие в Америку?.
==33
Какова бы ни была форма политического устройства, она должна ограждать естественные священные права человеческой личности, свободу слова, свободу совести, свободу общения людей между собою, иначе говоря, свободу союзов и собраний и т. д. и должна исключать сословные и всякие иные привилегии, нарушающие правовое равенство людей. Эти права должны быть аксиомой христианской политики, и если можно подвергать сравнительной оценке разные политические формы с точки зрения их целесообразности, то те формы, которые не способны вместить этих прав свободного развития личности, подлежат безусловному осуждению. Поэтому и наше бюрократическое государственное устройство, попирающее все эти права и неспособное их вместить, есть по существу антихристианское, сколько бы ни распиналась за него официальная церковь под диктовку оберпрокурора и «булатного патриарха». Союз «бюрократизма» и «православия» есть во всяком случае богохульственная ложь, которая как нельзя скорее и решительнее должна быть отвергнута.
Не менее ясны христианские идеалы и в области социальной политики. Если недопустимо политическое порабощение, то еще менее простительно порабощение экономическое, как более жестокое и унизительное, превращающее человека в вещь и средство для удовлетворения низших потребностей. Между тем все способы производства, существовавшие до сих пор в истории,— рабский, феодальный и господствующий в наше время капиталистический,— основаны именно на таком порабощении человека человеком. Современный капитализм исторически может быть, конечно, оправдываем, и могут признаваться его заслуги и преимущества пред предшествующими эпохами, но нельзя все-таки отвергать, что он основан на насилии и неправде, подлежащих устранению. Поэтому стремления к уничтожению этой коренной неправды капиталистического строя, которые в общем и целом объемлются понятием социализма или коллективизма, должны быть без колебаний включены в требования христианской политики. Общность имуществ, коммунизм, озаряет лучшие времена первых веков христианства, и этот порядок и должен быть признан нормой имущественных отношений*. Конечно, есть существенная разница между христианским коммунизмом первых
Ср. Эри. «Христианское отношение к собственности» (В. Ж.. август) ю.
==34
веков, который основывался на союзе любви, касаясь преимущественно потребления, но не организации производства (эта задача даже не ставилась пред тогдашним сознанием), и теперешним социализмом, стремящимся к внешнему устройству производственных отношений, механическому урегулированию и примирению интересов. Однако если это урегулирование, введение социалистической формы производства еще и не осуществляет само по себе любви между людьми, то, бесспорно, устраняет одну из могущественных причин к ненависти, заключающуюся во внешних формах человеческих отношений, уничтожает одно из важных препятствий, мешающих сближению людей между собой. Внешний механический социализм сам по себе, конечно, вовсе не имеет того перерождающего значения, которое приписывается ему сторонниками экономического материализма (надо постоянно и со всею энергией на это указывать), он есть только отрицательное средство, но и чисто отрицательное, освободительное значение его настолько велико, что задачи его должны быть признаны весьма существенными. Требования-коллективизма должны быть поэтому целиком включены в задачи христианской политики. Нужно отметить еще одну высоконравственную сторону даже чисто механического, внешнего, так сказать, социализма: он вводит всеобщую обязанность труда (для трудоспособных) и объявляет войну праздности и тунеядству. Социализм в этом смысле есть апофеоз труда, как нравственного начала, святыню труда кладет он в основание хозяйственного строя.
Эта общая задача — эмансипация личности — дается религией и есть в этом смысле религиозная истина абсолютного характера. Но для своего постепенного исторического осуществления она требует относительных исторических средств, которые указываются обстоятельствами и меняются вместе с последними. Средства эти должны быть найдены разумом, согласно указаниям научного опыта, и нахождение это составляет задачу общественной науки. До сих пор в сознании многих, почитающих себя христианами, существует недоверчиво-подозрительное или же, в лучшем случае, вполне индифферентное отношение к общественной науке, и этот непростительный индифферентизм составляет их настоящую духовную язву. Нечего отрицать, что под этикетом общественной науки преподносилось и преподносится не мало всякой ненужной, ненаучной и лжефилософской ерунды, и книжные изделия, носящие
| 2* |
| ==35 |
название «социологии», носят на себе справедливо некоторую печать отверженности. Но эта накипь или нарост на здоровом стволе реальной общественной науки,— права и политической экономии,— не умаляет ее действительного значения. У большинства лиц христианского мировоззрения почти отсутствует даже элементарное знакомство с общественной наукой, и трудно выразить, насколько вредит им этот недостаток. В наших духовных школах не преподается даже начатков права и политической экономии, они остаются уделом «светского», атеистического гуманизма, и когда наши иерархи начинают проповедывать по общественным и политическим вопросам, то, помимо антихристианской реакционности (не всегда даже сознательной) их общего направления, они прямо поражают круглым своим невежеством в области, о которой говорят. До сих пор они находятся в кругу каких-то допотопных или, по крайней мере, докапиталистических представлений, в котором в качестве единственной реакции на социальные нужды известна только раздача милостыни и устройство богаделен. Они глухи и слепы к тчогучему социальному движению современности, которое не могут понять при помощи этих детских представлений, а, не умея понять, боятся и считают, что все оно от лукавого.
Такому странному и — скажу прямо — преступному отношению к социальному вопросу и социальной науке наших дней должен быть положен конец, если только представители церкви окончательно не обрекают себя на общественное самоубийство и не совершают измены делу Божьему. Знакомство с политической экономией и элементами юриспруденции является обязанностью в особенности для каждого пастыря, ибо без этого знакомства невозможно понимать социальную жизнь, невозможно читать газет, и разве только и можно идти в рядах черносотенной агитации. Социальная наука, которая есть не что иное, как социальная этика, должна войти как необходимый материал преподавания в духовную школу. Пора, наконец, понять в самом деле, что Христова заповедь: одеть холодного, накормить голодного, посетить заключенного в тюрьме — исполняется в настоящее время более чем в какой бы то ни было другой форме посредством сложной социальной техники — социального законодательства, рабочих организаций, стачек, кооперативного движения. Ведь если искренно желать исполнять заповедь Христову, то нужно и уметь ее исполнять, знать нужные и пригодные средства к
==36
ее исполнению. Все это совестно и скучно говорить и доказывать, и было бы совершенно излишне на Западе и в Америке, где движение так называемого христианского социализма давно не новость, но, к сожалению, приходится у нас.
Для того, чтобы сознательно и осмысленно участвовать в общественной жизни, нужно в ней разбираться, и прежде всего определить, где и кто является голодным, нагим, заключенным в темницу, и притом не в буквальном только, но и в более общем смысле слова, не индивидуально, но и, так сказать, социально. Говоря конкретнее, нужно уметь определить, какая из борющихся общественных групп (ибо, по правильному наблюдению марксизма, социальная жизнь пока есть борьба) является действительно угнетенной, на чьей стороне стоит социальная справедливость, ибо при существовании борющихся классов с различными и иногда противоположными интересами не могут, очевидно, считаться одинаково справедливыми требования обеих сторон, иначе пришлось бы упразднить логический закон противоречия, да зараз и исключенного третьего. И нельзя держаться над- этой социальной борьбой, нет, надо в нее активно и сознательно вмешиваться*.
В великой социальной борьбе наших дней, в которой на одной стороне стоит сила владения капитала, а на другой — эксплуатируемые и неимущие представители труда, страдающие и от безработицы, и от недостатка, и от порабощения, и от непосильного труда, Христова заповедь, об исполнении которой Он спросит нас, решительно повелевает стать на сторону труда, принципиально признать справедливость в общем и целом (конечно, частные исключения всегда возможны) именно требований труда. В этом смысле классовая политика (не нужно бояться этого слова), т. е. политика, сознательно преследующая защиту рабочих масс против их сильных угнетателей (не в индивидуальном, но социальном смысле), есть единственно возможная форма христианской политики для данного момента. Это вовсе не значит, чтобы мы разделяли догмы марксизма,— можно признавать классовую политику как факт,
Во избежание недоразумений отмечу, что речь идет здесь именно о практическом отношении к социальной борьбе, о внешнем поведении в ней. Внутренне же надо, конечно, возвышаться над ней, относиться к ней извне, исходя из высших начал, принимать ее не как принцип (чему учит марксизм), но лишь как фактическую данность.
==37
как практическую необходимость, и быть в то же время совершенно чуждым этике и философии марксизма, оставаясь на почве христианства.
Вырабатывать заново конкретные требования или практическую программу христианской политики для нашего времени не приходится, ибо это давно уже сделано гуманистическим движением, хотя и чуждым религии, но бессознательно выразившим именно ее требования, нужно прямо учиться у него. Другими словами, следует прямо принять и усвоить основную программу, уже выставленную нашими демократическими социалистическими партиями в их практической, так сказать, деловой части.
Различие между отдельными программами должно быть сделано только на основании соображений социальной науки и большей или меньшей их практической при- ' емлемости. Сами эти партии, в своем фракционном фанатизме и буквоедстве, страшно преувеличивают различия своих практических программ и их оттенков (теоретические разногласия их нас не интересуют), между тем как разница заключается или в том, что одни ставят в свою программу лишь ближайшие шаги, другие же предусматривают и дальнейшие, или же расходятся в представлениях о способе достижения одинаковых идеалов. Стоя вне этих фракционных распрей, можно относиться к ним спокойно.
Проще всего обстоит дело относительно рабочего вопроса, в узком смысле слова, где сторонники христианской политики могут одинаково подписаться под практической программой той или другой социалистической партии или конституционно-демократической, существенно не разнящихся между собою. Нужно развитие социального законодательства в самом широком смысле слова, нужно развитие самопомощи среди рабочих в форме рабочих касс, союзов и коопераций, нужна, наконец, организация для чисто политических целей и для просвещения трудящихся классов. Все эти мероприятия представляют собою практический и постепенный переход к коллективизму, мост от настоящего к будущему.
Просто обстоит дело и с финансовым вопросом. Понятно и не требует особых доказательств и пояснений, что система обложения должна быть преобразована в соответствии требованиям социальной справедливости и податное бремя переложено на плечи имущих классов; средства для этого финансовая наука указывает в расширении прямого
==38
обложения на счет косвенного, в введении подоходного прогрессивного налога с возможно высоким existenzminimum'OMi!, совершенно свободным от обложения, в усилении наследственного налога и т. д. Здесь могут быть разногласия только в деталях, но не в принципе.
Самый сложный и трудный, хотя тоже не с принципиальной стороны, но с практической, вследствие невыясненности и спорности своей даже в самой социальной науке, являются аграрный вопрос и аграрная программа, и здесь между партиями существуют наиболее серьезные и глубокие различия. С религиозно-этической стороны дело как нельзя более ясно: земля Божия, а не помещичья и должна быть в распоряжении того, кто на ней трудится, а не должна быть обращаема в орудие эксплуатации и извлечения нетрудового дохода. Такое воззрение живет в нашем крестьянстве, и в нем ничего не может ни прибавить, ни убавить и христианская политическая экономия. (Эта же мысль составляет предмет настойчивой пропаганды и Льва Толстого.)
Вопрос становится труднее, как только заходит речь о практических мерах для осуществления этого требования, которые должны быть выбраны так, чтобы не принести вместо пользы вреда и не создать новых еще несправедливостей. Как осуществить переход земель от помещиков (разных категорий) в руки крестьян? Следует ли передавать земли в отдельные руки или же целым общинам, и, в последнем случае, каким и как? На эти вопросы разные экономисты и разные партии дают различный ответ. Я лично, в видах научной предосторожности и в виду наилегчайшей практической выполнимости, считаю стоящим на первой очереди основное аграрное требование программы конституционно-демократической партии, принятое теперь и земской организацией: увеличение крестьянского земельного фонда путем прирезок из частновладельческих (за выкуп), государственных удельных и монастырских земель. Конечно, это только первый шаг, за которым должны последовать и дальнейшие, но второго шага нельзя сделать ранее первого. Выставляя это в качестве реального политика и экономиста, как ближайшее и минимальное положение, я не устраняю, однако, того общего идеального требования, согласно которому только аграрный социализм есть нормальная форма аграрного устройства.
==39
Детали к практические подробности программы христианской политики должны быть, конечно, выработаны и установлены совместными усилиями всех единомышленников, но пока этих усилий не сделано, надо пользоваться великодушными трудами нашей демократической интеллигенции, которая всегда была печальницей трудящегося народа, и тогда еще, когда гнутье в бараний рог и проповедь Московских Ведомостей составляли единственную программу «христианской» политики.
IV
Мне приходилось уже раньше* касаться вопроса о различии так <
|
|
|
