 |
Ограниченность социалистических мечтаний
|
|
|
|
Но допустим, что социалистические мечтания о сверххозяйственном «государстве будущего» имеют достаточные научные основания (чего мы на самом деле вовсе не думаем). Все-таки нельзя не признать этого идеала бескрылым, рабским и ограниченным, хотя социализм и гордится обычно своей революционностью и радикализмом. Это становится особенно ясно при сопоставлении с христианской верой. Христианское обетование открывает верующим, что в жизни будущего века, которая наступит после всеобщего воскресения и суда, будет новое небо и новая земля, где же правда живет. Вся тварь обновится, и для воскресшего человечества, единого во Христе, будет восстановлено изначальное, эдемское отношение к миру, как саду Божию. Преграда и средостение, стоящие ныне между человеком и природой, утеряют свою силу. Всеобщее воскресение есть и всеобщий космический переворот. Человечество, действительно, воцарится в природе. Правда, это невозможно для человека в теперешнем его состоянии, в пределах истории, ибо может явиться лишь чудом всемогущества и премудро-
==215
ста Божией. Их место в социалистических построениях занимают мертвые силы хозяйства, развитие «экономического базиса»; в его силу, в его мудрость и всемогущество предлагается здесь верить в качестве Промысла Божьего. Даже и не разделяющий христианской веры должен будет признать, что только в ней дается утоление сердцу, полный ответ на все запросы любви, звучит голос человеческого достоинства. Но что мы находим в социализме? Прежде всего, относительно природы здесь мы имеем только идеал расширенной фабрики, благоустроенного города и сельского поместья. Преобразование жизни не распространяется на общее отношение человека к природе, которое остается прежним и неизменным; оно ограничивается хозяйственными нуждами человека. Отношение же его к природе остается столь же корыстным и нелюбовным, предпринимательским, как и теперь, отчуждение от матери-земли, которую также умели чувствовать народы и научали чтить многие религии, здесь как бы увековечивается. Отношение к природе в социализме только хозяйственно, а потому и корыстно, ограничено данными потребностями. Фурье был единственный из новых социалистов, который связывал свои социалистические мечтания с весьма широкими и смелыми (хотя и фантастическими, но в сущности не безынтересными) построениями мирового, космологического характера, но за это он и признается в истории социализма слегка полоумным, а учение его ненаучным («утопическим»). Другое исключение мог бы составить русский мыслитель Η. Φ. Федоров", который, впрочем, не относится к социалистам. По его мысли, человечество призвано научно овладеть не только землей, но и небом, управляя движением земного шара по надобности и желанию. В этом овладении мировыми силами, «регуляции природы», Федоров видел исполнение долга перед нею со стороны сынов человеческих, воистину ставших сынами Божьими.
|
|
|
Но ограниченность социалистических мечтаний ощущается еще с большей силой, граничит уже со слепотой в другом отношении. Здесь разумеется поразительное равнодушие потомков к своим умершим предкам, то, что можно, пожалуй, назвать духовным каннибализмом, пожиранием предков, наблюдаемым у некоторых дикарей. Действительно, дело имеет здесь такой вид, что эти будущие поколения, достигшие социалистического земного рая и стоящие при этом на плечах всего предшествующего человечества, будут предаваться тупому своему блаженству, эгоистиче-
==216
ски и кощунственно забывая о цене этого рая, о тех бесчисленных трудах и жертвах, которые понесены для его создания. Снисходительно или презрительно будут говорить они о варварстве этих поколений (как и теперь говорят нередко о прошлом), в лучшем случае будут отдавать в отношении к нему дань исторической любознательности, но, конечно, любящим сердцем их понимать не будут, не имея к тому мотивов. Ведь этих предков уже нет, они были и умерли, осталась одна отвлеченная идея, историческое воспоминание. Потому остается пользоваться как бы этой исторической рентой, ими накопленной. Эта картина пиршества потомков на могилах предков отвратительна по своей грубости и цинизму, и здесь фактически упраздняется то самое человечество, именем которого вершатся дела прогресса, разрывается на отдельные, обособленные, друг друга не помнящие поколения. Здесь социализм, пожалуй, мог бы быть завершен и восполнен смелою мыслью того же Η. Φ. Федорова, знаменитым его «проектом». Мысль эта сводится ни более, ни менее как к воскрешению предков, к воссозданию жизни отцов их благодарными и помнящими сынами посредством научной «регуляции» природы. Знание, надлежаще направленное, должно найти средства, чтобы вновь собрать тела из материальных частиц и затем оживить их. В исполнении этого долга воскрешения Η. Φ. Федоров видит высшую задачу человечества, с разрешением которой оно станет воистину достойно считаться сынами Божиими, исполнителями Божьего дела: даровое, данное и потому неустойчивое они заменяют трудовым, воссозданным и потому не имеющим конца. «Проект» Федорова для него имеет религиозный смысл. Он видит в своем «проекте» исполнение христианской заповеди любви и братства. И этот замысел сочетается у него с непреложной верой в бессмертие человека, для которой смерть есть лишь болезненный и временный разрыв души и тела. Этот «проект» вызывает, конечно, немалые недоразумения именно с религиозной точки зрения: можно ли научно-механическими средствами возвратить в тело душу, которая пребывает в неведомом для нас загробном состоянии, в руке Божьей? Не являются ли жизнь и смерть как бы новыми творческими актами Божества, которые вовсе не находятся в распоряжении человека? Однако, как бы ни были справедливы эти сомнения и возражения, которые могут быть выдвигаемы против Федоровского «проекта» со стороны религиозной, они не имеют силы для нерелигиозного,
|
|
|
|
|
|
==217
материалистического социализма, если бы он направил в эту сторону свое внимание. Но характерно, что мысль эта, насколько известно, ни разу не появлялась в социалистическом кругозоре: все внимание и интерес направляются здесь на судьбу последних поколений, благополучие которых и является целью истории. Впрочем, надо сказать правду, что «проект» воскрешения или трудового, научного восстановления жизни сулит мало утешения при отрицании личного бессмертия, и социализм имеет основание остаться к нему равнодушным. В самом деле, допустим, что и удалось бы научными средствами создать живые манекены, которые вполне воспроизводили бы умерших, и даже по составу материальных частиц были бы тождественными с их телами. Но ведь это была бы, тем не менее, чудовищная подделка: единство и тожество личности установляется духом, а не меняющимся составом материального тела; но при отрицании духовного начала жизни, к чему же сведется тожество умершего человека и воссозданного его двойника? Только к очень большому, максимальному сходству, которое, как бы ни было оно велико, никогда не сделается тожеством и простое повторение не превратит в непрерывное продолжение одной и той же жизни. Поэтому и мысль об искусственном воскрешении бессмертного человека излишня, ибо воскресит его Бог Своею властью в назначенный срок, мысль же о воскрешении смертного ложна и прямо чудовищна. Однако характерно это отсутствие самой мысли о предках, памяти сердца о них в социализме. Только в религии, и, прежде всего, в христианской церкви, есть эта память предков, ибо нет здесь живых и умерших. Для Бога все живы, и Он есть Бог живых, а не мертвых^. Только здесь, в молитвенном поминовении, творится непрестанная память об усопших, в надежде и вере грядущего всеобщего воскресения.
IV
СОЦИАЛИЗМ И ГУМАНИЗМ
Христианство учит, что человеческое естество повреждено грехом. Природа человека больна, и эта болезнь проходит чрез всю его жизнь, отравляет все ее проявления. Лишь неусыпной бдительностью, не ослабевающим самоконтролем способен человек преодолевать свою природу, возводить себя к естественному своему совершенству, вы-
|
|
|
==218
являть свой идеал. Поэтому человеку надо вести безостановочную борьбу с самим собой, с греховным своим естеством. Он не должен безотчетно отдаваться своим естественным стремлениям только потому, что они у него явились. Напротив, он всегда должен поверять себя по высшему идеалу жизни, который дается христианской религией, евангельским учением и, прежде всего, образом Христа. Это не значит, чтобы человек должен непременно уничтожать и отсекать все творческие свои порывы, потребности и стремления, из которых развивается деятельность культурная, хозяйственная, государственная. Это значит лишь, что все эти многообразные области деятельности человеческой подлежат суду и контролю религиозной совести, и каждая из них может служить источником соблазна для человека, угрожать пленом и гибелью для его души. Для христианства возможно признать и допустить не самодовлеющую, но аскетически контролируемую культуру. Этот контроль, конечно, должен быть не внешний, а внутренний. Он не только не противоречит свободе человека и не связывает его творческого духа, но даже, напротив, расправляет надлежащим образом духовные крылья, ибо только при таком самообладании и существует эта свобода. Этот же идеал аскетической культуры, духовно связанной единством высшей цели, предносился и Платону, когда он рисовал царство философов в своей «Республике». Этим аскетическим духом проникнута и вообще всякая религиозная культура, даже и вне христианства, и не только иудейская, но и египетская, эллинская, римская, конечно, каждая по-своему, в соответствии своей природе. Аскетизм вообще опирается на известное недоверие к человеческой природе, точнее, к данному ее состоянию. Он не преклоняется пред голой данностью, силой факта, не принимает того или иного стремления только потому, что оно существует и способно удовлетворять какую-либо наличную потребность, быть может, и не заслуживающую удовлетворения, нуждающуюся скорее в подавлении.
В противоположность этому религиозно-аскетическому самоощущению человека, начиная примерно с XV века и до наших дней, выдвигается новое миропонимание, которое зовется в истории гуманистическим". Из этого мироощущения родилась и новая европейская культура. Здесь провозглашается полное доверие к человеческой природе в ее данном состоянии. Человеку присущи естественное здоровье, гармония и совершенство. Он все, что ему нужно,
|
|
|
==219
может найти в себе и своими силами. Он не нуждается в сверхъестественной помощи, ибо имеет в своей природе все. Вообще нет ничего выше человека, притом не в идеальном его первообразе, но именно в его теперешнем состоянии. Правда, ему многого, бесконечно многого надо достигнуть еще на историческом пути, но он это и сделает своими силами, без всякой помощи. Он не нуждается в божественной благодати или чуде и даже не хочет его, ибо он сам по себе есть бог, хотя и еще только становящийся. Поэтому все упования человека, все его внимание переносится здесь на те достижения, которые совершены и могут еще совершиться в поступательном движении истории или в так называемом прогрессе. Прогресс и есть настоящее божество для религии человекобожиям. В прогрессе разрешены будут все противоречия жизни и устранена всякая ее дисгармония.
В числе других частных выводов гуманистического мировоззрения одним из важнейших практических его приложений является и социализм, который есть поэтому духовное порождение эпохи Возрождения. В настоящее время социализм представляет собой, можно сказать, влиятельнейшую разновидность гуманизма, заслоняющую собой остальные. Социалистическое учение о человеке, без различия оттенков, имеет в основе своей веру в беспредельную способность человеческой природы к совершенствованию, если только она поставлена в соответствующие условия. Мысль о грехе, о силе греха, о греховной порче, о губительной стихии страстей, о трагических противоречиях человеческой природы, далека социалистическим верованиям. Их представление о человеке вообще бедно и поверхностно. Для большинства этих учений человеческая природа есть просто tabula rasai5, чистая доска, на которой пишет то или другое содержание социальная среда. Более вдумчивые и сознательные из них останавливаются на вопросе о человеческой природе и отвечают на него иногда в таком смысле, что хотя отдельные индивиды ограничены и имеют недостатки, но для всего человеческого рода последние сглаживаются, плюсы погашаются минусами, и целому роду во всяком случае принадлежит совершенство (Фейербах). Еще более радикальную постановку этого же вопроса мы находим у Ш. Фурье, единственного из социалистов, у которого нашлось достаточно глубокомыслия, чтобы поставить коренным образом вопрос о природе человеческих страстей. Он решается в этом интересном (и недостаточно
К оглавлению
К оглавлению
==220
еще оцененном) учении с безграничным оптимизмом. По мнению Фурье, страсти суть благие силы, вложенные Творцом в человека. Они приносят зло лишь потому, что находятся в дисгармоническом положении, люди не умеют владеть их силой. Для этого надо их научно познать и соответственным образом сочетать, так, чтобы для каждой склонности нашлось свое полезное употребление. Это возможно, если взять достаточно обширные общины, в которых бы находилось место для применения разных склонностей и разных страстей. Порочных же или греховных наклонностей и вообще не существует. Страсти имеют себе параллели и соответствия в силах природы, в звуках, цветах, а также в других мирах. Поэтому возможность естественной гармонии дана уже в природном строе этого мира, и социализм только призван выявить эту возможность. Хотя большинство социалистов обычно относится к учению Фурье как. бы несколько конфузливо ввиду его странностей, однако здесь мы имеем самую глубокомысленную, даже единственную попытку социалистической антропологии. Обычно же вопросы антропологии совершенно и без остатка растворяются в социологии, вопросы о человеке подмениваются вопросом о природе и строении общества. Человечество рассматривается как состоящее не из отдельных личностей, из которых каждая есть свой особый мир, но из общественных групп, которые определяются своим местом в строении целого. Этот социологизм отличает все наиболее влиятельные социалистические учения XIX века. Вместо личности возникает представление о безличной социальной среде, которая существует над личностями и их собой определяет. В разных учениях подставляются только различные понятия в эту общую формулу: для Р. Оуэна"» началом, определяющим человеческий характер, является общественная среда, для К. Маркса и его последователей — классы и отношение классов.
Поразительна при этом противоречивость социализма. С одной стороны, здесь поддерживается общегуманистическая вера в человека, на которую и опирается вера в прогресс и' в его радужные дали, а с другой — в социализме совершенно упраздняется человеческая личность, которую так умело ценить и лелеять раннее, творческое Возрождение: вместо нее ставится всеопределяющая социальная среда. Всякие творческие порывы, исходящие от личности, гасятся в этих безличных сумерках социологизма. Отсюда рождается и дальнейшее, также неисходное противоречие
==221
социализма. Он преисполнен убеждения, что прогресс совершается социологически закономерно, причем, конечно, законы эти имеют силу и над отдельными лицами. В то же время практически всякое движение в истории совершается чрез личности, ибо только личности принадлежит действенность. Призывая к реформе, к революции, социализм принужден обращаться к личностям, призывать их как бы к ослушанию социальных законов, к тому, чтобы перерасти данную социальную среду, возвыситься над ее всесилием. Согласно учению социологизма, обществом правит железная необходимость, и она руководит и человеческими желаниями и поступками. Напротив, согласно практической морали социализма, личность своим усилием должна стремиться к тому, чтобы прорвать эту цепь силою своей личной мощи, своей свободы. При всеобщей вере в прогресс остается безответным вопрос, кто же является здесь зачинателем, носителем этого прогресса? Откуда найдется у него для этого сила? Если дан мир негодяев, то откуда же возьмется добродетель для его преобразования? Эта несообразность особенно очевидна была в учении Р. Оуэна, который теоретически исповедывал полную безответственность человека, ввиду того, что характер всецело определяется общественной средой, но в то же время своим собственным примером и деятельным духом своего учения призывал к ответственной, творческой работе, к личному почину. Тем же самым-противоречием раздирается и марксизм, который мнит, что он предсказывает будущий социализм как лунное затмение, а в то же время для достижения этого лунного затмения хочет основывать партию (Штаммлер!7). Вообще социализм изнемогает от своего бессилия сочетать учение о закономерности общественного развития, свой социологизм, со своим же собственным деятельным характером, революционизмом. Он оказывается безответен перед основным вопросом, что же такое человек, какова природа человеческой личности, человеческого общества? Каковы его задачи, цели, достижения? К чему ведет «прогресс»? В чем смысл истории?
V
МЕЩАНСТВО («БУРЖУАЗНОСТЬ») СОЦИАЛИЗМА
И с этой духовной немощью и пустотою современного социалистического движения находится в связи основная его черта: его глубокое мещанство — «буржуазность». Да,
==222
не имея в своем лексиконе более уничижительного слова, чем «буржуазия», сам социализм духовно пропитан этим самым мещанством; он отравлен духом тех самых «буржуев», которым он завидует и ненавидит. Это давно уже было подмечено наблюдательными умами. Известно, что вопли о мещанстве европейского социализма вырывались еще у А. И. Герцена, для которого весь европейский мир представлялся расколовшимся на два стана: буржуа имущих и боящихся за свое достояние и буржуа неимущих, но завидующих чужому достоянию. Герцен противопоставлял западному социализму наш русский. Но что мог бы он сказать в наши дни, когда русский рабочий класс проявил такие аппетиты, такой классовый эгоизм, что уже вполне заслужил название социалистических «буржуев» или мещанских социалистов. Можно различно определять мещанство. Вернее всего оно может быть понято чрез противопоставление религиозному мироощущению, для которого руководящими являются не личные и не здешние, потусторонние ценности из царства не от мира сего, между тем как для мещанства все исчерпывается интересами и успехами этого мира. Мещанство есть духовная опасность, которая всегда подстерегает всякую душу на пути ее религиозной жизни, оно есть болезнь духа, его расслабление и отяжеление. В социализме же мещанство приобретает, можно сказать, воинствующий характер. Здесь борьба за свои экономические интересы, личные и классовые, проповедуется как основное, руководящее начало жизни. Удивительно ли, что, когда социализм показывает свое подлинное лицо, как теперь в России, где все обезумели в какой-то оргии хищничества, то лицо это выглядит мещанским до отвратительности, в нем обнажаются самые низкие, животные инстинкты человеческой природы. Таков духовный лик и современного русского социализма, этого «социал-буржуйства». Своей проповедью мещанства социализм обедняет, опустошает душу народную. Он сам с ног до головы пропитан ядом того самого капитализма, с которым борется духовно, он есть капитализм навыворот. Он может организовать массы для достижения элементарных целей на почве экономической борьбы, но при этом незаметно принижает их духовно. Вот почему социализм обычно враждебен религии, как и всякому духовному, не мещанскому подъему, враждебен искусству, вообще истинной культуре. Он мертвит своим дыханием народную душу. Поэтому-то социализм так легко вульгаризуется, т. е. разменивается на самую мелкую хо-
==223
дячую монету, сливается и отожествляется с самыми простыми и житейскими требованиями. Мне ответил когда-то в Германии один трактирщик, который и сам был социалдемократом, на вопрос, чего, по его мнению, хотят социалисты: Sie wunschen mehr zu werdienen (они хотят побольше получать). В этом простодушном ответе, в этом примитивном понимании заключается больше правды, чем это кажется. Такое же истолкование социализма дается в настоящее время и русской жизнью. В России за два-три месяца вдруг победил социализм, и впервые мир увидел даже социалистическое правительство (которому, однако, силою вещей не только не приходится осуществлять социалистический переворот, как это полагалось бы по социалистическому катехизису, но оказывается необходимым вводить меры обуздания и борьбы с своеволием и разложением вплоть до восстановления смертной казни). Если бы я чувствовал для себя дорогими идеалы социализма и придавал им то всемирно-историческое и мировое значение, какое придают им социалисты, я был бы глубоко потрясен и угнетен этою, можно сказать, идиотизациею социализма, какую мы сейчас наблюдаем в России. Эта победа социалистического блока на выборах по городам, это повальное раболепство перед социализмом, пред лицом таких фактов, как мародерство в тылу, к каковому следует, бесспорно, относить и безмерные притязания зарвавшихся «товарищей» — «социал-буржуев», наряду с трусливым бегством «революционной» и, конечно, тоже социалистической армии на фронте, о чем все это говорит? Вот в каком смысле по плечу оказываются массам упрощенные, мещанские лозунги социализма. И если мировая война и фактическое упразднение интернационала нанесли тяжелый удар идейному социализму, то не менее тяжелый наносит теперешняя его идиотизация и варваризация в России.
VI
ПРАВДА СОЦИАЛИЗМА
Однако, нападая на социализм за его мещанские черты, которые все-таки находят себе и значительное оправдание в бедности и обездоленности представителей труда в нашем обществе, мы менее всего можем тем самым брать на себя защиту капитализма, отравившего своим ядом и социализм. Яд же этот состоит в том откровенно и цинич
==224
но провозглашаемом убеждении, что в своей хозяйственной деятельности (так же, впрочем, как и во всех других областях) человек может руководиться только стихийными своими побуждениями или хозяйственным эгоизмом, на котором и основана хозяйственная жизнь в наши дни. Капитализм есть организованный эгоизм, который сознательно и принципиально отрицает подчиненность хозяйства высшим началам нравственности и религии; он есть служение маммону, маммонизм, по выражению Т. Карлейля. Никогда еще в истории не проповедывалось и не проводилось в жизни такое безбожное, беспринципное служение золотому тельцу, низкая похоть и корысть, как ныне, и хотя мир не видал еще такой хозяйственной мощи, но к чему же она теперь привела? К мировому пожару, к капиталистической войне всех против всех! Если по духовной природе своей капитализм в значительной мере является идолопоклонством, то по своему общественному значению для социальной жизни он покрыт преступлениями, и история капитала есть печальная, жуткая повесть о человеческой бессердечности и себялюбии. Одним словом, мы должны, не обинуясь, сказать, что социализм прав в своей критике капитализма!». В этом смысле надо прямо и решительно признать всю правду социализма. Если он грешит, то, конечно, не тем, что он отрицает капитализм, а тем, что он отрицает его недостаточно радикально, сам духовно пребывая еще в капитализме. Социальная наука раскрыла и раскрывает многоразличные бедствия, причиняемые капитализмом, и она же вырабатывает средства для борьбы с этими бедствиями. Голос науки и совести сходятся в том, что капиталистическое хозяйство ради общего блага должно быть преобразованным в направлении растущего общественного контроля или в направлении социализма, и в этом смысле давно уже сказал один английский общественный деятель, что «мы все теперь социалисты». Различие относится к пониманию практических вопросов о том, в каком темпе должно совершаться такое преобразование. Здесь слово принадлежит науке, социальной медицине, и разговор должен идти на почве определенных фактов и практических вопросов.
Однако можно признавать правду социализма, как отрицание неправды капитализма,— и здесь его воодушевляют, несомненно, высокие чувства святого гнева, ревность к справедливости, сострадание к меньшей братии,— но наряду с этим видеть и его ограниченность и неправду, которая
| 8 Заказ № |
| ==225 |
есть тонкое или грубое воспроизведение ограниченности и неправды капитализма. Социализм верит вместе с капитализмом, что человеческое общество построяется только на экономическом интересе, известным образом регулированном, и что иных сил не существует. Социализм разделяет с капитализмом его неверие в духовную природу человека, и это несмотря на то, что он же предрекает для него такое радужное будущее. Для социализма общественное преобразование исчерпывается внешней, прежде всего экономической реформой, и он без всякого внимания проходит мимо того, что совершается в человеческом сердце. Социализм интересуется человеком одновременно и слишком много, и слишком мало, сулит ему земной рай и, однако, его не уважает, не признавая в нем нравственную личность. Прав был Вл. Соловьев, говоривший, что социализм дает человеку не слишком много, но слишком мало. Уже на самых первых шагах социализма, еще в XVI веке в загадочной «Утопии» Т. Мора, не то шутя, не то серьезно выражено убеждение, сделавшееся общим для всего социализма, что достаточно отмены частной собственности для полной победы над порочными наклонностями в человеке. И чем дальше, тем эта мысль звучит настойчивее. Ради возвеличения человека в будущем за ним отвергается духовная самобытность и нравственная ответственность в настоящем. Для социализма человек есть денежный мешок, пустой или наполненный, так же, как и для капитализма. И эти мещанские, материалистические основы современного социализма делают его учением духовно-мертвящим, лишают его поэзии и очарования, наполняя жизнь рассудочностью и прозаичностью. На нем лежит отпечаток вульгарности, низменности и бескрылости, и это, конечно, связано с отсутствием в нем истинной религиозности, которая заменяется извращенным грубым идолопоклонством, где идолом является толпа,— «демократия», понимаемая, как экономический союз.
VII
«ХРИСТИАНСКИЙ СОЦИАЛИЗМ»
Итак, существует противоположность между мировоззрением религиозным, для которого вся человеческая жизнь, в частности и хозяйственная деятельность, протекает в согласии с законом высшей, божественной правды, и
==226
зоологическим, одну из разновидностей которого имеем мы и в социализме. Противоположность заключается здесь в духовных мотивах, но отнюдь не в самом социализме. И противоположность эта осознана была во всей глубине еще в древности, в Афинской республике IV века, когда великий философ Платон в своем произведении «Политейа» начертал свой идеал социализма, который коренным образом отличался от захватного, своекорыстного, мещанского социализма, и тогда уже широко разлитого в массах. Платон указал здесь, что вся человеческая жизнь, а в частности, и хозяйственный строй должны строиться на основании высших идеальных норм «справедливости», но отнюдь не на борьбе себялюбии, единоличных и групповых. Эта же мысль легла в основу христианской проповеди в первые века христианства. Если мы будем знакомиться с произведениями христианской письменности I—IV веков, мы найдем здесь весьма суровое и решительное осуждение эгоизму собственников, а нередко и частной собственности, иногда настолько резкое и беспощадное, что едва ли можно к нему что-либо прибавить даже и со стороны представителей социализма. И однако смысл этих нападений на собственников в том, чтобы указать им нарушение долга христианской любви и призвать к делам братолюбия и благотворительности, а вовсе не в том, чтобы разжечь ненависть и зависть в неимущих. Известно, как велика и многообразна была эта благотворительность в лучшие времена христианской истории. Однако эти нападения на частную собственность за злоупотребления ею нельзя еще считать социализмом, ибо здесь совершенно отсутствует мысль о коренном преобразовании хозяйственного и социального строя на основе замены частной собственности общественною, хотя бы по мотивам христианской любви. Эта программа, так называемого «христианского социализма», появляется в новое время, преимущественно в XIX веке. Основная мысль «христианского социализма» состоит в том, что между христианством и социализмом может и должно существовать положительное соотношение. Христианство дает для социализма недостающую ему духовную основу, освобождая его от мещанства, а социализм является средством для выполнения велений христианской любви, он исполняет правду христианства в хозяйственной жизни. Разумеется, насколько социализм проникается антихристианским духом и отдается чарам первого искушения, он не может быть соединен с христианством, которое требует
==227
прежде всего человеческого сердца. Но в социализме самом по себе, рассматриваемом как совокупность мер социальной политики, нет ничего, что бы не соответствовало христианской морали. Потому самая мысль о «христианском социализме» не имеет в себе ничего противоречивого. Принципиально христианский социализм вполне возможен. «Христианский социализм» имеет разные черты; вернее сказать, под этим именем скрываются стремления, нередко далеко между собою расходящиеся как в религиозном, так и социально-политическом смысле, от самых возвышенных и благородных, как, напр<имер>, движение «христианских социалистов» в Англии в средине XIX века, до весьма двусмысленных, каков, например, австрийский или германский антисемитизм пастора Штекера и подобных > 19. Поэтому нельзя относиться с неразборчивым доверием к тому, что иногда называет себя «христианским социализмом», ибо может оказаться при ближайшем рассмотрении, что в действительности здесь нет либо христианства (как, напр<имер>, у Сен-Симона), либо социализма, или же ни того, ни другого. Русской мысли идеи христианского социализма, именно на основе православия, также не являются чужды. Когда Φ. Μ. Достоевский говорит, что православие есть наш русский социализм, «пресветлое единение во Христе»2о, то он хочет, конечно, высказать ту общую мысль христианского социализма, что лишь на религиозной основе можно находить надлежащее разрешение социальных вопросов. И ту же мысль по-своему выражает и Вл. С. Соловьев, который говорит о «правде социализма», указывая в то же время на его ограниченность и на необходимость дать этой правде вселенский христианский смысл. Вопрос об оправдании социализма и религиозном его смысле многократно разбирался в новейшей русской литературе, в общем в таком же смысле. Вообще идеи «христианского социализма» сейчас имеют для себя очень благоприятную почву в России как среди православного духовенства, так и среди православного народа. Нередко высказывается пожелание о том, чтобы у нас возникла самостоятельная партия христианских социалистов. Однако едва ли можно разделить это пожелание. Пусть социалисты делаются христианами, а через то христианизируется и их социализм, но выступать с проповедью особой партии христианского социализма — это значит принижать вселенские глаголы христианства и самую Церковь ставить в положение партии21. При этом грозит опасность
==228
особого, социалистического клерикализма, при котором социализм оказывается только средством для уловления душ либо же он-то и представляется главной целью, для которой лишь средством является христианство. Но и в том и в другом случае одинаково происходит религиозный подмен. Клерикализм, как стремление высшей иерархии к власти и влиятельности, свойственен наиболее папскому католицизму. Он не раз уже менял обличье в истории, и в наши дни ему всего естественнее принять защитные цвета демократии и социализма. Еще Достоевский предусматривал этот поворот в истории католицизма, когда папа выйдет бос и беден к рабочему классу, чтобы завоевать его сердце социализмом, и историческая действительность до известной степени подтвердила прозрение нашего писателя (политика Льва XIII). Однако, если это происходит ради власти, а не во имя любви Христовой, мы имеем здесь лишь новую разновидность искушения в пустыне. Для Церкви невместно сливаться с какой бы то ни было партией, как союзом относительным, условным и временным, и вселенская правда ее не должна закрываться какими-либо преходящими формами. Пусть социалисты становятся христианами, тем самым социализм, как и вся жизнь наша, будет делаться христианским. Но пусть христиане осознают себя прежде всего как члены Церкви, а не как «христианские социалисты», и не ставят знака равенства между церковностью и «христианским социализмом». Иначе нам грозит та опасность, о которой говорил еще апостол,— разделения внутри самой Церкви. «Сделалось мне известным о вас, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: Я Павлов, я Аполлосов, я Кифин, а я Христов. Разве разделился Христос?» (I Кор. I, 11—13).
VIII
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ СОЦИАЛИЗМА
Итак, христианству не только нет никаких причин бояться социализма, но есть полное основание принимать его в качестве благодетельной общественной реформы, направленной к борьбе с общественным злом, насколько эти меры не сопровождаются грубым насилием и сообразны со здравым смыслом. Но христианство совершенно отвергает все самообольщение социализма, ослепленного своими чаяния-
==229
ми. В глазах христианства самый радикальный социализм не содержит в себе ровно ничего радикального в том смысле, что он бессилен внести действительно существенное преобразование жизни. Пред лицом порчи и зла, коренящегося в человеческой природе, а через нее сообщающегося и всему миру, социализм есть только паллиатив. Он не затрагивает конечных причин человеческих страданий, в этом смысле он принадлежит вообще области срединности, которую лишь по духовной слепоте своей он принимает за нечто предельное и радикальное. Как медицина в состоянии бороться с болезнями и в отдельных случаях их побеждать, однако совершенно бессильна победить самую болезненность, источник болезней и смерти, так и социализм борется успешно или малоуспешно с частными причинами бедности и насилия, не будучи в силах их совершенно исторгнуть. По своему паллиативному характеру социализм не имеет значения радикальной жизненной реформы, он есть благотворительность, одна из ее форм, указываемых современной жизнью,— и только всего. Торжество социализма в жизнь не вносило бы ничего существенного. Так же будут страдать и умирать люди, любить и ненавидеть, завидовать и тщеславиться, предаваться тем же страстям и порокам, что и теперь, хотя и на иной манер, и так же духовная высота будет достигаться только личным подвигом, усилием восхождения. Надо так слепо верить во всесилие экономической среды над человеком, как социалисты, чтобы допускать, что с изменением ее изменится и человеческая природа. Человек вовсе не есть такая кукла или механизм, заводимый хозяйственною средою. Социализм обидно думает о человеке в этом своем оптимизме. Если даже допустить, что прекратятся страдания от голода и будет совершенно побеждена нужда (чего, впрочем, нельзя ожидать в полной мере), то тем чувствительнее станут нравственные страдания, уколы самолюбия, раны любви, сомнения и, наконец, ужас скуки и тоски от праздности, от досуга, с которым так мало люди умеют справиться достойно. Посмотрите тепе
|
|
|
