В полевой работе с интервьюерами

Социальный исследователь, который в процессе интервьюирования вынужден прибегать к посредни­честву переводчиков, почти или вовсе не зная языка, на который осуществляется перевод, практически беспо­мощен: он полностью зависит от своих переводчиков, не способен оценить их квалификацию и проинструкти­ровать их относительно качества перевода, в котором он нуждается. В этих условиях методика обратного пе­ревода дает ему в руки некоторую возможность контро­ля. После того как исследователь подготовил программу интервью на своем самом что ни на есть доступном переводу языке, он сажает за работу двух переводчи­ков, из которых один переводит на местный язык пер­вую половину, а другой — вторую. Затем каждый из

них берется за половину, переведенную другим, и снова переводит ее на язык оригинала. (Это могут быть пись­менные переводы, если переводчики грамотны, или маг­нитофонные записи, обеспечивающие возможность обратного перевода.) В итоге исследователь распола­гает двумя версиями текста интервью на своем собст­венном языке и за счет их триангуляционной съемкой версии на местном языке, которая почти наверняка адекватна, если верны обе версии на языке оригинала.

Исследователю в какой-то мере непосредственно от­крывается качественный уровень его переводчиков. Если верен обратный перевод, то они оба заслуживают доверия. Если же нет, то трехстороннее обсуждение каждого из пунктов прямого и обратного перевода при­ведет к известному согласию по поводу частных проблем. Все это послужит свидетельством общей способности переводчиков, которое ими самими будет воспри­нято как достоверное. Вероятно, нет лучшего способа отобрать кандидатов на должность переводчика.

Результаты первых попыток таких обратных пере­водов, как правило, отнюдь не обнадеживают, о чем сообщает в одном из очень немногих опубликованных обсуждений этой методики Филлипс [38] и что под­тверждает наш собственный опыт. В отличие от Филлип-са мы, однако, принимаем это обычно низкое качество как нечто, с чем исследователь не может не столкнуть­ся, и как доказательство ценности обратного перевода, а не как причину от него отказаться. Конечно, более неформальные способы использования одного перевод­чика для проверки переводов другого дают исследова­телю больше уверенности в его компетентности, но возможно, что это впечатление обманчиво. Исследова­тель не может контролировать такие показатели, как общераспространенные заблуждения, склонность про­фессионала воздерживаться от критики другого профес­сионала, местную круговую поруку, когда дело идет об эксплуатации чужеземца, и т. д. Обратный перевод обеспечивает исследователю весьма значительный (хотя, надо сказать, неполный) контроль над качеством прямого перевода, даже если он совсем не знает мест­ного языка.

Обратный перевод позволяет исследователю полу­чить важную информацию о том, какая часть его

интервью может с успехом использоваться и какая часть его интересов как социального исследователя непереда­ваема, по крайней мере, при тех способностях, которы­ми обладают его переводчики. Он будет вынужден пренебречь многими тонкими различиями, которые не могут быть переданы. Он внесет свою лепту в актив­ный пересмотр «оригинала».

Обратный перевод — это самое мощное орудие под­готовки переводчиков, какое только доступно исследо­вателю. В целях обучения необходимо иметь возмож­ность выявить ошибки, и исследователь получает ее, лишь обратившись к методике обратного перевода, если только он не крупный знаток местного языка. Неделя или около того, потраченная на обратный перевод по всему ряду вопросов, представляющих интерес для исследователя, в значительной мере повышает уровень знаний интервьюера и его готовность обсуждать альтер­нативные решения специфических проблем перевода. Иначе переводчик надевает амбициозную маску догма­тической профессиональной самоуверенности.

Даже для того большинства антропологов, которые не пользуются никакой предварительно заготовленной программой опроса, прибегая к услугам переводчиков в целях проведения импровизированных интервью, ход которых определяется инициативой респондентов (для основной массы полевых исследований это, несомненно, наилучший метод), дисциплина обратного перевода представляется желательной по упомянутым выше при­чинам. При отсутствии таких проверок зависимость от переводчиков неизбежно ведет к изрядной доле само­обмана в отношении качества перевода. (Этнонаучные методики, сводя весь вопрос к местному языку, избе­гают этих проблем ценой столь сильного утомления, что они редко применяются в качестве единственного метода.) Даже если усилия, затраченные на обратный перевод, не имеют своим итогом стандартных вопросов, которые можно было бы использовать при интервьюи­ровании, они дают некоторую приемлемую совокупность переводов ключевых понятий исследователя на местный язык.

Еще одно специфическое применение обратного пе­ревода — его использование в роли сокращенного прие­ма исследования этнотаксономии в данной области

(LeVine, Саmpbell [30]). Исследователь подготавли­вает список терминов и приблизительных синонимов, относящихся к данной области (например, к межлич­ностной агрессии). Одно лицо, знающее оба языка («билингв»), подбирает для каждого термина как мож­но большее число переводов на местный язык. Другой билингв подбирает как можно большее число англий­ских переводов каждого местного термина. После чего к исходной таксономии языка оригинала, которой рас­полагал исследователь, добавляются гетерогенные сово­купности обратных переводов на язык оригинала; их-то он и пытается осмыслить, выдвигая гипотезы относи­тельно таксономии в местном языке.

Методика обратного перевода, при всех ее достоин­ствах, не гарантирует от ошибок. Даже после того, как программа опроса успешно подвергнута обратному пе­реводу, дальнейшее ее применение в полевых условиях может выявить вопросы, переведенные до смешного не­лепо. Нелишне иметь некоторое представление о том, как они обнаруживаются. В этом пункте мы зависим от контекста и от предположений, связанных с уже по­лученным знанием, а также от того, насколько основа­тельны наши суждения о данном ответе как о стран­ном, отклоняющемся от темы, не имеющем отношения к делу. Источником таких ошибок часто оказываются установленные по словарю межъязыковые эквиваленты, которые использовались в процессе как прямого, так и обратного перевода.

Эти словарные правила перевода — результат на­веянных школьным образованием и чтением Библии стандартизированных «решений», принимаемых по по­воду трудных, но часто повторяющихся проблем пере­вода. Переводчику, менее знакомому с традицией, кото­рый никогда не видел словарей для перевода, который изучал каждый язык скорее путем участия в общении, чем по инструкции, и поэтому непосредственно перево­дит с языка оригинала на местный язык, удается избе­жать подобных ошибок. (Другие источники ошибок могут корениться в многозначности местного языка, которая может быть особенно велика в его письменной форме.) Отметим, что, чем шире контекст и чем выше избыточность, тем больше шансов обнаружить ошибки, допускаемые переводчиком. Связные рассказы-описания

больше всего подходят для этих целей, вопросы, пред­полагающие краткий ответ, менее пригодны. Ответы «да — нет» дают столь малую возможность установить меру понимания респондента, что при работе через пе­реводчика их ценность сводится к нулю.

Методика обратного перевода в целом нуждается в более обширном исследовании, равно как и в более скрупулезном накоплении имеющегося опыта и инфор­мировании о нем.

Необходимо также изучение истории этого метода. Он, вне всякого сомнения, изобретался несколько раз самостоятельно. Антропологи, проводившие опрос об­щественного мнения в Японии для нужд военного руко­водства США, применяли его примерно в 1946 г. (личное сообщение Дж. Беннета). Стерн и Д'Эпине [42] опубликовали самое первое его описание из всех нам известных. Этот метод часто применялся, хотя и без особого методологического обсуждения (Jacobson [23]; Schachter [40]; Duijker [13]; Ervin, Bower [15]; Cantril [11]; Mitchell [33]; Almond, Verba [1]). Насколько нам известно, единственное обсуждение данного метода в рамках антропологии принадлежит Филлипсу [38].