 |
Год седьмой правления Хоремхеба
|
|
|
|
(1341 до н. э.)
День 16-й, второй месяц засухи
У моей дочери черные кудри и крошечные пальчики на ногах, как и у ее матери. Она разинула рот, но вскоре утихла, словно почувствовав себя в безопасности у меня на руках.
– А глаза какие? – прошептала Асет, уставшая от схваток.
– Кажется, у тебя они были не такие темные, но пока рано говорить.
– Я каждый день приносила подношения Амону, умоляя, чтобы они оказались карими.
Спрашивать, почему, не приходилось. Я отдал младенца Кики, девушке, которую Сенмут выделил нам из своих работниц, ибо от слуг Асет отказывается – возможно, чтобы не мешали нам побыть наедине, если разгорится непредсказуемое желание.
Даже мой рабочий стол стал местом для таких опытов, каких я никогда и представить не мог, но теперь положение дел наверняка изменится, поскольку Асет надо будет заботиться о нашей дочери, а не вести борьбу с женщинами Анибы, отрезающими гениталии своим дочерям. На эту идею ее натолкнул Сенмут.
Тули стучал когтями по плиткам пола, танцуя на месте на задних лапах.
– Скоро, Тули, – пообещала ему Асет, когда я нажал ей на живот, чтобы извлечь послед, положил его в глиняный горшок и поставил его в сторону. Но когда я нажал еще раз, из тела Асет потекла кровь.
– Принеси младенца и рулон чистых перевязок, который ты поставила на солнце, – крикнул я Кики, поднял Асет с колен и перенес на лежанку. Она взяла нашу дочь и засунула сосок ей в рот. Вскоре, к моему великому облегчению, ее матка сжалась.
Когда я закончил уборку, мать с ребенком уже задремали, я немного ими полюбовался, запоминая, чтобы в будущие годы можно было вызывать воспоминание перед глазами. Потом отнес кровавый послед в дальний угол сада и похоронил его под пробивающимся молодым деревцем тамариска – и наконец позволил себе поделиться хоть с кем-то радостью по поводу своей новорожденной дочери. С Тули.
|
|
|
Потом пес наблюдал за мной, пока я мылся, надел через голову рубаху, обернул вокруг бедер лучший передник – который надевал только по особым случаям. Тули же подбежал к корзине со своими игрушками и ошейниками, взял в зубы полоску крокодиловой кожи, украшенную белыми раковинами каури, и принес мне.
Асет с девочкой не спали, смотрели друг на друга.
– Нравится она тебе? – спросил я, опускаясь на лежанку.
– Мне кажется, она настоящая красавица, а тебе?
– Такая же красивая, как и мама, – согласился я, так как ни солнце, ни ветер, ни жизненные трудности не отразились на ее красоте. Я бы говорил еще долго, но мне в ногу тыкался холодный нос. – Наш друг уже заждался.
Когда Асет назвала его по имени, Тули застыл, навострил уши – ждал одного слова.
– Иди. – Тули запрыгнул, споткнувшись в спешке о ноги Асет, укрытые одеялом. – Маленькая девочка, о которой я тебе рассказывала, наконец появилась. – Вертясь от волнения, он лизнул крошечный кулачок, и моя дочь замахала ножками.
– Ты говорила мне, что носишь сына, – напомнил я Асет.
– Я хотела узнать, разочаруешься ли ты, если родится дочь. А еще, – ее губы растянулись в улыбке, – потому что мне нравилось, как ты стоял на том, что будет девочка.
Я поцеловал ее в губы:
– Я буду любить любого твоего ребенка, хотя ты сама настолько переполняешь мои мысли и сердце, что я боюсь, для других остается очень мало места.
Она коснулась рукой моего лица:
– Как и ты мои, но во мне уже появилась новая любовь, отличающаяся от той, которую я знала раньше. Бесспорно, наши чувства друг к другу восхитительны, о чем тоже не написано в твоих старинных свитках. Ты сообщил Сенмуту?
Я кивнул и подал ей свиток, который перевязал синей лентой.
|
|
|
– Надо дать ей имя, прежде чем ты сможешь представить ее нашим друзьям. – Я воспользовался советом Пагоша и заранее подготовился к этому знаменательному событию, так что папирус был больше, чем надо для нескольких написанных там слов, чтобы удивить Асет.
– Какая красота! – воскликнула она, увидев инкрустированную коробочку.
Коробочка была из тиса, на ощупь – гладкая, словно вода, даже в тех местах, где были вделаны треугольнички черного дерева и слоновой кости.
– Я попросил Сенмута назвать мне самого искусного ремесленника в Анибе, и оказалось, что это женщина ассириянина.
– Врача, который заставляет стариков видеть вновь? Но он не говорил, что у него есть жена. – Асет считает нужным познакомиться со всеми, кто приходит в Дом Жизни Сенмута, чтобы узнать обычаи чужеземцев.
– Я не говорил, что она его жена. К тому же я ее не видел. Я передал послание через ассириянина, попросив лишь, чтобы коробка соответствовала случаю и была достаточно большой, чтобы в ней поместилось то, что внутри. – До этого момента Асет думала, что сама шкатулка и была подарком, но в ней на куске светлой синей материи лежали бусы из слоновой кости, каждый шарик был совершенен по форме и был отполирован. Необычной была застежка – тонкое кольцо, надевающееся на голову барана.
Асет смотрела так долго, и мне показалось, что ей не понравился мой подарок, но когда она подняла глаза, я заметил в них слезы, а также восход великолепной улыбки. Я изо всех сил постарался тоже улыбнуться, хотя меня переполняли эмоции.
– Баран выражает почтение Хнуму, – сказал я, – который провел нас через все пороги твоей недлинной жизни к этому счастливому месту. – Я говорил о скалистом участке Нила, воплощающем хаос и опасность, и о боге, следящем за этим местом, поскольку не хотел, чтобы Асет связала барана с Амоном или отцом, и каждый раз вспоминала о том, что оставила позади.
– А теперь прочти, что я написал, – сказал я, беря дочь на руки. – Пора ей узнать свое имя. – Хотя у Людей Солнца имя младенцу обычно дает мать, Асет попросила выбрать имя меня, как сделал ее отец. – И Тули тоже. – Услышав свою кличку, пес встал, чтобы быть готовым, на случай если Асет прикажет ему что-нибудь. Но сначала она надела ожерелье, расположив голову барана у сердца.
|
|
|
Ночь была красочной, и зажглась Сопдет, ярчайшая вечерняя звезда. Белый баран спустился к краю воды, чтобы напиться. Вдалеке слышалось пение и шум воды.
Я взял за руку свою жену – тогда мы только стали любовниками – и мне стало известно искусство половодья. «Войди в меня, и я сделаю тебя богом!» Беру ее в руки. Пробую ее губы. Теряю себя в красоте и хаосе. В ее теле я начинаю жить.
Я стоял в поднимающихся водах и омывал себя любовью. Я слышал за музыкой спешащей воды смех той, которая через девять месяцев станет моей дочерью.
Я называю ее возлюбленной Бога Реки. Хапимере.
День 10-й, третий месяц всходов
По настоянию Сенмута мы заняли дальнее крыло дворца его отца, с собственным частным садом, которое, как он сказал, предназначено для почетных гостей Пер-Анха. Царская резиденция никак не сравнится с Домом Празднования Фараона, но состоит из одно– и двухъярусных покоев, которые добавлялись по необходимости.
Глаза Мери становятся карими, но в остальном она – копия матери, даже изучает меня с таким же видом, когда я качаю ее на руках, пока я не посмотрю на нее, показав, что все замечаю. Тогда она начинает брыкаться, прося меня поиграть с ее пальчиками на ногах или порычать, прижимая к губам ее ручки. Ей три месяца и она поразительно живо на все реагирует, но с другой стороны, и не каждая мать разговаривает с ребенком столько, сколько Асет с ней.
Теперь к нам ходят два рисовальщика контуров, которых обучает Асет, и каждый день или через день заглядывает Сенмут – как он говорит, посмотреть, как растет моя дочь, но я подозреваю, что на самом деле он приходит к своей «сестре». Теперь, к своему вечному стыду, я понимаю, что вначале из-за ревности неверно интерпретировал ее чувства к этому юноше – на самом же деле Асет хотела выяснить, достаточно ли он хорош для ее дорогой подруги. Ибо, похоже, даже в таком нежном возрасте Небет уже поклялась, что за другого не пойдет. Да и, судя по всему, Сенмуту другая женщина не нужна. Он посылал ей письмо вместе с сообщением Асет о появлении нашей дочери. Но Сенмут – первый в списке на наследование трона, поэтому не может просить се руки, пока Главная Жена его брата не забеременеет, поскольку Мена никогда не позволит своей дочери стать второй женой даже принца.
|
|
|
Сегодня, когда мы отдыхали в саду, прибежала Кики и принесла вести о том, что в Анибу прибыл гонец от Фараона. Его свита сейчас находится на пути в Зал Послов. Говорят, они везут послание Царю Хикнеферу.
Тули поднял голову и понюхал воздух, навострив уши, уловил какой-то далекий звук, вскочил на ноги и забегал по саду. Я посмотрел в сторону ворот и увидел Пагоша, но он жестом велел мне оставаться на месте. В следующий миг я увидел у него за спиной и Небет, и сердце мое забилось от радости, ибо я понял наверняка, кто гонец Фараона.
Асет с Небет обнялись, рассмеялись, потом снова обнялись. Затем Асет подошла к Пагошу и обвила руками его шею. Прежде чем он успел возразить, она поцеловала его в щеку, прошептала что-то на ухо и прижалась к нему. К моему удивлению, он взял Мери из корзинки. Она смотрела на его лицо со шрамами абсолютно тихо, пока он не засветился улыбкой, словно солнце.
– Я бы в любом случае узнал тебя, – сказал он на полном серьезе, а потом посмотрел на меня. Я кивнул, признавая, что я тоже замечаю разительное сходство.
Они привезли много подарков – от Нофрет и Тамин, Шери и Рамоса. Отец Асет прислал розовую ткань с земли пурпурных красильщиков, изящный ажурный браслет с крошечными вкраплениями золота – маленький, на руку младенца. Но больше всего Асет порадовала деревянная обезьянка с двигающимися руками и ногами – подарок от Мерит, сопровождавшийся письмом, которое она написала сама.
К тому времени, как Мена освободился от своих обязанностей во дворце, я уже не мог составить никому компанию. Мы вошли в дом, так как по ночам здесь холоднее, чем в Уасете, а днем жарче. Тем не менее, увидев Мену во плоти, я в очередной раз осознал, как скучаю по родному городу, несмотря на то, что Сенмут старается организовать мне встречу с каждым ученым и сановником, приезжающим ко двору его брата. А их немало, поскольку Аниба лежит на важном торговом пути, посередине между Первым и Вторым Порогом. Это город-крепость, построенный очень давно у устья вади в пустыне, который ведет к золотым копям, расположенным на юге и востоке.
Сенмут привел Мену к нам, поскольку у нас много комнат и мы можем разместить всех троих гостей.
– Он везет цеп Хаю, – выпалил Сенмут сразу же, ибо не мог дальше скрывать новости. И понятно. Гуй, давнишний наместник в Куше, несколько месяцев назад отправился в свой вечный дом, а Хай был его заместителем. Поскольку мать Главной Жены Хая – нубийка, его дети чувствуют себя в Уауате как дома, и Сенмут уверен, что фараонов надсмотрщик будет продолжать потворствовать ему в Пер-Анхе. – Меренпта из Уасета, Главный Врач Фараона, должен надеть золотое кольцо ему на палец.
|
|
|
Я посмотрел на Мену и увидел на его лице неохотную улыбку.
– У меня мало подобного опыта, – пошутил он, – но принц Сенмут направит мою руку, уж если не язык.
– Ты нацепишь на руки белую рогозу, – спросила Небет, – и воткнешь страусиные перья в волосы? – По сравнению с Сенмутом мы все выглядим бесцветно, ибо он носит яркие рубахи, как его соотечественники, и белую повязку на голове, как подобает принцу. Но он не копирует глупые выходки необразованных сородичей.
– Я сделаю все, что нужно, чтобы Хая назвали Сыном Фараона в Куше, – сказал он ей.
– А сережки с кисточками? – настаивала Небет. Ей четырнадцать лет, и в ней сочетается земной колорит отца и аура, которая со временем становится все эфемернее.
– Если мне предоставят выбор, то нет, – пробурчал он – ему надоело, что она его дразнит.
– Ой, это я бы ни за что не хотела пропустить. – Небет посмотрела на Асет. – А ты? – Асет улыбнулась и похлопала по скамье рядом с собой, приглашая Сенмута сесть рядом таким жестом, который свел на нет остроту Небет.
Позже, когда Небет выразила восхищение колыбелью Мери, Сенмут сообщил, что она в свое время послужила не только ему, но и его младшей сестре. Он назвал многочисленные сорта древесины, которые пошли на ее создание, а также показал следы зубов, которые он оставил, наблюдая за няней. После этого их взгляды встречались, расходились, и снова находили друг друга. И весь оставшийся вечер глаза Сенмута следили за каждым движением Небет, как цветок поворачивается за солнцем.
Наблюдая за ними, я предположил, что Мена приехал в Анибу по личным причинам – например, узнать, вдруг город настолько нецивилизованный, что даже принц не сможет защитить его дочь. Или чтобы узнать, не выбирает ли жену Сенмуту кто-то другой? В таком случае я его не виню – неизвестно, что делал бы я, дабы обезопасить свою дочь.
Когда Сенмут ушел, Пагош, Мена и я сидели и разговаривали, а Асет с Небет ушли в другую часть дома. Меня очень интересовали новости из Уасета, но Мена успел раньше:
– Что насчет последних опытов, или все время занимает обучение Сенмута?
– Для Сенмута основным является опыт, который он получил от тебя, так что обучение и исследования у нас происходят одновременно. Каждый ученик три месяца помогает мне. Но завтра увидишь все сам, в Доме Жизни. – Я хотел оставить остальное на потом, пока не покажу ему новую карту Асет, поэтому спросил про Хари и «Око Гора».
– На какое-то время он очень снизил поставки, не смог выполнять все заказы и было много недовольных, но сейчас наверстывает.
– Растения погибли от насекомых?
Мена покачал головой и посмотрел на Пагоша:
– Стража Фараона наконец догнала его отца. А также его друга Пепи. Помнишь его? – Я вряд ли забуду женщину, погибшую ради того, чтобы не выдать свою семью фараоновой страже Атона. – Тамин с Хари взяли к себе детей Пепи, ибо арестованных последователей Атона послали на север – Рамзесу нужны люди для строительства нового города-склада в крепости Зару. А так затрат никаких – только на кашу, чтобы поддерживать в них жизнь.
– Как Хари это воспринял?
– Они с сообщниками плавали под покровом ночи вниз по реке и контрабандой провезли в лагерь пленников две сотни мешков овса и пшеницы.
– Разве Рамзес из тех, кому нравится тыкать людей носом в грязь, из которой поднялся Эхнатон? – спросил я. Мена пожал плечами. – Отчего твой Генерал настолько скуп, что ему понадобилось отсылать рабочих собирать камни в городе Еретика?
– Буду говорить прямо, Тенра, хотя Фараон велел мне держать язык за зубами. Настоящая цель моего визита сюда – выяснить, почему поток золота из копей Фараона в этом году меньше, чем в предыдущем, а в прошлом году был меньше, чем за год до этого.
– Твой Генерал становится действительно немощен, если посылает врача проследить за добычей золота, – проворчал я. Нубийцы правят так, как надо Фараону, лишь пока их народ держится за постоянный поток золота отсюда в землю Фараона, так что более разумным казалось бы, если бы Фараон рассказал о своем беспокойстве Хикнеферу.
– Он мало кому доверяет.
– А кто может позволить себе говорить правду, рискуя, что его обвинят в предательстве, если Фараону не понравится то, что он услышит?
– Тенра, я не говорю ему исключительно то, что он хочет услышать, никогда этого не было, – не согласился Мена, возмутившись, как я мог такое предположить.
– Но в то же время ты не пойдешь против него, даже если будет веский повод, – заметил я. – Хоремхеб не ждет лжи от тебя. Ваши отношения с ним строились на доверии с того самого момента, как ты спас ему руку, если не жизнь.
Мена смягчил свой ответ улыбкой:
– Мы уже говорили об этом, и я все равно считаю, что ты недопонимаешь намерений Хоремхеба. Вместе с правительским цепом он послал Хаю указ обеспечить Сенмуту все, что ему необходимо для развития своего Пер-Анха, и во всем помогать ему. Или в этом поступке Фараона ты тоже увидишь скрытый мотив?
– Тебе он тоже угождает, – подчеркнул я, – так как знает, что ты тепло относишься к Сенмуту.
Не хотелось подтверждать предположение Мены, что я нахожу корыстные мотивы во всех поступках Хоремхеба, но я считаю, что мой старый друг слишком легковерен, когда дело касается его Генерала. Хоремхеб знает, что главный повод для беспокойства не Хикнефер, а Сенмут, и в этом главная причина – он хочет убедиться, что принц будет занят чем-нибудь своим.
|
|
|
