 |
Год одиннадцатый правления Хоремхеба
|
|
|
|
(1337 до н. э.)
День 16-й, четвертый месяц половодья
Вдень рождения Асет я всегда вспоминаю ту ночь, когда она появилась на свет: неожиданный стук в дверь, Пагош приказывает срочно идти, иначе госпожа, которая этой ночью сидит на кирпичах, непременно умрет. Но это празднование, когда я уже в два раза старше Асет, а не в три, оказался самым счастливым с тех пор, как Тули ушел в тростники.
Небет болтала без умолку о новом доме, а мы с Сенмутом с удовольствием смотрели и слушали наших жен.
– Значит, ты все еще считаешь, что сделал разумный выбор? – спросил я, хотя ответ был очевиден.
– Тенра, я не дурак. Я знаю, что выбор сделала она, как и ранее ее мать. – Он криво мне улыбнулся. – И с твоей дочерью будет то же самое.
День 9-й, третий месяц всходов
Пагош приехал раньше обычного, с новостью, что у Рамоса такая болезнь, которую его врачи не могут ни назвать, ни вылечить, и в течение недели нам надо выехать в Уасет. В этот раз мы поплывем на царской лодке Хикнефера, а не под потрепанным парусом мелкого рыбака, скрывая, кто мы есть на самом деле.
Так наше пребывание в Анибе подошло к концу – пять лет спокойствия и счастья, рожденных благодаря свободе соответствовать собственным представлениям и щедрой душе Сенмута. К тому же тут мы с Асет заново узнали друг друга, как любовники, как муж и жена, и, наконец, как отец и мать, без груза положения, которое занимает Асет, а я не занимаю. За это и многое другое я буду бесконечно благодарить человека, который одновременно был мне и братом и сыном, и которого я не только уважаю, но и люблю.
С высокого тротуара над площадью Тарир была видна борьба стекающихся машин, автобусов и ослов, тащивших телеги с мусором на свалку, расположенную на окраине. Вонь выхлопных газов вместе с воем гудков заставляли Кейт почти бежать, пока Макс не потянул ее за руку и не крикнул:
|
|
|
– Кэти, не спеши, у нас полно времени.
Кейт совсем потеряла ориентацию – отчасти потому, что ее внутренние часы все еще шли по Хьюстону. Все случилось так быстро. В Каир прилетели в воскресенье, в понедельник встретились с Сети Абдаллой, во вторник утром поехали к пирамидам, а вечером – в мединститут, где Макс с доктором Махмудом Хамидом сделали еще одну томограмму, в этот раз – безголового врача из Египетского музея. Раз они встречаются с Сети в музее, значит, уже среда.
Зима – туристический сезон, когда днем в Каире температура редко поднимается выше семидесяти пяти-восьмидесяти градусов по Фаренгейту[71], так что у входа в это большое желтое здание им встретились многочисленные толпы туристов. Войдя, они сразу же столкнулись с лежащим Анубисом – именно его первым увидел и Говард Картер, когда вскрыл гробницу Тутанхамона: Анубис все еще сторожил. Рядом стоял их знакомый из Каирского университета, в твидовой норфолкской куртке он совсем не был похож на своих древних предков. «Значит, британский акцент», – подумала Кейт, но его английский напоминал больше о Сорбонне, нежели об Оксфорде. А его мать, как он выразился, была форс-мажором [72]в организации, работающей с историей античного Египта.
– Хорошо отдохнули? – заботливо поинтересовался Сети. Кейт с Максом кивнули и улыбнулись. – А пирамиды? Гид вам понравился?
Кейт снова уклончиво кивнула, так как не хотела показаться неблагодарной, – ведь это Сети организовал для них тур. Проблема была в людях. Их целых пятнадцать миллионов. Толпы людей, а город разрастается, посягая на песчаный откос, как пришелец из космоса. Но самое главное – потомки египтян, живших двадцать пять столетий назад, даже раньше, чем родилась Ташат, показались ей на удивление незначительными, и с каждым днем Кейт становилось все сложнее сдерживать нетерпение, заставлявшее ее чувствовать себя неуютно.
|
|
|
Они последовали за Сети вверх по лестнице, и оказались в зале, где выставлялись шедевры поменьше – в том числе фигурка молодой нубийки с глиняным кувшином на бедре, которую очень любила Кейт. Потом через дверь с надписью «служебное помещение» они прошли в слабо освещенный коридор, где пахло, как в XIX веке. По этому узкому коридору они гуськом направились к двери, от которой начали отклеиваться буквы. Если не обращать внимания на флуоресцентные лампы на потолке, лаборатория, в которой работали над сохранением мумий, тоже дышала стариной – от темного дерева мебели до ряда стенных шкафов со стеклянными дверцами. В центре комнаты лежала мумия – тот древний врач, на которого они пришли посмотреть. Рядом с ним стояли двое мужчин в белых халатах и масках.
– Входите, входите, – пригласил их Нашри Искандер, опустил маску под подбородок и протянул руку. Из-за его коротко стриженных светлых волос и бронзового загара все остальные по сравнению с ним казались бледными – даже мужчина, стоявший рядом.
Это и был Хосни Набил, главный хранитель музея. Седина у Набила только начала появляться, но по осанке казалось, что он всю жизнь провел, склонившись над каким-нибудь желтым папирусом, и Кейт из-за его возраста встревожилась. Он хоть знает о последних достижениях в области сохранения текстиля и бумаги? Пока Сети представлял всех друг другу, подошел еще один мужчина; оказалось, что он фотограф.
– Мы готовы начинать, – сообщил Искандер, застав Кейт врасплох, – но сначала, возможно, вы захотите узнать, как он к нам попал. – Нашри показал на стол в другом конце комнаты, привлекая их внимание к гробу, совсем не похожему на гроб Ташат. Голова по форме напоминала немеc – головной убор из ткани, который в Египте носили мужчины, – глаза были обведены черным, зрачки тоже черные и круглые, из-за чего казалось, что глаза широко раскрыты. Помимо этого, ниже по центру тянулась лишь красная лента, которую пересекали еще четыре ленты того же цвета, но Кейт все равно очень захотелось потрогать изгибы атласно-гладкого дерева, прикоснуться к такому искусному творению. Это был очередной парадокс, поскольку качество дерева выдавало богатого владельца с хорошим положением, но отсутствие украшений или позолоты говорило о том, что умерший не был важным лицом. Даже в надписи не значились ни его профессия, ни происхождение. Но Кейт с Максом поняли. Суну.
|
|
|
Известно было лишь то, что возраст тела совпадал по диапазону с головой, найденной между ног Ташат. Теперь он снова выйдет на свет, а вместе с этим, как надеялась Кейт, станет ясно, что с ним случилось. И с Ташат – тоже.
Она взглянула на Макса и заметила, что тот уставился на гроб с лентами; он был настолько неподвижен, что, казалось, перестал дышать. На секунду она перепугалась, представив, что это какой-то другой человек, но тут Макс поднял глаза и задумчиво ей улыбнулся.
Сама мумия была обернута просто, как и те, что были вскрыты группой ученых в Манчестере, только на то место, где у человека сердце, был пришит голубой фаянсовый амулет.
Искандер показал на него:
– Это Тот, бог мудрости. Надпись сзади гласит: «Я держу в руке изваяние Тота, сделанное из тжехнет [73], чтобы не умереть второй раз». Тжехнет означает «сияющий», или «божественный свет». Так наши предки именовали материал, который мы называем фаянсом. Конечно, это совсем не настоящий фаянс, в нем нет глины, зато есть перетертый кварц, поташ и известь, плюс соли меди или кобальта, придающие цвет. Думаю, нетрудно поверить в волшебство, когда, разогрев такие однообразные тусклые вещества, получаешь ярко-синий или зеленый, цвета неба и растений, дававших египтянам пропитание.
Искандер встал во главе стола, чтобы сделать первые разрезы ножницами, и Кейт чуть не крикнула, чтобы он остановился. В тишине слышалось мурлыканье маленького моторчика, Кейт поняла, что это фотоаппарат, и ей стало полегче. По крайней мере, они догадались все зафиксировать. Она наблюдала за тем, как рука Искандера в перчатке снимает обмотку, слой за слоем, делая совсем небольшие надрезы, пока он не дошел до ткани, пропитанной смолой, чтобы не проникала влага, насекомые и песок. Потом он отошел на минуту, чтобы предоставить обзор фотографу, и взял маленькое долото с деревянным молотком. Потом – миниатюрный лобзик; Кейт содрогалась всякий раз, когда Искандер вонзал инструмент, боясь, что он может прорезать больше, чем необходимо. Затем, после нескольких движений ножницами, он поднял маленький кусочек и положил его на подготовленный стерильный бинт, взял фонарь, который ему подал Набил, наклонился и посмотрел в полученное отверстие.
|
|
|
– Ага, – буркнул он. – Возможно, его даже не придется увеличивать. По крайней мере, стоит попытаться так. – Он прервал работу, чтобы фотограф смог снять с более удобного угла, а потом длинным тонким пинцетом ухватил завернутый в ткань предмет, который Макс с доктором Хамидом обнаружили при сканировании, и потянул его, пока не встретил сопротивление. Тянул он аккуратно, проверяя, на прилип ли сверток к чему-нибудь, и не нашел ли на какое препятствие, затем попросил еще один инструмент, длинный и тонкий, но с тупым концом. Пока он ощупывал участок вокруг свертка, пытаясь высвободить его, меняя с помощью пинцета натяжение ткани, Кейт просунула руку Максу под локоть, потом опустилась ниже, и взяла его за руку – ладонь была влажной, как и у нее. Такой вот крутой беспристрастный врач, подумала она, прижимая к себе его руку. Макс сжал ее пальцы, но ничего не сказал. Сети тоже.
– О-о, сейчас, кажется, выйдет, – прошептал Искандер. Наконец-то. Через минуту сверток оказался перед ними. Искандер отдал его Набилу, который взял его вытянутыми руками – словно древний богоугодник, предлагающий ему свою самую ценную вещь.
Фотограф поднял камеру, чтобы зафиксировать молитвенную позу Набила, после чего старик отнес драгоценный сверток на другой стол и начал пробовать ткань пальцами, обтянутыми перчаткой, пытаясь найти место, откуда можно начать разворачивать. Разорванные потерявшие цвет края отошли легко, обнажив толстый свиток папируса. Набил потрогал его пальцем, чтобы понять, насколько он податлив, потом вставил тонкую пластиковую полоску под один из заворачивающихся краев.
– Похоже, он очень хорошо сохранился, – заключил Набил. – Признаков хрупкости не заметно, но прежде чем продолжить работу, надо покрыть его специальным веществом. Только тогда можно будет без риска еще немного распрямить край, вероятно, настолько, что нам станет ясно, что это. – Кейт облегченно вздохнула, а Набил посмотрел на Искандера, ожидая указаний.
– Наши друзья ради этого проделали большой путь, – подчеркнул тот. – Вы не могли бы на некоторое время отложить другие дела?
|
|
|
– Конечно. – Казалось, что Набил рад им угодить. Он повернулся к фотографу. – Ашраф будет все документировать по мере продвижения. А также саму работу. – Он извинился перед Кейт, улыбнувшись ей. – Старинный папирус слишком хрупок, чтобы трогать его без крайней необходимости. Не могу сказать, какие нас ожидают сложности, но я займусь этим как можно скорее.
Кейт поблагодарила Набила и Нашри Искандера, хотя не была уверена в том, что все бы это получилось, если бы не Сети Абдалла. И его мать. Именно благодаря этим людям им с Максом не пришлось прохлаждаться две недели, ожидая назначенной встречи с кем-то из мелких служащих. Но только на выходе Кейт упомянула имя матери Сети, тихонько, когда благодарила его.
– Я все ей показал, – тут же признался Сети, – не только фотографии картонажа и головы, но еще и ваши рисунки. Я знал, что мать заинтересуется, как только их увидит. Возможно, вам известны ее работы. Ее зовут Даниэль Дюпре.
Кейт застыла, не могла и шага ступить, потом, заикаясь, пролепетала что-то вроде того, что знакома с книгами его матери. Вообще-то у нее были они все, потому что Даниэль Дюпре являлась признанным авторитетом в области искусства древнего Египта. Эту женщину считали белой вороной, поскольку она никогда не участвовала в общественной жизни. Но ее ученая репутация от этого не пострадала.
– Конечно… но я… я не знала, что она живет здесь.
– Мать приехала в Каир сразу после Сорбонны, чтобы поработать вместе с французской археологической экспедицией, – она не намеревалась оставаться надолго. Но не прошло и месяца, как она встретила моего отца. – Сети улыбнулся и поднял плечи – типичный галльский жест.
– Как вы думаете, скоро ли помощник Искандера развернет свиток? – спросил Макс, которому надоела их болтовня.
– Сложно сказать. Позвоню ему завтра, узнаю, как пойдут дела, но вы ведь останетесь еще на несколько дней?
Макс кивнул:
– Думаю, мы съездим в Луксор на пару дней, хотя Кейт боится, что если она его увидит, это нарушит образ, складывающийся у нее в голове – образ того, как все было три тысячи лет назад.
– Речь о храме в Карнаке? – Макс снова кивнул. – Тогда держитесь подальше от звуковых и световых шоу, – посоветовал Сети. – В древние времена великий храм Амона спал, когда Ра уплывал за горизонт на своей лодке, и ночью работало всего несколько фонарей, чтоб сторож хоть что-то видел. – Он достал карточку из бумажника европейского стиля, записал на задней стороне номер и вручил ее Максу. – Позвоните мне домой завтра вечером. В любое время после семи. Возможно, у меня к тому времени уже будут новости.
Сети повернулся к Кейт, чтобы попрощаться:
– Флоренс Найтингейл[74]говорила, что лучше всего смотреть на Египет в одиночестве и ночью, когда звезды светят вместо ламп. Сто пятьдесят лет назад милосердный ангел Африки обнаружила «варваров настоящего времени в храмах прошлого». Но кто сказал, что в храмах не было варваров и в те времена, когда жил ваш древний доктор? Думаю, как раз это мы скоро и выясним.
Я взял в руку меч, который дали мне, и обучился им владеть.
Норманди Эллис, «Пробуждающийся Осирис»
|
|
|
