 |
Год тринадцатый правления Хоремхеба
|
|
|
|
(1335 до н. э.)
День 16-й, четвертый месяц половодья
Асет привыкла, что меня то и дело куда-нибудь вызывают, особенно поскольку в этот раз после разлива мор разыгрался необычайно сильно, так что мой отъезд ее не встревожил. Мери была занята тем, что помогала Мерит украшать сад для празднования двадцать четвертого дня рождения Асет, а Хари, Тамин и их дети должны были подойти через час. Со дня на день ожидается приезд Небет и Сенмута, и это лишь добавляет волнения, поскольку они привезут своего первенца познакомиться с дедом. Это сын по имени Сенахтенра!
Когда я приехал во дворец, Фараон лежал без чувств и движения, только иногда вскрикивал и пытался подняться, словно его ка все еще сражался с врагами Кемета. Один раз он возмутился:
– Если бы не я, сирийцы и хетты нас бы побороли!
У Хоремхеба не было признаков сексуального возбуждения, сопровождающего повреждение позвоночника, значит, причина его недуга находилась в кишечнике, почках и легких – это подтверждал запах фекалий и мочи, заполнивший его комнату.
Имхотеп, единственный человек, который стал богом, не взойдя на трон, помещал сердце в центре сети из сорока шести сосудов, любой из которых мог переполниться и закупориться. Он также считал, что и кровь, и воздух, и пища, и сперма, и слизь, и слезы, и моча, и фекалии переносятся по одним и тем же сосудам – так же, как по созданным человеком каналам из Матери Реки на поля течет вода и дарящий жизнь ил. Я выяснил, что по некоторым сосудам течет только кровь, и у мертвых и у живых людей – их Асет и нанесла на нашу карту.
– Смотри как следует, – прошептал Мена, – и мы с тобой будем выглядеть так же через десять лет? – Волосы у Мены густы, как и раньше, хотя белый цвет отвоевывает уже и брови, отчего его бронзовое лицо кажется еще темнее. Кожа под подбородком тоже уже не такая упругая, но спина еще прямая – возможно, потому, что он старается смотреть в глаза жене. Как раз поэтому они цветут, тогда как другие увядают на корню.
|
|
|
– Шери и Небет, – прошептал я тихо, чтобы услышал только он, – Асет и Мери, возлюбленные и сердцем и по положению, это они заставляют кровь бежать по телу, вымывая ненависть, разочарование и зависть, от которых у других скукоживается душа.
Когда на город Амона опустилась тьма, начали собираться министры и советники Фараона, появился также и Верховный Жрец со своей свитой, чтобы проводить Хоремхеба в путешествие с подобающими церемониями и молитвами. Когда через пенис вместе с мочой вытекла жизненная сила Фараона, ненадолго появилась Нефертити, но Царицы не было. Лишь один человек пролил слезу, вспоминая, как они с Генералом шли в бой. И я не виню за это своего друга детства, хотя, по моему мнению, Хоремхеб ушел слишком спокойно, учитывая те страдания, которые от него претерпел народ.
День 18-й, четвертый месяц половодья
Когда Сенмут с Небет приехали в Уасет, мастерские и таверны уже закрывали свои двери, но они все равно переплыли через реку, чтобы показать сына его тезке. В восемь месяцев ребенок и весел и красив, он не так темен, как отец, и не так светел, как мать, – нечто среднее. Сенмут уверяет, что мальчик похож на меня своим стремлением исследовать те места, где его не ждут.
Журчит смех Асет, которая радуется приезду подруги, – она счастлива, как никогда, с тех пор как Тули ушел к Осирису. Но надо всеми нами нависла туча, ибо мы не знаем, кто станет преемником Генерала. Рамос все время проводит в храме, вознося молитвы за душу Хоремхеба Осириса, к тому же у него много другой работы, поскольку все жрецы в такое время очень заняты. Даже те, кто работает школьными учителями, переписывают для других молитвы и заклинания, напоминая, что ждет их в будущем.
|
|
|
День 24-й, четвертый месяц половодья
Когда я утром шел по улице, фитильщик с влажными глазами, который торговал своими изделиями, крикнул мне, как и всем остальным, что Еретик с армией возвращается в Уасет. Когда я спросил, что за армия, он забормотал про Шасу или Абиру – у него осталось так мало зубов, что сложно было разобрать.
– Шасу ходят лишь за своими овцами, щиплющими траву, – ответил ему я в надежде положить конец хотя бы одному слуху. – А не за Еретиком. Они преданы только своему клану, так что тебя одурачили, поскольку люди, которые не верят никому, кроме своих родственников, не пойдут за чужаком. Да и в любом случае, у них нет оружия, одни посохи. – А фитильщик напомнил, что Атон уже наслал на нас насекомых, пожравших урожай, и вывел из берегов животворящие воды Матери Реки в наказание за то, что жрецы изгнали из Двух Земель законного царя. Теперь, заявлял он, пришел Мос, дабы нанести всем и каждому последний мстительный удар.
День 5-й, первый месяц всходов
Прошло двадцать дней, и все еще ничего не слышно. Это может означать лишь то, что силы распределились одинаково между теми, кто поддерживает выбор Верховного Жреца, и теми, кого Хоремхеб назначил в Совет. Хари считает, что жрецы не откажут командованию армии, и выберут Рамзеса.
– Возможно, – согласился я. – Но зачем выбирать человека шестидесяти лет?
– Он был правой рукой Хоремхеба, и у него есть сыновья, у которых тоже есть сыновья, то есть их семейные корни не сморщились от старости.
– Как корни семьи великого Аменхотепа? – ответил я. Он пожал плечами. – Стараешься не обидеть мою жену? Если так, то зря беспокоишься. Они с матерью не особо любят друг друга. – Но Хари все еще делал вид, что не понимает, заставив меня беспокоиться больше о том, о чем он умолчал, нежели о том, что сказал. Мы заканчивали опись – ее мы составляем всегда, прежде чем заказывать целебные коренья и все остальное у торговца, который привозит их караваном с курсирующих по Красному морю кораблей. Тут вдруг подошла женщина и попросила волшебное снадобье, которое Хари давал какой-то ее подруге. По ее словам, муж бранит ее за то, что она перестала рожать детей, и некому работать в поле.
|
|
|
Пока Хари готовил нужное снадобье, она развлекала его историей еще об одной подруге, которая может заглядывать в будущее и предсказывает, что Верховный Жрец станет править вместе с дочерью, в которой течет царская кровь!
– Эти слухи так же надежны, как дырявое ведро, – ответил Хари. – Дочь верховного жреца замужем, ей двадцать четыре года, и ей не нужен регент, чтобы направлять ее.
Я думал, что меня уже ничем не шокировать, но ей это удалось.
– Муж роли не играет – от него несложно избавиться, он простой человек. И вы не от мира сего, если верите, что Священный Совет доверит женщине самой по себе занять трон.
День 12-й, первый месяц всходов
– И вы верите в то, что две Царицы спят вместе? – спросил один из мужчин, которые собрались вокруг мастера, вырезающего амулеты, и смотрели ему через плечо.
Я замедлил шаг, Сенмут тоже – мы притворились, что нас заинтересовал его товар, а сами стали рассматривать свиток, который он держал в руках. Асет с Небет отправились в лавку Ипвет, выбрать сандалии, так как Небет хотела взять их с собой в Анибу, Пагош тоже пошел, чтобы приглядывать за ними, несмотря на протесты моей жены.
– Тот, кто их рисует, раньше всегда говорил правду, – ответил торговец. – С чего бы засомневаться в нем сейчас? Лучше подумайте о том, назовет ли Царица Еретика другую женщину своей Главной Женой, если взойдет на трон. И жрецов и генералов удовлетворит только дочь Верховного Жреца, внучка великого Аменхотепа. Надо лишь избавиться от ее немолодого мужа и выдать ее за сына Рамзеса.
Сенмут дернул меня за руку, и мы пошли дальше.
– Не слушай эту чепуху! – посоветовал он тихо. – Асет старается навредить Нефертити из страха, что отец снова попадет под ее влияние.
Я пожал плечами, будто мне все равно, но об этих рассказах в картинках говорят всюду, куда бы я ни пошел. На прошлой неделе я видел, как портовый рабочий передавал их матросам, возящим товары из одного города в другой, даже в Нубию. Один из них поделился со мной свитком, в котором повторялся рассказ про жертвенного ягненка, но в этот раз после того, как ему перерезали горло, жрецы еще и подожгли бедолагу. Из дыма появился новый образ – уши ягненка вытянулись и стали руками, а задние ноги превратились в мясистые мужские ляжки. В конце его голова объединяется с солнцем, а руки тянутся к жрецам Амона, жмущимся в ужасе оттого, что навлекли на себя. Асет сделала его губы толще, а мочки тяжелее, и он стал казаться печальным. Потом, на следующей картинке, из глаз у него извергаются сердитые языки пламени, а сам он поднимает царский жезл с переплетающимися змеями и взывает к своему богу, чтобы наслал на головы жрецов насекомых и мор.
|
|
|
Поскольку мне известно, почему Асет придумывает истории про то, как Еретик вернется и потребует трон, я каждый раз вздрагиваю при мысли, насколько она рискует.
День 17-й, первый месяц всходов
Когда наступила темнота, Рамос вызвал нас обоих в свою приемную с высоким потолком. Узнав, что он послал Пагоша еще и за Меной, мы поняли, что под угрозой мы все.
– Царица Еретика намерена захватить трон, – сказал он сразу, глядя на Асет, чтобы увидеть, сильно ли ее это шокирует, – не дожидаясь, пока пройдут семьдесят дней траура.
Асет выдохнула, словно ветер, надувающий парус:
– Как она сможет это сделать, от тебя же зависит благословение Амона?
– Она заявляет, что благословение Амона у нее уже есть. Иначе бы она не была соправителем. К тому же ее поддерживают паршивые псы, жалующиеся, что им достаются лишь крошки со стола Амона.
– Жрецы Амона? – спросил я, желая убедиться, что правильно понял.
Рамос кивнул:
– Изменники, как и номарх[75]Уасета и вся эта братия, которая нагрелась за счет Указа Фараона, поскольку он повлиял на их долю.
– Когда она сделает ход? – спросил Мена.
– Мои люди допрашивают одного из предателей прямо сейчас, пока мы разговариваем, но не сомневаюсь, что это произойдет уже скоро. Тридцать два дня из семидесяти уже прошли, так что надо действовать.
– Это все я виновата, – прошептала Асет и опустилась на край скамьи, словно тряпичная кукла; всю ее твердость словно вымыло. – Отец, у тебя из-за меня одни неприятности, с того самого момента, как я появилась на свет.
Рамос редко дает волю чувствам, но на этот раз он подошел к дочери и взял ее за руки.
– Дочь, я люблю тебя именно такую. Ты всегда радовала меня, как никто другой. Это я блуждал, пока не появилась ты.
Асет уставилась на собственные руки.
– Но я задавала слишком много вопросов и лезла, куда не надо. Ты сам это говорил. – У нее задергались губы.
|
|
|
– Я был неправ. – Услышав это, Асет подняла глаза, обвила руками шею отца и прижалась к нему, как в детстве. – Ну же, надо подумать, что делать. – Она кивнула, утыкаясь ему в шею, обняв его еще раз напоследок.
Рамос посмотрел на Мену:
– Если ты не сможешь сделать то, о чем я тебя попрошу, только скажи, и я пойму. – Мена кивнул. – Кто-то должен отправить послание в Зару. – Мена снова кивнул, не спеша. – При необходимости говори Рамзесу что угодно, убеди его, что он тут нужен, с достаточно большим войском для защиты дворца и города.
– Но царская стража и так охраняет дворец, – заметил Мена.
– Их командир подчиняется ей, – ответил Рамос.
Если Мена в этом и сомневался, то недолго.
– Тогда поеду сам. Мы не можем рисковать и доверить послание кому-то еще. Река в это время года течет быстро…
Рамос протянул руку:
– Выслушай меня, прежде чем принимать решение. – Потом он повернулся ко мне. – Сможешь доставить послание в Синай?
Тогда я разгадал его намерения, поняв, что и он видел рисунки Асет. Хотя от его смелости у меня перехватило дыхание.
– Я знаю подходящего человека, – сказал я и увидел косую улыбку, осветившую лицо жреца.
– Я подозревал, что так и будет. – Значит, Рамос все это время знал, но обходил этот вопрос стороной, на случай, если настанет день, когда ему пригодятся последователи Эхнатона.
– Хари говорит, что Зару очень изменился с того времени, когда ты был там с войсками Хоремхеба, – сообщил я Мене, – так что вам лучше поехать вместе. – Хоремхеб уже давно назвал Рамзеса Глазами Фараона на севере, назначив его надсмотрщиком за царскими полями, рабами и амбарами нижнего Кемета, вдобавок к командованию войсками. Более того, Рамзес собрал столько налогов, что смог построить новый большой город рядом с крепостью Зару. – А там Хари найдет человека, который повезет послание дальше, кого-нибудь, кому доверяет Еретик.
– Ты уверен, что его отец не слишком стар для такого путешествия? – поинтересовался Рамос, предлагая тем самым гонца.
– Что за послание? – спросила Асет, которой надоели увертки и секреты.
– О том, что мы согласны принять его в качестве Фараона на определенных условиях, которые я запишу для человека Тенры.
– Его человек – это Хари! – выпалила она, сражаясь с беспомощностью, угрожавшей ее чувству маат. – Он образованный и мудрый. И хорошо бы тебе это запомнить. И он не повезет послание, которое сочтет оскорбительным, даже если оно от Верховного Жреца Амона. – Этим она хотела сказать ему, что ни она, ни Хари, не будут делать все, что он прикажет, только из-за его положения.
Должно быть, Рамос это понял, так как быстро выложил условия, которые собирается выставить Эхнатону, – что он должен позволить Людям Солнца поклоняться тому богу, которому захотят, а все военные решения оставит Рамзесу. Помимо этого, ему будет дозволено ежегодно использовать во славу Атона только четверть сокровищницы.
– Я знаю, что Еретик устал оттого, что ему некем командовать, кроме жены и овец, – добавил Рамос, – так что он наверняка согласится с такими требованиями. Я понимаю, что это рискованно, но… – Он пожал плечами.
– Священный Совет на это согласится? – спросила Асет.
Рамос покачал головой:
– Это уже мое дело – убедить достаточно их и членов Совета Мудрецов в том, что нам выгоднее попытаться зародить традицию диктовать условия следующему фараону, что мы всегда намеревались сделать. Они и так считают, что у Царицы Еретика свои планы и что она может поставить Две Земли на колени, и тогда нас смогут захватить хетты или еще хуже.
Если однажды Рамос отказался ради дочери от шанса взойти на трон, то сейчас он рискует ради нее жизнью. И Асет это понимала.
– А я ничего не могу сделать?
– Нет! – крикнули мы с Меной, но наши мысли озвучил ее отец – то были резкие слова, рожденные страхом за нее.
– Дочь, ты и так достаточно сделала. Теперь я буду с тобой так же прям, как ты была со мной. Идя по пути, который ты считала маат, ты хоть раз задумалась о человеке, который тебя любит больше самой жизни? Или о Мери? Или ты хочешь, чтобы она росла без матери, как и ты? – Асет покраснела, и мне захотелось подойти к ней, но я остался на месте. – Возможно, я жду от тебя слишком многого, – продолжал Рамос. – Если это так, то ты дала мне повод, не только своим быстрым языком и зрелым умом, но и состраданием к окружающим. Сначала тебя потянуло к тем, кто хромает по жизни, как Рука. А теперь ты говоришь о «своем народе» – такая надменность тебе не к лицу.
– Хватит, – сказал я, так как не мог смотреть, как он раздирает ей сердце. – Этого уже больше чем достаточно. – Я говорил тихо, и мое предупреждение касалось их обоих. – Некоторые произнесенные слова нельзя взять обратно, даже если люди любят друг друга.
Мена вздохнул и поднялся, собираясь уйти.
– Мне пора. Пусть Хари ждет меня при первых же лучах солнца там, где мы поставили наш ялик. Скажи ему, чтобы подготовился к охоте на водных птиц, на случай, если нас кто-нибудь увидит.
– Я поеду, как только будет готово послание Эхнатону, – согласился я и повернулся к Рамосу. – Я перескажу Хари содержание сообщения, чтобы, в случае чего, он смог его повторить.
Асет пошла попрощаться с Меной.
– Послать Пагоша присматривать за Шери, пока тебя не будет? – прошептала она, все еще не забыв хлесткие слова отца.
– Там Сенмут с Небет, но спасибо, что помнишь о ней. – Потом он сделал нечто такое, что я видел впервые – обнял мою жену и прижал ее к себе. – Твой отец просто любит тебя слишком сильно, – прошептал он. – Я узнал эту болезнь, потому что сам ей страдаю. – Потом он посмотрел на меня и ухмыльнулся по-мальчишески. – Но Тенре-то об этом неизвестно.
Я проводил друга до ворот, чтобы сказать ему кое-что наедине.
– Еретик не стоит и одного белого волоса на твоей голове, так что оставь Хари одного, когда подъедете к Зару, на случай, если кто увидит, что он общался с изгоями.
– И он охотно войдет в пасть ко льву?
– Если нет, то утром на берегу при первых лучах солнца ты увидишь меня. В крайнем случае, он скажет мне имя человека и объяснит дорогу в их лагерь.
Мена кивнул:
– Береги свою богиню как следует, мой друг. Полосатая кошка постарается избавиться от всего, что может запачкать ее золотую шубку, чтобы даже уличные псы, с которыми она бегает, не упрекнули ее в том, что она изъедена молью.
Я воспользовался советом и предупредил Пагоша не выпускать Асет из виду, а затем пошел один по темному городу, и мне все время хотелось, чтобы рядом бежал Тули, отгоняя всех злобных уличных собак. И еще потому, что мне хорошо было бы с кем-нибудь поговорить. Как я и ожидал, Хари без колебаний согласился ехать в Зару, и его глаза зажглись жаждой приключений.
Но я предупредил Хари, чтобы был осторожен, иначе его дети останутся без отца, а потом еще и посыпал рану солью, напомнив, что Тамин все еще привлекательная женщина, и станет еще привлекательнее, если унаследует все его материальное богатство.
Когда я вернулся, Асет еще не спала, и она настолько желала меня, что одного раза оказалось недостаточно. Поскольку я во второй раз не сразу возбудился, она подлизалась к моему члену языком, и губами довела меня до эрекции, а потом подняла бедра и встречала мои толчки с такой свирепостью, от которой во мне забурлила кровь, а за веками ярко вспыхнули звезды.
Какое-то время я парил в этом звездном небе, пока Асет не прижалась ко мне с таким отчаянием, что я снова рухнул на землю.
Я откатился в сторону, чтобы дать ей понять, что больше не могу. Но жена продолжала льнуть ко мне.
– Ты думаешь, что я тебя обманываю и все-таки уеду с Меной? – спросил я, и она покачала головой. – Ты боишься?
– Вообще-то нет. Просто…
– В этих стенах ты в безопасности, но я поставлю у ворот еще несколько человек.
– Не в этом дело, – прошептала она, и в голосе слышались слезы. – Больше всего я боюсь, что ты оставишь меня. Как Тули.
Макс с Кейт провели день, бродя по великому храму Амона-Ра, вокруг Священного Озера и по великолепному залу с колоннами, который построили позже, чем жила Ташат. Потом, когда небо залил малиново-золотой свет, они вернулись и сели на остатках древней стены, чтобы понаблюдать за тем, как солнце опустится за повидавшие виды утесы за Долиной Царей.
– А ты читаешь иероглифы справа налево, или слева направо? – спросил Макс.
– По-всякому, – ответила Кейт. – Еще вверх и вниз. Но в свитке должно быть жреческое письмо.
– Да, ты права, я забыл. – Он подождал. – Но какого же черта они не использовали гласные? Ты это понимаешь?
– Некоторые звуки могли оказывать магическое воздействие, поэтому их считали священными. Помнишь, ты назвал меня художником, обладающим совершенным знанием и мастерством? Можешь думать что угодно, но благодаря этому для меня все изменилось, и это выше любых причин и объяснений. – Макс улыбнулся и поднес к губам тыльную сторону ее ладони.
Через полчаса они собрались возвращаться в отель, Макс заказал бутылку вина и сэндвичи-гриль в номер, заявив, что слишком устал, чтобы идти в ресторан. Но Кейт знала, что он привирает, – просто хочет быть поближе к телефону, когда наступит семь часов. Он удивил ее, продержавшись до десяти, и только потом позвонил.
– Набил обнаружил, что там два свитка, один в другом, – сразу же сказал ему Сети. В остальном он был немногословен, сообщив лишь, что у Хосни уйдет, наверное, еще целый день или даже больше, чтобы полностью развернуть и сфотографировать оба свитка.
– Вы вполне можете остаться еще на несколько дней. Набил будет работать в выходные, но я не могу сказать, закончит ли он к понедельнику.
– Пока еще нет идей, что там изображено? – поинтересовался Макс.
– Кажется, какой-то анатомический рисунок, но это вы нам объясните – с Кейт.
Под конец Макс смирился с тем, что им больше ничего не узнать, в лучшем случае – до понедельника, но ждать дольше до возвращения в Каир он не хотел. Сразу после разговора с Сети, он, как обычно, позвонил Мэрилу, у которой остался Сэм.
На следующее утро они встали рано, переплыли через реку на пароме и прошли по пустыне к колоссу Мемнона: это были две огромные фигуры, получившие неверное название, которые некогда стояли перед погребальным храмом Аменхотепа III. Оттуда виднелись песчаные предгорья, где знатные фиванские семьи строили свои гробницы, большая часть которых была вскрыта археологами или просто оставлена на милость погоды, а надписи и настенные рисунки с них так и не были зафиксированы.
Идти пешком было долго и утомительно, но Макс понимал, что Кейт хотелось испытать на себе, каково это – пройти по пыльному городу или переплыть реку на пароме, чтобы принять участие в похоронной процессии, идущей по пустыне. Иногда она делала для Макса беглые комментарии, которые пристыдили бы многих гидов, иногда замолкала как гробница. К тому времени, когда они вернулись в Луксор, они уже слишком устали и решили отложить поход в музей древностей до субботы, и он показался им более камерным, чем в Каире, особенно в тех залах, где небольшие экспонаты сияли, словно драгоценности.
После ужина они прогулялись, выпили кофе, не желая признавать, что путешествие подходит к концу, и Кейт вдруг подняла тему, абсолютно не имеющую отношения к Египту.
– Макс, а что значит забывать – когда не можешь вспомнить того, что помнил когда-то раньше? Эта информация остается в мозге, а мы просто теряем к ней путь?
– Во-первых, это зависит от того, насколько ярким было воспоминание. То, что не сильно отпечаталось, было не очень «запоминающимся», со временем увядает. А висцеральная реакция – как иногда говорят, когда «нутром чуешь» – как раз дело нашей памяти. Даже небольшой стресс, когда в кровь подается адреналин и норадреналин, может стимулировать мозг запомнить получше событие, спровоцировавшее такую реакцию. А что? Ты что-то забыла?
– Не знаю. – Кейт взяла ручку, оставленную официантом, чтобы Макс подписал чек по кредитной карте, и начала рисовать всякие каракули на обратной стороне счета. – Иногда мне так кажется. Иногда я… вспоминаю то, чего на самом не было. Например, вчера в Карнаке, в храме. Я знала, что увижу за следующим углом, в следующем… да неважно. Все время, пока мы там находились, мне казалось, что я вот-вот вспомню больше, – это похоже на то, как когда на языке вертится слово. – Она подняла глаза. – Макс, мне надо вернуться. Ты не будешь против?
Он не ответил, и даже не посмотрел на Кейт. Макс смотрел на обезьянку, которую Кейт только что нарисовала – левой рукой.
Кейт тут же выронила ручку, и она укатилась под стол.
– Считалось, – начал Макс, накрыв ладонь Кейт своей, – что самки шимпанзе гуляли только с самцами из своего района. Если какая-нибудь из них вступала в отношения с чужаком, самцы из племени убивали их детенышей. И знаешь, что выяснилось после того, как провели тесты ДНК? Оказалось, что самки шимпанзе все время бегали к другим парням, потому что чужих детенышей было слишком много, и все они выжили. – Его глаза засветились улыбкой. – Если кто-то считает, что все аккуратно идет по установленным правилам, ему стоит проверить голову.
Когда они шли через ворота с огромными столбами, построенные Хоремхебом, последним Фараоном Восемнадцатой Династии, Кейт услышала ужасный протяжный крик. Когда по ним прошла тень огромной летящей по небу птицы, Кейт съежилась и не решалась идти дальше, боясь того, что ждет впереди.
– Что-то случилось? – спросил Макс.
– Ты не слышал?
– Что?
– Не знаю, может, птица кричала.
Макс посмотрел ей в лицо и сказал:
– Пойдем, наверное, посидим в тени, – и указал на ближайшую скамейку.
– Только не здесь. Пожалуйста. Мне надо… я задыхаюсь. – Она оставила его там, обескураженного, и направилась назад, в ту сторону, откуда они пришли. Вдруг Кейт побежала, и Макс бросился за ней. Когда он нагнал ее, Кейт уже шла пешком, оглядываясь, искала его.
– Куда ты делся? – Она была на грани слез и знала, что Макс по голосу догадается. – Я не могла тебя найти…
Макс отвел ее к сегменту стены, сел, отвернувшись от храма, и потянул Кейт к себе.
– Кэти, я никуда не уходил. Это ты сорвалась так быстро, что я догнал тебя лишь через несколько минут. Давай посидим, переведем дыхание, а ты мне расскажешь…
– Тут случилось нечто ужасное, – прошептала Кейт, не глядя на него. – Не… не сейчас. Давно. Казалось… я не знаю.
– Она обхватила себя руками и сидела так, стараясь унять дрожь. – Я первый раз в Египте, но это место кажется знакомым. – Кейт боялась, что Макс заметит, насколько она перепугана, и смотрела на ноги. – Макс, с моим мозгом еще что-то не так, есть еще что-то, о чем ты не сказал?
– Нет! Ничего. Правда, Кейт. Наверняка египтяне просто стали близки тебе из-за Ташат. Тот маленький недостаток, который у тебя действительно есть – и ты его считаешь недостатком, а не я, – совершенно незначителен по сравнению с общей работой мозга.
Несколько женщин в шортах и шляпах с мягкими полями – очевидно, тургруппа – окинули их любопытным взглядом. Но Макс не обращал на них внимания. Его заботила только Кейт.
– В таком месте любой подвергнет сомнениям свою реальность – все, что мы учили в школе и до сего дня воспринимали как правду. Так что мозгу приходится искать способы разобраться с тем, что мы видим и чувствуем, чтобы как-то соотнести это с нашими воспоминаниями. Для большинства из нас это место равнозначно чуду. Здесь мы кажемся себе ничтожными. Оно внушает благоговение. Мы оказываемся на грани восприятия, и разделяем эту реальность с людьми, жившими во времена Ташат. Возможно, человечество и разработало много технологий, которых не было у них, и мы, несомненно, знаем больше о физических законах, но я не думаю, что египтяне любили своих собак меньше, чем мы. Или что они не знали жадности, мелочности и любви, как и мы. Сети на днях рассказал мне историю. Работники музея вроде бы восстановили несколько древних флейт и пригласили пару профессиональных музыкантов, чтобы поиграть на них. И знаешь что? – Он выждал паузу. – Древние египтяне использовали тот же звукоряд, что и у нас.
Это заинтересовало Кейт. Она посмотрела на Макса и опустила руки.
– Это значит, что пространственные карты мозга в целом не изменились. – Он подождал, чтобы Кейт осознала это. – Помнишь, я сказал, что у египтологии и медицины много общего, что мы многого еще не знаем? – Кейт кивнула. – Так вот, зато мы знаем, что гены могут мутировать под воздействием канцерогенов, присутствующих в окружающей среде. И то, что мощные травмы, например сильный страх или боль, могут воздействовать на мозг, а не только на психику. Некоторые последние исследования показали, что у инвалидов войны уменьшилась и правая и левая половина гиппокампа. Значит, возможно, что экстремальный опыт, независимо от того, были это сильные эмоции или физические травмы, каким-то образом влияет на гены. Возможно, за счет веществ, которые генерирует организм, и их возникновение влечет за собой изменения, передающиеся со временем другим поколениям.
Кейт впитывала каждое слово, благодарная за бальзам разумности, которым Макс лечит ее страх, порождающий желание убежать. И в этот миг она поняла, что Макс знает ее лучше, чем она сама. Макс для нее – как пробный камень, путь к себе, такой, какая она есть на самом деле. И какой может стать.
– Благодаря молекулярным биологам, которые, как и ты, не довольствовались общепринятой точкой зрения, мы теперь знаем, что наше поведение во многом определяется генами. Например, тот факт, что мы способны учиться на опыте, так как можем запоминать. В генах заключается память предков о жизни рода человеческого. – Макс прикоснулся ладонями к лицу Кейт и посмотрел ей в глаза – и они оба забыли о великом храме Амона. – Тут с тобой случилось нечто необъяснимое. Давай это пока так и оставим… и будем предельно внимательны.
Кейт улыбнулась, глядя в глаза Максу, наклонилась вперед, чтобы легонько коснуться губами его губ, а потом схватила его за руку и потащила за собой.
– Не сиди, сложа руки. Пора вещички паковать. Самолет в Каир вылетает в семь-пятнадцать, не забыл?
Когда они вернулись в отель, Кейт сложила вещи и вышла на балкон, чтобы бросить последний взгляд на другой берег. Она подняла фотоаппарат, приблизила погребальный храм Хатшепнута, стараясь не обращать внимания на машины и туристов, а лишь на задумчивую, выжидающую пустыню и обветрившиеся утесы.
Повернувшись налево, она захватила останки уничтоженных временем столбов, которые некогда взмывали на сотню или больше футов в безоблачное синее небо, и массивные колонны сзади, похожие по форме на пучки папируса. Великий северный храм Амона, как и сказал Макс, был колоссален, и в представлении, и в действительности. Но он казался незавершенным, стены были разрушены, стелы и ворота как будто недоделаны, словно ждали, когда над ними потрудится следующий смертный бог, который займет трон Гора.
– Кэти, мы еще вернемся, – сказал из-за спины Макс. – В следующий раз возьмем фелуку и поплывем вверх по реке к Эдфу, разобьем лагерь под звездами, посетим то место, где Гор одержал победу над злом. – Он подошел, встал рядом, оперся на перила, и помахал простирающемуся перед ним пейзажу. – Захватывает и не отпускает, да?
Кейт опустила фотоаппарат.
– Я такого синего неба никогда не видела, даже в Колорадо, и зелень тут зеленее – может, конечно, по контрасту с пустыней. Но солнце кажется горячее, а ночи холоднее. Темнее. Как смерть. Неудивительно, что египтяне так любили солнце и боялись того, чего не видно. Того, что скрывается в тени. – Она неохотно повернулась, чтобы зайти в комнату, но Макс взял ее за руку и провел двумя пальцами по щеке:
– Помнишь, ты меня спросила, почему я не женился, а я ответил, что был слишком поглощен работай и она занимала все мое время? – Кейт кивнула. – Так вот, это была ложь. Или я просто не знал правды. А теперь знаю. Я ждал тебя.
Он опустил руку в карман и достал оттуда ожерелье из слоновой кости, на секунду коснулся им пальцев Кейт, потом раскрыл застежку и надел ей на шею, оставив овальное кольцо спереди, чтобы его было видно и можно было застегнуть. Когда Макс опустил руки, старая баранья голова легла как раз куда надо, подумала Кейт – на сердце. От окатившей ее волны счастья с привкусом сожаления ей захотелось одновременно и смеяться и плакать, но она оттолкнула печаль. Прошлое просто… осталось позади.
Вместо этого Кейт коснулась губами губ Макса и прошептала:
– Я рада, что ты не устал ждать и не выбрал себе женщину постарше. Она бы тебе не подошла.
Я беспокоен, словно зверь, нюхающий воздух. Выступают очертания истины.
Норманди Эллис, «Пробуждающийся Осирис»
Осирис Хоремхеб
(1335 до н. э.)
День 3-й, второй месяц всходов
Первым я нашел Пагоша – он лежал лицом вверх в луже крови, вытянув одну руку. Вторая рука все еще держалась за перерезанное горло, словно он пытался закрыть рану, чтобы кровь – а вместе с ней и его ка – не покинули тело.
Как только я понял, что Пагоша не стало, я посмотрел по обе стороны дорожки, в поисках Асет. Не знаю, наверное, ожидал увидеть ее в таком же состоянии. Но на запеченной солнцем земле не осталось ни следа, чтобы понять, куда они направились. Наверняка было несколько человек, иначе Пагоша не победить. Я снова посмотрел на него и заметил, что кровь еще не впиталась в твердую утоптанную землю. Значит, убийство случилось всего за несколько минут до моего появления. Конечно, приди я раньше, я ничем не смог бы помочь – после такого разреза никому не выжить, даже Пагошу.
Я знал, что он давно велел бы мне бежать дальше, но мне не давала покоя его вытянутая рука – словно он протянул ее к Амону, прося о помощи. Но это было не в его духе, так что я сел рядом, посмотреть, куда он показывает, поднял глаза и увидел цветные флажки на башнях-близнецах огромных столбов Хоремхеба. Желчь и злоба подкатили к горлу, я вскочил и побежал, умоляя Тота сделать так, чтобы я нашел ее, пока еще не слишком поздно, и не в таком же виде, как Пагоша.
И я бежал, не сбавляя шага, пока, наконец, передо мной не возник храм. На площадке перед громадными воротами было пустынно, и мне показалось, что там зловеще тихо. Тут издалека, словно эхо с другого края долины, послышался протяжный вопль. Плакальщики в Месте Истины, подумал я, или раненое животное.
Надо мной пронеслась тень, я задрал голову и увидел что-то – оно показалось мне силуэтом огромной птицы, распростершей в полете крылья на фоне яркого неба. Но вместо того, чтобы взмыть выше, она понеслась в мою сторону, как в тот день, давным-давно, когда Око Гора Тутанхамона отвесно полетел вниз.
И в этот раз я не мог ничего изменить.
Она ударилась о каменный парапет балкона, на котором по праздникам появляется бог, – упала поперек него. Потом как будто бы отскочила, ноги взметнулись в воздух, затем перевалилась через край, на внутреннюю сторону, на предназначенный для бога помост.
Не помню, как я взобрался на столб, но стражникам наверняка заплатили, чтобы они отлучились. Как я понимаю сейчас, наверное, из-за этого крепость и показалась мне слишком тихой. Вбежав внутрь, я бросился по спиральной лестнице, и проделал уже примерно полпути до двери, ведущей на балкон, когда заметил двух священников, спускающихся вниз, – они бежали так быстро, что сбили меня с ног.
Выпрямившись, я увидел карие глаза: то была женщина, все остальное лицо которой скрывала вуаль.
– Суну, ты опоздал. Его игра окончена.
У меня похолодела кровь, но я протиснулся мимо женщины, надеясь добежать до Асет, пока еще не слишком поздно. Вылетев на балкон, я увидел свою жену: Асет лежала на боку, ее правое плечо выдавалось вперед, а коленки были подтянуты к животу. Кровь сочилась из ступней, но в первую очередь я положил руку ей на шею, чтобы выяснить, жива ли она, и сердце мое подпрыгнуло от радости.
Я снял передник, разорвал его на полоски и обернул ее ноги, чтобы остановить кровь. Когда я ее перевернул, подложив под голову ладонь, чтобы не изогнулась шея, на тунике я увидел кровь, прямо под грудями, и осторожно поднял Асет на руки. Я был уверен, что сломано несколько ребер, встал и пошел вниз, следя за тем, чтобы ее ноги не задевали стены узкого прохода.
Только когда мы снова вышли на свет, я обратил внимание на левую руку Асет – она была невероятно искалечена и кровоточила, а пальцы были неестественно выгнуты. Два ногтя сорваны, остальные налились кровью и стали пурпурными, будто на них слон наступил, растерев плоть и раздробив кости.
Я попытался бежать, но из уголка рта Асет с каждым выдохом выходила розовая пена, и я понял, что пробито по меньшей мере одно легкое. Но она жива!
Дойдя до ворот Рамоса, я послал стражника за Рукой – только его я мог попросить незамедлительно привести Сенмута и Мену, а потом велел охраннику собрать достаточно человек, чтобы отнести Пагоша домой.
Мерит встретила меня у двери нашего жилища, увидела мою ношу и спросила:
– Мой муж у Осириса?
Я кивнул, ибо не мог вымолвить ни слова.
– Поспеши, – поторопила меня она, и повела к нашей спальне. Я положил Асет на лежанку, стараясь подложить подушки туда, где у нее были сломаны кости, и помолился Тоту, чтобы она не проснулась, прежде чем я поставлю их на место. С ребрами это, к сожалению, невозможно, но я должен придумать что-нибудь, чтобы она смогла дышать.
Мерит принесла одеяла, чтобы Асет не потеряла тепло, поскольку это жизненно в<
|
|
|
