 |
Ракоци сен-жермен Франциск 11 глава
|
|
|
|
– Нет,- выдохнул Сен-Жермен, заметив, что один из медведей катится к персу.- Нет, берегись!
Медведь нанес Тиштри скользящий удар, отбросивший ее под копыта бегущего вепря. Злобно визжа, тот принялся топтать потерявшую сознание жертву. При этих звуках Кошрод повернулся и увидел идущего на него людоеда. За мгновение до того, как огромные кривые когти впились в его тело, перс выпрямился и застыл, бесстрашный, великолепный – настоящий принц, каковым он и был,- равнодушный к смерти и не принимающий поражения.
Сен-Жермен обессилел от внезапного чувства потери, и это его спасло, иначе он проломил бы перегородку и выскочил на арену, чтобы пасть вместе с друзьями. Из горла его вырвался тонкий причитающий звук.
Он не имел представления, сколько времени пролежал без сознания. Все было кончено, на арене хозяйничали верховые, убирая длинными крючьями то, что там оставалось. Сен-Жермен отшатнулся от прорези, почуяв вонь, исходящую от песка, и с усилием встал. Каждое движение давалось ему с болью, словно это его терзали когти медведей и топтали копыта щетинистых секачей.
Он почти доковылял до нужного светового колодца, когда его остановил звук голосов. Опершись о стену, Сен-Жермен стал слушать.
– Я поверил тебе на слово, и кончим на том,- произнес баритон с резкими нотками, присущими говору младшего императорского сынка.- Толпе эта затея понравилась, чего же еще желать?
Другой голос звучал приглушенно, и слов было не разобрать.
– Мне наплевать, что тебе сказано. Я не хочу это ни с кем обсуждать. Дело сделано. Люди довольны. Мой отец утверждает, что перемены благоприятны.
Домициан умолк, выслушивая возражения, потом раздраженно сказал:
|
|
|
– Я никому не давал обещаний. Оставьте меня!
Последовали невразумительные увещевания и шлепанье двух пар удаляющихся сандалий. Сен-Жермен в молчании ждал. Когда все звуки, кроме немолчного гула трибун, затихли, он схватился за перекладину и спрыгнул вниз.
Нужно, забрать тела или то, что от них осталось, подумалось ему вдруг. Тит дал разрешение и сочтет странным, если чужеземец им не воспользуется. Сен-Жермен с трудом представлял себе, как сможет погрузить в колесницу истерзанные останки друзей, но был уверен, что сделает это. Он шел к вратам смерти, чувствуя, как душа его покрывается гранитом и льдом.
Кто-то окликнул ею, он не стал оборачиваться: он не хотел ни с кем говорить.
– Франциск! – повторил настигающий голос, принадлежащий, возможно, Некреду. Этой сволочи, вероятно, хочется позлорадствовать по поводу смерти Кошрода и Тиштри. Что ж, тогда его ждет незавидная участь. Сен-Жермен сузил глаза.
– Франциск! – Неотвязный преследователь дышал ему прямо в затылок.
– Что? – Сен-Жермен обернулся и на мгновение растерялся.- Лед Арашнур?
Лжеармянин нагло выкатил большие глаза.
– Не следовало пренебрегать моим предложением, досточтимый Франциск,- сказал он с резким смешком.- Теперь этот перс не твой и не мой. Согласись, всего этого можно было бы избежать.- Наглец наслаждался местью.
– Чего можно было бы избежать? – спросил Сен-Жермен ровным тоном.
– Ареста, отсидки в тюрьме и позорной казни.- Арашнур явно любовался собой.- Несколько высосанных из пальца доносов, и смотрите, что может из них получиться! Римляне легковерны и мнительны. Всякий намек на бунт их страшит.
– Так это твоих рук дело? – Вопрос дался Сен-Жермену с трудом, но голос его звучал по-прежнему
ровно. Он стоял совершенно недвижно, но все в нем звенело от напряжения.
– Отчасти,- радостно произнес Арашнур.- Письмишко здесь, словцо там – глупые римляне довершили все остальное. Ах, почему ты не захотел послушать меня? Мы заключили бы великолепную сделку…
|
|
|
Лжеармянин не закончил тирады. Плечи его сдавили тиски рук Сен-Жермена, неотвратимо сводя в единое целое кости и плоть.
– Ты – безжалостный подлый мясник, ты – гнусный падалыцик и мерзавец! – Тиски все сжимались. Красивое лицо Арашнура исказила гримаса.- Ты, верно, гордишься собой? Тогда присоединяйся к тем, кого ты сгубил. Почувствуй их боль, Арашнур, испытай, что они испытали! – Лжеармянин пронзительно закричал, когда его ключицы хрустнули и обломки костей стали входить ему в грудь.
Сен-Жермен смотрел на врага, из которого уходила жизнь, но не чувствовал облегчения. Кошрода, Тиштри, Аумтехотепа вернуть было нельзя. Он действовал механически, словно бы одурманенный парами наркотика.
Лед Арашнур закашлялся, попробовал рассмеяться и выплюнул кровь.
– Слишком поздно, Франциск.- Он захлебывался.- Слишком поздно. Там знают.- Раздалось ужасное клокотание, а потом Лед Арашнур тяжело осел и повалился набок. Кровь потекла из его носа и рта, а на лице персидского заговорщика навсегда застыла ухмылка.
С минуту мститель глядел на поверженного врага. Что он хотел сказать этим «там знают»? Кто знает? И что? Сен-Жермен вдруг понял, что пора уходить, и пошел прочь, сначала медленно, затем все быстрее. Боль утраты продолжала в нем разрастаться, заслоняя собой весь окружающий мир.
Письмо лекаря Поллукса к Корнелию Юсту Силию.
«Привет тебе, досточтимый сенатор!
Моя неприятная обязанность состоит в том, чтобы сообщить тебе, что твои опасения вполне обоснованны. Предоставленный материал обследован с тщанием, что дает мне право с сожалением констатировать: приступы, на которые ты жалуешься, действительно вызваны отравлением.
Ты упоминаешь, что в обоих случаях эти приступы тебя мучили после приемов, которые оказывала тебе твоя супруга в ее отеческом доме, где она в настоящее время живет, и намекаешь, что, возможно, либо сама Этта Оливия Клеменс, либо кто-то из ее окружения желает тебе зла. В письме твоем также сказано, что ваши взаимоотношения с женой менее сердечны, чем тебе бы хотелось, и что ты подозреваешь ее в тайной связи с кем-то другим. Если это так, то наиболее вероятным будет предположение, что подобными действиями она хочет подтолкнуть тебя к мысли о расторжении вашего брака. Часто целью отравителя является не убийство, как таковое, а лишение кого-либо какого-то вида дееспособности. Иногда женщина, не желающая иметь с мужчиной интимную близость, подсыпает ему в пищу или питье порошки, обессиливающее его естество.
|
|
|
И все же это лишь подозрения. Причиной твоих недугов вполне может быть какая-то пища, которую не принимает твой организм, о чем не известно ни тебе самому, ни повару твоей радушной супруги. Многие люди мучаются от подобных вещей, пока не поймут, чего им нельзя есть, и отравляются тем, что для другого здорово.
К сообщению прилагаю описание проведённых исследований, а свои выводы я могу засвидетельствовать где угодно и на этот случай даже составил копию того, что сообщаю тебе. Если возникнет нужда в дополнительных разъяснениях, я готов их предоставить.
Всегда к твоим услугам
Поллукс, практикующий лекарь.
3 мая 824 года со дня основания Рима.
Описание проведенных исследований.
Рвотные массы, извергнутые желудком, сенатора были добавлены в пищу трех крыс. Трех других крыс покормили аналогичной по составу едой, но без упомянутых выше добавок.
Три первые крысы издохли, у двух обнаружены внутренние ожоги с раздражением в области ртов и анальных отверстий.
Другие предоставленные сенатором материалы были смешаны с различными травами и затем размазаны на небольшом кусочке слоновой кости, который сделался несмываемо черным. Такое воздействие на слоновую кость могут оказывать некоторые разновидности ядов.
При высушивании фекалий сенатора были обнаружены кристаллоподобные вещества, подчас свидетельствующие о наличии раздражающих веществ в организме».
ГЛАВА 16
Теперь в смежной с ее спальней комнате постоянно находились рабыни, поэтому по ночам Оливия стала убегать в сад. Она ждала Сен-Жермена, бодрствуя под разросшимися деревьями и воображая себя абсолютно свободной. Сохранять эту иллюзию помогали запущенные растения, буйно наползавшие на неухоженные дорожки и оплетавшие чашу бездействующего фонтана. Оливия словно сливалась с кусочком дикой природы – он был заброшен, забыт, ей казалось, что вот так же забыта-заброшена и она.
|
|
|
В эту сладкую грезу властно вторгалась лишь тоска по Сен-Жермену. Он был нужен Оливии, без него жизнь была ей не в жизнь. Каждую ночь томилась она в ожидании и каждую ночь возвращалась в постель одна. В последние дни ей стало чудиться, что произошло нечто ужасное. Она не знала, что делать, и просто ждала.
Наконец он пришел. Минула полночь, луна уже падала к горизонту, в саду витал легкий запах цветов. Ночной ветерок шелестел в кронах деревьев, и Оливия полудремала на грубо сколоченной широкой скамье.
Тихий шорох, мягкий стук каблуков, к ней приблизился черный призрак, словно насквозь прохваченный мерцанием лунного света, льдистый свет мерцал и в его темных печальных глазах. Напомнив себе, что все это может оказаться лишь сном, Оливия встала. Гость не обнял ее, он опустился перед ней на колени, отводя в сторону взор.
– Оливия.
– Сен-Жермен.- Ей хотелось дотронуться до него, но она почему-то знала, что этого делать нельзя.
От громады конюшни отделилась какая-то скрюченная фигура, и заскользила к деревьям, но ее не заметил никто.
Что с ним было? Куда он пропал? Почему не являлся так долго? В голове Оливии завертелись вопросы, но она была абсолютно уверена, что сейчас ей лучше молчать. Сначала надо привыкнуть к этому незнакомому человеку.
Он чувствовал пропасть, разверзшуюся.между ними, и не понимал, как ее пересечь. Оливия превратилась в дальний маяк, мигающий ему из тумана и напоминающий, что в новом и безутешном мире еще существуют какие-то горстки тепла.
– Скажи, Оливия,- тихо спросил он, устремив свой взгляд в ночное пространство,- когда умерли твои братья, когда казнили отца, что ты ощущала? Было ли у тебя такое чувство, будто из твоей груди вырвали сердце? Проклинала ли ты солнце за то, что оно встает?
– По временам – да,- ответила она ему ласково, как ребенку.- Порой, кроме ненависти к Юсту, я ничего не находила в себе и жила по инерции. Дышала, спала, умывалась, ела, однако все это делало какое-то постороннее тело, а я была спрятана где-то внутри. Словно меня погребли в мягкой и влажной гробнице. Я…- Она осеклась, когда он поднес руку ко лбу и нервным движением вытер глаза- Я спрашивала себя, зачем существую. Каждый день походил на другой, я ни в чем не видела толку.- Она бросила взгляд на яблоню, голубую от лунного света. Ночной ветерок нес прохладу, ей сделалось зябко.
– Почему же ты не решилась покончить с собой? Что остановило тебя? – В колени Сен-Жермена впивались мелкие камешки, но он не чувствовал боли.
|
|
|
Оливия вздрогнула.
– Ты.- Признание прозвучало естественно, как дыхание. Оливия призадумалась.- И мой гнев. Я не хотела доставить удовольствие Юсту.- Она попыталась рассмеяться, и это ей почти удалось.
Сен-Жермен качнулся вперед и уткнулся липом в ее бедра.
– Оливия, я убил человека и не испытал ничего. Ничего. Ни ярости, ни сожаления, ни удовлетворения. Возможно, это от потрясения. Я видел их кровь, их смерть…
– Чью кровь? – спросила она, чувствуя, как напряглись его руки.
– Моих людей, осужденных за подстрекательство к бунту. Они очень многое значили для меня.
Из зарослей сорняков на дорожку выбралась кошка. Она сверкнула глазами, потом зашипела и, фыркнув на парочку, побежала к конюшне.
– Они были такие, как ты? – прошептала Оливия, садясь на скамью и прижимаясь к его затылку щекой.
– Только один,- сказал Сен-Жермен и умолк, не решаясь открыть ей правду о Тиштри.- У меня не было времени, чтобы выручить их. Распятие отменили…- Он замолчал, чувствуя, что валится в бездну.- Оливия, подари мне себя. Подари, если я имею на это хоть какое-то право.
Она запустила пальцы в жесткие волосы, запрокидывая его голову для поцелуя, но резкий звук, пришедший из глубины сада, ей помешал.
– Кошка,- выдохнула Оливия.- Неужели ей негде бродить? – Наклонясь к Сен-Жермену, она стала целовать его брови, глаза, потом отстранилась. Бледное лицо возлюбленного показалось ей лицом утопающего, в темных глазах угадывались мольба и призыв.
– Оливия,- произнес он хрипло и встал, ощущая, что она потянулась за ним.- Оливия! – У нее ослабели колени.
В тени садовой стены прятался Моностадес. Он нервничал, он боялся быть обнаруженным и не смел приблизиться к парочке, хотя ему ужасно хотелось послушать, о чем они говорят. Впрочем, того, что он видел, уже было достаточно. Чужеземец подхватил супругу хозяина на руки и, подержав ее так какое-то время, опустил на скамью. Жена сенатора не дала нахалу отпор, а, наоборот, распахнула перед ним одеяния. Моностадес вытянул шею. Белизна женской кожи блеснула во мраке, потом ее погасил черный плащ чужеземца. Луна забежала за облако, и парочка словно слилась с ночной темнотой. Раб, потирая руки, засеменил к конюшне.
Голова Сен-Жермена покоилась у нее на груди. Сердце его разрывалось от боли и благодарности. Он осторожно и нежно гладил возлюбленную, чувствуя, как затихают ее содрогания.
– У меня нет слез. У нас их почти не бывает.- Он задохнулся от сладкой муки и снова заговорил: – Если бы ты меня вдруг оттолкнула…
– Ш-ш-ш,- пробормотала она.
– …Я умер бы, я бросился бы в огонь. Я только теперь это понял.- Он вновь потянулся к ней.- Ты спасла меня.- Его губы коснулись ее губ.- В тебе моя жизнь, мое счастье.
Оливия заглянула в бездонную глубину его глаз.
– Сен-Жермен,- сказала она вдруг,- ты знаешь, я бы хотела…
– Чего, Оливия? – Он смотрел на нее, не прерывая ласки.
– Если можешь, попробуй освободить меня от меня. Я устала, я хочу передышки. Пусть останется только любовь. Освободи меня от памяти плоти.- Она сама плохо понимала, о чем его просит, и в то же время знала, что он все поймет.
– Иди ко мне.- Сен-Жермен улыбнулся.- То, что не дано одиночкам, легко достижимо вдвоем.- Он продолжал нежно пощипывать ее кожу.- Ничего не бойся. Вообрази себя цветком, раскрывающим лепестки. Навстречу солнечному теплу, воздуху и струям дождя. Они чуть колышутся, словно танцующие фигуры.- Сен-Жермен помолчал не прекращая касаний.- Думай лишь о тепле, вливающемся в тебя, растущем в тебе и обвивающем твое тело подобно усикам набирающих силу растений. Ты привязана ими к солнцу и в то же время свободна. Солнце освобождает.- Он прижался к ней.- Будь как солнце, как солнечный свет, меняющийся от белого к золотому. Стань вместе с ним белой, а потом золотой, а потом красной, как пылающий факел. Это все ты – ты факел, ты жгучий огонь, ты сияющая комета, приходящая ниоткуда и уходящая в никуда…
Оливия так и не поняла, в какой момент на нее снизошло чувство преображающего, ослепительного восторга. Плоть ее содрогалась в спазмах сильнейшего извержения, но это было ничто в сравнении с тем, что испытывало ее освобожденное существо, парящее в запредельных сверкающих высях, где не угадывалось ничего, кроме любви и нежной, ласковой, питающей ее силы.
Сад сделался мокрым от обильной росы. Сен-Жермен стоял возле Оливии. Хотя птичий хор еще не грянул, какая-то птаха рке начинала попискивать. Далеко на востоке в ночных небесах появилась серебряная полоска.
– О, если бы ты мог остаться…- пробормотала Оливия, сжимая его пальцы.
Сен-Жермен шевельнулся.
– Одно твое слово, и я останусь.- Прежде он никогда такого не говорил,
– Правда? – Она опустилась на скамью, протягивая руку к накидке. Теперь, после жарких объятий, ее вдруг пробрал утренний холодок.
– Да.- Темные глаза загорелись.
– Но…- Оливия испугалась. Безумец, он ведь и впрямь может остаться. Трудно представить, что выкинет Юст, узнав, что его жена уже много лет имеет любовника, доставляющего ей наслаждение. Она содрогнулась.- Нет, Сен-Жермен. Ты должен уйти. Мой муж просто взбесится, мы и так сильно рискуем. Он терпит лишь тех, кто со мною жесток.- Оливия смолкла. Ей не хотелось думать о Юсте.
– Когда мы увидимся? – спросил Сен-Жермен.- Сегодня? Завтра? Скажи.- Он отпустил пальцы возлюбленной, но только затем, чтобы освободившейся рукой приподнять ее подбородок.- У меня есть обязательства перед мертвыми, остальное – твое.- Сен-Жермен порывисто наклонился и поцеловал ее в губы.- Пришли мне записку, и я буду рядом, дай только знак. Я – твой, ты – моя, нам нельзя расставаться надолго.- Он выпрямился, прислушиваясь.- Скоро проснется прислуга. Как смотрят рабыни на твои ночные прогулки в саду?
– Сквозь пальцы. Стены высокие, снаружи охрана Они понимают, что госпоже не сбежать.
– Глупые курицы,- Сен-Жермен улыбнулся.- Я ухожу?
Оливия неохотно кивнула
– Ступай, Сен-Жермен. Мои тюремщицы по утрам проверяют, на месте ли я.- Она привела в порядок одежду.
– Когда мы увидимся?
– Я дам тебе знать. Теперь Юст не часто навещает меня, но все же нам следует соблюдать осторожность. Иначе…
– Пустое.- Сен-Жермен помог ей подняться.- Не тревожься, Оливия.- Его объятие было крепким и быстрым.- Ты подарила мне жизнь.- Он резко повернулся и быстро зашагал по садовой дорожке к зарослям овивающего стену плюща.
Оливия села и привалилась к спинке скамьи. К тому времени, как она задремала, Сен-Жермен уже выходил за городские ворота, а Моностадес топтался возле спальни Корнелия Юста Силия, ожидая, когда хозяин проснется.
Прошение, поданное старшему прокуратору сената
«Досточтимые сенаторы!
Представляю вам данное прошение о возмещении ущерба, нанесенного некоему Роджериану из Гадеса, с тем чтобы восстановилась попранная справедливость.
Законы империи преступил некто Лин Эней Дези-дерий, проживающий в Риме и имеющий под Гадесом земли. Дезидерий заключил с вышеупомянутым Роджерианом обычный контракт, доверив тому управление одним из своих поместий.
Объезжая свои угодья, Дезидерий остался доволен работой Роджериана и сказал, что намерен забрать
его в Рим. К подобному повышению Роджериан, не имея опыта работы в патрицианских домах, совсем не стремился, о чем он и сказал Дезидерию, но тот отмахнулся.
По прибытии в Рим Роджериана поселили в какой-то каморке, плохо кормили и не давали работы. Он удивлялся, но дворецкие говорили, что Дезидерий имеет на него особые виды. Что это за виды, вскоре выяснилось, ибо однажды сильно подвыпивший Дезидерий стал обвинять новичка в лености и уклонении от домашних работ. Роджериан попытался объяснить, что ему пока еще не давали никаких поручений. Дезидерий взъярился и приказал сечь кнутом дерзкого наглеца. Экзекуции продолжались десять дней кряду. Дезидерий на каждой присутствовал, поощряя действия палачей.
Раб, ходивший за обессилевшим от побоев Роджерианом, шепнул тому, что хозяин частенько так поступает с людьми, которых привозит из сельских поместий, выбирая для своего развлечения иноплеменников, с тем чтобы не возроптала местная челядь. Прислуга относилась к Роджериану с сочувствием, но из боязни никто за него не вступался. Никому также не пришло в голову сообщить несчастному, что действия Дезидсрия незаконны и что он может искать защиты у городских властей.
Безусловно, римское правосудие способно защитить каждого несправедливо утесняемого в пределах империи человека, однако крайне необходимо, чтобы утесняемые знали свои права. Роджериан из Тодеса честно выполнял условия договора и в награду получил обращение, едва его не сгубившее.
Теперь за него вступаюсь я, Ракоци Сен-Жермен Франциск, и подаю вам это прошение, с тем чтобы
вы рассмотрели дело и наказали преступника, пользующегося тем, что его жертвы не знают римских законов. Я заявляю, что подобрал упомянутого Роджериана возле строящегося Амфитеатра Флавия. Шел дождь. Роджериан валялся на мостовой и, будучи без сознания, мог умереть, ибо обитатели подземелий и не думали оказать ему помощь.
Позвольте напомнить, уважаемые сенаторы, что умышленное нанесение вреда рабам и селянам есть вопиющее оскорбление правового римского кодекса, в частности утверждающего, что хозяину запрещается обходиться с рабами жестоко. В крайнем случае рекомендуется использовать розги, не причиняющие телесных увечий, а кнут может быть применен только против свершившего тяжкое преступление. Я утверждаю, что преступление налицо, только преступником является не Роджериан, а Дезидерий.
Я заявляю, что Роджериан в данное время служит у меня в качестве управляющего и останется таковым, ибо я закрепил его зависимость от меня мелкой медной монетой, поскольку более крупные деньги он отказался принять.
Если возникнут сомнения в приемлемости такой сделки, за последующие годы зависимости я уплачу любую назначенную сенатом сумму, а пока будьте уверены, что Роджериан предстанет перед полномочной комиссией, как только она сочтет нужным его опросить. Я же, в свою очередь, уверен, что справедливое решение дела в пользу пострадавшего селянина не заставит себя ждать.
Собственноручно, со всем почтением
Ракоци Сен-Жермен Франциск.
Вилла Ракоци,
10 июня 824 года со дня основания Рима».
ГЛАВА 17
Слабость Юста была притворной. Сенатор ' полулежал в постели, облокотившись на одну из пяти огромных подушек с выражением терпеливой покорности на лице. Гость нервно расхаживал по спальне; полы тоги, перечеркнутой пурпурными полосами, били его по лодыжкам. Он свирепо поглядывал на лежащего.
– Но, Юст, ты мне нужен. Ты обещал помочь.
– Я бы и рад,- слабым голосом произнес Юст,- но сам видишь…
– Как это не вовремя! – сетовал гость.- Отец колеблется, не решаясь прижать иудеев…
– А твой брат спит с иудейской царицей.- Юст вздохнул и указал гостю на кресло.- Сядь же, Домициан. Твоя беготня меня утомляет.
Домициан нехотя сел.
– И все-таки, что же с тобою стряслось? Ты заболел?
– Нет,- отвечал Юст с печальной улыбкой.- Все значительно хуже. Я, хвала небу, здоров, но меня пытаются отравить. О том говорит отчет лекаря, исследовавшего мои выделения…
– Ты шутишь! – воскликнул Домициан.- Отравить? Это ужасно. Кто же посмел отважиться на такое злодейство?
Юст пожевал губами.
– Полагаю, моя собственная жена. Этот приступ, третий по счету, наступил, как и два предыдущих, после вечера, проведенного с ней. Мы теперь проживаем раздельно, и я стал искать пути к примирению, но, вижу, напрасно. Оливия ненавидит меня, и ее ненависть все возрастает.- Отстраненный жест рукой недвусмысленно демонстрировал, что сенатор настроен философски.- У нее любовник, она молода, ей хочется удовольствий.
– А ты, кажется, хочешь ее оправдать? Нет, Юст, это переходит все мыслимые границы. Одно дело – мириться с интрижкой, но к покушениям на убийство столь же спокойно относиться нельзя. Если ты не примешь ответных мер, она в конце концов добьется желаемого, а прочие неверные жены решат, что у них развязаны руки.
Юст отвел взгляд.
– Мне кажется, я сам все это навлек на себя,- мрачно произнес он, зная, что Домициан ему не поверит.- Оливия с первых дней нашей жизни дала мне понять, сколь неумеренны ее аппетиты, а я… я не всегда мог соответствовать им. Сначала я думал, что первые всплески ее чувственности улягутся и она постепенно утихомирится, но теперь опасаюсь, что там, где я видел лишь пылкость, гнездится настоящий порок.- Голос его ослабел, сенатор умолк, потом встрепенулся.- Ты тоже молод, Домициан, и еще не знаешь, как нелегко зрелому человеку избавиться от заблуждений, какие внушает ему любовь к юному и прелестному существу.- Юст откашлялся и виновато понурился.- Не стоило мне все это говорить. Надеюсь, ты сохранишь мою тайну…
– Но ведь на карту поставлена твоя жизнь! – Домициан вскочил с кресла и вновь забегал по комнате.- Я не могу закрыть на это глаза. Ты нужен империи, Риму!
– Возможно, мне хочется умереть,- грустно вымолвил Юст.- Я никогда не желал ей зла, но она, видимо, полагает, что я слишком плохо с ней обходился. Это ужасное ощущение, Домициан.
– Умереть, чтобы ублажить свою развратную женушку? Юст, это попросту глупо. Разведись с ней,
предъяви доказательства ее измены и попыток тебя отравить. Это не просто домашняя ссора, это мерзкое злоумышление против семьи, против основы основ, против всего того, что свято для Рима.- Ударив сжатым кулаком по ладони, сын императора встал у постели и громко спросил: – Кто ее любовник? Тебе это известно?
– О да,- Юст молитвенно сложил руки.- Я ценю твое внимание к моим семейным проблемам, мой друг, но позволь мне разобраться с ними так, как я сочту нужным.
– Нет! – заорал Домициан. Его крик испугал стоящего за дверью раба, и тот сунулся в комнату. Домициан коротко выругался.
– Поди прочь,- мягко сказал Юст прислужнику, пытаясь скрыть раздражение. Он сумел подвести беседу к весьма важному повороту и досадовал на заминку.- Когда со мной молодой цезарь, никому из домашних не следует нас беспокоить.
Раб убрался. Домициан закусил губу.
– Злодеяние должно быть наказано. Взять армянина, с каким ты хотел меня познакомить. Его убийца так и не найден. Это позор.
– Возможно, ученого убил кто-нибудь из аренных рабов. Многие из них были взволнованы гибелью своих сотоварищей. Ему не следовало заходить под трибуны.- Втайне Юст был доволен этим стечением обстоятельств. Арашнур знал слишком многое о его тайных планах, чтобы оставаться в живых. Он вполне мог донести на своего временного союзника в случае возникновения между ними каких-либо трений, и, чтобы вывернуться, Юсту пришлось бы доказывать, что армянин никакой не ученый, а персидский шпион.- Жаль,- добавил сенатор с лицемерной печалью.- Он был так молод.
– Да, жаль,- холодно согласился Домициан.- Впрочем, сейчас речь не о нем, а о твоей преступной супруге.
– Эта тема весьма мучительна для меня,- пробормотал в притворном смущении Юст, очень довольный, что его понуждают продолжить беседу.
– Ты сказал, что знаешь, кто делит с ней ложе.- Домициан снова сел и подался вперед.
– Сам я ничего не видел, но за ней какое-то время следил мой библиотекарь, грек. Согласно его отчетам, этот человек навестил Оливию дважды.- Сенатор потер лоб.- Ситуация скользкая. У него влиятельные друзья.
– Влиятельнее твоих? – надменно спросил Домициан.- Кто же он – уж не дружок ли моего старшего братца?
– Он действительно знаком с твоим братом,- подтвердил Юст, понимая, что соперничество между Титом и Домицианом может сыграть ему на руку.- Тит, насколько я знаю, высоко ставит его.
– Естественно,- усмехнулся Домициан.- Римлянин, опустившийся до сожительства с иудейкой, будет смотреть сквозь пальцы на шашни других римлян.
– Этот человек не римлянин,- очень спокойно произнес Юст, искоса наблюдая за собеседником.
– Не римлянин? Тогда кто же? Неужто какой-нибудь чужестранец? Патрицианка опустилась до связи с иноплеменником? Я не верю своим ушам!
Не давая Домициану снова взвинтить себя, Юст быстро сказал:
– Этот человек – Ракоци Сен-Жермен Франциск.
– Франциск? – Домициан порывисто встал.- Ты говоришь, Франциск? Но ведь не было даже намека. Значит, он – любовник твоей жены? – В глазах молодого цезаря читалось явное замешательство.- А впрочем… почему бы и нет, если он хороводится с Титом.- Эти слова прозвучали как приговор. Домициан повернулся к Юсту.- Когда они познакомились? Как?
Юст не торопился с ответом.
– Впервые они повстречались на банкете у Тита Петрония Нигера. Тот принимал Нерона. Франциск тоже был приглашен.
– Петрония давно нет в живых. Ты хочешь сказать,- снова повысил голос Домициан,- что твоя жена спит с этим мужчиной уже… сколько там? Около семи лет?
– Не знаю,- пролепетал Юст, передергиваясь от очевидности вывода.- Не знаю, но очень возможно, что это и так.
Домициан вдруг успокоился. Он перестал метаться по комнате и сел на постель.
– А знаешь ли ты, что против него велось следствие, которое было приостановлено? Одного из капитанов Франциска поймали на незаконном провозе зерна. Будучи в то время префектом, я сам принимал решение по этому делу.- Домициан ухмыльнулся.- Незавершенное следствие можно возобновить. Чужеземец, владевший группой мятежных рабов и занимающийся контрабандой должен заставить отца призадуматься.- Он просиял.- Если его убрать с дороги, твоя супруга останется в одиночестве и вряд ли пойдет на решительные шаги.
Не стоит слишком легко соглашаться, напомнил себе Юст.
– Идея таит подводные камни. Мне не хотелось бы раздувать этот скандал.
– Юст, Юст,- проникновенно сказал Домициан,- твоя жена тебя же бесчестит. Почему ты не решаешься с ней развестись? Отец расположен к тебе, он не прочь с тобой породниться…
– Я думаю о разводе,- медленно произнес Юст.- И как-то даже о том обмолвился в беседе с твоим отцом. Но… чрезвычайно трудно заставить себя пройти через это. Я не хочу причинять ей боль.- Он откинулся на подушки.- Ладно, Домициан. Твои доводы убедительны. Озаботься тем, чтобы преторианцы вновь присмотрелись к Франциску и, если вскроются новые обстоятельства, лишили его возможности общаться с моей женой. Эта связь… пятнает ее. Возможно, наши добрые отношения опять восстановятся.
– Не обманывай себя, Юст,- поморщился Домициан.- Самое для тебя лучшее – избавиться от нее. Она уже не сойдет со скользкой дорожки. Посели ее в каком-нибудь тихом поместье, когда удалишь от себя.- Младший сын императора старался говорить рассудительно, но в голосе его вновь зазвучали резкие нотки.
|
|
|
