Период передышки 1223—1237 годов 9 глава

летописи, а именно черниговской. Интересно отметить, что в ней нет и следа христианского смирения или предчувствия неминуе­мого апокалиптического бедствия, присущих киевской летописной традиции. Не предпринимается никаких попыток оправдать татар (в первых словах они названы «безбожными моавитами», а их «лживость» подчеркивается в заключительных эпизодах) или же очернить половцев — их «великый князь Бастый», кто бы он ни был, даже изображается принимающим христианство во время приготовлений к бою. Таким было типичное отношение к собы­тиям западнорусского летописца. Удаленность Волынской и Галицкой земель позволяла ему относиться к половцам без злобной враж­дебности; и хотя географическое положение Западной Руси не смогло защитить ее от захвата семнадцатью годами позже, тем не менее оно освободило священников этих земель от необходи­мости раболепствовать перед татарами.

Четвертая летопись, отражающая подлинное описание событий 1223 года,— это Софийская Первая, которая, как и несколько со­кращенная версия в Новгородской Четвертой летописи, происхо­дит от предполагаемого свода 1448 года.

Таким образом, мы располагаем свидетельствами всех основных заинтересованных сторон: Киева, Чернигова, Волынской и Галицкой земель, Смоленска, а также, возможно, Владимира и Росто­ва⁷. Необходимо, конечно, помнить, что все эти описания созда­вались в первую очередь личными летописцами князей и отражали пристрастия, неприязнь и интересы каждого из них. Однако при сопоставлении этих запутанных свидетельств возникает ясная кар­тина того, что в действительности произошло.

Как только вести о степном нашествии достигли Западного Галича, Мстислав Мстиславич, впечатленный щедрыми дарами своего тестя («кони, и вельблуды, и буволы, и девкы») и предсказаниями грядущих бедствий, созвал в Киеве, традиционном для южнорус­ских князей месте сбора, военный совет. Три сильнейших князя: Мстислав Мстиславич из Галицкой земли, Мстислав Романович из Киева и Мстислав Святославич из Чернигова — приняли реше­ние о том, что русские и половцы должны двинуться на восток в степь и напасть на врага там, где встретят его, а не ожидать его появления по эту сторону Днепра («Луче ны [нам] бы есть приняти ^я [их] на чюжеи земле, нежели на своей»⁹). Основное войско пошло на юг до Заруба на западном берегу Днепра, как раз напро­тив Переяславля. Здесь князей встретили татарские послы, ко­торые пытались отговорить их от сражения и убедить в том, что врагами татар были не русские, а исключительно половцы. Сло­ва, вложенные в уста татарских послов новгородским летописцем, большей частью выдуманы и соответствуют лишь точке зре-

ния, слишком хорошо известной по ранним русским летописям (национальные бедствия — это следствие божьего гнева, а, значит нашествие — это «кара божья»), но тем не менее они выражают нежелание татар ввязываться в крупную войну с русскими и вторгаться в земли к западу от Днепра. «Се слышим, оже идете про-тиву нас, послушавше половьць; а мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни сел ваших, ни на вас придохом, нъ придохом Богомь пущени на холопы и на конюси свое на поганыя половче; а вы възмите с нами мир; аже [половцы] выбежать к вам, а биите их оттоле, а товары емлите к собе: занеже слышахом, яко и вам много зла створили; того же деля и мы бием» ". Послы были казнены, и войско, усиленное подкреплениями из Смоленска, Чернигова и Галицкой земли, двинулось дальше на юг, к Протолочам, важнейшей переправе в самой восточной излучине Днепра, где дру­жину встретил второй разъезд татарских послов. Князья еще раз выслушали клятвенные заверения в том, что русские не враги татарам, и получили туманное предупреждение: «А есте послушали половьчь, а послы наша есте избили, а идете противу нас, тъ вы пойдите; а мы вас не заяли, да всем [будет судьею] Бог» ¹². На этот раз русские отпустили посланников.

Переправа через Днепр, стычки и бои с татарскими заставами, девятидневный ¹³ переход на восток через степь, главное столкно­вение 31 мая на Калке (вероятно, приток реки Калмиус впадающей в Азовское море к западу от Дона), героическая послед­няя схватка и гибель Мстислава Романовича и двух других кня­зей, отказавшихся отступить, когда положение разгромленных рус­ских и половецких сил стало очевидным, измена бродников (см. прим. 22), предавших Мстислава Романовича, бегство русского войска, преследуемого татарами до Днепра, захват Новгорода Святополча на западном берегу Днепра и откат татар на восток — все эти события описаны с различной степенью точности, ясности и связности в четырех основных летописных рассказах. Несмотря на первые успехи русских передовых отрядов, русско-половецкое войско было разбито и понесло большие потери в живой силе. Нет никаких сведений о разрушенных в княжестве Южного Переяслав-ля городах или деревнях, по территории которого, по всей види­мости, татары преследовали отступавших русских. В единствен­ном месте, где татары переходили Днепр,— у брода возле Новго­рода Святополча к югу от Киева^u — они убили только жителей города и не пытались захватить крепость.

Каков был размах военных действий? Почему русские потер­пели поражение? Объясняется ли это военным искусством татар, элементом внезапности, неготовностью русских и половцев, меньшей численностью их войска? Источники, к сожалению, не дают возмож­ности однозначно ответить на эти вопросы. Описания сражений, как правило, даны при помощи стандартных оборотов, никаких деталей не сообщается, стиль изложения — бесстрастный, сухой, невыразительный, что тоже характерно для описания военных действий в ранних русских летописях. Количественные данные также

 

условны и явно преувеличены: 500 человек из Смоленска в основное войско, первыми через Днепр переправились Мстиславом Мстиславичем 1000 человек¹⁶, 10 000 киевлян погибло только один из каждых десяти рядовых русских воинов ¹⁸ остался жив. Так что из этих сведений ничего нельзя узнать о масштабе военных действий.

Однако некоторые косвенные данные все же обнаруживаются, дон знаем, например, сколько князей принимало участие в походе _и какие земли послали свои дружины: три Мстислава (из Галицкой земли, Киева и Чернигова), по-видимому, выставили основную часть войска; кроме того, Владимир Рюрикович из Смоленска, Даниил Романович из Волынской земли, сын киевского князя Мстислава Всеволод, Мстислав Ярославич из Луцка — все приняли участие и прислали дружины. Мелкие районы Черниговского княжества (Курск, Трубецк и Путивль) тоже послали какие-то силы, были также дружины из Галича (посланные независимо от Мстислава Мстиславича), Турово-Пинска и, вероятно, из ряда других городов. Иными словами, оказывается, что если не все, то большинство южных и западных княжеств участвовало в походе, не говоря' уже о половцах, которые приняли на себя основную тяжесть пер­вого будара татар. Подозрительно отстутствие дружин из Новгорода и Пскова, не упоминаемых ни в одном из источников, но бо­лее всего — из Суздальской земли. Одна из летописей, Ипатьевская, подчеркивает, что «Юрья же князя великого Соуждальского не бы» '⁹ на военном совете в Киеве. Однако местный летописец Суз­дальской земли сообщает, что было направлено обращение к вели­кому князю владимирскому и что Юрий послал чисто символи­ческую дружину на юг под началом Василька Константиновича из Ростова. Не исключено, однако, что это лишь плод его вообра­жения и не более чем попытка спасти честь Всеволодовичей и из­менить впечатление об их полной бездеятельности: «силы» Ва­силька не встретились с союзниками, и, как только Василько узнал о разгроме, он «възвратися от Чернигова» — самая южная точка, которой он достиг,— «схранен Богомь и силою креста честнаго и молитвою [покойного] отца своего Костянтина и стрыя (дяди) своего» Юрия ²⁰. Не стоит и говорить, что ни в одном другом источ­нике «вклад» Суздальской земли не упоминается. Г В летописях дается только один ключ к пониманию неудачи Русских сил, а именно в рассказе из Ипатьевской летописи, где Упоминается о «великой вражде» между тремя ведущими Мстисла­вами. Прямо перед последним сражением на Калке Мстислав Мсти-ЗДавич приказал Даниилу Волынскому перейти реку и ударить по позициям татар. Когда он отдавал приказ идти в бой, «Мьстиславу [Романовичу Киевскому] же и другому Мьстиславу [Святосла­вичу.Черниговскому] седящима въ стану (в боевом лагере) не ве-ДУЩема. Мстислав [Мстиславич] же не поведа (не сообщил) има зависти ради, бе бо котора (распря) велика межю ими» ²¹. Даже 1 допуская направленность этой части Волынско-Галицкой летописи | ^пРотив Мстислава Мстиславича — в конце концов правление Мсти­слава в Галиче в 1219—1227 годах было больше похоже на бедствие

с точки зрения тех, кто поддерживал Даниила и Василька Романовичей,— очевидно, что отсутствовало так необходимое в походе един­ство между тремя ведущими военачальниками. Если добавить к этому отсутствие единого командования войском, предательство бродников ²², неспособность половцев выстоять под натиском татар, неподготовленность русских и несогласованность действии многочисленных отрядов, то становится понятным (по крайней ме­ре отчасти), почему русские потерпели поражение. \i Трудно оценить людские потери хоть с какой-нибудь степенью точности. Сообщение Новгородской Первой летописи о гибели каж­дого десятого в русском войске является, очевидно, преувеличе­нием, и его можно не принимать во внимание; явно легендарны и устные известия («они говорят, что...») о гибели в сражении 10 000 киевлян. Однако один из источников, Новгородская Пер­вая летопись, дает некоторое представление о потерях, перечисляя имена погибших князей: двое из рода Ростиславичей (киевский князь Мстислав Романович и Святослав из Канева ²⁴, вероятно, сын Ростислава Рюриковича ²⁵), двое из Ольговичей (Мстислав Святославич из Чернигова и его сын Дмитрий), двое князей из Западной Руси (Изяслав Ингваревич и Святослав из Шумска, возможно, сын или внук Ингваря Ярославича ^2б), двое, вероятно, из района Турова и Пинска (Александр из Дубровицы, убитый вместе с Мстиславом из Киева, и Юрий из Несвижа ²⁷) и один неизвестно из какой местности, зять киевского князя Мстислава Андрей. Поскольку названные девять князей составляют половину тех, о чьем участии в битве сообщается ²⁸, мы можем сделать до­пущение, что в целом потери русских были ненамного меньше поло­вины общей численности войска.

Что касается половцев, то первое татарское нашествие и битва на Калке фактически положили им конец как силе, с которой сле­дует считаться на южных и юго-восточных границах Руси. Правда, хан Котян, как сообщается, принимал участие в военных действиях на западе Руси в 1225 и 1228 годах, помогая сначала Мстиславу Мстиславичу, а затем Даниилу ²⁹, и половцы помогли Ольговичам вернуть Киев в 1235 году. Но это были два исключительных случая, и к середине 30-х годов XIII века преобладанию половцев в южнорусских"степях, по всей видимости, пришел конец³⁰.

Судя по всем доступным источникам, первое татарское нашествие незначительно повлияло на русские княжества. Суздальская земля вообще не была затронута, то же самое относится к Новго­роду и Пскову. Соотношение сил на юге осталось в точности та­ким же, как и прежде: Мстислава Киевского и Мстислава Черни­говского заменили соответственно Владимир Рюрикович Смолен­ский и Михаил Всеволодович. Мстислав Мстиславич и Даниил Романович крепко засели у себя в Галицкой и Волынской землях.

Но вот что нам кажется совершенно необъяснимым — это отсутствие признаков обеспокоенности у летописцев того времени В конце концов, это был новый враг, первый новый враг, появив­шийся в южных степях за последние полтора столетия. Правда, в Суздальской и Новгородской летописях описания событий 1223 го-

да предваряются риторическим введением, в котором видно замешательство автора по поводу происхождения захватчиков и цити­руется так называемое «Откровение Мефодия Патарского» («Тако бо Мефодии речет, яко къ скончанью временъ явитися тем, яже загна Гедеон, и попленять всю землю от встока до Ефранта и от Тигръ до Понетьскаго моря, кроме Ефиопья» ³¹), но эти слова цитировались и раньше одним из составителей раннекиевской Начальной летописи ³². Целью летописцев было при помощи этого вве­дения привлечь внимание к безбожию половцев («Много бо зла твориша ти оканьнии половци Русьскои земли, того рати всемилостивый Бог хотя погубити безбожныя сыны Измайловы куманы [половцы]»), а не предупредить русских князей о новой степной угрозе.

Печальные события 1223 года оставили у русских ощущение,
что татары как бы растворились в степи. «Татари же възвратив
шася от реки Днепря; и не съведаем, откуду суть пришли и кде
ся деша опять: бог весть, отколе приде на нас за грехы наша» ³³. Рус­
ские __р_асвдшди происшедшее как еще одно степное нашествие,
которое_по. крайней мере принесло ту пользу, что нейтрализовало,
половцев. Прошло четырнадцать лет, прежде чем новый враг снова''
появился у порога.

Период передышки 1223—1237 годов

На Руси период между двумя татарскими нашествиями был во многом схож с первыми двадцатью тремя годами XIII столетия. Вряд ли его можно назвать эпохой роста или процветания и уж, конечно, не временем мирного объединения. Правда, счаст­ливое исключение составил северо-восток Руси, где годы, последо­вавшие за смертью Всеволода III, не были омрачены бесконечными стычками: Владимир, Ростов, Ярославль, Юрьев Польский не были вовлечены в междоусобные войны. Киев оставался в руках князя из рода Ростиславичей, Владимира "Рюриковича, с того момента, когда он в 1223 году сел на этот престол вместо своего дяди, и до 1235 года. Рязань, правда, тоже не страдала ни от междоусобных войн, ни от" внешних нападений Новгород же оставался яблоком раздора между княжескими родами; местные боярские группиров­ки продолжали бороться за власть. Большая часть этого периода была отмечена распрями между братом великого князя Юрия Яро­славом из Северного Переславля и новоявленным победителем из возрожденного Чернигова Михаилом Всеволодовичем. В резуль­тате за несколько лет, предшествовавшие второму татарскому на­шествию, многие князья и большинство южных княжеств: Киев­ское, Черниговское и, особенно, Галицкая земля — были вовлечены в жестокую непрекращающуюся междоусобную борьбу, которая ослабила их политически и сделала два из них, Черниговское и Киевское, легкой добычей для любого захватчика.

Источники ставят перед нами новые проблемы по сравнению с

107 *

предыдущим периодом. Две основные летописи, из Суздальской земли и Новгорода, как обычно, несут на себе отпечаток узкой ограниченности и отражают либо интересы князей Владимира и Ростова, либо местный новгородский подход. Правда, в них есть фрагменты, как и в более поздних летописях, выражающие инте­ресы других центров: Северного Переславля, например (местная летопись которого доведена до 1214 года), и иногда Чернигова и Киева Но не сохранилось и следа от летописания Рязани, Смоленска и Южного Переяславля этого периода. Для изучения их истории мы можем только положиться на случайные и косвенные замечания летописцев Суздальской земли и Новгорода того времени, но при этом должны тщательно оценивать каждое сообщение, учитывая политические интересы летописца. Описывая события на юго-западе Руси, Ипатьевская летопись рисует нам большей частью несвязную и тенденциозную картину борьбы за власть между рус­скими, венграми и поляками и постепенного возвышения двух ге­роев летописца, Даниила и Василька Романовичей, и их полного утверждения в Волынской и Галицкой землях.

Суздальская земля в 1223—1237 годах явно демонстрировала значительно большую политическую сплоченность, чем любое другое из княжеств. Возможно, это связано с тем фактом, что она не принимала участия в событиях 1223 года, не понесла потерь в живой силе, не лишилась своих князей и не испытывала значитель­ного внешнего военного давления — единственным противником суздальцев была мордва, населявшая территорию между Волгой и низовьями Оки к востоку от Мурома и Рязани, против которой Юрий время от времени предпринимал небольшие карательные по­ходы ³⁴. Не исключено, что своей стабильностью Суздальская зем­ля обязана мудрой политике или счастливой звезде своего великого князя — Юрий крепко держался в седле в течение всего этого периода. Никто, за исключением, может быть, в какой-то момент его брата Ярослава, не оспаривал его первенства. Три племянника Юрия на севере, Василько Ростовский, Всеволод Ярославский и Владимир Угличский, не причиняли ему беспокойств и без коле­баний подчинялись его воле. Они ходили с Юрием или его братом Ярославом в походы ³⁵, вступали в династические браки, задуман­ные для расширения политического влияния великого князя ³⁶, а однажды один из них принял правление в отдаленном княжестве ³⁷. И с братьями у Юрия почти не было проблем. О самом младшем, Иване, мы знаем только, что он участвовал в 1226 году в походе против мордвы со своим старшим братом Святославом. Послед­ний княжил в своей вотчине в Юрьеве Польском в течение всего этого периода, исключая год или около того, проведенный в Южном Переяславле, куда его послал Юрий в 1228 году ³⁹. Только однажды покой Юрия был потревожен — это произошло в 1229 году из-за его брата Ярослава, который, «усумнеся [в намерениях] брата своего Юргия слушая некыих льсти», привлек на свою сторону трех князей из Ростова с целью «противитися» Юрию. Посколь­ку единственные сведения об этом внутреннем конфликте мы нахо-

дим в личной летописи Юрия, то невозможно выяснить, что послужило причиной этого или какие формы приняло «сопротивление» Так или иначе, вскоре ссора была улажена. Юрий созвал в Суздале совет («снем»), на котором Ярослав и три его племянника «целоваша крест» в знак преданности Юрию, признавая его «отцом собе и господином» ⁴⁰,— т. е. произнесли те же слова, с какими в 1203 году Роман Волынский и Галицкий обратился к Всеволоду III. Связи Юрия с Новгородом относятся к первым годам рассматриваемого нами периода. Они упоминаются только в Новгородской летописи (личная летопись Юрия, Лаврентьевская, об этом мол­чит), но эти сообщения имеют столь обтекаемую форму, что можно только гадать, что же на самом деле происходило и каковы при­чины этих событий. Напомним, что зимой 1222/23 года восьми­летний сын Юрия Всеволод, посланный княжить в Новгород в 1221 году, «побежа в ноць утаивъся, из Новагорода, с всемь дво­ром своимь». Всеволода заменил его опытный брат Ярослав, кото­рый (вероятно, в результате ссоры с местными властями) также покинул город в конце 1223 года. Снова был послан Всеволод, и снова он бежал «в ноць, утаивъся, с всем дворомь своимь» ⁴¹. На этот раз Юрий предпринял более серьезные шаги по отношению к непокорному городу. Он соединился со своим сыном в Торжке; с ним пришли его брат Ярослав, его племянник Василько из Ростова и его шурин Михаил Всеволодович из Чернигова ⁴². Юрий, Василько и Михаил явились каждый с дружиной, что позволило им вести переговоры с позиции силы. Юрий потребовал выдачи ряда новго­родских бояр — тех, по-видимому, кто действовал против Всево­лода и Ярослава. Новгородцы отказались, заявив, что они готовы «умрети за святую Софию (Новгородский собор) о посаднице о Иванце о Дмитровици». В результате был достигнут компромисс. Никто из бояр выдан не был, а новгородцы согласились запла­тить дань и принять к себе князем Михаила ⁴³. С тех пор Юрий перестал иметь какие-либо дела с Новгородом. В последовавшие девять лет борьба за этот город разворачивалась между Яросла­вом из Северного Переславля и Михаилом Черниговским. Юрий, если судить по его летописи, больше не стремился посадить своего сына в Новгород.

Отношения Юрия с князьями Южной Руси были мирными. Его дружественные связи с Ольговичами из Чернигова восходят к договору 1210 года между его отцом Всеволодом III и черни­говским князем Всеволодом Чермным и к женитьбе Юрия на дочери Всеволода Чермного в 1211 году (см. прим. 42). С тех пор ничто не нарушало этот союз с родом его жены, более того, он укреплялся не только дальнейшими династическими браками ⁴⁴, но также воен­ным и дипломатическим выступлением Юрия на стороне своего шурина ⁴⁵. Ни в летописи Юрия, ни в какой другой мы не находим сообщений о каких-либо враждебных действиях, совершенных Юрием против Михаила ^4б или Михаилом по отношению к Юрию. Насколько можно видеть, отношения Юрия с Ростиславичами были такими же дружественными, как и с Ольговичами. Действи-

тельно, до начала междоусобной войны в 1235 году Ростиславичи почти не проявляли враждебности по отношению к кому-либо из русских князей и не пытались расширять свои территориальные владения. В течение всего этого периода единственный акт агрессии со стороны одного из Ростиславичей был совершен внутри самого этого рода — в 1232 году Святослав Мстиславич силой взял Смо­ленск, изгнав оттуда князя, наследовавшего в 1230 году Мстиславу Давидовичу ^4Т. Ростиславичи, по-видимому, мирно передали Юж­ный Переяславль Юрию, когда он в 1227 году послал туда кня­жить своего племянника Всеволода Константиновича ⁴⁸. Три года спустя женитьба сына Юрия на дочери Владимира укрепила друж­бу между ними⁴⁹. При необходимости Ростиславичи проводили совместные военные действия против внешних врагов ⁵⁰. Киевский князь Владимир дважды по разным поводам посылал митрополита Кирилла с миротворческой миссией: первый раз в 1226 году, чтобы помочь Юрию уладить ссору и заключить перемирие между Михаилом Черниговским и курским князем Олегом (см. прим. 45), а второй раз — в 1230 году, чтобы попытаться предотвратить войну между Михаилом и Ярославом ⁵ⁱ. Дружественные отношения су­ществовали даже между Владимиром и Михаилом: в 1228 году, например, Владимир пошел вместе с Михаилом в поход против Даниила из Волынской земли. Этот поход завершился заключением мира между всеми тремя князьями ⁵². Только однажды воз­никла опасность конфликта, когда в 1231 году Михаил, попытки которого удержаться в Новгороде были пресечены Ярославом, соби­рался пойти на Киев. Владимир обратился к Даниилу за помощью: «Идеть на мя Михаил, а помози ми, брате». Даниил выступил миро­творцем, и войны не было ⁵³. В том же году в Киеве состоялся гран­диозный совет, на который прибыли три представителя от Рости­славичей и три — от Ольговичей. На этом совете, вероятно, мир Даниила был утвержден ⁵⁴.

Истинной причиной межкняжеских раздоров в период между татарскими нашествиями снова был Новгород. Но ситуация уже несколько изменилась. Снова боярские группировки разделились между двумя претендентами на княжение в Новгороде, на этот раз между князем Северного Переславля Ярославом и Михаилом Черниговским. Но, несмотря на внутренние противоречия между группировками, можно проследить признаки согласованных усилий бояр по ограничению княжеской власти и усилению влияния новгородских ставленников, таких, как посадник и тысяцкий. Новгородцы, конечно, не могли (и знали, что не могли) обойтись без князя, поскольку именно он обеспечивал Новгороду защиту от много­численных врагов с запада: немцев, шведов, литовцев, чуди (эстон­цев) и еми (финнов). По непонятным нам причинам Новгород был не способен самостоятельно собрать достаточно сильное войско для отражения нападений на его границы, не говоря уже об ответ­ном вторжении на вражескую территорию. Именно в этот период нападения с запада участились: за десять лет — с 1224 по 1234 год — на Новгород совершались многократные набеги (некоторые из них

П

глубоко проникали на новгородскую территорию), организовывались и ответные походы русских. Князь и его дружина были ос­новной ударной силой новгородской обороны, и чем больше князю приходилось сражаться, тем менее привлекательным становился Новгород для княжения. Фискальные, сеньориальные и торговые доходы (о которых, к сожалению, мы не знаем никаких подроб­ностей) сохраняли, конечно, свою притягательную силу, но тяжесть оборонительных функций, возлагавшихся на князя, и растущее сопротивление бояр заставляли претендентов на княжение приза­думаться. Итак, складывается такая картина: князь предпочитает жить в своей вотчине, оставляя вместо себя сына в качестве сим­волического правителя, и возвращается в Новгород только тогда, когда военное положение настоятельно требует его присутствия. В то же время мы видим, что бояре требуют от князя выполнения его военных обязанностей: в 1230 году, например, сыну Михаила Ростиславу было предложено покинуть территорию Новгорода, по­скольку Михаил, находившийся в далеком Чернигове, не смог выпол­нить своих обязательств. «Како отець твои,— было заявлено Рости­славу,— рекл был въсести на коне на воину с Вьздвижения [14 сен­тября] и крест целовал (т. е. поклялся сделать это), а се уже Микулин день [19 декабря]... Пойди прочь, а мы собе [другого] князя промыслим» ⁵⁵.

Начиная с 1224 года, когда Юрий заставил Новгород принять Михаила, и до 1233 года, когда Ярослав окончательно распра­вился со сторонниками Михаила в Новгороде, «Ярославль двор» (княжескую усадьбу в Новгороде) занимали не менее чем пять разных князей — Михаил и его сын Ростислав, Ярослав и два его сына, Федор и Александр. Это шараханье между двумя семьями можно в значительной степени объяснить открытой враждой между Ярославом и Михаилом в течение большей части интересующего нас периода. В 1229 году, например, Михаил, ставший во второй раз князем в Новгороде и почти сразу же отбывший в Чернигов, оставив вместо себя княжить своего сына, потребовал от Ярослава освободить входившую в новгородскую территорию область Волока Ламского. Это требование было категорически отвергнуто ⁵⁶. А в 1231 году Ярослав, снова восстановленный в Новгороде, пошел со своей и новгородской дружинами на города Серенск и Мосальск в северной части Черниговского княжества ⁵⁷.

Но основная причина постоянной смены князей в этом городе заключалась в противоречиях между новгородскими боярами, в соперничестве двух группировок. С одной стороны, были бояре, ведомые сначала Иванком Дмитриевичем, принявшим должность посадника в 1219 году, а затем Степаном Твердиславичем, сыном старого просуздальски настроенного посадника Твердислава. Эта группа твердо поддерживала Ярослава и его сыновей. Им противостояли Внезд Водовик, ставший посадником вместо Иванка Дмит­риевича, когда последний в 1229 году бежал к Ярославу, его братья Михаил и Даньслав, его сын Глеб и Борис Негочевич, ставший тысяцким в 1229 году,— это были основные сторонники Михаила.

Их противоборство (летописцы использовали слово распри) вы-

ливались в городские восстания (мятежи), последнее и самое серьезное из которых прямо привело к замене сына Михаила Ярославом. История этого мятежа, подробно описанная в Новгородской Пер­вой летописи, прекрасно показывает связь с феодальной распрей Ярослава и Ольговичей. В 1229 году после участившихся волне­ний в Новгороде, последовавших за неудавшейся попыткой Яросла­ва призвать новгородцев и псковитян идти с ним в поход против Риги, Михаил был приглашен на княжение. Он прибыл весной в 1229 году, и вскоре должность посадника перешла в другие руки: от Иванка Дмитриевича, который немедля бежал к Ярославу, к Внезду Водовику ⁵⁸. Поздним летом 1230 года, однако, сразу же после очередного прибытия в Новгород, Михаил, как он это обычно делал, отправился в Чернигов ⁵⁹ и оставил вместо себя «править», если так можно выразиться, своего пятилетнего сына Ростислава. Боярская оппозиция созвала вече против Водовика и его привер­женцев. Те в свою очередь не замедлили выступить против сторон­ников Ярослава. Город был охвачен волнениями, начались грабежи; один из сторонников Ярослава бежал из города и укрылся у Яросла­ва, двое были убиты. К тому же ранние морозы погубили урожай, и на Новгород обрушился жестокий голод. К концу года Рости­слав и Водовик бежали в Торжок, к чему их вынудило неспокойное положение в Новгороде. Вскоре вспыхнули волнения. На этот раз грабили дома сторонников Водовика. Результат можно было пред­видеть: Водовик и тысяцкий Борис Негочевич поскакали из Торжка в Чернигов. В конце года новгородцы предложили Ростиславу отправляться восвояси, а Ярослав снова стал князем в Новгороде. Михаил и его сын больше никогда не получали княжения в этом городе. Правда, два года спустя бывший тысяцкий Борис Негочевич и те из его последователей, кто еще оставался жив в Чернигове (Водовик умер там в 1231 году), предприняли попытку вернуться в Новгород и подготовить почву для еще одного вокняжения Михаила. Но это было безнадежное дело. Сторонники Михаила, ведомые сначала трубецким князьком из рода Ольговичей, который, правда, оставил их на полдороге, осознав, что он сбил их с истинного пути, все-таки смогли закрепиться в Пскове. Псковичи были готовы поддержать их, но, когда Ярослав стал оказывать давление на Псков, мешая подвозу продовольствия в город, они отступились. Борис и его люди еле унесли ноги. Они бежали через границу в Медвежью Голову и в следующем, 1233 году с помощью немцев захватили Изборск к юго-западу от Пскова, но были вынуждены сдаться и их отправили под стражей в Переславль

Это был конец борьбы за Новгород между Ярославом и Михаилом. С тех пор, а на самом деле начиная еще с 1230 года, никогда не вставал вопрос о том, кому быть князем в Новгороде. Ольговичи больше не имели поддержки в городе. Ярослав и его наслед­ники были защитниками новгородских границ до конца XIII века.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: