 |
Домашнее испытание по Закону божьему 3 глава
|
|
|
|
- Я ведь знаю, что вы выучили гораздо больше, чем мы, обитатели глухого уголка нашего прихода, - сказал он. - Вы изучили и естествознание, и многое другое. Но вот интересно, может ли кто-нибудь из вас сказать мне, каковы камни в речке Мутала?
Никто из детей звонаря руки не поднял, зато на другой стороне вырос целый лес рук.
А ведь на стороне звонаря сидели Улоф Ульссон, знавший, что он самая светлая голова в приходе, и Август Дэр Ноль из славного крестьянского рода, но они ничего не могли сказать. Сидела там и Карин, дочь Свена, смекалистая девчушка из солдатской семьи, ни разу не пропустившая школу, но и она, как и остальные, могла только изумляться и сожалеть о том, что звонарь не рассказал им, что же такого примечательного было в камнях речки Мутала.
Сидела там и Клара Фина Гуллеборг из Скрулюкки, названная по имени самого солнца, но и в ее голове не родилось ни одной светлой мысли, как и у всех остальных.
Учитель Тюберг стоял с серьезным видом, а звонарь сидел в великом огорчении, уставившись в пол.
- Пожалуй, ничего другого не остается, как лишить вас этого вопроса, - сказал учитель. - Подумать только, все такие сообразительные мальчики и девочки, и не могут сказать такой простой вещи!
В самую последнюю минуту Клара из Скрулюкки обернулась и посмотрела на Яна, как она привыкла делать, когда не знала, как быть. Ян стоял так далеко от Клары Гулли, что не мог шепнуть ей ответ, но достаточно было Кларе Гулле встретиться с отцом взглядом, как она уже знала, что надо сказать.
Она не просто подняла руку. Она поднялась сама во весь рост, такой уж она была усердной.
Все ее товарищи повернулись к ней, а звонарь обрадовался, что его детей не лишат этого вопроса.
|
|
|
- Они мокрые! - крикнула она, не дожидаясь, пока ей зададут вопрос, потому что на это уже не было времени.
Но в следующее мгновение она подумала, что сказала какую-то глупость и только все испортила. Она снова опустилась на скамью и почти заползла под парту, чтобы ее никто не видел.
- Ну вот, это и есть правильный ответ, моя девочка, - сказал учитель. - Повезло вам, ребята, что среди вас нашлась девочка, которая смогла ответить, потому что вы чуть было не попались, хоть и такие бойкие.
И тут уже вовсю рассмеялись и дети с обеих сторон, и взрослые. Некоторым детям пришлось встать, чтобы посмеяться вволю, а некоторым - лечь лицом на скамейки, и с порядком было покончено.
- Ну, теперь, я думаю, мы вынесем скамейки и потанцуем вокруг рождественской елки, - сказал старик Тюберг.
Такого веселья в школе не было ни до того, ни после.
РЫБНАЯ ЛОВЛЯ
Конечно, никто не мог так сильно любить маленькую девочку из Скрулюкки, как ее любил отец. Но все же можно сказать, что в лице Улы-сеточника она имела настоящего друга.
Дружба между ними началась с того, что однажды весной Клара Гулля отправилась к речке Тветтбеккен ставить снасти на снующих там маленьких пеструшек. У нее все вышло гораздо лучше, чем можно было предположить. Уже в первый день она пришла домой с двумя вязками рыбы.
Было ясно, что она проявила в этом деле достаточное упорство, и девочка заслужила похвалу даже от своей матери: ведь она сумела принести в дом еду, а ей не было и восьми лет от роду. Чтобы поощрить ее, Катрина разрешила ей почистить и поджарить рыбу, и когда Ян попробовал, то сказал, что ничего подобного он в жизни не ел. И сказал чистейшую правду, потому что рыба была настолько костлявой, сухой и пережаренной, что сама девочка не могла проглотить даже маленький кусочек.
Но это нисколько не охладило ее стремления к рыбной ловле. Она вставала по утрам рано, вместе с Яном. На руку она вешала корзинку, чтобы было в чем принести домой рыбу, а червей для насадки несла в маленькой жестяной коробочке. Снаряженная таким образом, она поднималась к речке Тветтбеккен, которая, словно пританцовывая, спускалась с горы, перемежая крутые водопады и длинные пороги темной, стоячей водой и чистыми участками, где дно реки было устлано песком и ровными каменными плитами, а вода совершенно прозрачна.
|
|
|
Но подумать только, рыбацкое счастье кончилось после первой же недели! Червяки по большей части исчезали с крючков, но рыбы вместо них там не появлялось. Она переносила свои приспособления от порогов к стоячей воде и от стоячей воды к крутым водопадам и меняла крючки, но лучше от этого не становилось.
Она спрашивала мальчишек в доме Берье и в усадьбе Эрика из Фаллы, не они ли это вставали на заре и забирали ее рыбу, но они даже отвечать не хотели на подобные вопросы, потому что ни один парень не опускался до того, чтобы рыбачить на речке Тветтбеккен. Для этого у них было целое озеро Дувшен. Только маленьким девчонкам, которым не позволяли ходить на берег озера, впору было ловить рыбу в лесных речках.
Но как бы дерзко мальчишки ни отвечали, она не очень-то им верила. Ведь должен же был быть кто-то, кто снимал рыбу с крючков, потому что она опускала в речку Тветтбеккен настоящие крючки, а не какие-нибудь согнутые булавки.
Для того, чтобы прояснить это дело, она в конце концов встала однажды утром раньше Яна и Катрины и побежала на речку. Подойдя совсем близко, она сбавила ход и пошла маленькими шажками, ступая осторожно, чтобы не запнуться о камни и не зашуршать кустами.
И подумать только! Она просто остолбенела, когда подошла к берегу реки и увидела, что была права. На том месте, где она прошлым утром оставила свои крючки, стоял рыбак-вор и проверял их.
Но был это не кто-нибудь из мальчишек, как она предполагала, а взрослый мужчина. Он стоял, наклонившись над водой, и как раз вытаскивал рыбку. Она видела, как та блеснула, когда он снимал ее с крючка.
Кларе Гулле исполнилось лишь восемь лет, но она была не робкого десятка. Она подбежала и поймала вора на месте преступления.
- Ах, так это вы приходите и забираете тут мою рыбу! - сказала она. - Тогда хорошо, что я вас все же застукала, и можно теперь положить конец этому воровству.
|
|
|
Тут мужчина поднял голову, и Клара Гулля смогла увидеть его лицо. Это был старый сеточник, который жил в одной из соседних изб.
- Да знаю я, что это все твои снасти, - сказал он совершенно спокойно, вовсе не разозлившись и не вспыхнув, как это обычно бывает, когда человека застают за чем-то недозволенным.
- Но как вы смеете брать то, что вам не принадлежит? - сказала девчушка растерянно.
Тогда мужчина посмотрел на нее взглядом, который она запомнила навсегда. Ей показалось, что из этих полупогасших глаз, не выражавших ни горя, ни радости на нее глянула зияющая бездна.
- Видишь ли, я знаю, что родители ни в чем тебе не отказывают и ты ловишь рыбу только для развлечения. А мы дома помираем с голоду.
Девочка густо покраснела. Она не могла понять, как это получилось, но стыдно теперь было ей.
Сеточник не сказал больше ничего. Он поднял шапку, упавшую у него с головы, когда он наклонялся к крючкам, и пошел своей дорогой.
Клара Гулля тоже ничего не сказала. На берегу лежали и бились несколько рыбок, но она не подняла их. Постояв и немного посмотрев на них, она поддала по ним ногой так, что они полетели обратно в воду.
Весь этот день девочка была недовольна собой, сама не понимая почему. Ведь это же не она поступила нечестно.
Старый сеточник не шел у нее из головы. Люди говорили, что когда-то он был богат. Он, вроде, владел семью дворами, каждый из которых не уступал поместью Эрика из Фаллы. Но он каким-то странным образом всего лишился и теперь был ужасно беден.
На следующее утро она все-таки отправилась к речке Тветтбеккен проверить свои крючки. Теперь уже никто не приходил и не трогал их, и на всех до единого была рыба. Она сняла рыбу с крючков, положила в корзину, но не понесла ее домой, а пошла прямиком к дому сеточника.
Старик стоял на пригорке и колол дрова, когда появилась Клара Гулля со своей корзиной. Она остановилась у приступки возле изгороди и, прежде чем перелезть, посмотрела на него. Он был одет почти в лохмотья. Она никогда не видела своего отца в таком виде.
|
|
|
Она слыхала о том, что были состоятельные люди, предлагавшие ему жить у них до самой смерти. Но он вместо этого переехал к невестке, которая жила здесь, в Аскедаларна, чтобы помогать ей, чем мог. У нее было много маленьких детей, а муж давно ушел от нее и теперь, должно быть, уже умер.
- Вся рыба была сегодня на крючках! - прокричала девочка, стоя на приступке.
- Ах, вот как, - сказал сеточник, - ну что ж, это хорошо.
- Я с удовольствием буду отдавать вам всю рыбу, которую поймаю, только хочу сама снимать ее с крючков, - сказала девочка.
Она подошла к нему и высыпала на землю рядом с ним все содержимое корзины, ожидая, что сеточник обрадуется и похвалит ее. Она ведь привыкла, что Ян, ее отец, радовался всему, что она говорила или делала.
Но он воспринял это так же спокойно, как и все остальное.
- Оставь у себя то, что принадлежит тебе! - сказал он. - Мы тут уже так привыкли голодать, что как-нибудь обойдемся без нескольких рыбешек.
Что-то странное было в этом старом бедняке. Он же должен полюбить ее. На меньшее Клара Гулля была не согласна.
- Вы можете снимать рыбу с крючков и насаживать червей; заберите все это, - предложила она.
- Нет уж, я не хочу лишать тебя этого развлечения, - сказал старик.
Но Клара Гулля продолжала стоять. Она не хотела уходить, не придумав, как сделать так, чтобы он был доволен.
- Хотите, я буду приходить сюда за вами каждое утро и мы будем вместе вытаскивать крючки, а рыбу - делить пополам? - спросила она.
Тут старик перестал колоть дрова. Он посмотрел на нее своими несчастными, погасшими глазами, и тень улыбки скользнула по его лицу.
- Да, под конец у тебя все же клюнуло, - сказал он. - От этого предложения я уже не откажусь.
АГРИППА
Какой удивительной была эта маленькая девочка. Ей было не более десяти лет, когда она сумела справиться с самим Агриппой Престбергом.
Один его вид чего стоил! Из-под густых бровей виднелись желтые глаза, окаймленные красными веками; нос был жуткий, загнутый крючком; огромная косматая борода ощетинилась вокруг рта; лоб прорезали глубокие морщины; сам он был долговязый и тощий; на голове - прохудившаяся солдатская шапка. И надо признаться, любой побоялся бы поссориться с ним…
В один прекрасный день маленькая девочка сидела совершенно одна на плоской каменной плите перед входом в избу и ела причитавшийся ей на ужин бутерброд.
И тут она увидела, что по дороге идет высокий мужчина. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы узнать Агриппу Престберга.
Но при этом она вовсе не потеряла присутствия духа. Прежде всего она разломила бутерброд пополам и положила кусочки друг на друга так, чтобы ничего не запачкать, а затем засунула их под передник.
|
|
|
После чего она не бросилась прочь и не попыталась запереться в избе, потому что знала, что это ничего не даст, когда имеешь дело с таким человеком. Вместо этого она осталась сидеть на месте. Единственное, что она сделала, это взяла недовязанный чулок, который только что оставила на каменной плите Катрина, уходя к Яну с ужином, и принялась вязать, да так, что спицы застучали.
Она сидела так, словно была совершенно спокойна и всем довольна и только исподтишка поглядывала в сторону калитки. Да, ошибки не было - он направлялся к ним. Он как раз приподнимал крюк.
Она заползла повыше на камень и расправила юбку, потому что чувствовала, что теперь именно ей придется позаботиться о доме.
Клара Гулля была, конечно, достаточно наслышана об Агриппе Престберге и знала, что он не из тех, кто ворует или дерется, если только не называть его «Греппой» и не предлагать ему бутерброд. Он вообще нигде долго не задерживался, разве что в доме, на беду, оказывались далекарлийские часы.
Он ходил по окрестностям в поисках таких часов для починки, и если, заходя в избу, видел старый высокий футляр с часами, то не унимался до тех пор, пока ему не позволяли вынуть часовой механизм и посмотреть, все ли с ним в порядке. А что-нибудь не в порядке бывало всегда. Он был просто вынужден разобрать часы полностью. После чего могло пройти несколько дней, прежде чем ему удавалось вновь собрать их, и все это время его надо было кормить и давать кров.
Самым ужасным в этом было то, что если Престбергу удавалось как следует приложить руку к часам, то после этого они уже никогда больше не ходили так хорошо, как прежде. И минимум раз в год приходилось давать Престбергу ими заниматься, иначе они просто прекращали ходить. Старик, конечно, старался делать свою работу добросовестно и честно, но ничего не поделаешь - часы оказывались испорченными.
Поэтому лучше всего было вовсе не давать ему прикасаться к вашим часам. Это Клара Гулля знала хорошо, но она не видела никакой возможности спасти далекарлийские часы, которые стояли и тикали в избе. Престберг знал, что они есть, и уже давно подбирался к ним, но в предыдущие разы, когда он появлялся, Катрина была дома и не подпускала его.
Подойдя к избе, он остановился прямо перед девочкой, с силой воткнул палку в землю и пробубнил:
- Пришел Юхан Уттер Агриппа Престберг, барабанщик Его Величества и королевства. Он выстоял под пулями в пороховом дыму и не боится ни ангелов, ни дьяволов. Есть кто дома?
Кларе Гулле не потребовалось ничего отвечать. Он проследовал мимо нее в избу и сразу же направил стопы к большим далекарлийским часам.
Девочка вбежала за ним, пытаясь рассказать ему, как хорошо они ходят. Они не отстают и не спешат. Их совершенно точно не надо чинить.
- Как могут правильно ходить часы, к которым не притрагивался Юхан Уттер Агриппа Престберг? - сказал старик.
Он был так высок, что смог открыть футляр часов, даже не вставая на стул. В следующее мгновение он уже высвободил циферблат и механизм и положил на стол. Клара Гулля сжимала кулаки под передником, на глазах у нее выступили слезы, но она была бессильна остановить его.
Престберг торопился узнать, что не в порядке с часами, прежде чем домой придут Ян или Катрина и скажут, что никакой починки не требуется. У него с собой был узелок с инструментами и баночками со смазкой. Он впопыхах развязал его и, делая это, так спешил, что часть содержимого упала на пол.
Кларе Гулле было велено подобрать все, что упало. Тот, кто видел Агриппу Престберга, поймет, что она не посмела ослушаться. Она опустилась на пол и протянула ему пилку и долото.
- Еще что-нибудь есть? - проревел старик. - Ты должна быть рада, что можешь услужить барабанщику Его Величества и королевства, проклятое торпарево отродье!
- Нет, насколько я вижу, - сказала девочка. Она была подавлена и несчастна, как никогда прежде. Она ведь должна была стеречь избу, пока не было отца с матерью, а все вышло наоборот.
- Ну а очки? - спросил Престберг. - Они, должно быть, тоже упали.
И тут у нее затеплилась надежда. А что, если он ничего не сможет сделать с часами без очков! А что, если он их потерял!
В этот момент она увидела футляр с очками. Он завалился за ножку стола.
Старик с грохотом рылся в старых шестеренках и пружинах, лежавших у него в узле. Может быть, повезет и он не обнаружит очков?
- Ничего не поделаешь, придется, видать, мне самому поискать на полу, - сказал он. - Встать, торпарево отродье!
Девочка с быстротой молнии протянула руку, схватила футляр и засунула его под передник.
- Эй, ты, поднимайся! - зашумел старик. - Не очень-то я тебе верю. Что это ты там держишь под передником? Давай сюда, говорю!
Она тут же протянула одну руку вперед. Другую она все время держала под передником.
Теперь ей пришлось показать ее тоже, и он увидел бутерброд.
- Фу! Сдается мне, что это бутерброд, - сказал Агриппа Престберг и отпрянул, словно в руке девочки была гадюка.
- Я сидела и ела его, когда вы пришли, и спрятала, так как знаю, что вы не любите масла.
Старик сам улегся на пол, но тщетно. Он ничего не нашел.
- Вы, верно, забыли их там, где были в последний раз, - сказала Клара Гулля.
О том же подумал он и сам, хотя ему и не верилось, что это так.
Но в любом случае он ничего не мог делать с часами, раз у него не было очков. Ему ничего не оставалось, как снова завязать узелок и засунуть механизм обратно в футляр.
Когда он повернулся спиной, девочка тихонько положила очки обратно в узелок.
Там он и нашел их, когда пришел в усадьбу Левдала, где работал в последний раз, чтобы спросить о них. Он развязал узелок, чтобы показать, что их там нет, и первое, что он увидел, был футляр с очками.
Когда он в следующий раз увидел Яна с Катриной на холме возле церкви, он подошел к ним.
- Эта ваша девчонка, - сказал он, - эта ваша маленькая ловкая девчонка еще принесет вам счастье.
ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД
Многие предсказывали Яну из Скрулюкки, что маленькая девочка принесет ему счастье, когда вырастет. Люди, конечно, не понимали, что она уже сделала счастливым каждый его день, каждый миг, данный ему Господом. Только один-единственный раз за то время, что она подрастала, он рассердился и ему было стыдно за нее.
В то лето, когда девочке было одиннадцать лет, Ян пошел с ней через гору в Левдала. Дело было семнадцатого августа, в день рождения лейтенанта Лильекруны, хозяина Левдала.
Семнадцатое августа было таким радостным днем, что его весь год с нетерпением ждали и в Свартше, и в Бру. И ждали этого дня не только господа, которых приглашали на торжество, но и дети, и молодежь из окрестных деревень. Они огромными толпами стекались в Левдала, чтобы посмотреть на нарядно одетых людей, послушать песни и танцевальную музыку.
Было и еще одно обстоятельство, делавшее поход в Левдала семнадцатого августа весьма заманчивым для молодежи. Дело в том, что в это время в саду было много всяких соблазнов. Вообще-то, ребята были воспитаны в строжайшей честности, но с кустов и деревьев все можно было рвать в любом количестве, если только делать это осторожно, чтобы тебя не поймали.
Когда Ян вошел с Кларой Гуллей в сад, он, конечно, заметил, как широко раскрылись глаза девочки, когда она увидела прекрасные яблони, усыпанные зелеными созревающими плодами. И Ян бы, конечно, не запретил ей их попробовать, если бы не увидел, что староста Седерлинд и еще несколько слуг ходят и караулят деревья, чтобы их не обобрали.
Он увел Клару Гуллю во двор, где не было ничего соблазнительного. Но все же отметил, что мысли ее остались среди кустов крыжовника и яблонь. Она не смотрела ни на нарядную господскую молодежь, ни на прекрасные клумбы с цветами. Он не мог заставить ее слушать красивые речи, которые произносили в честь лейтенанта Лильекруны пробст из Бру и инженер Буреус из Борга. Она не захотела послушать даже поздравительные стихи звонаря Свартлинга.
Из комнат послышался кларнет Андерса Эстера. Он играл такую веселую танцевальную музыку, что трудно было устоять на месте. Но маленькая девочка только искала предлог снова вернуться в сад.
Ян все время преданно держал ее за руку. Он не выпускал ее руки, как она ни пыталась освободиться. И у него это прекрасно получалось вплоть до наступления темноты.
Тут зажглись разноцветные фонари, причем не только на деревьях, но и на земле, среди цветов, и в пышных виноградных лозах, обвивавших стену дома. Стало так красиво, что у Яна, который никогда раньше ничего подобного не видел, закружилась голова, и он уже не знал, на каком он находится свете.
Но он все равно крепко держал девочку за руку.
Когда фонари зажглись, лавочник, торговавший возле церкви, его брат, Андерс Эстер, и его племянник стали петь, и пока они пели, Ян чувствовал, что в воздухе растекается удивительная радость. Она уносила все, что угнетало и печалило. Она подступала так спокойно и сладостно этой теплой ночью, что Ян не мог противиться ей. Так же было и со всеми остальными. Они были счастливы тем, что существуют, что мир, в котором они живут, так прекрасен.
Вокруг него послышался шепот:
- Да, теперь чувствуется, что это семнадцатое августа.
- Наверное, такое чувство испытывали те, кто жил в раю, - с очень торжественным видом произнес какой-то молодой человек.
Ян был согласен с ними, но он все еще настолько владел собой, что не выпускал маленькой детской ручки.
После песни было выпущено несколько ракет. Когда маленькие огненные шарики устремились прямо в темно-синее ночное небо, а затем рассыпались дождем красных, голубых и желтых звезд, Ян был так изумлен и в то же время так вдохновлен, что на мгновение забыл о Кларе Гулле. А когда он опомнился, она уже исчезла.
«Ну что ж, ничего не поделаешь, - подумал Ян. - Будем надеяться, что ей, как обычно, повезет, и что ни Седерлинд, ни кто-нибудь другой из сторожей ее не поймает».
Не было смысла пытаться найти ее в этом огромном темном саду. Самое умное, что он мог сделать, это остаться на том же самом месте и ждать ее.
И ожидание оказалось недолгим. Была пропета еще одна песня, и как только она закончилась, он увидел, как староста Седерлинд идет с Кларой Гуллей на руках.
Лейтенант Лильекруна стоял с несколькими господами на верхней ступеньке крыльца и слушал песню. Староста Седерлинд остановился перед ним и опустил девочку на землю.
Клара Гулля не кричала и не пыталась убежать. Она набрала целый передник зеленых яблок и думала только о том, как покрепче держать их, чтобы ни одно не выпало.
- Этот ребенок сидел на яблоне, - сказал староста Седерлинд. - А господин лейтенант сказали, что ежели я поймаю кого-нибудь из яблочных воришек, то господин лейтенант сами хотят поговорить с ними.
Лейтенант Лильекруна посмотрел на девочку, и морщинки вокруг его глаз задергались. Было не понятно, что он сделает в следующую секунду - рассмеется или расплачется.
Он собирался поговорить серьезно с тем, кто ворует его яблоки, но когда увидел, как девочка сжимает руки, обхватив передник, наоборот проникся к ней глубоким сочувствием. Он только не знал, как бы ему устроить так, чтобы она могла оставить яблоки себе. Потому что, если он отпустит ее просто так, это может привести к разорению всего его сада.
- Так ты, значит, лазала по яблоням, - сказал он. - Но ты же учила в школе про Адама и Еву, и тебе бы следовало знать, как опасно воровать яблоки.
В этот момент Ян вышел вперед и встал рядом с Кларой Гуллей. Он был очень недоволен ею, потому что она испортила ему праздник, но все равно должен был поддержать ее.
- Отпустите девочку, лейтенант! - сказал он. - Потому что это я разрешил ей залезть на дерево и нарвать яблок.
Не успел Ян произнести эти слова, как Клара Гулля бросила на отца негодующий взгляд и нарушила свое молчание.
- Нет, это неправда, - сказала она. - Это мне захотелось яблок. Отец держал меня за руку весь вечер, чтобы я не могла их нарвать.
Теперь лейтенант был очень доволен.
- Вот это правильно, моя девочка, - сказал он. - Правильно, что ты не позволила отцу взять на себя твою вину. Смотри, ты же знаешь, что Господь рассердился на Адама и Еву не потому, что они украли яблоки, а потому, что струсили и валили все друг на друга. Ты можешь идти, и возьми эти яблоки себе, потому что ты не побоялась сказать правду.
И тут он обратился к одному из своих сыновей.
- Дай Яну бокал пунша! - сказал он. - Мы выпьем с ним, поскольку его девочка сумела лучше ответить за свой поступок, чем матушка Ева в стародавние времена. Нам всем бы очень повезло, если бы вместо нее в райском саду оказалась Клара Гулля.
II
ЛАРС ГУННАРССОН
Однажды холодным зимним днем Эрик из Фаллы и Ян из Скрулюкки валили деревья в чаще леса.
Они подпилили огромный ствол. Дерево должно было вот-вот упасть, и они отошли в сторону, чтобы не оказаться под ветками, когда оно рухнет на землю.
- Берегитесь, хозяин! - сказал Ян. - Мне кажется, оно идет в вашу сторону.
У Эрика было вполне достаточно времени, чтобы отбежать, пока ель стояла, раскачиваясь и кренясь. Но он за свою жизнь повалил немало деревьев и считал, что должен разбираться в этом деле лучше Яна, поэтому он остался стоять на том же самом месте. В следующее мгновение он уже был опрокинут на землю и оказался под елью.
Падая, он не издал ни звука, а веток на него навалилось так много, что они полностью скрыли его. Ян стоял, озираясь, и не мог понять, куда подевался хозяин.
Тут он услышал старческий голос, которому повиновался всю свою жизнь, только такой слабый, что с трудом мог разобрать слова.
- Ступай за лошадью и людьми, Ян, чтобы отвезти меня домой!
- Не помочь ли мне сперва вам выбраться? - спросил Ян. - Вам не тяжело там?
- Делай, что я говорю, Ян! - сказал Эрик из Фаллы. А Ян знал, каков его хозяин. Прежде всего он хотел, чтобы ему повиновались, поэтому Ян больше не стал возражать.
Он со всех ног бросился домой в Фаллу. Но путь был не близкий, и ему потребовалось порядочно времени, чтобы добраться туда.
Первым из обитателей усадьбы, кого он встретил, был Ларс Гуннарссон, муж старшей дочери Эрика из Фаллы, который должен был принять усадьбу после смерти хозяина.
Как только Ларс Гуннарссон все узнал, он велел Яну идти в дом к хозяйке и рассказать ей, как обстояло дело. Затем Яну надо было пойти и позвать парня-батрака. Сам Ларс должен был бежать в конюшню и запрячь одну из лошадей.
- Не так уж обязательно сразу говорить о несчастье женщинам, - сказал Ян. - Дело может затянуться, если они начнут причитать и волноваться. Голос Эрика слышался так слабо оттуда, где он лежит, что нам бы лучше поторопиться.
Но Ларс Гуннарссон с того самого дня, как появился в усадьбе, очень заботился о том, чтобы его уважали. Он так же неохотно отменял свои приказания, как и его тесть.
- Немедленно ступай к матушке! - сказал он. - Ты что, не понимаешь, что им надо приготовить постель, чтобы нам было куда его положить, когда мы его привезем?
Яну пришлось идти к хозяйке Фаллы, и как он ни спешил, все же какое-то время ушло на то, чтобы рассказать ей, что случилось и как это произошло.
Когда Ян снова вышел во двор, он услышал, как Ларс шумит и ругается в конюшне. Ларс не умел обращаться с животными. Лошади начинали лягаться, лишь только он к ним приближался. Теперь же оказалось, что он не смог вывести ни одну из них из стойла за все время, пока Ян разговаривал с хозяйкой Фаллы.
Если бы Ян попытался помочь ему, это не было бы воспринято хорошо. Ян это знал, так что вместо этого отправился выполнять второе поручение и привел батрака. Довольно странно было, что Ларс не попросил его кликнуть Берье, который совсем неподалеку молотил на току, а послал его за парнем, что прореживал молодняк в березовой роще, порядком удаленной от усадьбы.
Слабый голос из-под еловых веток все время звучал у Яна в ушах, пока он выполнял эти ненужные поручения. Голос уже не был больше таким повелительным, а умолял и просил его поспешить. «Я иду, я иду», - шептал Ян в ответ, но у него было такое же ощущение, как в кошмарном сне, когда пытаешься сделать все возможное, чтобы поторопиться, но не трогаешься с места.
Наконец Ларсу удалось запрячь лошадь, но тут появились женщины, которые велели ему взять с собой солому и одеяла. Это было, конечно, правильно и хорошо, но, естественно, вызвало новую задержку, пока все было собрано.
В конце концов они - Ларс, Ян и парень-батрак - выехали со двора, но не проехали и опушки леса, как Ларс остановил лошадь.
- Прямо голову теряешь, когда узнаешь такие новости, - сказал он. - Только сейчас мне пришло в голову, что у нас Берье работает на току.
- Да, - сказал Ян, - было бы хорошо взять его с собой. Он вдвое сильнее любого из нас.
Тут парень-батрак получил от Ларса распоряжение сбегать в усадьбу и привести Берье, а им снова пришлось ждать.
Пока Ян сидел на санях, не имея возможности ничего предпринять, ему казалось, что у него внутри разверзлась огромная пустота, леденящая бездна, в которой было темно и в которую страшно было заглянуть. Но в то же время это была никакая не бездна, а только сознание того, что они доберутся слишком поздно.
Наконец, запыхавшись, прибежали Берье и батрак, и они смогли отправиться в лес.
Но двигались они не быстро. Ларс запряг в сани старую, разбитую на ноги кобылу Брунинген. Должно быть, и вправду, как он сказал, потерял голову.
Скоро вновь подтвердилось, что голова у него не в порядке. Ему вдруг захотелось свернуть не на ту дорогу.
- Нет, если поедете в эту сторону, мы поднимемся на гору Стурснипа, - сказал Ян, - а нам надо в лес над деревней Лубюн.
- Да, я знаю, - сказал Ларс, - но там, повыше, есть окольная дорога, по которой лучше ехать.
- Что это еще за окольная дорога? - спросил Ян. - Что-то я ее никогда не видел.
- Обожди, увидишь!
Он и впрямь хотел двигаться дальше в гору. Но Яна поддержал Берье, и Ларсу пришлось уступить. Но все равно на споры с ним ушло некоторое время, и Ян чувствовал, как черная пустота распространяется по всему его телу. Ему казалось, что руки у него стали такими безжизненными и настолько одеревенели, что он не мог ими пошевелить. «Все едино, - думал он. - Мы доберемся слишком поздно. Эрику из Фаллы уже не нужна будет наша помощь, когда мы приедем».
Старая лошадь рвалась вперед по лесной дороге что было мочи, но у нее не хватало сил для такой поездки. Она была плохо подкована и раз за разом спотыкалась, а когда дорога шла в гору, мужчинам приходилось слезать и идти пешком. Когда же им пришлось двигаться по целине в лесной чаще, от Брунинген было больше хлопот, чем пользы.
|
|
|
