 |
Ученые выяснили, почему мужчинам нравится пышный бюст и тонкая талия
|
|
|
|
2004:05:09
Начиная со времен Мэрилин Монро и кончая современностью с ее топ-моделями
наподобие Jordan, мужчины всегда с вожделением смотрели на женщин, имеющих
большую грудь и узкую талию. И вот теперь ученым удалось с научной точки
зрения объяснить, почему фигура куклы "Барби" настолько привлекательна.
Оказывается, женщины, обладающие данной комбинацией (пышный бюст плюс
тонкая талия), обычно более фертильны, чем те, которые не могут
похвастаться классической фигурой в форме песочных часов.
Содержание двух гормонов, которые очень важны для деторождения,
существенно выше у стройных женщин с большой грудью. У них вероятность
забеременеть в течение менструального цикла может быть в два-три раза
выше.
Возможно, это свидетельствует о том, что предпочтение женщин с такой
фигурой развилось у мужчин со временем как способ выбора партнерши,
имеющей максимальный репродуктивный потенциал.
"Кукла Барби как символ женской красоты, судя по всему, имеет под собой
некоторую биологическую основу", – говорит руководитель исследования
Гражина Ясеньска из Ягеллонского университета в Кракове.
Если телосложение действительно может кое-что сказать о фертильности, то
мужчины, которые замечали это и выбирали себе женщин с большой грудью и
узкой талией, на протяжении времени оставляли больше потомства по
сравнению с другими. Таким образом, их предпочтения передавались их
сыновьям, оставляя отпечаток на сексуальном поведении мужчин.
Биологи давно утверждали, что некоторые идеалы красоты являются формами
адаптации, которые позволяют как мужчинам, так и женщинам выбирать себе
партнеров, которые плодовиты, здоровы и наверняка будут хорошими
|
|
|
родителями. Если это так, то должна существовать связь между определенными
физическими чертами и плодовитостью или же состоянием здоровья в целом.
Г-жа Ясеньска и ее коллеги в США и Норвегии решили выяснить, связана ли
форма тела женщины с ее фертильностью.
Они взяли образцы слюны у 119 польских женщин в возрасте от 24 до 37 лет
во время менструального цикла и измерили содержание в ней двух гормонов:
эстрадиола и прогестерона. Оба они являются важными индикаторами
репродуктивность способности.
Затем они измерили параметры тела женщин. Результаты показали
существование явной корреляции между содержанием гомонов и формой тела.
У женщин, имеющий как узкую талию, так и большую грудь, содержание
эстрадиола было на 26-37 процентов выше, чем у женщин из всех других
групп. Содержание прогестерона оказалось существенно выше у всех женщин с
узкой талией, вне зависимости от размера бюста.
Уровень эстрадиола сильно влияет на вероятность зачатия. Таким образом,
стройные, но пышногрудые женщины имеют в 2-3 раза больше вероятность
забеременеть в благоприятные дни, говорят ученые.
Данные результаты помогут разрешить споры об основах сексуального влечения
у человека. Они дают убедительное доказательство, что понятия о красоте в
определенной степени развились в результате эволюции, а не просто
приобретены с опытом, и что эти понятия основаны на способности к
воспроизводству.
Инопресса
Этология:
ПСИХОЛОГИЯ РАЗМНОЖЕНИЯ И ЭВОЛЮЦИЯ
В.А. Вагнер
Генезис и эволюция полового инстинкта
У животных и человека
Половой инстинкт у животных явился не сразу; ему предшествовал длительный
период физиологических процессов, в которых психология не имела места; он
начал слагаться с обособлением нервной системы и того уровня ее строения,
|
|
|
когда инстинкты, хотя бы только первичные, могли быть ее функциями.
Когда момент этот наступил, когда половой инстинкт мог получить место, он
на пути своего развития проходил ряд этапов систематического осложнения,
подобных тому, как мы это видели и в эволюции психологии питания.
Как в первом, так и в последнем процессе эволюция начинается с того, что
животные не ищут того, что им надо; они бродят, стимулируемые своим
физиологическим состоянием, случайно набредают на то, что им нужно, и,
натолкнувшись, удовлетворяют свою потребность.
Половые инстинкты червей, с которых мы начнем свой очерк эволюции
психологии размножения, представляют безграничное разнообразие, вызывающее
впечатление, как будто здесь природа делала опыты над всеми возможностями
в решении задачи. Мы встречаем тут и широко распространенный типический
гермафродитизм, и случаи, когда особи одного и того же вида могут
функционировать и как гермафродиты и как представители разных полов, и
размножение почкованием (у Тегebella, например), и партеногенез, который у
коловраток представляет специальный интерес.
У них имеются самки и самцы, существенно между собою различные; это не
мешает, однако, первым из них играть совершенно случайную роль, так как у
этих животных половое размножение может заменяться партеногенезом. Имеются
также представители типической раздельнополости. Отмечу здесь, кстати, что
у червей мы встречаем и яйцеродных и живородных представителей; встречаем
и таких (Nemathelmintes, например), у которых кладка яиц совпадает с
вылуплением молоди, вследствие чего виды эти называются живородящими.
Имеются виды, у которых живорождение может сменяться яйце-родностью.
Имеются, наконец, черви, как некоторые нематоды, например, самки которых,
по свидетельству Мопа, не обладают ни расположением к спариванию с
самцами, ни аппаратом для задерживания семени, а самцы часто вовсе лишены
полового инстинкта и их живчики предназначены на гибель. От червей до
высших представителей животных с сегментарной нервной системой —
насекомых, и пауков, с их интегрированной нервной системой, — мы встречаем
целый ряд систематически усложняющегося и усиливающегося полового чувства,
|
|
|
пока наконец у названных животных оно не получило в их жизнедеятельности
значения крупнейшего фактора.
У пауков половой инстинкт является уж очень развитым. С наступлением
половозрелости самцы резко меняют свой образ жизни: они оставляют охоту за
добычей, покидают обычное свое местопребывание и бродят, разыскивая самок
в их тенетах, в норах, в местах их охоты, «игнорируя» опасности и
«забывая» о пище. Оплодотворив самок, самцы большею частью погибают: их
функция кончена. Так, к началу зимы в средней полосе СССР
самцов-тарантулов нет. Перезимовывают только оплодотворенные самки. У
насекомых половое чувство развито не менее сильно, чем у пауков.
Другая ветвь червей — в сторону животных с центральной нервной системой —
представляет ту же градацию развития полового чувства. У позвоночных оно
выявляется с такою же силой, как и у высших представителей животных с
сегментарной нервной системой.
У раздельнополых представителей рыб с развитыми половыми
инстинктами наступление половой зрелости и периода размножения
сопровождается переменой в образе жизни: и самцы и самки оставляют места
своего обычного пребывания и передвигаются в другие — туда, где самки
будут откладывать икру, а самцы ее оплодотворять. Передвижения эти
совершаются большею частью стаями или косяками (руном)1.
В период нереста половые инстинкты этих животных угнетают все остальные.
Мне приходилось наблюдать явления нереста на Черном море (в Сочи). Над
двигающимся косяком носилась целая туча чаек с их неумолчными криками,
двигались лодки рыболовов, — а косяк рыб неторопливо шел к берегу, чтобы
сделать свое дело так, как будто ничто не угрожало его членам.
У амфибий мы видим то же, что и у рыб; но есть кое-что и новое, хотя и
мало характерное.
Так, самцы некоторых лягушек, например, при спаривании хватают самок и
держат их с такой силой, что иногда их уродуют. Кроме того они плохо
разбираются между разными полами: самцы нередко садятся на самцов не
только своего, но даже другого вида. Наблюдались случаи, когда самцы
|
|
|
зеленой лягушки садились на рыб (карпов) и причиняли им большой вред,
впиваясь своими передними лапами в глаза или жабры рыбы, а своими задними
ногами сдирали со спины рыбы чешую. При этом все самцы сидели так крепко,
что их едва отрывали от рыб рукою. Некоторые авторы, наряду с фактами этой
категории, в качестве равнозначащих описывают случаи, когда лягушки
садились на мертвых самок 2.
У рептилий, как и у предшествующих животных, с наступлением периода
половой жизни наблюдаются перемены образа жизни самцов. Так, даже змеи,
упорно держащиеся однажды избранного места пребывания, в период спаривания
начинают кочевать. То же видим мы у других пресмыкающихся.
У многих птиц в связи с половым периодом жизни стоят их перелеты. Самцы
весной у многих являются первыми; за ними двигаются самки. Самый перелет
птиц, как мы это знаем теперь, представляет явление большой
психологической сложности, в котором инстинкты играют главную роль; у
многих птиц, однако, в этом их поведении заметную роль играют и их
разумные способности. Взаимоотношение тех и других представляет большой
интерес и пока еще открытое поле для дальнейших исследований.
У млекопитающих животных развитие половых инстинктов достигает высокой
ступени своего развития 3.
Самцы млекопитающих в период половой жизни, как правило, резко изменяют
свой образ жизни, причем инстинкт размножения подавляет у них как
психологию питания, так и психологию самосохранения.
Половой инстинкт у человека начинает свое развитие с того, чем он в своей
эволюции завершился у млекопитающих животных, и, продолжая его по тем же
путям, которыми оно шло, достигает крайних пределов развития. Для
установления этого факта достаточно указать, что в то время, как у высших
животных половая жизнь продолжается лишь в определенные периоды года,
иногда очень непродолжительные, — у человека она с большей или меньшей
силой продолжается непрерывно в течение целого ряда лет.
Начинается половая жизнь у человека, как и у животных, с резкой перемены
поведения самцов. Психологи, физиологи, философы, художники и тысячи
авторов всех областей мысли, каждый по-своему, свидетельствуют, что
человек с наступлением половой зрелости окрашивает весь мир в половые
тона. Большая часть психических процессов этого времени концентрируется на
поле и его функциях, принимая их в широком смысле слова; и как бы мы ни
упрощали эти процессы, даже низводя их, как это делают (Manis
pentadactyla), например, которые живут парами, мы имеем броненосцев,
которые (по Рингеггеру), встретившись и обнюхав друг друга, минуты две
|
|
|
остаются вместе, спариваются и расходятся так равнодушно, как будто
никогда не видели друг друга.
Мопа Фере и др., до степени простой «эвакуации спермы», мы не можем не
признать вместе с другими авторами высокого подъема энергии в этот период
жизни человека, основа которой лежит в деятельности половых желез,
особенно активных у индивидов мужского пола.
Психологи поэтому не без основания пишут по поводу душевного состояния,
переживаемого молодыми людьми, вступающими в период половой жизни, что
«человек точно вновь рождается, меняются все его отношения, идеи и
идеалы». Трусливые юноши становятся смелыми, молчаливые — разговорчивыми,
апатичные проявляют большую активность; все они становятся осторожными и
все ищут перемены жизни, связанной с поисками предметов любви. Явления эти
по своему существу вполне аналогичны тому, что мы с наступлением
половозрелости наблюдаем и у животных, с тою разницей, конечно, которая
вытекает из сравнительно очень развитых способностей разумного типа у
человека и особенностей общественной жизни.
Эволюция полового инстинкта у животных и человека идет в двух
направлениях:
а) в том, которое связано с поисками самок самцами (момент, в области
психологии питания аналогичный поискам пищи);
б) в том, которое связано с приемами овладевания самками (момент, в
области питания аналогичный приемам овладевания добычей).
Начнем с первого из них4.
Поиски самок самцами в царстве животных
и женщин мужчинами в человеческом обществе.
Различие этих исканий между собою
и значение этого различия для эволюции культуры
Этот процесс в царстве животных ясен и прост: когда наступает период
размножения, половой инстинкт побуждает самцов переменить обычный образ
жизни и искать самок для удовлетворения своей естественной потребности. На
пути к решению этой задачи они «забывают» обо всех остальных; инстинкт
половой угнетает и инстинкты питания и инстинкты самосохранения.
Проявляется ли у самцов животных способность делать предпочтение одним
самкам перед другими, и наоборот: у самок предпочтение одних самцов перед
другими? Данные сравнительной психологии отвечают на этот вопрос и по
отношению к самцам и по отношению к самкам скорее отрицательно, чем
положительно; выбор самки у диких животных ничего индивидуального в себе,
по-видимому, не заключает: поведение одного самца и в общем и в деталях
так же похоже на поведение другого, как и его форма и его окраска. Однако
Дарвин отвечает на этот вопрос утвердительно и предполагает эту
способность развитой даже у насекомых. По его мнению, когда около самки
собирается несколько самцов, то спаривание может быть и случайным, что ему
кажется невероятным. Эти соображения ученого мне кажутся сомнительными,
принимая во внимание, с одной стороны, — очень несовершенные органы зрения
у насекомых, с другой — уровень психологического развития, исключающий
всякую возможность предполагать за ними способность одни предметы считать
более красивыми, чем другие, с какими бы ограничениями мы ни принимали эту
способность. Факты свидетельствуют, что здоровые самки бабочек, например,
с их «блестящими нарядами», спариваются с помятыми и потерявшими свою
окраску самцами, и обратно; факты свидетельствуют, сверх того, что
разыскивают самцы многих бабочек, руководясь не зрением, а обонянием. Мои
наблюдения над Pieris brassica свидетельствуют, что когда этих бабочек в
период спаривания собирается много в одном месте, то они, налетая и
сталкиваясь друг с другом, сбивают цветные чешуйки крыльев настолько, что
«красота» их оказывается более или менее значительно полинявшей —
обстоятельство, нисколько не мешающее спариванию.
Сведения о способности самок у позвоночных оказывать
предпочтение тому или другому самцу при спаривании очень противоречивы.
Мои личные наблюдения над свободно живущими птицами приводят меня к
заключению, что такого предпочтения не бывает. То обстоятельство, что они
отдаются победителю после боя самцов, представляет выбор в биологическом,
а не в психологическом смысле. Отмечаемые Дарвином случаи, когда самка
глухаря, по свидетельству одного из многочисленных корреспондентов
ученого, ушла «украдкой» с молодым самцом, не осмелившимся выступить на
арену со старыми самцами», и сам по себе сомнителен, так как половозрелые
самцы не справляются с тем, могут ли они вести борьбу со старыми; да и
зачем эти справки, когда на току принимают участие вовсе не одни старые
самцы. Явление, на которое указывает Дарвин, объясняется гораздо проще:
самка, возбужденная зрелищем боев, ушла случайно, именно с первым
попавшимся самцом, еще не успевшим «выступить на арену» и случайно
подвернувшимся ищущей спаривания самке.
У животных домашних способность к предпочтению самками самцов и самцами
самок, по-видимому, сомнению не подлежит. Я лично наблюдал это на собаках,
лошадях и домашних птицах. Объясняется это обстоятельство ослаблением роли
естественного отбора у животных, живущих в неволе, под покровительством
человека, вследствие чего возможность спаривания является всегда
обеспеченной и не нуждающейся в интенсивной спешности.
У человека поиски женщин на разных ступенях культуры носят характер, более
или менее существенно отличающийся от того, что представляют собою эти
поиски у животных.
Человек культурных рас ищет женщину, которая удовлетворяла бы не только
его физиологические запросы, но и запросы эстетические, а сверх того
социальные и экономические, искусственно созданные им самим и не имеющие
места у животных.
На низших ступенях культуры, до появления собственности и хозяйства,
запросы экономические никакой роли не играют. Так, у пигмеев, например,
поиски «подруг жизни» просты. С возникновением собственности они
становятся все сложнее и сложнее. И чем выше культура, чем большее
значение приобретает собственность и те предметы, которые содействуют ее
приобретению, тем поиски эти становятся более и более сложными. В конце
концов брак, завершающий эти поиски «на вершинах культуры» буржуазного
общества, является уже не столько делом полового чувства, сколько вопросом
бухгалтерии, в которой на сторону актива кладутся: наличное имущество
будущей подруги, ее общественное положение, ее связи и пр. Запросы
полового чувства оказываются роскошью, которую кавалеры могут себе
позволить лишь в таких случаях, когда экономическое положение их в
достаточной степени обеспечено и связи прочно установлены. Позволяя себе
иногда на склоне лет эту роскошь, т. е. женитьбу на молодой девушке без
приданого и связей, люди эти совершенно искренно убеждены, что они с
избытком вознаградили ее за неудовлетворенные запросы молодой жизни тем,
что дали ей счастье ездить в карете и быть представленной какой-нибудь
великой княгине. Вдумываясь в психологию этих кавалеров, решительно
недоумеваешь, каким процессам обработки подвергался их мозг, чтобы в конце
концов привести к «твердой уверенности» в правоте их дикого миропонимания;
и когда смотришь на известную картину «Неравный брак», на лошадеобразную
физиономию старого мумифицированного звездоносца, бросающего недоумевающий
взгляд на невесту, очевидно, не понимающую, что она должна чувствовать
себя счастливой под лучами мерцающей на его форменном фраке звезды, а на
деле, по-видимому, совершенно несчастную, то недоумение иного порядка
является совершенно естественным в каждой голове с неизуродованным мозгом.
Нет надобности говорить, разумеется, что наряду с этими достижениями,
прокладывают пути и другие — достижения чисто человеческие, в которых
поиски женщины имеют в своей основе запросы и полового чувства и
здорового, а не извращенного, миропонимания. Эти поиски, однако, еще едва
намечаются, и когда Чернышевский в своем романе «Что делать?» заговорил о
них, а какой-то литератор написал «критический разбор» этого романа под
заглавием: «Что делали в романе "Что делать?"», — то известная часть
публики с восторгом приветствовала излившиеся из-под пера этого критика
помои, не понимая ни их истинного смысла, ни их значения.
Таким образом, поиски женщины у людей «культурных рас» буржуазного
общества нередко превращаются в очень сложное дело физиологических
запросов, экономических себялюбивых расчетов и соображений социального
порядка, всегда выгодных для мужчины. Требуемые со стороны этих расчетов
предметы неуклонно подготовлялись многие тысячелетия, пока наконец не
выработалась современная самка — женщина, предмет искания самцов-мужчин,
«хорошо» раскрашенная, «со вкусом» причесанная и одетая, мило болтающая
всякий вздор, грациозно танцующая, иногда слушающая «Крейцерову сонату»
или с чувством поющая романсы, всегда неизменно пустая и ни к чему, кроме
флирта, не способная. Девушки буржуазных кругов под неустанной
заботливостью их мамаш и папаш, из года в год подготовлявших приданое,
выпускались в жизнь такими, каких искали соответствующие кавалеры,
находившие в них все, что им было нужно: маленькие ножки, затянутые в
мучительно маленькие башмаки, маленький мозг и огромное желание нравиться
и развлекаться.
Приемы овладевания самками у животных
и «слабым полом» у человека
Предмет искания найден, — надо овладеть им. У животных и человека основы
этих приемов остаются одними и теми же: и там и тут для этого либо
употребляют физическую силу, либо прибегают к приемам, которые, после
Дарвина, называются ухаживанием и сводятся к музыке, танцам и борьбе
самцов как средствам «пленять самок».
Начнем с музыки.
Музыка как один, из приемов овладевания самками
Музыка животных; ее психологическая и биологическая роль; ее достижения у
птиц и млекопитающих.
Органы, воспроизводящие и воспринимающие музыкальные звуки, описываются
авторами, начиная с насекомых, у которых они помещаются в различных местах
тела, причем в одном и том же семействе такие органы могут быть и не быть.
Там, где они есть, они наблюдаются иногда только у самцов, иногда у обоих
полов, но у самцов они представлены более развитыми.
Производятся звуки трением одной части тела о другую и служат для призыва
самцами самок или теми и другими друг друга, но могут служить и для иных
целей. Дарвин, отмечая это последнее обстоятельство, сопоставляет его с
соответствующими явлениями у птиц, которые тоже употребляют свой голос с
различными целями; ученый полагает, сверх того, что музыка насекомых
«главным образом, а в некоторых случаях исключительно, имеет своим
назначением призывать или пленять особей другого пола».
Такое сопоставление музыки насекомых с музыкой у птиц может быть признано
правильным только в биологическом, а отнюдь не в психологическом смысле:
предположение ученого о том, что музыка насекомых может служить средством
«пленения самок», основывается на свидетельстве авторов, грешащих самым
грубым антропоморфизмом5.
Объясняется это методом, которому следовал Дарвин при описании и
определении психических способностей животных вообще и в психологии
размножения — в частности. Это метод аналогии способностей животных на
всех ступенях эволюции их психических способностей с человеком — метод ad
hominem, о ненаучности которого я уже не один раз говорил в своих работах
по сравнительной психологии. Вот, например, что мы читаем на с. 445
цитируемой книги Дарвина: «Что звуки (музыкальные) приятны слуху животных,
мы можем заключить из того, что они издаются в период ухаживания
различными насекомыми, пауками, рыбами, земноводными и птицами, ибо, если
бы самки не умели ценить (?) их, если бы эти звуки не возбуждали и не
очаровывали (?) их, то настойчивые усилия самцов и сложные органы,
развитые часто исключительно только у них, были бы бесполезны, а этого
невозможно допустить».
Ничего подобного, разумеется, на самом деле нет; ни злобы,
ни вызова, ни отчаяния трещание пауков-самцов не выражает, как не служит
для поощрения самок или выражением беспокойства при временной ее отлучке.
Полезность приспособлений отрицать, конечно, не приходится, но
очаровывания самок и способности их ценить издаваемые самцами скрипучие
звуки в качестве музыкальных — допустить, разумеется, невозможно, да и нет
надобности.
Этот метод ad hominem, который был санкционирован Дарвином под эгидой его
авторитета, получил широкое приложение особенно в области половой жизни, и
мы до наших дней продолжаем встречать его образцы в литературе предмета,
несмотря на давно сделанную ему оценку и признание полной его ненаучности.
Так, в области музыки авторы строят особые ряды «виртуозов» по этой части,
от навозного жука до соловья. Кузнечик-музыкант — это первый номер в
концерте беспозвоночных животных; Sigara minutissima хотя и «обладает
развитыми музыкальными способностями», однако это все же низшая ступень
музыки; клоп из Notonectidae такими способностями не обладает, имея,
однако, «настоящий музыкальный инструмент» (лопаточки на передней паре
ножек и щетинки, по которым «как смычком» проводится лопаточкой — он
занимает среди музыкантов видное место. За ним следуют плавунцы
(Pelobius), водолюбы (Hydrophilus piceus L), могильщики, навозники, хрущи,
дровосеки и, наконец, такие артисты, как сверчки и кузнечики. Чтобы
оценить антропоморфизм этих соображений, достаточно вспомнить, что
«физиологические основы «музыки» беспозвоночных животных ничего общего не
имеют с таковыми звуками позвоночных и что сама биологическая их роль не
всегда представляется ясной.
Сказанное о «музыке» беспозвоночных животных дает основание утверждать:
1) что она, по органам, производящим звуки, ни в каком отношении к таковой
у позвоночных животных не стоит и уже по одному этому не может оцениваться
по аналогии с ними, еще того менее по аналогии с человеком, как это делают
авторы после Дарвина и по его примеру;
2) что издаваемые беспозвоночными животными с помощью специальных для
этого приспособлений звуки имеют своим значением не эстетическое чувство,
не удовольствие их слушать, а биологически полезный сигнал: призыв или
предупреждение.
Myзыка у животных позвоночных уже существенно отличается от того, что мы
видели у беспозвоночных.
У земноводных животных мы впервые встречаем органы для воздушного дыхания.
У наших обыкновенных лягушек Rana esculenta легко различить следующие
звуки: «у-а», спокойные звуки, которыми начинается выступление. За ними
следует «ква» издаваемое только один раз и за которым следует более или
менее продолжительная пауза. Затем звуки эти изредка повторяются 2 — 3 и
более раз. Когда особи подплывают один к другому, звуки «ква», изменяются
в «кви», которые следуют друг за другом почти не прерываясь и слышится
только «и-и-и-и». Наконец, когда лягушка прыгает на другую, она издает
иногда звук «ить». Интересно, что как быстро возбуждение, выражающееся в
голосовых звуках «кви-и-и», достигает крайних пределов напряжения, так же
быстро оно и исчезает. Особь, к которой направлялась, надрываясь криком,
другая, нырнула в воду, — кричавшая моментально смолкает, а минуту спустя
издает свое спокойное «ква-ква-а».
Могут ли иметь какое-либо биологическое значение различные голосовые звуки
лягушки? Вероятно, могут. Наблюдения устанавливают двоякое их значение:
они могут, во-первых, служить средством призыва, а затем, во-вторых,
передавая разные степени возбуждения — физиологически воздействовать на
самок в этом направлении.
Что же представляет собою эта способность к издаванию голосовых звуков
помощью органов дыхания на том уровне их развития, на котором стоят
земноводные в психологическом отношении?
Ответом на этот вопрос послужат те данные, которыми удостоверяется, что
издавание голосовых звуков явилось одним из средств освобождения
возбужденной деятельностью половых желез самцов энергии, с которым в
порядке новообразования у самок сложилась способность определенной на эти
звуки реакции; из чего уже само собою следует, что психология в музыке
этих животных еще очень элементарна, так элементарна, что не дает
возможности разграничить «языка» этих животных от музыки: лягушка
одновременно и «говорит» и «поет», она «зовет» самку и квакает, испытывая
удовольствие от освобождения излишней энергии помощью голосовых звуков,
оказывая возбуждающее действие на слушающую это кваканье самку.
В период размножения издают голосовые звуки и некоторые пресмыкающиеся.
Так, самцы Testudo nigra в это время издают хриплые резкие звуки, которые
далеко слышны. Самки голосовых звуков не издают. Змеи голосовых звуков не
издают. Средством привлечения полов друг к другу у гремучих змей, по
свидетельству проф. Огей, которое цитируется Дарвином (loc. cit.), служат
их погремушки на конце хвоста.
О музыке птиц я подробно говорил в IV выпуске «Этюдов по сравнительной
психологии». Повторять сказанного нет надобности, и потому ограничусь лишь
теми соображениями, которые вытекают из специальных задач данного (IX)
выпуска (т. е. о музыке как средстве овладевания самками) и которых я в IV
выпуске в виду не имел.
У птиц мы впервые встречаемся с явлениями, указывающими на возможность
расчленения издаваемых ими звуков на «язык» и «музыку». Под «языком» я
разумею «звуки, служащие для общения между собою членов семьи и членов
стаи; под «музыкой» — песни самца в период половой жизни. Тут нас
интересуют явления только этой последней категории.
Пение самцов птиц с давних пор наделялось совершенно человеческими
переживаниями. В них видели виртуозов, доставляющих своим искусством
эстетическое удовольствие даже другим птицам; Дарвин говорит, что песни их
служат для «выражения торжества или просто счастья» (loc. cit.).
Факты, объективно описанные, свидетельствуют, что в период спаривания
птицы издают голосовые звуки, не похожие на их обычные голоса. Наши
домашние воробьи, с наступлением весны начинающие издавать очень приятные
звуки, резко отличные от их обычного грубого напева, могут служить
прекрасным для сказанного примером. С минованием поры размножения исчезают
и их «любовные песни». Что последние служат средством возбуждения полового
чувства самок, это тоже едва ли есть основание оспаривать. Воробьи
начинают усиленно издавать звуки, когда преследуют самок своим
«ухаживанием».
Не устраняется, однако, и другая роль птичьих песен: самцы прилетают к
месту гнездовья раньше самок, и песни самцов служат последним указанием на
их местонахождение, но все же главной ролью песни птиц нужно признать
возбуждение полового чувства самок, без всякого отношения к эстетике.
В связи с этим последним обстоятельством стоит спорный вопрос о том,
способны ли самки содействовать улучшению в пении самцов выбором «лучших
певцов». Дарвин утверждает, что способны, что именно эта способность их
привела к появлению таких виртуозов, каких нам иногда приходится слушать
среди певчих птиц. Самка, — по мнению Дарвина, — из сонма самцов выбирает
того, чья песня ей больше нравится. Так вслед за Дарвином думают и многие
натуралисты, а с их голоса — и писатели по смежным вопросам предмета.
Шторк, например, утверждает, что птичьи песни «не автоматическое
исполнение готовых мелодий», а «истинное искусство, потребность увеселять
себя и других излиянием внутреннего чувства». Этот грубый антропоморфизм
авторов имеет своим источником или неверно сделанные наблюдения, или
неправильные толкования сделанных наблюдений, а иногда и то и другое
вместе. Я поэтому не только не разделяю мнений подобного рода, но
категорически утверждаю, что они ошибочны, и вот на каком основании.
Нам говорят: самцы, конкурируя друг с другом, иногда умирают от
соревнования, от «желания нравиться самкам». Факты эти в некоторых
исключительных случаях могут иметь место в неволе, но объясняются они
вовсе не тем, что один самец хочет превзойти другого в искусстве, а тем,
что половое чувство, вследствие возбуждения другими, близко поющими
самцами, поднимается до слишком высокого напряжения. Ни вкусы самки, ни
искусство самца тут ни при чем.
Говорят еще, что плохие певцы выучиваются у хороших, когда их подвешивают
к клеткам последних. Это верно; но если этих начинающих певцов подвесить к
плохим, на наш вкус, то они научаются у этих последних, не имея,
разумеется, никакого понятия о том, что с нашей точки зрения хорошо и что
плохо.
Необходимо иметь в виду, наконец, что пение самцов птиц представляет собою
не индивидуальную способность, а видовую. Она, как и всякая наследственная
способность, имеет определенный шаблон со средним регистром для
большинства. Этот средний представляет собою то, что в инстинктах мы
называем типом. От него всегда имеют уклонения в стороны; мы путем
изучения напева данной птицы всегда можем установить и тип, и его
колебания, с тем вместе можем установить и то, что как тип, так и
уклонения зависят не от певцов и их слушателей, а от факторов,
определяющих видовые признаки вообще. Иначе почему бы курским соловьям
петь лучше кавказских (на наш вкус), и где основание полагать, что вкус у
самок на Кавказе хуже, чем в Курске?
Все, что мы можем утверждать по вопросу о способности самцов
индивидуализировать их пение, сводится либо к сокращению напевов, либо к
передаче его с большею или меньшею силою.
Различие в пении самца представляет собою не индивидуальный, а видовой
признак, и самцы и самки в одинаковой степени неспособны обнаруживать
различия в своем пении, еще того менее — его оценивать. Будь иначе, будь
они способны к различению и оценке, да еще по нашему вкусу, почему бы
птицам, поющим одновременно с соловьями, не научиться у них петь в тех
случаях, когда их физиологическая способность издавать похожие звуки
является несомненной? Почему скворцам, которые способны высвистывать целые
арии, не подражать певчему дрозду, который, по нашему вкусу, поет
неизмеримо лучше скворцов и которому они физиологически подражать могут, а
пересмешник подражает с одинаковым успехом и дрозду и кошке.
Да, наконец, что такое лучший певец, лучшее пение, как не наша собственная
и притом очень субъективная оценка птичьих песен. Мне лично, например,
песня соловья кажется менее музыкальной и красивой, чем песня пеночки, мне
кажется необычайно приятным триллер жерлянки, тихо и красиво звучащий в
теплые летние вечерние зори, а один немецкий зоолог пишет, что ее голос
безобразен и противен.
И где у нас доказательство того, что птицы способны расценивать это лучшее
в пении своих самцов? Я, по крайней мере, за много лет своих наблюдений
над птицами в этом направлении ни разу не имел случая заметить чего-либо,
дающего основание к заключениям подобного характера.
Таковы соображения о так называемых «любовных песнях» птиц и об
«индивидуальных переменах этого содержания».
Что касается млекопитающих, то авторы единодушно отмечают, что, как
правило, музыки у животных этого класса в качестве приемов овладевания
самками не наблюдается. Это обстоятельство на первый взгляд не совсем
понятно; если «ухаживание» представляет собою в их представлении сложное
психологическое явление, то понижение или полное отсутствие этих
способностей у млекопитающих представляется совершенно загадочным; но если
мы подойдем к факту с установленной выше точки зрения, то никакой
загадочности не будет.
Млекопитающие, как более совершенный тип животных, выработали у себя
аппарат угнетения действий непроизводительных — в более совершенной форме,
чем его имеют птицы: Вследствие этого энергия, которую птицы расходуют на
«музыку», у млекопитающих сохраняется в запасе.
В тех случаях, однако, когда млекопитающие обладают способностью издавать
голосовые звуки, они, как и птицы, пользуются ими или в качестве языка,
или в качестве «любовной песни».
|
|
|
