 |
Терапевтические принципы психоанализа 9 глава
|
|
|
|
ские отношения ретроспективно и с исключительно сексуальной точки зрения, хотя известной доли сексуальности в них нельзя отрицать.
663 О положительном переносе я хотел бы сказать следующее. Либидо пациента окружает личность аналитика в форме ожидания, надежды, интереса, доверия, дружбы, любви. Сначала перенос вызывает проекцию на аналитика, проекцию инфантильных фантазий, часто густо насыщенных эротизмом. На этой стадии перенос бывает обычно, несомненно, сексуальным, хотя сексуальный элемент еще не вполне осознан. Но этот процесс служит мостом для чуткого проникновения и понимания, благодаря которому больной сознает несостоятельность своего отношения к жизни в сравнении с отношением аналитика, которое, надо полагать, приспособлено к жизни, то есть является нормальным. Анализ, вызывая в больном воспоминания детских отношений, указывает ему на выход из односторонней оценки человека, оценки с точки зрения только сексуальности или власти; эта оценка, приобретаемая в период половой зрелости, разрастается на почве общественных предрассудков; анализ же приводит к чисто человеческому отношению и близости, независимо от сексуальности или власти, а лишь в зависимости от личных ценностей каждого человека. Это тот путь к свободе, который аналитик должен указать своему пациенту.
664 Я должен сказать Вам, что мнение о важности сексуального момента, конечно, не укрепилось бы так глубоко, если бы этот момент не имел большого значения именно для того периода жизни, который важен прежде всего с точки зрения размножения. Оценка личности принадлежит более зрелому возрасту. Для молодых людей за поиском ценной личности зачастую кроется лишь бегство от биологических обязанностей. В зрелом возрасте, наоборот, преувеличенная тоска по сексуальным ценностям молодости часто не что иное, как трусливое, удобное уклонение от культурного долга, требующего, чтобы человек признал ценность личности и подчинился иерархии культурных ценностей. Юный невротик боится расширения своих жизненных обязанностей, пожи-
|
|
|
лой боится сужения и ограничения приобретенных жизненных благ.
65 Вы понимаете, что такая оценка «переноса» тесно связана с предположением биологических «обязанностей», то есть стремлений и предназначений, являющихся для человека таким же залогом культуры, как для птицы искусно свитое гнездо, для оленя — рога. Чисто каузальное, чтобы не сказать материалистическое, воззрение последних десятилетий стремится видеть в органических образованиях лишь реакции живой материи. С эвристической точки зрения такая постановка вопроса имеет несомненную ценность, но истинного объяснения она не дает, так как всегда склоняется лишь к более или менее искусственному умалению и отстранению проблемы. По этому вопросу могу указать Вам прекрасную критику Бергсона. Внешние причины действуют разве лишь наполовину, другая же половина зависит от своеобразных предназначений живой материи, без которых определенная реакция очевидно вовсе не могла бы произойти. Это основное положение мы должны применить в психологии. Психика не только и не просто реагирует; она, согласно своим качествам, отвечает на воздействия извне, и формы этих ответов образуются, по крайней мере наполовину, ею самой и вложенным в нее предназначением. Культуру никогда не следует понимать как реакцию на обстоятельства. Такое неглубокое объяснение мы смело можем оставить прошедшему столетию. Психологически же эти предназначения являются властными, непреклонными императивами, в чем мы можем ежедневно легко убеждаться. Эти предназначения тождественны тому, что я называю «биологическим долгом».
|
|
|
666 В заключение затрону еще один вопрос, очевидно смущающий Вас, а именно вопрос нравственный. В больном проявляется столько так называемых безнравственных побуждений, что психотерапевт невольно спрашивает себя: что же будет, если удовлетворять все требования больного? Из моих писем Вы поняли, конечно, что эти требования нельзя принимать безусловно серьезно. Обычно это не что иное, как безмерно преувеличенные требования, которые больной, вследствие закупорки либидо, выдви-
гает на первый план, часто помимо своей воли. Канализация либидо в русло простых жизненных обязанностей в большинстве случаев сводит на нет напряженность этих желаний. Однако необходимо признать, что в некоторых случаях так называемые ненормальные тенденции не только не устраняются анализом, но наоборот, выступают еще ярче; тогда становится ясно, что эти тенденции принадлежат к биологическим обязанностям данного индивида, в особенности когда вопрос касается некоторых сексуальных требований, направленных на индивидуальную оценку сексуальности. Этот вопрос не связан с патологией, это современный социальный вопрос, властно требующий этического разрешения. Работа над практическим разрешением этого вопроса для многих является биологическим долгом. (Природа, как известно, не довольствуется теориями.) Ведь в наше время существует лишь легальная оценка сексуальности и не существует настоящей сексуальной морали, так же как в Средние века в денежных делах решало не настоящее нравственное чувство, а лишь предрассудки и легальные оценки. Мы еще не доросли до того, чтобы в свободных сексуальных поступках отличать нравственное от безнравственного. Это ясно выражается в общественных отношениях, в жестоком отношению к внебрачному материнству. Отвратительное лицемерие, наводнение проституцией и половыми болезнями — все это порождается варварскими легальными суждениями, подведением всех сексуальных поступков под одну мерку, нашей неспособностью к утонченному моральному чувству и пониманию огромных психологических различий в сфере свободных сексуальных поступков.
|
|
|
Указываю Вам на этот крайне запутанный и важный современный вопрос, чтобы объяснить, почему среди наших пациентов нередко встречаются люди, благодаря своим духовным и душевным качествам действительно призванные, то есть биологически предназначенные для активного участия в этом культурном деле. Никогда не следует забывать, что то, что нам сегодня кажется нравственной заповедью, завтра подлежит распаду и превращению, с тем, чтобы в более или менее далеком буду-
9 К. Юнг
щем послужить основой для новых этических образований. История культуры должна была бы научить нас по крайней мере тому, что и формы морали принадлежат к преходящим явлениям. Нужен тончайший психологический такт для того, чтобы анализируя чувствительные человеческие характеры, переживающие кризис, обойти опасный угол инфантильных стремлений к удобству, безответственности и распущенности больных, чтобы указать им чистые, ясные перспективы и возможность действовать автономно. Пять процентов на данные взаймы деньги — честный прирост, двадцать процентов — отвратительное ростовщичество. Этот подход следует соблюдать и по отношению к сексуальному поведению.
>68 Есть невротики, которые из чувства глубокого внутреннего приличия не могут быть заодно с современной моралью, не могут применяться к культуре до тех пор, пока в их нравственности есть пробелы, заполнение которых является потребностью данного времени. Ошибочно думать, что большое число женщин, страдающих неврозом, больны вследствие сексуальной неудовлетворенности, вследствие того, что не нашли подходящего мужа или еще закованы в цепи инфантильной сексуальности. Настоящей причиной невроза часто является их неспособность познать предназначенную им культурную задачу. В общем, люди все еще воображают, что в старые знакомые рамки можно втиснуть то новое, грядущее, что нетерпеливо стучится в дверь. Эти люди видят только настоящее, но не видят будущего. А между тем, какой глубочайший психологический смысл в христианстве, впервые возвестившем путь к будущему как принцип спасения человечества. Прошлое нельзя изменить, в настоящем мало можно изменить, будущее же принадлежит нам и способно воспринять высочайшее напряжение жизненной силы. Нам лично принадлежит лишь краткий миг молодости, вся остальная жизнь принадлежит нашим детям.
|
|
|
669 Таким образом Ваш вопрос об утрате веры в авторитет разрешается сам собой. Не потому невротик болен, что утратил прежнее верование, а потому, что еще не нашел новой формы для своих лучших стремлений.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ СТАТЕЙ К. Г. ЮНГА НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ*
Предисловие к первому изданию
670 Статья и брошюры, вошедшие в состав этого сборника, написаны мной, с некоторыми перерывами, в течение последних четырнадцати лет. За это время развилась новая отрасль науки, благодаря этому, как большей частью бывает в подобных случаях, возникло множество точек зрения, новых понятий-и новых формулировок.
671 В мои намерения не входит дать на страницах этой книги очерк основных положений аналитической психологии, тем не менее ее содержание должно несколько осветить то направление, которое особенно характерно для цюрихской психоаналитической школы.
672 Известно, что честь открытия нового аналитического метода общей психологии принадлежит венскому профессору Фрейду. Его первоначальные взгляды подверглись многочисленным существенным изменениям, отчасти благодаря трудам цюрихской школы, несмотря на то, что сам он в значительной мере расходился с точкой зрения последней.
673 Рассмотреть здесь в подробностях основные различия взглядов этих двух направлений не представляется возможным; я могу отметить лишь следующие моменты: венская школа признает исключительно половую (sexualistic) точку зрения, тогда как точка зрения цюрихской школы символична. Венская школа объясняет психологический символ семиотически, то есть как знак или признак известных первобытных психосексуальных процессов. Ме-
* Опубликовано в Collected Papers on Analytical Psychology, ed. by Dr. С. Е. Long (London and New York, 1916; 2nd edn. 1917). Перевод О. Раевской.
тод се аналитичен и каузален. Цюрихская же школа, при- I
знавая научную возможность подобного взгляда, отрицает его исключительную валидность, ибо она объясняет психологический символ не только семиотически, но и символически, то есть приписывает символу позитивную ценность. [ Ценность эта зависит не только от исторических причин; главное ее значение заключается в том, что она действительна и в настоящем, и в будущем, взятых в психологическом отношении. Ибо для цюрихской школы символ есть не только признак чего-то вытесненного и скрытого; он в то же время является попыткой понять и указать путь последующего психологического развития данной личности. Иными словами, мы дополняем ретроспективную ценность символа его перспективным значением.
|
|
|
5 Таким образом, метод цюрихской школы не только. аналитичный и каузальный; он в то же время синтетический и перспективный, ибо школа эта признает, что pa- | зум человека является не только следствием известных причин (causae), но и обладает известными целями. На
этом следует особенно настаивать, ибо психология развивается в двух направлениях: одно из них признает принцип удовольствия, другое же — принцип власти. Научный материализм соответствует первому из них, философия Ницше — второму. Теория Фрейда всецело построена на признании принципа удовольствия, теория же Адлера (одного из первых личных учеников Фрейда) — на признании принципа власти.
6 Цюрихская школа, признавая существование двух соответствующих человеческих типов, на которых указывал и покойный профессор Вильям Джемс (William James), считает взгляды Фрейда и Адлера односторонними и действенными лишь в пределах соответствующего типа. Оба стремления — к наслаждению и к власти — существуют во всяком индивиде, но в неравном соотношении.
7 Поэтому очевидно, что психологический символ являет две стороны и что объяснять его следует согласно обоим вышеуказанным психологическим принципам. Объяснения Фрейда и Адлера аналитичны и каузальны: оба они
сводят все к инфантильному и первобытному. Таким образом, Фрейд понимает «цель» как исполнение желаний, Адлер же — как захват власти. И в своей аналитической практике оба допускают исключительно эти две точки зрения, выявляющие лишь инфантильные и грубо-эгоистические цели.
678 Цюрихская школа вполне признает, что в пределах умственного расстройства психология больного соответствует взглядам Фрейда и Адлера. Действительно, именно вследствие такой невозможной детской психологии, индивид и находится в состоянии внутренней диссоциации, которая доводит его до нервного заболевания. Поэтому-то цюрихская школа, соглашаясь до этого момента с вышеназванными учеными, сводит психологический символ (то есть продукт фантазии больного) к основному инфантильному принципу удовольствия или власти. Но Фрейд и Адлер довольствуются результатами подобного сведения согласно своему научному биологизму и натурализму.
679 Но тут возникает весьма важный вопрос. Может ли человек повиноваться основным и первобытным побуждениям своей природы, не причиняя непоправимого вреда себе и своим близким? Он не может безгранично развивать ни свои сексуальные желания, ни свое стремление к власти — границы их, к тому же, очерчены весьма узко. Цюрихская школа не упускает из виду и конечный результат анализа и смотрит на основные мысли и побуждения бессознательного как на символы, указывающие определенный путь будущего развития. Однако мы должны признать, что подобный взгляд научно не оправдывается, потому что в настоящее время наука в целом основана на каузальности. Но каузальность является лишь единичным принципом, и сущность психологии не может быть исчерпана только каузальными методами, ибо разумная душа (mind) живет еще и известными целями. Помимо такого спорного философского довода, у нас имеется и другой, гораздо более реальный, в пользу вышеизложенной гипотезы — это необходимые жизненные требования. Ибо жить согласно велению инфантильного стремления к удовольствию или инфантильного же стремления к власти невозможно. Если удерживать оба эти принципа, то их
следует брать символично. Благодаря символическому применению инфантильных наклонностей развивается установка, которую можно именовать философской или религиозной: оба термина достаточны для определения направления будущего развития каждого данного индивида. Индивид является не только определенной неизменной сложностью (комплексом) психологических фактов, но и чрезвычайно изменчивым существом. Исключительное сведение к известным целям усиливает первобытные наклонности личности. Это может оказаться благодетельным лишь в том случае, если подобные первобытные наклонности уравновешиваются признанием их символической ценности. Анализ и редукция приводят к каузальной истине, что само по себе не может явиться поддержкой в жизни — результатами подобного вывода будут лишь смирение и безнадежность. Напротив, признание внутренней ценности символа ведет к конструктивной истине, которая помогает жить. Она поддерживает надежду и дает возможность развития в будущем.
История цивилизации ясно показывает функциональное значение символа. Религиозный символ в течение тысячелетий служил наиболее действенным средством нравственного воспитания человечества. Эту очевидную истину можно отрицать лишь в силу предрассудков. Никакая конкретная ценность не может заменить символ; только новые и более действенные символы могут с успехом занять место тех, которые устарели или износились, утратив свою действенность благодаря успехам интеллектуального анализа и суждений. Дальнейшее развитие человечества может быть достигнуто только посредством символов, которые представляют нечто далеко выступающее за собственные пределы, и смысл которых еще не вполне постигнут. Подобные символы иногда возникают в личном бессознательном, они обладают чрезвычайным значением для нравственного развития личности.
Человек почти всегда имеет известные философские и религиозные взгляды на смысл вселенной и своей жизни, но бывают и люди, гордящиеся отсутствием подобных взглядов. Это — исключения из всего остального человечества: им недостает весьма важной функции, необ-
ходимость которой для развития человеческого разума вполне доказана.
682 В подобных случаях вместо современных символов мы находим в бессознательном устарелые архаические понятия о мире и о жизни. Ибо когда сознанию недостает какой-либо необходимой психологической функции, она всегда существует в бессознательном в виде архаичного или эмбрионального прототипа.
683 Это краткое вступление показывает читателю, чего он не найдет в этом сборнике. Помещенные в нем статьи являются как бы этапами на пути изложенных выше более общих взглядов.
Кюснахт/Цюрих, январь 1916 г.
Предисловие ко второму изданию
684 С согласия моего уважаемого сотрудника, д-ра С. Е. Лонга (С. Е. Long), я внес некоторые дополнения во второе издание данной книги. Особо следует отметить, что была добавлена новая глава «К концепции бессознательного»*. Это лекция, прочитанная мною в начале 1916 г. в Цюрихском Обществе Аналитической психологии. В ней дается общий обзор наиболее важных проблем практического анализа, а именно, отношения эго к психологическому не-эго. Глава XIV, «Психология бессознательных процессов»**, была основательно переработана, и я воспользовался возможностью и включил дополнение, в котором описываются результаты новейших исследований.
685 В соответствии с обычным методом моей работы, я даю максимально обобщенное описание результатов. В повседневной практике я обычно в течение некоторого времени изучаю человеческий материал. Из полученных данных я вывожу затем максимально обобщенную формулу, вырабатываю на ее основе свою точку зрения и применяю ее в практической работе до тех пор, пока она не бу-
* В переработанном виде на русском языке см. «(Отношение между эго и бессознательным» в: К. Г. Юнг. Психология бессознательного. М., 1994.
** См. CW 7, «New Paths in Psychology».
1ет подтверждена, изменена или же отвергнута. Если она 1ринимается, то я публикую ее как обобщенную точку фения, не приводя эмпирический материал. Я ввожу материал, накопленный в процессе моей практики, только 1ля примера и иллюстрации, поэтому я прошу читателя ле рассматривать приводимые здесь соображения как простой плод воображения. Они представляют собой результаты широких исследований и серьезных размышлений.
Эти дополнения позволят читателю второго издания по-шакомиться с новейшими взглядами цюрихской школы.
Что касается критики, которой подверглось первое издание этой книги, то я рад, что моя работа была воспринята со значительно большей откровенностью английскими критиками по сравнению с немецкими. В Германии эна была встречена молчанием, порожденным пренебрежением. Особенно я благодарен д-ру Агнес Сэвил (Agnes Savill) за исключительно глубокую критику в журнале «Medical Press». Выражаю также благодарность д-ру Т. У. Митчелл (Т. W. Mitchell) за исчерпывающий обзор в журнале «Proceedings of the Society for Psychical Research». Этот критик делает исключение для моего еретического высказывания относительно каузальности. Он считает, что я ступаю на опасный ненаучный путь, ставя под сомнение единственную достоверность каузальной точки зрения в психологии. Я симпатизирую ему, но, по-моему, природа человеческого разума заставляет нас принять финалисти-ческий взгляд. Невозможно оспорить тот факт, что, говоря психологически, мы изо дня в день живем и работаем в соответствии с законом направленной цели, а также законом каузальности. Психологическая теория неизбежно должна исходить из этого факта. Тому, что просто направлено на достижение какой-либо цели, нельзя дать исключительно каузальное объяснение, в противном случае мы должны были бы прийти к заключению, выводимому из известного изречения Молешотта (Maleschott): «Человек — это то, что он ест» (Man is what he eats). Мы всегда должны помнить, что «каузальность представляет собой точку зрения». Она подтверждает неизбежную и непреложную последовательность событий: a-b-c-z. Поскольку такое соотношение событий постоянно, и, согласно кау-
зальной точке зрения, должно быть таким, то, с логической точки зрения, порядок может быть и обратным. Фи-нальность есть также тонка зрения, и она эмпирически оправдана существованием последовательности событий, в которой очевидна каузальная связь, «значение которой, однако, становится понятным только в терминах конечного продукта (финальные эффекты). Лучшие примеры этому дает обычная жизнь. Каузальное объяснение должно быть механистическим, если мы не собираемся постулировать метафизическую сущность в качестве первой причины. Если, например, мы принимаем сексуальную теорию Фрейда и психологически приписываем основную роль функции половых желез, то мозг рассматривается как придаток половых желез. Если мы подойдем к венской концепции сексуальности, со всем ее смутным всемогуществом, в строго научной манере, и сведем ее к ее физиологической основе, то мы придем к первой причине, в соответствии с которой психическая жизнь представляет собой, главным образом, напряжение и расслабление половых желез. Если мы на мгновение примем допущение, согласно которому такое механистическое объяснение «истинно», то это будет истина исключительно утомительная и обладающая крайне ограниченным диапазоном. Аналогичным утверждением будет утверждение, согласно которому половые железы не могут функционировать без адекватного «питания», откуда следует вывод, что сексуальность есть дополнительная функция питания. Истинность данного утверждения формирует важный раздел биологии низших форм жизни. 688 Однако если мы хотим работать в действительно психологической манере, то нам желательно знать «смысл» психологических явлений. Зная, из каких сортов стали изготовлены различные детали паровоза, из каких месторождениях добыт металл, где изготовлен, мы, тем не менее, на основании этих сведений ничего не узнаем о «функции» паровоза, то есть о его «смысле». Однако в понимании современной науки «функция» ни в коей мере не является исключительно каузальной концепцией: это концепция конечная, или «телеологическая». Ибо невозможно рассматривать психику исключительно с каузаль-
ой точки зрения: мы обязаны рассматривать ее также с финалистической точки зрения. Как замечает д-р 1итчелл (Mitchell), невозможно представить себе, что аузальное предопределение имеет одновременно конеч-ое значение. В этом содержалось бы очевидное проти-оречие. Однако теория познания не обязана оставаться а докантианском уровне. Как известно, Кант весьма сно показал, что механистическая и телеологическая очки зрения не являются «определяющими» (объектив-ыми) принципами, свойствами предмета — это чисто регулирующие» (субъективные) принципы мышления,, как таковые, не являются несовместимыми. Я могу, апример, с легкостью составить тезу и антитезу:
Теза: Все начало существовать в соответствии с меха-истическими законами. Антитеза: Кое-что начало суще-гвовать не только в соответствии с механистическими аконами. Кант комментирует это следующим образом: азум не может доказать ни одно из приведенных утвер-дений, ибо «априорно» чисто эмпирические законы при-оды не могут дать нам детерминистический принцип в тношении возможности событий.
Естественно, что современная физика перешла от чис-о механистической идеи к финалистической концепции охранения энергии, поскольку при механистическом бъяснении признаются только обратимые процессы, Tola как практическая истина состоит в том, что процессы рироды необратимы. Этот факт привел к созданию кон-епции энергии, стремящейся к ослаблению напряжения, следовательно, к определенному конечному состоянию.
Я считаю, что необходимы обе точки зрения: как кау-альная, так и финалистическая, но одновременно мне хо-елось бы подчеркнуть, что со времен Канта мы пришли пониманию отсутствия антагонизма между этими точ-ами зрения, если рассматривать их в качестве регулирую-шх принципов мысли, а не в качестве определяющих ринципов самой природы.
Говоря о содержании данной книги, я должен отметить ледующее. Меня вновь удивил тот факт, что некоторые ритики не могут отличить теоретические объяснения ав-ора от фантастических идей пациента. Так, в этом пови-
нен один из моих критиков, рассматривавший раздел «О значении сновидений, связанных с числами» («On the Significance of Number Dreams»). Ассоциации с цитатами из Библии, приведенные в этой работе, как ясно любому внимательному читателю, не являются придуманными мной произвольными пояснениями, а порождены воображением пациента. Легко обнаружить, что проведенное группирование чисел точно соответствует бессознательной психологической функции, от которой берет начало весь мистицизм чисел (Пифагорейцы, каббала и далее до самых давних времен). 692 Выражаю глубокую благодарность моим серьезным критикам; хочу также поблагодарить госпожу Гарольд Ф-Маккормик (Mrs. Harold McCormic) за ее щедрую помощь, оказанную при подготовке настоящей книги.
Июнь 1917 г.
ВВЕДЕНИЕ К КНИГЕ КРАНЕФЕЛЬДТА «НЕЗРИМЫЕ ПУТИ РАЗУМА»*
; В настоящее время можно с полным основанием утверждать, что до сей поры отсутствует возможность дать исчерпывающее и, следовательно, полное описание того, что принято обозначать словом «психоанализ»,— последнему, среди прочего, часто придается оскорбительный оттенок. То, что неспециалист обычно понимает под термином «психоанализ» — медицинское вскрытие души с целью выявления скрытых причин и связей — относится лишь к одному из аспектов обсуждаемого понятия. Даже если мы будем рассматривать психоанализ под более широким углом — в соответствии с его фрейдистской концепцией — как, в основном, медицинский инструмент для лечения невроза, этот более широкий взгляд не исчерпывает природы предмета. Прежде всего, психоанализ в строго фрейдистском смысле представляет собой не только терапевтический метод, но и психологическую теорию, которая ни в коей мере не ограничивается только неврозами и психопатологией вообще, но одновременно пытается включить в свою сферу такое обьщенное явление как сновидение и, помимо того, широкие области гуманитарных наук, литературу, изобразительное искусство, а также биографию, мифологию, фольклор, сравнительную религию и философию.
S Как любопытный факт в истории науки следует отметить то обстоятельство (которое, однако, согласуется с особой природой психоаналитического движения), что Фрейд, основатель психоанализа (в узком смысле), настаивает на идентификации данного метода с его сексуальной теорией, тем самым накладывая на нее догматический штамп. Эта декларация «научной» непогрешимо-
* Первоначально опубликовано в книге Кранефельдта «Психоана»> (W. M. Kranefeldt. Die Psychoanalyse. Berlin und Leipzig, 1930). Перевод З. А. Кривулиной.
сти заставила меня в свое время порвать с Фрейдом, ибо для меня догма и наука — несопоставимые понятия, мешающие друг другу вследствие взаимного загрязнения. Догма как фактор религии — бесценна благодаря своей абсолютной исходной позиции. Но когда наука пренебрегает критикой и скептицизмом, она вырождается, превращаясь в чахлое оранжерейное растение. Одним из элементов, необходимых для науки, является крайняя неопределенность. Когда наука склоняется к догматизму и проявляет нетерпимость и фанатизм, она скрывает некоторое сомнение, которое, по всей вероятности, оправдано, а также неуверенность, которая слишком хорошо обоснована.
747 Я подчеркиваю это неприятное обстоятельство не потому, что собираюсь критически атаковать теорию Фрейда, а для того, чтобы продемонстрировать непредубежденному читателю тот знаменательный факт, что фрейдистский психоанализ представляет собой не только научное достижение, но и психический симптом, оказавшийся более могущественным, чем искусство анализа самого мастера. Как показано в книге Мейлана (Maylan) «Трагический комплекс Фрейда»*, совсем не трудно заметить характерную для Фрейда тенденцию устанавливать догмы, основываясь на собственной психологии — действительно, он обучал этому своих последователей и с большим или меньшим успехом пользовался подобной тенденцией в своей практике — но я не хочу обращать против него его же собственное оружие. В конечном счете, никто не может полностью преодолеть личную ограниченность: все в той или иной степени имеют какие-то пределы, в особенности же люди, практикующие психологию.
748 Я считаю упомянутые технические недостатки неинтересными и думаю, что опасно приписывать им чрезмерную роль, ибо это отвлекает внимание от одного важного обстоятельства, заключающегося в том, что даже самый возвышенный разум весьма ограничен и зависим в той точке, где он кажется наиболее свободным. По моему
* «Трагический комплекс Фрейда: Анализ психоанализа» (Freuds tragischer Komplex: Eine Analyse der Psychoanalyse, 1929).
мнению, творческий дух человека совсем не является его личностью, это, скорее, признак или симптом современного ему движения мысли. Его личность важна только как рупор убеждения, возникающего из бессознательного коллективного фона — убеждения, которое отнимает его свободу, заставляет его приносить себя в жертву и совершать ошибки, которые он безжалостно критиковал бы в других. Фрейда несет определенный поток мысли, истоки которого прослеживаются в Реформации. Постепенно он освобождается от бесчисленных покровов и масок, и теперь он сворачивает к тому виду психологии, который с провидческой проницательностью предвидел Ницше — к открытию психического как нового факта. Когда-нибудь мы сможем увидеть, какими извилистыми путями прошла психология от пыльных лабораторий алхимиков через месмеризм и магнетизм (Кернер, Эннемозер, Эшимайер, Баадер, Пассаван и другие) [Kerner, Ennemoser, Eschimayer, Baader, Passavant] к философскому предвидению Шопенгауэра, Каруса и фон Гартмана (Schopenhauer, Cams and von Hartmann); и каким образом, от родной почвы повседневного опыта Льебо (Liebeault), а еще ранее Куимби (Quimby), духовного отца Христианской Науки*, она, наконец, дошла до Фрейда через учение французских гипнотизеров. Этот поток идей образовался путем слияния потоков, вытекающих из многочисленных темных источников, быстро набиравших силу в XIX веке, имеющих многочисленных приверженцев, среди которых Фрейд не является изолированной фигурой. \9 То, что сегодня называют «психоанализом», не является однородным понятием: сюда входят различные аспекты важной психологической проблемы нашей эпохи. Эта проблема существует, независимо от того, известно ли широкой публике о ее существовании. В наше время психическое стало проблемой для каждого. Психология приобрела удивительную привлекательность. Это объясняет
|
|
|
