 |
Представленная в натуральном виде пещера в Вифлееме, 3 страница
|
|
|
|
Глава 48
НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ИСТОРИИ
Хотя мы отнюдь не претендуем на роль историка этой кампании, нам все же приходится последовать за королем Фердинандом в его триумфальном шествии хотя бы до Рима и отметить важнейшие события этого похода.
Армия короля Обеих Сицилии уже месяц как расположилась на постой. Она состояла из трех корпусов: 22 000 солдат раскинули лагерь в Сан Джермано, 16 000 – в Абруцци, 9 000 – в долине Сессы, не считая 6 000 в Гаэте, которым предстояло образовать арьергард, как только первые три корпуса двинутся в поход, и, наконец, 8 000 готовились отплыть в Ливорно во главе с генералом Назелли. Король должен был прибыть на театр военных действий вместе с первым корпусом, второй корпус выступал под началом генерала Мишеру, третий – генерала де Дама.
Как уже было сказано, первый корпус вел генерал Макк.
Итак, пятьдесят две тысячи воинов, не считая корпуса Назелли, шли против генерала Шампионне и его девяти-десяти тысяч солдат.
Королева и Эмма Лайонна провели в лагере Сан Джермано четыре дня. Верхом на норовистых конях, в амазонках, они красовались своей ловкостью, приняли парад первого корпуса армии и всеми возможными средствами расточая офицерам ласковые слова и милые улыбки, а солдатам – двойное суточное довольствие и вино, старались воодушевить армию и наконец расстались с нею, предсказывая победу. В то время как королева, Эмма Лайонна, сэр Уильям Гамильтон, Горацио Нельсон, посланники и бароны, приглашенные на эти воинственные торжества, вернулись в Казерту, был дан сигнал, и армия выступила в поход из трех различных пунктов в один и тот же день, один и тот же час.
Мы знаем, какие распоряжения получил генерал Макдональд от генерала Шампионне во дворце Корсини, когда, если помнит читатель, туда последовательно прибыли французский посол и граф ди Руво. Распоряжения состояли в том, чтобы в случае наступления неаполитанцев оставить все крепости и позиции. Поэтому нет ничего удивительного, что при приближении короля Фердинанда вся французская армия стала отступать.
|
|
|
Генерал Мишеру, занимавший правый фланг во главе десяти тысяч солдат, переправился через Тронто, подгоняя незначительный французский гарнизон, стоявший в Асколи, и по Эмилиевой дороге двинулся в направлении Порто де Фермо; генерал де Дама, занимавший левый фланг, направился по Аппиевой дороге, а король, командовавший центральным корпусом, вышел из Сан Джермано и, как наметил Макк в своем плане кампании, двинулся на Рим по дороге, идущей через Чепрано и Фрозиноне.
Королевский корпус прибыл в Чепрано около девяти часов утра, и король остановился в доме синдика, чтобы позавтракать. После завтрака генерал Макк, которому король по отбытии из Сан Джермано оказывал честь, приглашая его к столу, попросил разрешения позвать своего адъютанта майора Райзака.
То был молодой австриец, на вид лет двадцати семи, весьма образованный, владевший французским языком как своим родным; ему очень шел изящный мундир. Он немедленно явился на зов начальника.
Офицер почтительно поклонился сначала королю, потом своему генералу и стал ждать приказаний.
– Государь, – сказал Макк, – по обычаям войны и особенно среди порядочных людей принято предупреждать врага, когда собираешься его атаковать. Поэтому я считаю своим долгом уведомить республиканского генерала, что мы перешли границу.
– Вы говорите, что таков обычай? – спросил король.
– Да, государь.
– В таком случае предупредите, генерал, предупредите.
– К тому же, узнав, что мы движемся со значительными силами, он, быть может, отступит.
|
|
|
– Это было бы весьма любезно с его стороны, – заметил король.
– Значит, вы разрешаете, ваше величество?
– Еще бы! Конечно, разрешаю.
Макк энергичным движением развернулся вместе со стулом и, облокотившись на стол, сказал:
– Майор Ульрих, подойдите к конторке и пишите. Майор взял в руки перо.
– Пишите, – продолжал Макк, – самым красивым почерком, а то республиканский генерал, к которому мы обращаемся, пожалуй, не научился разбирать скоропись; генерально говоря, эти господа не очень-то сильны в грамоте, – продолжал Макк, смеясь над своей остротой, – так, чего доброго, генерал не отступит и сошлется на то, что не понял меня, а это нежелательно.
– Если письмо адресовано генералу Шампионне, ваше превосходительство, думаю, можно не опасаться на этот счет, – заметил адъютант. – Я слышал, что это один из самых образованных людей во французской армии. Но я все же готов выполнить приказание вашего превосходительства.
– И это лучшее, что вы можете сделать, – возразил Макк, несколько задетый замечанием молодого человека, и с осуждением покачал головой.
Майор приготовился писать.
– Ваше величество доверяет мне составить это письмо? – спросил Макк у короля.
– Конечно, конечно, – ответил король, – тем более если бы я сам написал вашему гражданину генералу, то, как он ни учен, он, пожалуй, не разобрал бы моего почерка.
– Пишите, майор, – сказал Макк.
И он продиктовал следующее письмо или, вернее, ультиматум, не приведенный ни в одном историческом сочинении, который мы списываем с копии, посланной королеве как образцовый пример дерзости и спеси.
Господин генерал, объявляю Вам, что сицилийская армия, которою я имею честь командовать под личным руководством короля, только что перешла границу, с тем чтобы завладеть Папской областью, взбунтовавшейся и захваченной после Кампоформийского мира, причем этот бунт и захват не были признаны ни королем Обеих Сицилии, ни его августейшим союзником императором и королем. Поэтому я требую, чтобы Вы без малейшего промедления отвели в Цизальпинскую республику [505] французские войска, пребывающие в Папской области и в других занятых ими местах. Генералам, командующим отдельными частями армии короля Обеих Сицилии, дано твердое указание не начинать военных действий там, где французские войска отступят согласно моему требованию, но применить силу, если они окажут сопротивление.
|
|
|
Кроме того, заявляю Вам, гражданин генерал, что буду считать враждебным актом, если французские войска ступят на землю великого герцога Тосканского. [506] Жду Вашего незамедлительного ответа и прошу не позже чем через четыре часа по получении этого письма отправить ко мне обратно майора Райзака, которого я к Вам посылаю. Ответ должен быть положительный и твердый. Что же касается требования покинуть Папскую область и не вступать в великое герцогство Тосканское, отрицательный ответ будет сочтен за объявление Вами войны и его величество король Обеих Сицилии сумеет с оружием в руках поддержать справедливые требования, с которыми я к Вам обращаюсь от его имени.
Имею честь, и пр.
– Готово, ваше превосходительство, – сказал молодой офицер.
– У вашего величества нет замечаний? – обратился Макк к Фердинанду.
– Вы сами подпишетесь, не правда ли?
– Конечно, государь.
– Ну, в таком случае…
И он пояснил недосказанное красноречивым жестом, пожав плечами и как бы говоря: «Делайте как знаете».
– Да, в общем, только так и пристало нам, людям родовитым и благородным, разговаривать с санкюлотами-республиканцами.
И, взяв из рук майора перо, Макк подписался; потом, возвращая письмо, сказал:
– Теперь надпишите адрес.
– Соблаговолите продиктовать также и адрес, ваше превосходительство, – попросил молодой офицер.
– Как? Теперь вы уж и адрес не можете написать самостоятельно?
– Я не знаю, как написать: «господину генералу» или «гражданину генералу».
– Пишите «гражданину», – отвечал Макк, – зачем называть этих людей иначе, если они сами себя так величают?
Молодой человек надписал адрес, запечатал письмо и встал.
– А теперь, сударь, – сказал Макк, – садитесь на коня и как можно скорее доставьте это письмо французскому генералу. Я даю ему, как вы заметили, время на размышление. Вы можете подождать его решения четыре часа, но ни минуты дольше. Что же касается нас, то мы продолжим марш; на обратном пути вы застанете нас, вероятно, между Ананьи и Вальмонтоне.
|
|
|
Молодой человек поклонился генералу и королю и отправился исполнять поручение.
Первый же французский сторожевой пост у Фрозиноне задержал его; но, когда он назвал себя генералу Дюгему, [507] руководившему отступлением на этом участке, и показал депешу, которую он вез Шампионне, генерал приказал его пропустить. Преодолев это препятствие, посланец продолжал путь в Рим, куда и прибыл на другой день около десяти утра.
У ворот Сан Джованни его снова задержали, но, как только он предъявил депешу, французский офицер, начальник сторожевого поста, осведомился у молодого майора, знает ли он Рим, и получив отрицательный ответ, прикомандировал к нему солдата, чтобы тот проводил его ко дворцу генерала.
Шампионне возвращался с прогулки по крепостному валу или, вернее, вокруг вала, которую он совершал вместе с адъютантом Тьебо, [508] самым любимым своим офицером после Сальвато, и с военным инженером Эбле, [509] прибывшим в Рим всего лишь за два дня до того. А у ворот дворца Корсини Шампионне ожидал какой-то крестьянин, судя по одежде – житель древней провинции Самний.
Генерал спешился и подошел крестьянину, сразу догадавшись, что у этого человека дело именно к нему. Тьебо хотел было удержать Шампионне, ибо была еще свежа память об убийствах Бассвиля и Дюфо. Но генерал отстранил адъютанта и подошел к крестьянину.
– Откуда ты? – спросил он.
– С юга, – отвечал самнит.
– Пароль знаешь?
– У меня их два: Napoli и Roma. [510]
– А поручение у тебя устное или письменное?
– Письменное.
И он подал генералу конверт.
– Все от того же лица?
– Не могу знать.
– Нужен ответ?
– Нет.
Шампионне вскрыл письмо; оно было написано пять дней тому назад. Он прочел:
Раненому лучше: вчера он в первый раз встал с постели и прошелся несколько раз по комнате, опираясь на руку своей сестры милосердия. Если не будет допущено грубой неосторожности, можно поручиться за его жизнь.
– Браво! – воскликнул генерал. И снова погрузился в чтение.
Одного из наших предали; как полагают, он заключен в форт Сант'Эльмо; за его жизнь следует опасаться, но опасаться за наше дело нечего: это благороднейший юноша, он скорее даст разрубить себя на куски, чем что-нибудь расскажет.
Король во главе армии, по слухам, выехал вчера из Сан Джермано; армия состоит из 52 000 солдат, из коих 30 000 командует сам король; 20 000 находятся под началом Мишеру; 12 000 под командованием де Дама, не считая тех, что отправятся из Гаэты под водительством генерала Назелли и с эскортом Нельсона и части английской эскадры, – они должны высадиться в Тоскане.
|
|
|
Армия располагает парком в сто орудий и снабжена всем необходимым.
Свобода, Равенство, Братство!
P. S. Пароль следующего посланца будет: «Святой Ангел и святой Эльм».
Шампионне поискал глазами крестьянина, но тот исчез; он передал письмо генералу Эбле и жестом пригласил его во дворец.
– Вот, прочитайте, – сказал он, – тут, как говорится, на все вкусы. Потом обратился к адъютанту Тьебо:
– Главное, нашему другу Сальвато Пальмиери все лучше; теперь тот, кто мне пишет – а это, наверное, врач, – ручается за его жизнь. Впрочем, они там, по-видимому, хорошо наладили связь; это уже третье письмо, которое я получаю через трех разных посланцев, и каждый раз они меняют пароль и не требуют ответа. Потом он обратился к генералу Эбле:
– Ну как? Что скажете?
– Я скажу, – ответил генерал, первым входя в большой зал, известный нам, потому что мы уже видели в нем Шампионне, рассуждающего с Макдональдом о величии и упадке римлян, – скажу, что пятьдесят две тысячи человек и сто орудий – цифры внушительные. А сколько у вас пушек?
– Девять.
– А людей?
– Тысяч одиннадцать-двенадцать, да еще Директория не нашла лучшего времени, как именно сейчас просить у меня три тысячи, чтобы подкрепить гарнизон Корфу.
– Но мне кажется, генерал, – вмешался Тьебо, – что в таких обстоятельствах, в каких мы сейчас находимся, при том, что Директории они неизвестны, вы могли бы отказаться от исполнения этого приказа.
– Гм! – усмехнулся Шампионне. – Не находите ли вы, Эбле, что в хорошей крепости, оборудованной вами, девять-десять тысяч французов смогут противостоять пятидесяти двум тысячам неаполитанцев, особенно когда ими командует генерал барон Макк?
– Знаю, генерал, для вас нет ничего невозможного, – засмеялся Эбле, – к тому же неаполитанцев я изучил даже лучше вас.
– Где же вы с ними познакомились? Ведь их пушки молчат уже полстолетия, если не считать Тулона.
– Когда я еще был в чине лейтенанта, тому назад двенадцать лет, – отвечал Эбле, – барон Салис [511] привез меня в Неаполь вместе с Ожеро, тогда всего лишь сержантом, и с полковником де Поммерей, [512] который так и остался в том же чине.
– А зачем вас занесло в Неаполь?
– Мы приехали, чтобы по распоряжению королевы и его превосходительства сэра Джона Актона перестроить армию по французскому образцу.
– Вы сообщаете мне дурную новость, Эбле. Если мне придется иметь дело с армией, организованной вами и Ожеро, все пойдет не так легко, как я предполагал. Принц Евгений, не зная, кто стоит во главе армии, которая выступила против него, сказал: «Если это Вильруа – я разгромлю его; если Бонфер – мы сразимся, а если Катина – он разгромит меня». [513] Я могу сказать то же самое.
– Нет, на этот счет будьте спокойны. Не знаю, отчего поссорились господин Салис и королева, но факт тот, что месяц спустя всех нас прогнали прочь и пригласили инструкторов-австрийцев.
– Итак, вы говорите, что прожили в Неаполе месяц?
– Месяц или полтора, теперь уже точно не помню.
– Ну, тогда я спокоен. И мне понятно, почему Директория прислала ко мне именно вас. За этот месяц вы, вероятно, не теряли времени даром?
– Нет, я познакомился с городом и окрестностями.
– Не решаюсь пока утверждать, что это будет нам полезно, но как знать? А пока, Тьебо, – продолжал генерал, – так как неприятель может появиться здесь через три-четыре дня и в мои планы не входит задерживать его наступление, распорядитесь, чтобы в замке Святого Ангела дали пушечный выстрел в знак тревоги, чтобы забили тревогу во всем городе и чтобы гарнизон под командованием генерала Матьё Мориса [514] собрался на Народной площади.
– Слушаю, генерал.
Адъютант вышел, не выказав ни малейшего удивления, с пассивной готовностью исполнить приказание, присущей офицерам, которым впоследствии суждено самим стать командирами. Но почти тотчас же он вернулся.
– Что такое? – удивился Шампионне.
– Генерал, – отвечал молодой человек, – из Сан Джермано прибыл адъютант генерала Макка и просит доложить вам о нем. По его словам, он привез важную депешу.
– Пусть войдет, пусть войдет! – сказал Шампионне. – Никогда не следует заставлять ждать наших друзей, а врагов тем более.
Молодой человек вошел; он слышал последние слова генерала и, улыбаясь, весьма изящно и вежливо поклонился, в то время как Тьебо передавал дежурному офицеру три распоряжения, которые дал Шампионне.
– От применения этого правила вашим друзьям приходилось хорошо, а врагам плохо, ваше превосходительство. Потому не обращайтесь со мной как с врагом.
Генерал двинулся ему навстречу, протянув руку:
– Под моей кровлей, сударь, нет врагов, они становятся гостями. А потому добро пожаловать, даже если под полой своего плаща вы несете мне войну.
Молодой человек еще раз поклонился и подал главнокомандующему депешу Макка.
– Если это не война, – сказал он, – так нечто весьма на нее похожее.
Шампионне вскрыл письмо, прочел его, причем по лицу его нельзя было судить, какое оно произвело на него впечатление. Что же касается посланца, знавшего содержание депеши, поскольку он сам ее написал, хотя и не одобрял ни формы ее, ни содержания, то он с волнением следил за тем, как генерал пробегал глазами строку за строкой. Дойдя до последней фразы, Шампионне улыбнулся и положил депешу в карман.
– Сударь, – обратился он к молодому посланцу, – глубокоуважаемый генерал Макк пишет, что вы можете провести у меня четыре часа. Я благодарен ему за это и ни одной минуты не уступлю вам.
Он вынул часы.
– Сейчас четверть одиннадцатого; в четверть третьего вы будете свободны. Тьебо, – обратился он к адъютанту, который, передав распоряжения генерала, вернулся в залу, – прикажите поставить еще один прибор, господин майор окажет нам честь позавтракать с нами.
– Ваше превосходительство, – пробормотал молодой офицер, более чем удивленный – смущенный учтивостью генерала в отношении человека, доставившего столь невежливое письмо, – я, право, не знаю…
– Следует ли принять приглашение позавтракать с какими-то беднягами, у которых ничего нет, тогда как вы недавно от роскошного королевского стола? – сказал Шампионне, смеясь. – Соглашайтесь, майор, соглашайтесь. Никто, будь он хоть самим Алкивиадом, не умрет от того, что ему случайно пришлось отведать черной похлебки Ликурга. [515]
– В таком случае, – отвечал адъютант, – позвольте мне, ваше превосходительство, поблагодарить как за приглашение, так и за то, что оно было сделано в подобных обстоятельствах. Возможно, я и окажусь за завтраком спартанца, но только француз может быть настолько вежлив, чтобы пригласить меня к столу.
– Генерал, – сказал Тьебо, входя, – завтрак подан.
Глава 49
ДИПЛОМАТИЯ ГЕНЕРАЛА ШАМПИОННЕ
Шампионне предложил майору Ульриху Райзаку первым войти в столовую и указал ему на место между генералом Эбле и собою.
Завтрак, хоть не был сибаритским, [516] отнюдь не являлся и спартанским; это оказалось нечто среднее. Благодаря подвалам его святейшества Пия VI вина были самые лучшие.
В ту минуту, когда садились за стол, раздался пушечный выстрел, за ним второй, затем третий.
Молодой человек при первом вздрогнул, прислушался ко второму, к третьему остался равнодушен.
Он не задал никакого вопроса.
– Слышите, майор? – спросил Шампионне, видя, что гость продолжает молчать.
– Слышу, генерал. Но, признаюсь, не понимаю.
– Это тревога.
Почти в тот же миг забили общий сбор.
– А почему бьют барабаны? – спросил австриец, улыбнувшись.
– Это общая тревога.
– Я так и думал.
– Еще бы! Сами понимаете, после такого письма, какого удостоил меня генерал Макк… Вам, вероятно, известно его содержание?
– Я сам его писал.
– У вас прекрасный почерк, майор.
– Но диктовал его генерал Макк.
– Генерал Макк прекрасный стилист.
– Но как это могло случиться? – спросил майор, слыша непрекращающуюся пальбу и барабанный бой. – Я не заметил, чтобы вы отдали какое-либо распоряжение! Уж не узнали ли меня ваши пушки и барабаны, уж не волшебные ли они?
– Нашим пушкам в особенности следовало бы быть волшебными, ибо – известно это вам или нет, – у нас их всего-навсего девять. Как видите, маловато, чтобы отвечать вашему артиллерийскому парку в сто орудий. Еще котлету, майор?
– С удовольствием, генерал.
– Нет, пушки мои сами не стреляют и барабаны сами не бьют. Я отдал распоряжение еще прежде чем имел честь увидеть вас.
– Значит, вы осведомлены о нашем наступлении?
– Представьте себе, у меня, как у Сократа, на службе состоит дух. Я знал, что шесть дней тому назад, то есть в минувший понедельник, король и генерал Макк двинулись из Сан Джермано во главе тридцати тысяч солдат, Мишеру из Акуилы – с двенадцатью тысячами и де Дама из Сессы во главе десяти тысяч, не считая генерала Назелли с его восемью тысячами, которые с эскортом прославленного адмирала Нельсона должны в настоящее время высадиться в Ливорно, чтобы перерезать нам отступление в Тоскану. Да, генерал Макк – великий стратег, это известно всей Европе. Между тем, сами понимаете, поскольку у меня всего двенадцать тысяч человек, из которых Директория хочет забрать три тысячи, чтобы пополнить гарнизон Корфу… Кстати, Тьебо, – спросил Шампионне, – вы распорядились, чтобы эти три тысячи прибыли в Анкону и погрузились на суда?
– Нет, генерал, – отвечал Тьебо, – ибо, зная, что мы располагаем, как вы и говорите, всего-навсего двенадцатью тысячами, я не решился лишить вас еще и этих трех тысяч.
– Превосходно! – сказал Шампионне с обычной своей ясной улыбкой. – Но вы забыли, Тьебо, что спартанцев было всего лишь триста человек. Чтобы умереть, людей всегда бывает достаточно. Распорядитесь, дорогой Тьебо, чтобы они отправились немедленно.
Тьебо встал и вышел.
– Возьмите же крылышко цыпленка, майор, – продолжал Шампионне. – Вы ничего не едите. Сципион, который у меня одновременно и интендант, и лакей, и повар, подумает, что стряпня вам не по вкусу, и умрет от огорчения.
Молодой человек, переставший есть, пока генерал говорил, снова принялся за еду, но был явно смущен его невозмутимостью и начинал подозревать, что тут кроется какая-то ловушка.
– Тотчас же после завтрака, Эбле, и после того, как мы с майором Райзаком произведем смотр римского гарнизона, поезжайте и подготовьте все необходимое, чтобы подорвать мост в Тиволи на Тевероне и мост в Боргетто на Тибре, как только французские войска перейдут эти реки.
– Слушаю, генерал, – просто ответил Эбле.
Майор взглянул на Шампионне.
– Стаканчик альбанского, майор, – предложил генерал, – оно из погребов его святейшества, знатоки одобряют его.
– Итак, генерал, вы отдаете нам Рим? – сказал Райзак, отпивая вино маленькими глотками.
– Вы слишком опытный военный, дорогой майор, чтобы не знать, что в тысяча семьсот девяносто девятом году, при гражданине Баррасе, нельзя защищать город, укрепленный в двести семьдесят четвертом году, при императоре Аврелиане. [517] Если бы генерал Макк напал на меня с парфянскими стрелами, балеарскими пращами или даже со знаменитыми таранами Антония длиной в семьдесят пять футов, [518] то я, пожалуй, еще попытался бы защитить город. Но против ста пушек генерала Макка это было бы безумием.
Тьебо возвратился.
– Все распоряжения исполнены, генерал, – доложил он.
Шампионне кивком поблагодарил его.
– Все же, – продолжал генерал, – я оставляю Рим не совсем. Нет, Тьебо займет замок Святого Ангела с пятьюстами солдат, не правда ли, Тьебо?
– Если прикажете, конечно, генерал.
– И ни в коем случае не сдадитесь.
– Ни в коем случае, можете быть уверены.
– Сами подберите себе людей. Найдете вы пятьсот человек, готовых умереть за честь Франции?
– Найти их будет нетрудно.
– Итак, мы сегодня отступаем. Простите, майор, что я при вас обсуждаю наши мелкие дела. Но вы сами военный и все хорошо понимаете. Сегодня мы уходим. Прошу вас, Тьебо, продержаться всего лишь двадцать дней. Через двадцать дней я возвращусь в Рим.
– Что вы, генерал, не считайтесь со мной, располагайте хоть двадцатью, хоть двадцатью пятью, хоть тридцатью днями.
– Мне нужно только двадцать, и даже даю вам, Тьебо, слово, что явлюсь и освобожу вас раньше двадцати дней. А вы, Эбле, – продолжал генерал, – приезжайте ко мне в Чивита Кастеллана; там я сосредоточу свои силы, это позиция отличная. Но полезно будет произвести кое-какие фортификационные работы. Еще раз прошу прощения, майор.
– Генерал, я повторю то, что сейчас сказал мой коллега Тьебо: не считайтесь со мною.
– Как видите, я из тех игроков, что сразу выкладывают свои карты на стол. У вас шестьдесят тысяч солдат, сто орудий, снаряжения столько, что его девать некуда. У меня же, – если Жубер не пришлет мне три тысячи солдат, которые я у него прошу, – всего-навсего девять тысяч войска, пятнадцать тысяч снарядов и два миллиона патронов. При таком неравенстве сил, согласитесь, следует принять кое-какие меры предосторожности.
Заметив, что молодой человек, слушая его, забыл о кофе, Шампионне напомнил:
– Пейте же, пока кофе не остыл. Сципион очень гордится своим кофе и всегда советует пить его горячим.
– Действительно, кофе превосходный, – подтвердил майор.
– В таком случае, мой юный друг, допивайте чашку и, с вашего позволения, мы поедем, чтобы провести смотр гарнизону. А Тьебо подберет там свои пятьсот человек.
Майор Райзак допил кофе до последней капли, поднялся с места и поклонился в знак того, что он готов.
В комнату вошел Сципион.
– Говорят, мы уезжаем, генерал? – спросил он.
– Уезжаем, друг мой Сципион! Сам знаешь, в нашем проклятом ремесле ни за что нельзя поручиться.
– Значит, генерал, надо укладывать сундуки, запаковывать книги, планы и карты?
– Вовсе нет. Пусть все остается на своих местах до нашего возвращения. Дорогой майор, – продолжал Шампионне, пристегивая саблю, – думаю, что генерал Макк правильно поступит, если остановится в этом дворце; он найдет тут библиотеку и превосходные карты; скажите ему, чтобы он поберег мои книги и карты, я ими очень дорожу; как и дворец, я их предоставляю ему, а вам поручаю их беречь. Ему здесь будет очень удобно, тем более что напротив, как видите, возвышается огромный дворец Фарнезе, где, по всей вероятности, пожелает расположиться король. Его величество и генерал смогут объясняться знаками из окна в окно.
– Если генерал будет жить здесь, – отвечал майор, – я могу поручиться, что все принадлежащее вам останется в неприкосновенности.
– Сципион, – распорядился генерал, – мундир на смену и полдюжины сорочек уложи в тюк; его можно сразу же привязать к седлу. По окончании смотра мы немедленно трогаемся в путь.
Не прошло и пяти минут, как распоряжения Шампионне были исполнены и у ворот дворца Корсини четыре лошади ждали всадников.
Молодой майор поискал свою лошадь, но не увидел ее; генеральский конюх предложил ему прекрасного свежего коня с седельной кобурой, украшенной гербом.
Ульрих фон Райзак вопросительно взглянул на Шампионне.
– Ваша лошадь устала, – сказал генерал, – дайте ей отдохнуть; попозже ее приведут вам на Народную площадь.
Майор поблагодарил, поклонившись, и сел в седло, как и Эбле, и Тьебо. За генералом последовал небольшой эскорт, в котором блистал наш старый друг капрал Мартен, еще полный гордости потому, что приехал из Итри в Рим в карете посла. Сципиону надо было закончить кое-какие хозяйственные дела, так что ему предстояло догнать генерала немного позже.
Дворец Корсини – там, заметим вскользь, скончалась Христина Шведская, – высится на правом берегу Тибра. Живущий в нем может, протянув руку, коснуться расположенной на другой стороне улицы Лунгара изящной виллы Фарнезины, увековеченной Рафаэлем. Кстати, именно из колоссального дворца Фарнезе и прелестной архитектурной жемчужинки, что является всего лишь его отделением,
Фердинанд вывез все шедевры античности и средневековья, которые, как мы видели, он показывал в замке Казерта молодому банкиру Андреа Беккеру.
Маленькая кавалькада направилась вверх по правому берегу Тибра, по улице Лунгара; майор Ульрих ехал рядом с Шампионне с одной стороны, а с другой – генерал Эбле; полковник Тьебо, находившийся чуть позади, служил как бы соединительным звеном между основной группой и маленьким эскортом.
Несколько шагов проехали молча, потом заговорил Шампионне.
– На этой римской земле замечательно то, что, куда ни ступи, касаешься истории античной или средневековой. Вот смотрите, – добавил он, протянув руку в сторону, противоположную Тибру, – там, на вершине этого холма, находится монастырь святого Онуфрия, где умер Тассо. Он скончался от горячки в те самые дни, когда Климент Восьмой [519] пригласил его в Рим, чтобы торжественно увенчать. Десятью годами позже тот же Климент Восьмой – единственный человек, которого Сикст Пятый, как сам он говорил, нашел в Риме, – приказал заключить в темницу Савелла, справа от нас, знаменитую Беатриче Ченчи. В этой же тюрьме, накануне ее смерти, Гвидо Ренинаписал ее прекрасный портрет, [520] который вы дней через пять, когда обоснуетесь в Риме, сможете увидеть во дворце Колонна. На другом берегу Тибра, напротив замка Святого Ангела, я вам покажу развалины тюрьмы Тординона, куда были заключены ее братья. По особой милости его святейшества Беатриче только обезглавили, а вот ее брата Джакопо, до того как его доставили к эшафоту, где ему предстояло встретиться с сестрой, возили по всему городу в тележке рядом с палачом, который в продолжение всего пути клещами рвал ему кожу на груди. И все это совершалось в отместку за смерть негодяя, который убил двух своих сыновей, обесчестил дочь и сам избежал правосудия лишь потому, что осыпал своих судей золотом. Одно время Климент Восьмой собирался сохранить жизнь членам семьи Ченчи, единственное преступление которых заключалось в том, что они взяли на себя обязанности палача. Но, к несчастью для Беатриче, в это время князь де Санта Кроче убил свою мать, подобие Мессалины, ибо она позорила имя его отца, вступая в любовную связь со своими слугами; папа ужаснулся, видя, что дети в нравственном отношении выше своих отцов, а убийцы справедливее судей, и на одну и ту же плаху скатились головы двух братьев, сестры и мачехи. Вот отсюда, в эту прогалину вы можете увидеть на том берегу Тибра место, где был сооружен эшафот. Предание говорит, что Климент Восьмой присутствовал при казни, стоя у окна замка Святого Ангела, куда он пришел по длинному крытому переходу, который вы видите слева от нас; переход был построен по распоряжению Александра Шестого, с тем чтобы его преемник в случае осады или бунта мог уйти из Ватикана и спрятаться в замке Святого Ангела. Он и сам, как уверяют, воспользовался переходом несколько раз, чтобы посетить кардиналов, которых он сажал в гробницу Адриана, а затем, продолжая традицию Калигулы и Нерона, душил, предварительно принудив их составить завещание в его пользу.
|
|
|
