Неаполитанцы! 12 страница

Мы намеренно повторяемся, говоря именно о ружейных выстрелах, потому что пушки бездействовали: артиллерия была, но артиллеристов не имелось.

Радость была огромна. Все колокола Лечче и его окрестностей принялись трезвонить, празднуя победу монсиньора герцога Калабрийского; в городе устроили иллюминацию и было светло как днем.

На другой день после взятия Лечче туда явился Фра Пачифико, привлеченный звоном колоколов. Он верно и толково выполнил свою миссию в двух городах и привез одновременно и добрые и дурные вести.

Добрые заключались в том, что Таранто был готов открыть ворота без единого выстрела.

Дурные – в том, что Мартина собиралась защищаться до последней крайности.

Тогда решили разделить маленькую армию на две части. Одна из них, под командованием Боккечиампе, соберет под бурбонское знамя всех жителей Таранто; другая, под водительством Де Чезари, медленно двинется к Мартине, чтобы соединиться с колонной Боккечиампе до прибытия к стенам города.

Таранто, как и предуведомил Фра Пачифико, сам открыл свои ворота, не ожидая никаких требований, и жители с королевским знаменем в руках вышли навстречу Боккечиампе; но ничего подобного не было в Мартине: муниципалитет издал указ о защите города и установил награду за головы двух герцогов. Калабрийского оценили в три тысячи дукатов, Саксонского – в полторы.

Быть может, сочтут, что это не слишком высокая цена. Но Мартина была небогатым городом.

За четверть льё до Мартины колонна Боккечиампе соединилась с колонной Де Чезари, после чего было решено штурмовать город – решение почти безрассудное, если принять во внимание отсутствие артиллеристов.

Прежде чем идти врукопашную, попытались использовать все средства, чтобы достичь соглашения мирным путем.

Вызвали трубача, велели ему взобраться на лошадь и отправиться в город с воззванием, извещавшим жителей Мартины о том, что…

 

…королевские войска далеки от желания принести хотя бы малейший вред жителям города и просят только одного – повиновения законным монархам; однако, если город откажется удовлетворить это справедливое требование, военные действия решат исход дела.

 

Трубач выехал на коне, сопровождаемый взглядами всей бурбонской армии, и в первую очередь своих двух начальников; но он не смог выполнить поручения. Едва он приблизился к противнику на расстояние выстрела, раздалась страшная ружейная пальба и человек с лошадью упали на мостовую.

Но убитой оказалась только лошадь. Человек поднялся, и, хотя туда он ехал верхом, а обратно двигался пешком, путь назад он одолел гораздо быстрее.

Де Чезари и Боккечиампе в ту же минуту дали команду идти на приступ, и осаждающие устремились к Мартине под градом пуль, атакуя аванпосты, расположенные перед воротами, и заставив их укрыться в стенах города.

Но в тот же миг проливной дождь и ужасающий град пришли на помощь осажденным и помешали королевским войскам воспользоваться победой, а так как после бури сразу же наступила ночь, то пришлось отложить осаду на следующий день.

Фра Пачифико не принимал участия в боях, но отнюдь не оставался праздным.

В Лечче, в Таранто, на дороге, повсюду среди добровольцев, присоединившихся к маленькому войску, он находил монахов.

Почти все они принадлежали к нищенствующим орденам, то есть подчинялись уставу святого Франциска.

Фра Пачифико, исполняя поручение кардинала, уже по одной этой причине, естественно, чувствовал над ними некоторое превосходство. Он составил из них отряд и, чтобы две пушки не оставались в бездействии, превратил монахов в артиллеристов.

Вечером, в день первой схватки, к великому удивлению обоих военачальников и в назидание армии, среди осаждающих появилась дюжина монахов, разбившихся на две шестерки, причем каждая тянула за собой по пушке; они втащили орудия на небольшую высоту и направили жерла прямо на городские ворота.

На рассвете обе пушки были готовы к бою.

Де Чезари, увидев расположение отряда Фра Пачифико, пожелал сам навестить батарею.

Все, что случилось, легко объяснить в двух словах.

В те времена, когда Фра Пачифико служил на борту «Минервы», он был там приставлен к пушке.

Сейчас он не только вспомнил свое прежнее ремесло, но за последние два-три дня еще и обучил ему завербованных им монахов.

Де Чезари тут же назначил Фра Пачифико командиром артиллерии.

Несмотря на счастливую перемену в положении роялистов, обещавшую им победу, Де Чезари захотел проявить терпимость по отношению к жителям Мартины и послал им второго парламентёра с тем же поручением, что и первого.

Но когда жители увидели парламентёра на расстоянии выстрела, они вновь открыли огонь.

В ответ на эту стрельбу загрохотали обе пушки Фра Пачифико и осыпали защитников крепостных стен градом сокрушительной картечи.

Такое внезапное вступление в бой неведомой артиллерии, которая без крика «берегись! » вдруг вмешалась в разговор и уложила на месте сразу добрую дюжину осажденных, вызвало в их рядах минутное замешательство.

Роялистские военачальники воспользовались этим.

Храбрые, как все корсиканцы, оба забыли о своем мнимом величии, которое должно было бы удержать их в отдалении от схватки, и с топорами в руках бросились к воротам.

Вся армия с воодушевлением последовала за ними: калабрийцы никогда ранее не слышали, что принцы во время атаки могут идти впереди, а капуцины – быть артиллеристами. Под таким натиском ворота подались, и Де Чезари и Боккечиампе во главе небольшой армии ворвались в город, подобно потоку, прорвавшему плотину.

Жители пытались остановить этот человеческий поток, удержаться в домах, защищать площади, укрепиться в церквах. Но, преследуемые шаг за шагом, расстреливаемые в упор, они не могли объединиться и, поневоле спеша покинуть город, выбегали в беспорядке через ворота, противоположные тем, в которые ворвались сторонники Бурбонов.

Лишь одна группа республиканцев собралась вокруг дерева Свободы и полегла там вся, от первого до последнего.

Дерево было сломано, порублено на куски, сложено в костер, на котором сожгли убитых, а вместе с ними и кое-кого из раненых.

И на этот раз Де Чезари и Боккечиампе сделали все от них зависящее, чтобы остановить резню; но победители были охвачены таким возбуждением, что установить порядок здесь оказалось намного труднее, чем в других городах.

За падением Мартины последовало падение Аккуавивы, и двое наших искателей приключений уже думали, что в провинциях воцарилось спокойствие, как вдруг узнали, что город Бари, несмотря на печальный пример Мартины и Аккуавивы, только что установил республиканский образ правления и поклялся его защищать.

Сделать это ему было тем легче, что он получил по морю подкрепление в семьсот или восемьсот французов.

Де Чезари и Боккечиампе раздумывали над тем, следует ли им атаковать Бари, невзирая на это подкрепление, или, оставив у себя за спиной очаг революции, охраняемый французскими штыками, следовать приказу кардинала и идти на соединение с ним.

Тем временем пришло известие, что французы покинули Бари и продвигаются к Казамассиме. К тому же выяснилось, что французская колонна состояла всего лишь из семисот человек. Бурбонская армия насчитывала около двух тысяч – иными словами, была почти втрое сильнее. Тогда роялисты решили рискнуть и сразиться с регулярными войсками французов. Впрочем, к этой крайней мере им все равно пришлось бы прибегнуть.

Но чтобы еще вернее обеспечить себе победу, наши друзья договорились устроить французам засаду. Они поделили войско: Боккечиампе оставил Де Чезари тысячу человек, а сам с другой тысячей двинулся по дороге на Монтеросси.

В долине он заметил место, подходящее для засады, и расположился там со своими людьми.

Де Чезари, напротив, поднимаясь на холм Казамассима, держался на виду у неприятеля, стараясь привлечь к себе внимание и таким образом отвлечь от засады, устроенной Боккечиампе.

Тот должен был напасть на французов, а Де Чезари, воспользовавшись сумятицей, вызванной в рядах противника этой атакой, – довершить дело, обратив врага в бегство.

Де Чезари взял с Мартины и Аккуавивы контрибуцию в двенадцать лошадей и передал их Фра Пачифико для его артиллерии, обслуживаемой двенадцатью монахами, которые, упражняясь в стрельбе по три раза в день, стали отличными артиллеристами.

На этот раз Фра Пачифико с его пушками расположился на большой дороге, чтобы прийти на помощь своим, как только это потребуется, и стал ждать.

Все случилось так, как было задумано, за исключением развязки. Французы, занятые Чезари и его людьми, которых они заметили на вершине холма Казамассима, попали всем отрядом в засаду Боккечиампе. Яростно атакованные, французы вначале пришли в замешательство, но поняв, с каким врагом им предстоит сражаться, быстро построились на вершине холма, примыкавшего к лесу, и оттуда, поддерживаемые своей артиллерией, двинулись на Боккечиампе в штыковую атаку.

Случаю было угодно, чтобы в эту минуту среди роялистов распространился слух, будто большая колонна патриотов вышла из Бари, готовясь ударить им в тыл.

Это решило дело. Вооруженные стражники, кампиери, стрелки из Лечче первыми бросились бежать; их примеру последовали остальные.

Напрасно Де Чезари во главе нескольких кавалеристов, оставшихся верными ему, устремился в самую гущу битвы: он не мог остановить беглецов.

Неодолимая паника овладела людьми. К счастью для двух искателей приключений, французы, принявшие на себя сначала столь сокрушительный удар, видя, что прекратилась не только атака, но и всякое сопротивление, решили, что это какая-то военная хитрость, имеющая целью завлечь их во вторую засаду, и внезапно остановились; когда же они возобновили преследование, то продвигались вперед медленно, с большими предосторожностями.

Однако вскоре, поняв, что противник все же бежит, республиканская кавалерия возобновила преследование побежденных.

Как только она достигла большой дороги, Фра Пачифико встретил ее двумя орудийными залпами, и град картечи смел нескольких всадников с лошадьми; затем, перевернув один зарядный ящик и всунув туда фитиль, сообщающийся с пороховым приводом, он пустил в галоп остальную часть своей артиллерии.

Случаю ли было так угодно или тут действовал точный расчет капуцина, но в то самое мгновение, когда драгуны, стараясь не задеть перевернутый и загораживающий путь зарядный ящик, разделились на две цепочки и двигались по обеим сторонам дороги, огонь от фитиля по пороховому приводу добрался до зарядного ящика, и тот взорвался с ужасающим грохотом, разметав в клочья лошадей и людей, оказавшихся поблизости.

Преследование на этом закончилось. Французы опасались какой-нибудь новой западни в том же духе, и сторонники Бурбонов смогли беспрепятственно удалиться.

Но престиж, связанный с их божественной миссией, был разрушен. В первом же сражении с республиканскими войсками, несмотря на тройной перевес в числе, роялисты оказались разбиты.

Из двух тысяч человек, которыми располагали наши молодые люди до сражения, у них осталось едва ли пятьсот человек.

Остальные рассеялись.

Было решено, что Де Чезари с четырьмя сотнями людей пойдет на соединение с кардиналом, а Боккечиампе со своей сотней отправится в Бриндизи, чтобы постараться сформировать там колонну, с которой он в свою очередь примкнет к главной армии санфедистов.

Фра Пачифико, два орудия, спасенный им зарядный ящик и дюжина монахов остались в колонне Де Чезари.

Друзья обнялись, и в тот же вечер каждый отправился путем, уготовленным ему судьбой.

 

 

Глава 121

НИКОЛА АДДОНЕ [889]

 

Мы уже рассказали о том, как Сальвато был послан генералом Шампионне в Салерно с приказом сформировать воинскую колонну и направить ее в Потенцу. Там опасались реакции и страшных бед, обычно сопутствующих бунтам в стране с полудиким населением, где гражданские войны не более чем повод для личной мести.

Хотя то, что случилось в Потенце, относится скорее к общей истории войны 1799 года, чем к рассказу о частных судьбах, где перед глазами читателей проходят лишь действия и поступки участвующих в них лиц, события эти столь страшны, равно как и эпоха, когда они происходили, и народ, среди которого они совершались, что стоит посвятить им целую главу. Они вдвойне имеют право на это: из-за масштабов катастрофы и того рокового влияния, которое оказала на жизнь героини нашего рассказа ее поездка в Салерно, приведшая к разоблачению молодым лаццароне заговора Беккеров.

Возвратившись с вечера у герцогини Фуско, где читались стихи Монти, где был основан «Партенопейский монитор» и где попугай герцогини, благодаря своим учителям Веласко и Николино научился кричать «Да здравствует Республика! Смерть тиранам! », генерал Шампионне застал во дворце Ангри одного богатого землевладельца Базиликаты, по имени Никола Аддоне.

Дон Никола Аддоне, как звали его здесь по сохранившейся испанской традиции, жил в Потенце и был близким другом епископа этого города монсиньора Серрао. [890]

Монсиньор Серрао, калабриец по происхождению, составил себе в своем епископате двойную славу благодаря редкой учености и благочестию. Он снискал всеобщее уважение своими достойными сочинениями и делами евангельского милосердия. Одаренный благородным сердцем и чувством справедливости, он приветствовал свободу как ангела-избавителя, обещанного Евангелиями, и не только воспринял, но и распространял либеральные идеи и доктрину возрождения.

Но лазурь прекрасного республиканского неба уже начала омрачаться, едва занялась заря. Повсюду организовывались банды санфедистов. Предлогом была преданность Бурбонам, целью – убийства и грабеж. Монсиньор Серрао, который собственным примером и убеждениями навлек подозрения на своих сограждан, решил, по крайней мере, позаботиться об их безопасности.

И тогда у него родилась идея вызвать из Калабрии, то есть со своей родины, войско так называемых кампиери – остаток тех средневековых банд, что в дни феодальных войн составляли наемную армию баронов, служа их ненависти или властолюбию: то были потомки или – кто знает? – быть может, предшественники наших кондотьеров. [891]

Бедный епископ верил, что найдет мужественных и преданных защитников в этих людях, своих соотечественниках (тем более если им хорошо заплатить).

К несчастью, незадолго до того монсиньор Серрао осудил поведение одного из тех дурных священников, каких было так много в южных провинциях; подобные пастыри всегда рассчитывают вовремя ускользнуть от взоров вышестоящих, смешавшись с толпой. Этого священника звали Анджело Феличе Винчигуерра.

Он был из той же деревни, что и один из главарей кампиери по имени Фальсетта.

Второго главаря звали Каприльоне.

Священник в детстве был дружен с Фальсеттой и теперь снова возобновил с ним отношения.

Он намекнул Фальсетте, что жалованье, назначенное ему епископом, как бы велико оно ни было, не может сравниться с тем доходом, что принесли бы ему контрибуции и грабеж, если бы Каприльоне и он, вместо того чтобы поддерживать порядок, с помощью своих людей овладели бы городом.

Фальсетта, увлеченный советами Винчигуерры, предложил Каприльоне принять участие в этой авантюре, и тот согласился.

Их люди, естественно, не противились тому, на что пошли вожди.

Однажды утром, когда монсиньор Серрао был еще в постели, дверь его комнаты раскрылась и на пороге появился Каприльоне с ружьем в руке.

– Монсиньор, народ хочет вашей смерти, – заявил он без долгих слов.

Епископ поднял правую руку, чтобы осенить его крестным знамением, и произнес:

– Я благословляю народ.

Не дав ему времени прибавить что-либо к этим евангельским словам, бандит прицелился и выстрелил.

Прелат, приподнявшийся, чтобы благословить своего убийцу, упал с пронзенной насквозь грудью.

На звук выстрела в комнату вбежал викарий монсиньора епископа, и, так как он вознегодовал при виде совершенного злодейства, Каприльоне убил и его ударом ножа.

За этими двумя убийствами почти немедленно последовала смерть двух самых богатых и уважаемых горожан.

Их звали Джерарданджело и Джован Лиани.

Они были братья.

Слух о том, что убийство монсиньора Серрао было совершено по подстрекательству Винчигуерры, подтвердился, так как уже на другой день после этого преступления он присоединился к банде Каприльоне, утопившей Потенцу в крови и повергшей ее в траур.

Либералы, патриоты, республиканцы – все, кто в какой-то мере разделял новые идеи, – были объяты глубоким ужасом, возросшим еще больше, когда распространился слух, что в день праздника Крови Христовой, то есть в четверг после Пасхи, разбойники, ставшие хозяевами города, начнут во время процессии резню и жертвами окажутся не только патриоты, но и все богачи Потенцы.

Самым богатым из тех, кому грозила эта опасность, и вместе с тем одним из самых почтенных граждан города был тот самый Никола Аддоне, друг монсиньора Серрао, который ждал во дворце Ангри прихода французского генерала после вечера у герцогини Фуско. Это был человек смелый и решительный, и он задумал вместе со своим братом Базилио Аддоне [892] очистить город от шайки бандитов.

С этой целью он обратился к тем из своих друзей, кого считал наиболее мужественными. Среди них было трое, чьи имена сохранило лишь изустное предание, и ни в каком историческом сочинении они не упомянуты.

Их звали: Джузеппе Скафанелли, Йорио Мандилья и Гаэтано Маффи.

В заговор вошли еще семь или восемь человек. Мы тщетно пытались узнать их имена у самых старых жителей Потенцы.

Собравшись у Никола Аддоне при закрытых окнах и дверях, эти патриоты решили уничтожить сразу, одним ударом, Каприльоне, Фальсетту и всю их банду – от первого мерзавца до последнего.

Для начала сговорились собраться с оружием, разделившись на две группы: половина патриотов у Аддоне, другая – в доме его соседа.

Бандиты сами, словно действуя заодно с патриотами, предоставили им удобный случай.

Они наложили на город контрибуцию в три тысячи дукатов, предоставив гражданам заботу самим установить порядок выплаты, лишь бы деньги были внесены в течение трех дней.

Контрибуция была собрана и передана открыто в дом Никола Аддоне. Башмачник по имени Гаэтано Сколетта, известный под кличкой Сорчетто, [893] взялся пойти в логово бандитов и передать им приглашение получить у Аддоне сумму, причитающуюся на долю каждого.

Часы посещения были установлены разные, чтобы кампиери не собрались вместе, что весьма затруднило бы выполнение намеченного плана.

Сколетте было поручено в разговоре с бандитами описать им внутреннее расположение комнат, упомянув, между прочим, что из страха перед ворами касса помещена в самой удаленной части дома.

В назначенный день Никола Аддоне спрятал в маленькой комнатке перед той, где, по описаниям Сколетты, якобы находилась касса, двух преданных ему и сильных погонщиков мулов: одного из них звали Лаурито, другого – Саррачено.

Эти двое с топорами в руках стояли по обе стороны низенькой двери, через которую можно было пройти только наклонив голову.

Топоры, прочно насаженные, были куплены накануне и с особым тщанием наточены для предстоящего дела.

Все было готово, и за четверть часа до условленного срока каждый уже стоял на своем посту.

Первые бандиты явились один за другим; их сразу же провели в дом. Пройдя длинный коридор, они входили в комнату, где находились Лаурито и Саррачено.

Те наносили удар, сражая свою жертву наповал с такой меткостью и быстротой, с какой скотобоец убивает быка на бойне.

Как только бандит падал, двое других слуг Аддоне, по имени Пишионе и Музано, вытаскивали труп и сбрасывали его в люк.

Труп падал в подвал.

И едва он исчезал, старуха, бесстрастная, как парка, [894] выходила из соседней комнаты с ведром воды в одной руке и тряпкой в другой, молча мыла пол и скрывалась в своей комнате с быстротой автомата.

Главарь Каприльоне явился в свою очередь. Брат Никола, Базилио Аддоне, шел за ним следом, как бы затем, чтобы указывать дорогу; но, войдя в коридор, бандит почувствовал беспокойство: несомненно, то было предчувствие. Он захотел вернуться. Тогда, не побуждая его идти дальше, не говоря ни слова, в миг, когда он повернулся, Базилио Аддоне вонзил ему в грудь кинжал по самую рукоятку.

Каприльоне упал, не испустив ни единого крика. Базилио оттащил его в ближайшую комнату и, убедившись, что тот действительно мертв, запер его там и спокойно положил ключ в карман.

Что касается Фальсетты, то ему раскроили голову одному из первых. Шестнадцать бандитов, в том числе оба главаря, были уже мертвы и сброшены в подвал, когда остальные, видя, что их товарищи входят в дом и не возвращаются, составили небольшой отряд и под предводительством Дженнарино, сына Фальсетты, решили вломиться в дом Аддоне.

Но они не успели. Когда они приблизились на расстояние не дальше пятнадцати шагов, Базилио Аддоне, стороживший у окна, той же твердой рукой, какой он сразил Каприльоне, послал пулю в лоб Дженнарино.

Выстрел был сигналом к схватке. Заговорщики, понимая, что настала минута, когда каждый должен не щадить себя, бросились на улицу и уже в открытую напали на бандитов, причем с такой яростью, что те полегли на месте все до единого.

Насчитали тридцать два трупа. За ночь они были перенесены и сложены на Рыночной площади, чтобы к рассвету весь город мог увидеть это кровавое зрелище.

Но накануне Никола Аддоне уже уехал в Неаполь рассказать о происшедшем Шампионне и просить его прислать в Потенцу колонну французских солдат, чтобы подавить реакцию и восстановить порядок.

Выслушав рассказ Аддоне, французский генерал признал настоятельную необходимость его просьбы. Именно тогда он дал Сальвато приказ организовать в Салерно французскую колонну, а командовать ею поручил своему адъютанту Вильнёву.

 

 

Глава 122

КОРШУН И ШАКАЛ

 

Вернувшись из Салерно и войдя в кабинет Шампионне, которому он привез известия о высадке кардинала Руффо в Калабрии, Сальвато застал там двух неизвестных, чье присутствие, как он заметил по нахмуренным бровям и презрительно сжатым губам генерала, было тому не особенно приятно.

На одном из них был костюм штатского сановника – иными словами, голубой фрак без эполет и шитья, трехцветный пояс, короткие белые штаны, сапоги с отворотами и сабля; на другом – мундир полкового адъютанта. [895]

Первый был некто Фейпу; [896] этот господин возглавлял гражданскую комиссию, посланную в Неаполь, чтобы получить контрибуцию и завладеть тем, что римляне называли доспехами неприятеля, доставшимися в качестве трофея.

Второй, Виктор Межан, [897] был только что назначен Директорией на место Тьебо, которого Шампионне возвел перед Капуанскими воротами в чин генерал-адъютанта; Директория действовала вопреки представлению главнокомандующего, намечавшего на этот пост своего адъютанта Вильнёва, который в это время защищал патриотов Потен-цы, и в первую очередь жизнь Никола и Базилио Аддоне, двух главных действующих лиц описанной нами катастрофы.

Гражданину Фейпу было лет сорок пять; он был высок, сухощав и сутул, какими обычно бывают конторские служащие и счетоводы; его отличали нос, напоминающий клюв хищной птицы, тонкие губы, череп, сдавленный у висков, выпуклый затылок, подбородок, выступающий вперед, короткие волосы и словно обрубленные на концах пальцы.

У тридцатидвухлетнего Виктора Межана лоб был изрезан вертикальными морщинами, идущими от переносицы вверх, что обычно для человека, обремененного заботами и доступного дурным мыслям; он привычно гасил усилием воли блеск глаз, порой загоравшихся завистью, злобой и гневом. В своем мундире он выглядел неловким; впрочем, это не удивляло тех, кто знал, что свои эполеты полкового адъютанта он нашел однажды утром под подушкой одной из многочисленных любовниц Барраса, который был вынужден убрать его со службы за какую-то подтасовку в счетах и заставил перейти в армию не за храбрость и верность, а как провинившегося чиновника, наказанного изгнанием. Услышав, как чья-то уверенная рука отворяет дверь его кабинета, Шампионне обернулся и увидел открытое и суровое лицо своего друга.

– Дорогой Сальвато, – сказал генерал, – имею честь представить вам (тут презрение на его лице уступило место насмешке) полковника Межана; он приехал заместить славного Тьебо, получившего звание генерал-адъютанта, как вы знаете, на поле боя. Я просил за нашего милого Вильнёва, но господа члены Директории не сочли его достойным такой должности. Они пожелали вознаградить особые услуги этого господина и поэтому предпочли его. Что ж! Мы найдем для Вильнёва что-нибудь получше. Вот ваш мандат, гражданин Межан. Я не могу и не хочу противиться решениям Директории в случаях, когда они не компрометируют армию, которой я командую, и не вредят интересам Франции. Заметьте, я не говорю: «интересам правительства», я говорю: «интересам Франции», потому что именно ей я служу прежде всего. Правительства уходят, – и, благодарение Богу, в течение десяти лет я видел, сколько их сменилось, а сколько еще, вероятно, сменится на моих глазах, – но Франция останется. Ступайте же, сударь, спешите занять ваш пост.

Полковник Межан, как всегда хмурый, слегка побледнел и, не ответив ни слова, отдал честь и вышел.

Генерал подождал, пока за ним закрылась дверь, сделал Сальвато знак, заметный только ему одному, и, повернувшись к другому посланцу Директории, продолжал:

– А сейчас, мой дорогой Сальвато, я представлю вам господина Гийома Шарля Фейпу, председателя комиссии по гражданским делам. Он принял на себя тяжелую и неблагодарную миссию, особенно трудную в этой стране: обременил себя обязанностью взимать контрибуцию и, кроме того, наблюдать за мною, чтобы я не стал ни Цезарем, ни Кромвелем. [898] Судя по взглядам, высказанным этим господином, не думаю, что мы долгое время останемся с ним в ладу. Если мы окончательно повздорим – а мы уже начали немного ссориться, – одному из нас придется покинуть Неаполь. (Сальвато сделал протестующее движение. ) Успокойтесь, друг мой: тем человеком, который покинет Неаполь, если только, разумеется, не будет приказа свыше, буду не я. Пока же, – добавил Шампионне, обращаясь с Фейпу, – будьте добры оставить мне инструкции Директории. Потом я рассмотрю их на свежую голову. Я помогу вам в исполнении тех, которые сочту справедливыми; но предупреждаю, что буду всей своей властью противиться всему, что найду несправедливыми. А сейчас, – закончил Шампионне, протягивая руку за бумагами, – если я попрошу сорок восемь часов для изучения ваших инструкций, это будет не слишком много, как вы считаете?

– Не мне устанавливать генералу время для этого изучения, – ответил гражданин Гийом Шарль Фейпу, – но позволю себе все же заметить, что Директория спешит и что, чем скорее я получу возможность выполнить намерения моего правительства, тем будет лучше.

– Согласен. Считаю, что время терпит и сорок восемь часов промедления не грозят гибелью государству; надеюсь на это, по крайней мере.

– Итак, генерал?..

– Итак, гражданин комиссар, послезавтра, в этот же час.

Фейпу поклонился и вышел, но не смиренно и безмолвно, как Межан, а шумно и угрожающе, как Тартюф, уведомивший Оргона, что дом Оргона теперь принадлежит ему. [899]

Шампионне только пожал плечами.

Затем, обратившись к своему молодому другу, он сказал:

– Клянусь честью, Сальвато! Вы покинули меня только на один миг, а вернувшись, уже застали между двумя злыми созданиями: между коршуном и шакалом. Уф!

– Вы знаете, дорогой генерал, – смеясь, ответил Сальвато, – вам стоит сказать лишь одно слово, и я возьму за шиворот одного и дам пинка другому.

– Вы останетесь сейчас со мною, не правда ли, дорогой друг, чтобы вместе посетить авгиевы конюшни? [900] Я прекрасно знаю, что нам не удастся их очистить. Но мы постараемся, по крайней мере, чтобы они не переполнились.

– Охотно, – отвечал Сальвато, – я весь в вашем распоряжении. Однако у меня есть для вас два чрезвычайно важных известия.

– В вашей жизни случилось что-то очень хорошее. Это меня радует, но не удивляет. Ваше лицо сияет счастьем.

Сальвато, улыбаясь, протянул руку Шампионне.

– Да, правда, я счастлив, – сказал он. – Но известия, которые я вам должен сообщить, политические, к ним мое счастье или несчастье отношения не имеет. Кардинал Руффо пересек пролив и высадился в Катоне. Кроме того, кажется, и герцог Калабрийский, со своей стороны, обогнул «сапог», [901] и, пока его преосвященство причаливал у его подъема, он высадился у каблука, то есть в Бриндизи.

– Черт побери! – воскликнул Шампионне. – Это поистине важные вести, дорогой Сальвато! Вы считаете их достоверными?

– Я уверен в первом, потому что узнал его от адмирала Караччоло, который сегодня утром высадился в Салерно: он прибыл из Катоны и сам видел Руффо во главе трех-четырех сотен людей и королевское знамя, развевавшееся на балконе дома, где тот остановился. Оттуда он готов отправиться в Пальми и Милето – там была назначена встреча с новобранцами. Что касается второго известия, его мне также сообщил Караччоло, однако он сам сомневается в его достоверности, ибо не считает герцога Калабрийского способным на столь решительный шаг. Во всяком случае, верно то, что, кто бы ни разжег этот пожар, Верхняя Калабрия и вся Терра ди Отранто в огне.

⇐ Предыдущая67686970717273747576Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: