 |
Проблема метода в философии
|
|
|
|
Все сказанное ранее о специфике философского знания подводит нас к выводу: нельзя понять сущность философии, не уяснив специфику ее метода, используемых в ней способов движения к истине. В основе философского подхода к познанию лежит принцип объективности. Философия стремится к истине и только к истине, к познанию мира таким, каков он есть сам по себе. Во имя истины подлинный философ готов отказаться от своих убеждений (если они вступили в противоречие с доводами разума), религиозных взглядов, политических пристрастий, корпоративных интересов. В истории философии бывало так, что абсолютная ответственность перед истиной заставляла философов усомниться в самой возможности объективного постижения, возможности обретения истины. В этом случае принцип объективности как бы трансформировался в принцип интеллектуальной честности. Ф. Ницше был убежден, «что у нас не остается ни малейшего понятия, дающего нам право считать «познание» хотя бы только возможным..» (Ф. Ницше. Полн.собр.соч., Т. IX, — М. — 1910, — с. 292). И далее: «Понятие «истины» нелепо». (Там же, с. 300). {85}
Однако тезис «истина невозможна» порождал неизбежный парадокс: если исходный тезис верен, то своим существованием он доказывает, что «истина возможна»; если исходный тезис ошибочен, то отсюда следует истинность отрицания, т. е., что «истина возможна».
Впрочем, философ скептического направления мог бы возразить относительно приведенного парадокса, например, так: «истина невозможна», если речь идет о соответствии наших знаний некому «объективному обстоянию вещей», но «истина возможна», если иметь в виду познание разумом самого себя или, скажем, анализ собственных ощущений и т. п.
|
|
|
Как бы там ни было, в своей интеллектуальной честности философ идет до конца, независимо от того, признает ли он возможность объективного познания или нет. И независимо от того, будем ли мы называть это принципом объективности или каким-то другим термином.
Философский подход, как уже отмечалось, нацеливая разум на поиск истины, ведет к парадоксальности. Эта последняя означает, что философская истина лежит не на поверхности явлений, а как бы скрыта в глубине, поэтому путь к ней возможен лишь через определенный способ мышления, или метод.
Неизбывная парадоксальность философского познания порождает — в силу того, что все философские системы не только порывают со сферой поверхностных «мнений», но и противостоят друг другу, — множество школ и направлений. Противоборство этих последних определяет такую черту философского познания, как состояние постоянного спора, диалога.
Диалог выступает, во-первых, как неизбежная в силу плюрализма школ культурно-историческая форма теоретической борьбы, во-вторых, как один из методов движения к истине, {86} в-третьих, как интеллектуальный принцип, гарантирующий определенную степень объективности на любом этапе исследования проблемы.
Движение к истине, т. е. поиск сути вещей, обнаженной реальности, скрывающейся под покровом обыденных мнений и предрассудков, прежде всего предполагает удивление, о котором Платон сказал: «Удивление и есть начало философии», Удивление в данном случае означает особый познавательный акт философствующего ума, когда при взгляде на привычный, давно примелькавшийся предмет с наших глаз внезапно спадает пелена. Предмет предстает не только в новом свете, но и как некая загадка, как нечто непонятное, порывающее с очевидностями «здравого смысла». Наше прежнее представление о предмете вдруг оказывается странным и из общепринятой истины превращается в кажимость.
|
|
|
Ситуация удивления, вскрывающая неподлинность старых представлений, — основание для иронии, когда мы делаем вид, что мы еще верим в старый образ мира и образ жизни, но уже рассуждаем и ведем себя по-новому. Неизбежный, но как бы сам собой возникающий конфликт между этими двумя планами, или позициями подготавливает момент прозрения. Ирония (от греч. eironeia — притворство, отговорка) — одна из древнейших форм философского размышления. В Древней Греции наиболее известный ее вариант — сократовская ирония, заключавшаяся в том, что мудрый представлялся глупым перед невеждами, что мнят себя знающими и мудрыми. Диалог, в который вступает Сократ со своими собеседниками, вскрывает противоречивость и шаткость их убеждений и помогает направить усилия к истинной мудрости.
Ирония — это интеллектуальная реакция мыслящего духа, которому через удивление и размышление открылась «изнанка бытия», нечто сокровенное и, который с этой новой точки зре {87} ния способен подняться над «миром мнений» и обыденности, не впадая при этом в грех гордыни. Но это как раз и означает, что мудрец отказывается проводить четкую границу между иронией, которая является манифестацией подлинного превосходства, и той иронией, которая выступает всего лишь попыткой компенсации собственной неуверенности. В последнем случае ирония сродни сомнению.
Сомнение как принцип и как метод
Сомнение как метод поиска истины отличается от того сомнения, которое возникает у всякого человека, когда он сталкивается с чем-то неубедительным. Сомнение философа — это мыслительный прием, который он использует по отношению ко всему, в чем можно усомниться, это проверка на надежность. В нем есть как негативный, так и позитивный момент.
«Сомнение предполагает наличие нескольких позитивных точек зрения, каждая из которых достойна того, чтобы мы в нее поверили, но которые по этой же причине лишают друг друга убедительности. Человек оказывается как бы среди различных точек зрения и, не имея возможности обрести твердую почву под ногами, опершись на одну из них, начинает проваливаться в этой непонятной, текучей среде... Средство, которое позволяет избавиться от сомнений и прийти к твердой убежденности, — это метод.» (X. Ортега-и-Гассет. Что такое философия? М., 1991, с. 272.)
|
|
|
В истории философии сомнение выступало и как принцип мышления, и как методический прием. В первом случае речь идет о скептицизме, согласно которому скальпель сомнения должен прикасаться не только к нашим представлениям и убеждениям, но и к самой нашей способности вырабатывать надежные истины. Античный скептицизм (Пиррон, Карнеад) как философское направление противопоставил себя «догматизму» предшествующих философских учений. Скептицизм «застревает» на негативном моменте сомнения, превращая его в исходную философскую установку. Другие философы, напротив, {88} решающее значение придавали позитивным возможностям сомнения как важнейшего условия поиска истины (Августин, Декарт).
Рене Декарт увидел в сомнении исходный методологический принцип развертывания философской системы и основание всего рационализма вообще- Картезианское (от «Декарт») сомнение — не скептицизм, а испытание системы утверждений, демонстрация ее несомненности. Его цель — «сбросить наносную землю и песок, чтобы найти гранит или глину». Декарт задался целью найти такую философскую истину, которая устояла бы против любого радикального скепсиса, любой критики. Такой абсолютно неопровержимой истиной философ считал суждение: «Я мыслю». Всякая попытка подвергнуть сомнению это положение, попытка отрицать его истинность ведет к парадоксу, к логическому противоречию: нельзя мыслить, что я не мыслю. Нельзя сомневаться в самом акте сомнения, ибо это снимает саму возможность мышления. Найденную истину Декарт рассматривает как интуитивно-достоверное основоположение всей рациональной метафизики. Первым важнейшим следствием из нее является знаменитое «cogito ergo sum» («мыслю, следовательно, существую»).
Ирония и сомнение как формы мыслительной активности логически связаны критикой. Критика — преимущественная форма философской рефлексии в системе Канта. В своем критическом анализе обсуждаемых проблем Кант стремился реализовать принцип, в соответствии с которым мысль не должна быть скована никакими предвзятыми установками философского, религиозного или морального порядка, никакими явно или неявно формулируемыми ограничениями. Для Канта разум есть последняя инстанция, абсолютная точка отсчета, с позиции которой оценивается и интерпретируется весь мир, человеческая история, культура. В отличие от Гегеля, разум для Канта есть прежде всего человеческая способность; он рассмат {89} ривается как орган критики, как высший судья, который имеет право обсуждать и судить обо всем. Но естественные претензии разума сами должны быть подвергнуты строгому критическому рассмотрению. Отбросив любые ограничения, диктуемые разуму извне (культурой, традицией и т. п.), Кант обнаруживает, как ему казалось, внутренние границы разума, выходя за которые он с необходимостью вступает в противоречие с самим собой (см. «антиномии» Канта).
|
|
|
Общей чертой всех рассмотренных форм философского размышления, философской рефлексии является проблематизация. Речь идет о способности творчески мыслящего исследователя усматривать проблему там, где другим казалось все ясным и бесспорным. Сформулировать существенно новую проблему, по-новому увидеть известный вопрос — для этого требуется интеллектуальная зоркость, продуктивная интуиция, критический «склад ума». Предпосылкой успешного творческого поиска истины является умение взглянуть на объект с неожиданной интеллектуальной перспективы, отказавшись от навязанных стереотипов. Для этого нередко необходимо встать «лицом к объекту», так, что между ним и человеком уже не стоят никакие идеи, слова, названия, истолкования, обобщения.
Эврика!
Проблематизация означает создание в процессе исследования ситуации, при которой возникает сдвиг в видении объекта: от уверенности в том, что «все ясно» — возникает переход к ощущению, что все стало подвижным, текучим, относительным, неоднозначным. Проблематизация есть начало отрицания, но это не полное отрицание, а попытка рассмотреть нечто как проблему, в чем-то усомниться (но еще не отвергнуть), критически проанализировать альтернативные ходы мысли, точки зрения, выявить момент заблуждения и одновременно вскрыть корни, причины этого заблуждения. {90}
Противоположностью проблематизации в познании является догматизация (отказ от критического отношения), а также тематизация (рассмотрение вопроса на основе предпосылок, признанных в качестве очевидных).
Метод и стиль мышления в философии
Сама природа философии приводит к тому, что философский метод является объектом постоянных споров и интеллектуальных поисков. По этой причине в философии сложилась интеллектуальная традиция: в рамках той или иной школы, того или иного учения используются, по существу, два метода: один — общефилософский, другой — специфический для данного учения. Способ сочетания этих двух методов в творчестве того или иного автора образует его неповторимый стиль.
|
|
|
Общефилософский метод — это прежде всего анализ различных типов рассуждений, встречающихся в интеллектуальной практике людей, — обыденных, научных, мировоззренческих и т. п., выявление неосознаваемых предпосылок, лежащих в основании таких типов рассуждений, критика сомнительных или ложных допущений, предстающих в виде «очевидностей здравого смысла» либо в виде «несомненных постулатов» тех или иных философских систем. Вместе с тем метод предполагает поиск достоверных основ познавательной деятельности, ее условий и универсальных принципов.
Результат применения общефилософского метода таков: философский текст отнюдь не сводится к логически упорядоченной схеме, скорее он приобретает форму развернутого обсуждения, сознательного фокусирования на парадоксах и трудностях рассматриваемой проблемы, сопоставления различных путей решения этих трудностей, предлагаемых разными направлениями. Маркс говорит: истинным должен быть сам путь отыскания истины. Для философа важен не только конечный результат, но и путь, ведущий к нему. {91}
Здесь мы подходим к одному весьма тонкому вопросу: в чем принципиальное различие между научной и философской рациональностью? И наука, и философия обосновывают свои выводы, обращаясь к авторитету разума. Однако научное доказательство начинается с принятия общих принципов рассуждения и частных допущений данной теории (аксиомы геометрии, законы механики и т. п.). В противоположность этому философия по самой своей природе не может принять за исходное в качестве безусловного и далее неанализируемого какой бы то ни было принцип. Но в таком случае в философском рассуждении и не может идти речи о доказательстве в логическом смысле слова. Сила философского анализа проявляется, однако, тотчас же, как только возникает вопрос об обосновании исходных принципов науки. История познания показывает, что любые принципы и посылки науки, любые первичные, исходные абстракции (например, 5-й постулат Эвклида в геометрии или понятие множества в теории множества) рано или поздно ставятся под вопрос. Но научная рациональность не допускает такой ситуации, когда ученый хотел бы одновременно провести доказательство и поставить под сомнение основоположения, на которые это доказательство опирается. Безупречная («железная») доказательность строгого научного рассуждения начиная с нестрогих, часто лишь интуитивно постигаемых посылок и понятий; «абсолютная точность» доказательства оплачивается «абсолютной неточностью» начала. Если бы ученый отступил от этого правила, он неизбежно попал бы в ситуацию «регресса в бесконечность», ибо для того, чтобы строго обосновать начальные принципы, ему потребовались бы какие-то другие допущения, которые пришлось бы принимать без доказательств и так до бесконечности. Философская рациональность позволяет избежать этой трудности. Философ способен поставить под вопрос те или иные основания научной {92} теории и осуществить рациональный анализ, которого ученый не в состоянии сделать, оставаясь на почве научной рациональности. Сказанное вовсе не означает, что ученый как познающий субъект не может сам взять на себя функцию философа и не рассмотреть проблему, так сказать, на мета-уровне. Больше того, опыт научных революций в физике и математике XX века как раз свидетельствует, что такие ученые, как Брауэр (в математике), Эйнштейн, Бор и Гейзенберг (в физике) часто вынуждены были в переломные моменты научного познания становиться философами в своих отраслях знания.
Все сказанное вовсе не означает, будто в философском pa-суждении не принимаются исходные допущения и понятия, но, в отличие от науки, философ на том или ином шаге анализа может обратиться к исследованию своих оснований, подвергнуть их сомнению или даже отбросить, заменив другими. Вторая особенность философской рациональности заключается в том, что любой исследуемый объект берется не в каком-то одном срезе или измерении, а как нечто многомерное по своей сути, ибо ни один конечный срез объекта не исчерпывает его бесконечного содержания. В этой способности охватывать качественно разные грани объекта и рационально увязывать соответствующие теоретические модели и заключается специфика философского подхода.
Научная рациональность, как правило, носит «замкнутый» характер. Это значит, что мысль ученого развертывается в строго ограниченном, «закрытом» логическом поле. «Закрытая рациональность» невосприимчива к критике своих исходных принципов «извне», со стороны других теоретических построений. Всякая критика подобного рода воспринимается как проявление иррациональности или как невежество. Напротив, «открытая рациональность» философского дискурса видит в критике законный способ аргументирования в рамках иначе выстроенной рациональности. Таким образом, философский тип {93} рационального сознания открыт для любого разумного диалога и не боится выхода в процессе рассуждения за рамки жестких смысловых конструкций и парадигмальных запретов.
Специфический метод включает в себя совокупность мыслительных приемов и способов организации философского текста, способов исследования и изложения предмета рассмотрения, характерных для тех или иных направлений. Уже в древнегреческой философии мы находим множество достаточно подробно разработанных методов, в русле которых развертывалось размышление того или иного античного классика. В этой связи прежде всего нужно упомянуть диалектику, развитую Сократом и Платоном, а также логическое учение Аристотеля, ставшее началом самостоятельной науки — логики. В средневековой философии широко использовался метод диспута pro и contra («за» и «против»). С именем Декарта связан метод «радикального сомнения», Кант развивал метод «критики».
С середины XIX в. интерес к природе философского метода возрастает и особенно усиливается к началу нашего столетия. Неокантианство заново переосмысливает кантовский критицизм. В связи с этим Виндельбанд вводит различие критического и генетического методов, Кассирер говорит о «трансцендентальном методе». Для этого периода методологических изысканий характерна установка на четкий анализ средств и исходных предпосылок развертывания философского исследования. Особую известность приобрел предложенный Гуссерлем «феноменологический метод» с его критикой психологизма как способа обоснования философского знания. Позднее разрабатываются специфические методы структурализма, системного подхода, герменевтики, интервального подхода и др. {94}
Диалектика как метод
Диалектика как искусство вопрошания
Чтобы понять суть диалектической традиции, следует обратиться к ее изначальному смыслу, к тем ее образцам, которые выкристаллизовались в античной философии. В своем истоке диалектика означала искусство ведения беседы. Беседы, в которой есть вопрошающий и слушающий, равно как и ответствующий. Вопрошающий должен задать осмысленный вопрос, тот, кто внемлет, должен понять вопрос и постараться дать на него ответ. Как пишет Э. Ильенков, «искусство думать начинается с умения задавать вопросы». Каждый из участников беседы находится в особой познавательной позиции и подчиняется соответствующей логике познавательного процесса, Тот, кто полагает, что он все знает лучше других, не способен спрашивать. Чтобы быть в состоянии спрашивать, следует хотеть знать, то есть знать о своем незнании. Смысл спрашивания в том, чтобы раскрыть спрашиваемое в его проблематичности.
«В силу этого способ, которым осуществляется диалектика, есть вопрошание и ответствование, или, лучше сказать, он заключается в том, что всякое знание проходит через вопрос. Спрашивать — значит выводить в открытое. Открытость спрашиваемого состоит в неустановленности ответа... Не существует метода, который позволил бы научиться спрашивать, научиться видеть проблематическое. Пример Сократа учит нас, скорее, что все дело здесь в знании незнания. Сократова диалектика, ведущая к этому знанию благодаря своему искусству приводить в замешательство, создает тем самым предпосылки для спрашивания.» (X. -Г. Гадамер. Истина и метод.—1988, — с. 427—430.)
Интеллектуальные усилия ответствующего, связанные с поисками ответа, есть путь к знанию. Ведь и по своему первоначальному смыслу «знание» есть наличие в нашем сознании ответа на поставленный вопрос. Ответ предполагает, что у собеседника имеется набор возможных ответов, из которых он должен сделать выбор в пользу одного из них. Обоснованный {95} выбор и есть решение вопроса. Мы не можем судить об истинности высказывания собеседника, если не знаем и не понимаем вопрос, ответом на который он является. Любое возражение на ответ, осуществляемое с какой-либо иной точки зрения, неприемлемо. Вот почему, когда мы критикуем те или иные положения прошлых философских систем, мы прежде всего должны ясно понять, ответом на какие вопросы они являются.
Диалектика есть искусство вопрошания как метода поиска истины. Поэтому тот, кто умеет спрашивать, должен направлять беседу вглубь проблемы, не отклоняясь в сторону, и на аргументы выдвигать контраргументы. Искусство вопрошания есть, следовательно, искусство мышления в его подлинной свободе, в его открытости истине.
«Знание может быть лишь у того, у кого есть вопросы, вопросы же всегда схватывают противоположности между «да» и «нет», между «так» и «иначе». Лишь потому, что знание в широком смысле слова диалектично, возможна вообще «диалектика», сознательно делающая противоположность между «да» и «нет» своим предметом». (Там же, 429.)
Диалектика мышления непосредственно связана со столкновением двух противоположных суждений, с противоречием. Диалектика есть поиск истины в свободном предметном и языковом пространстве мысли, в котором постоянно сталкиваются речь и противо-речь. Такова диалектика Сократа и Платона.
В средние века диалектическое искусство обнаруживает себя в тех многочисленных философских диспутах, в которых было принято приводить не только все «за» и «против», прежде чем выскажешь свой взгляд на предмет спора, но и с серьезностью развивать все аргументы вообще, как бы оценивая их вес и основательность.
В Новое время своеобразный вариант диалектики развивает в рамках своего учения о монадологии Лейбниц. Но особое внимание в этом отношении привлекли к себе изыскания {96} Канта. Речь идет в первую очередь о знаменитых кантовских «антиномиях», подробный анализ которых будет дан в следующей главе. Сейчас же отметим только, что кантовское учение об антиномиях вновь привлекло внимание к диалектике как фундаментальной проблеме философии.
Диалектика Гегеля
Его идеи были подхвачены и развиты Гегелем. В фактах противоречивости познания Гегель увидел не только субъективный момент, но и указание на внутреннюю противоречивость самой действительности. В русле этих размышлений постепенно сформировался диалектический метод Гегеля. Философ полагал, что надо отличать от наших мыслительных образований, которые существуют лишь в человеческой голове, так называемое «объективное понятие», имеющее надличностную природу. Такое понятие, будучи тождественным с самой сущностью вещей, содержит в себе внутреннее противоречие, т. е. в содержание его входит как то, что выражается тезисом, так и то, что выглядит как антитезис. Противоположность тезиса и антитезиса ведет к их слиянию в новое качество, к синтезу. Такое саморазвитие понятий есть одновременно и развитие действительности. Логика совпадает с диалектикой. Развитие циклично, каждый цикл имеет как бы три ступени: утверждение, или полагание (тезис), отрицание этого утверждения (антитезис), отрицание отрицания, снятие противоположностей (синтез).
Исконный смысл диалектики как искусства вести беседу, оперируя противоположными суждениями, уже в своих античных версиях был тесно связан с идеей Логоса. Сократ называл свой метод майевтикой, повивальным искусством слова и мысли. Смысл сократического диалога не в том, чтобы выявить разные мнения собеседников о данном предмете, а в том, чтобы предмет раскрылся в своей истине. Гегелевская диалектика в неявном виде содержит в себе идею диалога, подчиненного Логосу. Но у Гегеля спор живых индивидов превращается в {97} диалог разума с самим собой, т. е. в монолог и, кроме того, — и это самое важное — речь идет о монологе объективного, абсолютного Разума. Нетрудно заметить, что Гегель онтологизирует диалог. Мир «вещей в себе», мир сущего заговорил. Заговорил на языке «чистых понятий». Еще одно новшество гегелевской диалектики — идея синтеза противоположных определений, в результате которого возникает новое понятие, новый смысл, новая, более богатая по своему содержанию реалия. Противоположности сталкиваются, а затем преодолеваются в высшем синтезе.
Диалектический метод Маркса
Серьезным преемником гегелевской диалектики принято считать К. Маркса. Последний действительно в течение всей своей творческой жизни обращал особое внимание на проблему метода. Отталкиваясь от гегелевского наследия, Маркс предпринял колоссальные усилия по разработке своего собственного диалектического метода. Образцы его применения мы находим прежде всего в «Капитале». Маркса не устраивала та мистификация, которую претерпела диалектика в трудах Гегеля. Он писал: «Мой диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней». (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., — Т.23 — с. 21.)
Однако, как и всякий классик, Маркс в своем методе оказался неповторим. Повторить специфическую диалектическую технологию Маркса по «восхождению от абстрактного к конкретному» никогда и никому не удалось. И здесь не должно смущать то обстоятельство, что под видом диалектики Маркса мы {98} находим в марксистских учебниках по философии целый свод великолепных деклараций о смысле и полезности диалектического подхода ко всем природным, социальным и духовным явлениям. Декларации — это далеко не открытия или технологии, вместе с тем нельзя сказать, что в русле марксистской мысли не было оригинальных разработок в области диалектики и диалектического метода. Достаточно упомянуть Г. Лукача или менее известных на Западе Э. Ильенкова и Г. Батищева. В этом смысле диалектика как своеобразная интеллектуальная традиция бессмертна, ибо отражает глубинные основы человеческого искания истины.
Диалектика как теория
Если взглянуть на диалектику не только как на метод мышления, но и как на мироустроительную концепцию, то можно заметить, что та ее форма, которая восходит к Гераклиту и Гегелю, основывалась на категориальной оппозиции изменчивости и постоянства, рассматриваемых в качестве главных характеристик мира.
И в самом деле, текучесть, изменчивость, как и стабильность, мира — чрезвычайно важные атрибуты действительности, в которой мы живем. Так, если бы атомы не обладали свойством стабильности, то не было бы и устойчивого мира вещей, а без них невозможна была бы и сама жизнь. Известно, сколь важна стабильность генов, обусловливающих наследственность. Без изменчивости, однако, невозможен прогресс, переход к новому качеству, восходящее развитие. В марксистской философии укоренилась традиция (вслед за Гегелем) называть метафизикой ту концепцию, которая за исходное берет момент устойчивости, а ту концепцию, которая отталкивается от момента текучести, называть диалектикой. Хотя переосмысление слов «метафизика» и «диалектика» именно таким образом исторически оправдано и логически безупречно (ибо понятие, введенное по определению, не может быть оспариваемо), все же сегодня следует заметить, что оба эти понятия широко применяются и в других контекстах. {99}
О «метафизике» в аристотелевском смысле мы уже говорили. Что касается диалектики, то здесь хотелось бы добавить следующее. Как мы уже знаем, в истории философии понятие «диалектика» имело различные значения: диалектика Платона и Сократа, Кузанского и Спинозы, Дидро и Канта. За исключением Гераклита, диалектика как основная характеристика процессуальности мира никогда не рассматривалась в качестве главной и изначальной характеристики бытия. И лишь в XIX в. частично Гегель, а главным образом, Маркс и Энгельс рассматривают «весь природный, исторический и духовный мир в виде процесса, т. е. в беспрерывном движении, изменении, преобразовании и развитии» (Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. — М., — 1969, — с. 19). На эту идею опирались важнейшие социально-исторические категории марксизма — прогресс, революция, борьба классов, движущие силы, переход от одной формации к другой и т. п.
«Эта диалектическая философия разрушает все представления об окончательной абсолютной истине и о соответствующих ей абсолютных состояниях человечества так же, как буржуазия посредством крупной промышленности, конкуренции и всемирного рынка практически разрушает все устоявшиеся, веками освященные учреждения. Для диалектической философии нет ничего раз и навсегда установленного, безусловного, святого. На всем и во всем видит она печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему». (Ф. Энгельс. Л. Фейербах и конец классической немецкой философии,— М.,— 1982,— с. 8).
Энгельс говорит о том, что метафизика прошлых веков имела свое оправдание в самой логике развития науки, ибо прежде чем исследовать предмет в развитии, его надо сначала рассмотреть «в статике», с точки зрения его устойчивых форм и структур. Но на определенном этапе развития научного познания и социальной практики этот метод оказывается недостаточным. «Метафизический способ понимания, хотя и является правомерным и даже необходимым в известных областях, {100} более или менее обширных, смотря по характеру предмета, рано или поздно достигает каждый раз того предела, за которым он становится односторонним, ограниченным, абстрактным и запутывается в неразрешимых противоречиях, потому что за отдельными вещами он не видит их взаимной связи, за их бытием — их возникновение и исчезновение, из-за их покоя забывает движение, за деревьями не видит леса.» (Ф. Энгельс. Анти-Дюринг.— М., — 1969— с. 17).
Сегодня — в канун третьего тысячелетия — многие философы по-прежнему убеждены в том, что диалектика и материалистическое понимание истории — два важнейших достижения философской мысли XIX века. Эти два результата в качестве единого концептуально скрепленного целого шаг за шагом вырастают в культурном контексте столетия в некие универсальные основания как мировоззренческого, так и методологического порядка.
Выполняя роль общекультурной мировоззренческой матрицы, эта диалектика вместе с тем не могла не заключать в себе и не отражать в своем содержании историческую ограниченность и некоторые специфические особенности в категориальном строе, которые были непосредственно связаны с интеллектуальным климатом именно XIX века. Одной из таких особенностей можно с очевидностью считать то, что в этот период она предстает перед нами преимущественно как диалектика становления, изменения и развития. В центре внимания — объяснение механизмов движения развивающегося целого, выявление внутренних источников, движущих сил развития. Другими словами, в фокусе теории здесь, прежде всего, находится процессуальный аспект диалектики. Чем объяснялась обращенность к этой стороне дела? Прежде всего — ускорением темпов общественных изменений, теми глубокими социальными потрясениями, которые переживал XIX век. {101}
Гносеологическая причина такой обращенности была также налицо: логика развития естествознания и теоретической мысли в целом с необходимостью подводила к идее развития. Понятие «изменение», «прогресс», качественный скачок», «революционное преобразование» и т. п. были у всех на слуху, составляли как бы основной категориальный пучок, характеризующий стиль мышления этого времени.
Изменчивость форм растительного и животного мира, скачкообразность в развитии человеческой истории, гераклитовская текучесть мирового целого — таков был способ видения реальности. Идея эволюции, принцип становления и развития стали ключевыми для учения Дарвина в биологии, их широко использует в языкознании один из крупнейших представителей младограмматиков Г. Пауль в своей работе «Принципы истории языка». Эволюционный подход получил детальную, хотя и во многом спекулятивную разработку в учении о всеобщей эволюции Г. Спенсера, попытавшегося под «формулу эволюции» подвести все явления — от неорганических до социальных и психических.
Концепция развития
Сделав ядром диалектики именно концепцию развития, ученые прошлого века дали свой ответ на те мировоззренческие и методологические вопросы, которые были поставлены самой логикой истории в социальной, культурной и научной областях. В марксизме эта концепция получила свое выражение, превратившись в учение «о развитии в его наиболее полном, глубоком и свободном от односторонности виде». (Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т.23, — с. 43—44). На базе этого учения был разработан диалектический метод мышления как совокупность основных регулятивов и принципов подхода к познанию развивающихся систем. {102}
Марксистская диалектика представляла собой систему принципов, законов и категорий. К числу законов диалектики традиционно относились: закон единства и борьбы противоположностей, закон перехода количественных изменений в качественные, закон отрицания отрицания.
Марксизм утверждал, что все явления природного, социального и духовного миров характеризуются внутренней противоречивостью, борьбой противоположных начал. Связь между противоположностями определяется несколькими важными моментами:
• противоположности нельзя оторвать друг от друга, подобно тому как нельзя отделить северный полюс от южного, левое от правого и т. п., они образуют единое, нераздельное целое;
• противоположности взаимоисключают друг друга (правда и ложь, добро и зло, мир и вражда);
• противоположности могут переходить друг в друга (любовь — в ненависть, сила — в слабость, победа — в поражение).
Закон единства и борьбы противоположностей вскрывает сущность и источник развития, видя его во взаимодействии противоположных сил и тенденций.
Закон взаимосвязи количественных и качественных изменений утверждает, что любые количественные изменения не могут продолжаться бесконечно; на каком-то этапе эти изменения достигают точки («узловая точка меры»), за пределами которой количественная характеристика процесса стабилизируется (так, например, при нагревании воды ее температура непрерывно повышается, пока не достигнет точки кипения); количественные изменения, дойдя до узловой точки меры, сопровождаются скачкообразным переходом от одного качества к другому; диапазон изменений, в пределах которого качество предмета остается одним и тем же, называется мерой. {103}
Закон отрицания отрицания демонстрирует, что всякое развитие имеет определенную направленность — от простого к сложному, от низшего к высшему, от хаоса — к порядку. Суть диалектического отрицания заключается в том, что при упразднении старого качества все ценное, жизнеспособное в нем сохраняется, удерживается и переносится в новое качество. Тем самым обеспечивается преемственность и поступательность в развитии.
Концепция развития играла на протяжении более чем полутора столетий столь важную роль во всем диалектико-материалистическом учении, что можно с полным правом сказать, что диалектика — это и есть учение о развитии, о предельно общих основаниях социального обновления общества и человека, втянутого в исторический процесс переустройства своего бытия. Предложенная марксизмом модель развития всего природного, социального и духовного мира частично сохранила свое значение и в нашем столетии, в век крупнейших социальных революций и научно-технического прогресса.
Вместе с тем в XX столетии стали все более четко просматриваться и другие, не связанные с процессуальностью аспекты многогранного понятия диалектики. Шаг за шагом прояснялось то обстоятельство, что категориальные основы диалектики таят в себе новые, еще далеко не раскрывшиеся методологические и концептуальные возможности. Необходимость в реализации этих возможностей диктовалась проблемами и социально-историческими реалиями нашего времени. Для того, чтобы быть адекватным методологическим инструментом в современных условиях, диалектика как теория должна усвоить и отразить в своем категориальном строе новый социальный опыт, итоги развития в сфере культуры, науки и техники. Она должна была, в частности, ч
|
|
|
