 |
Разум для него – орудие исследования Священного Писания.
|
|
|
|
В духовных наставлениях преподобный Нил проявляет себя глубоким психологом. Знание святоотеческого опыта, понимание душевной жизни и огромный духовный опыт позволили ему тонко дифференцировать формы душевных соблазнов и опознать виды искушений. В поучениях о помыслах подвижник показывает, как грех зарождается в виде помысла, не отвергнутый, он повелевает человеком. Преподобный Нил не только знаток души, но и мудрый её врачеватель. Его советы и сейчас актуальны.
Преподобный Нил знает, насколько трудно стать истинным наставником духовной жизни, как тяжело найти наставника непрелестна. Как духовный учитель он не самочинник и не самопретыкатель. Преподобный Нил обличает самочинность как эгоистическое своеволие и гордыню произвола, называя их лихоимством и самоволием, он бережно взращивает в учениках духовную самостоятельность и свободу. Ему свойствен тон не требований, а советов: если возможно, если Богу угодно и полезно душе.
Некоторое недоверие к внешнему монашескому послушанию способствует формированию духовной свободы и поискам подлинных духовных авторитетов. Культ свободного духа кристаллизует личностное начало. Недоверие к внешним авторитетам оказывается доверием к высокому духовному достоинству личности.
Единственный незыблемый авторитет для преподобного Нила – Христово откровение. Преподобный Нил призывает искать надёжное руководство в Божественных писаниях: «Свяжи себя законом Божественных писаний и последуй тем».
Он, в отличие от Иосифа Волоцкого, различает авторитетность церковных письменных источников: «Писания многа, но не вся Божественна», ставя на первое место Евангелие и апостольские послания, затем апостольское Предание и учения Святых Отцов и учителей Церкви. Разум человека в поисках духовного авторитета свободно сливается с разумом церковным, свободное и осмысленное изучение Писания предохраняет от слепого преклонения перед всяким книжным текстом.
|
|
|
Иосифа Волоцкого и его последователей некритическое принятие писаний нередко приводило к неразборчивому преклонению перед частными и ошибочными суждениями. Под жёстким требованием слепого доверия текстам нередко скрываются своеволие, самоутверждение, страсти и аффекты.
Взращивая духовную свободу в человеке, нестяжатели охраняли его от губительных страстей, воспитывали смирение и кротость.
Смирение понималось не как слепое послушание, а как отсутствие горделивых претензий, как самоограничение, отказ от материальных благ, стремления к власти – при приобщении к высоким духовным ценностям. Подлинно христианское смирение наделяло человека стойкостью перед посягательством на внутреннюю духовную жизнь. Нестяжатели не отступали перед насилием и не уступали внешнему давлению, но, смиренно принимая бич Божий, исповедовали свои духовные идеалы.
Преподобный Нил стремился выявить индивидуальные качества и личное призвание каждого своего ученика и опереться на них: «Кайждо вас подобающим себе чином да подвизается».
Он понимал своеобразие индивидуальных религиозных путей и уважал достоинство каждого. Всё это воспитывало личностное начало в человеке.
Нестяжательство было православной школой христианского воспитания русской души. Самоотречение и уход от мирских забот, добровольная бедность были способом внутреннего совершенствования человека. Борьба со злыми помыслами и страстями, братские отношения воспитывали евангельскую любовь, кротость и милосердие. Духовная аскеза возвышала личность в человеке, ограждала от порабощения авторитетами, пробуждала внутреннюю свободу, воспитывала критичность и активность ума, совестливость и доброту
|
|
|
.
Некоторая спиритуалистическая крайность сказывалась у преподобного Нила в отношении к чувственно воспринимаемой красоте, которая играла большую роль в русском православном жизнеощущении.
Следуя афонской традиции, Нил Сорский признавал сугубо духовные ценности, осуждая видимую красоту мира сего как преходящую и тленную: «Се бо зрим во гробы и видим созданную нашу красоту безобразну и бесславну, не имущу видениа; и убо зрящи кости обнажены, речем в себе: кто есть царь или нищ, славным или неславным? Где красота и наслаждениа мира сего? Не все ли есть злообразие и смрад?» Поэтому преподобный Нил выступал против украшений быта и церковного культа.
Отчасти солидаризируясь с Нилом Сорским в осуждении священнослужителей и монахов за украшение себя одеждами, Иосиф Волоцкий вместе с тем был носителем более распространенной на Руси эстетической традиции, в которой категория прекрасного во всех его проявлениях была доминирующей.
v Иосифлянство.
В мировосприятии Иосифа Волоцкого (1439–1515) доминировал эстетический натурализм, или консервативный, охранительный эстетизм. В Иосифе Волоцком можно предположить страх перед хаосом, разрушающим красоту церковного уклада. Но хаос можно преодолеть в свободном творчестве личности. Преподобный Иосиф не верил в свободу и не доверял личности, он стремился гармонизировать жизнь принуждением и насилием, был склонен к внешнему благолепию и жёсткой дисциплине. Стремление преобразить жизнь натуралистическими средствами является натуралистическим соблазном, апофеоз которого изображен в легенде о Великом Инквизиторе в романе Достоевского «Братья Карамазовы».
Преподобный Иосиф был зачарован эстетикой Православия, магией его красоты. Эстетическое чувство и знание православной художественной традиции позволили Иосифу Волоцкому в «Словах» об иконах в его «Просветителе» изложить целостную концепцию иконы, которой руководствовались на Руси. В храме он любил внешнее благолепие и красоту, в человеке – чувство меры и приличия. Он являл идеал русской красоты. Тяготение к натуралистическому благообразию диктует оценку конкретных явлений. Будучи человеком практичным, обладающим талантом строителя и организатора, он стремится защитить и утвердить гармонию форм, твердость обряда и быта. Действенный эстетизм преподобного Иосифа стремится обуздать хаотические стихии покровом дисциплины и порядка.
|
|
|
В преподобном Иосифе сочетаются привязанность к преходящим мирским формам и эсхатологическое настроение: он захвачен ощущением греховности жизни и неизбежной смертности мира. Гипертрофированный апокалиптический ужас насаждает нехристианский дух, воспроизводит ветхозаветное восприятие Божества. Перед лицом Страшного суда великими грешниками являются все люди, даже великие светильники и духовные отцы, святые мученики. Всех ждут в страшный смертный час бесовские мытарства. Господствующее чувство в монастыре Иосифа Волоцкого – страх смертного часа. Преподобный Иосиф советует поддерживать благочестивое расположение духа помышлениями о смерти, о Страшном суде, об адском огне и о Боге, – помышления о Боге оказываются на последнем месте. Религиозная жизнь сводится к истовому покаянию перед страшным и немилостивым судом Божиим, что является ветхозаветным рецидивом. Отсюда у волоколамских монахов истовость в поклонах (до трех тысяч в день), слезы и вериги. Картины Страшного суда заслоняют образ распятого Бога, а страх смерти вытесняет веру в конечное воскресение. Крен в религиозных чаяниях сказывается в гипертрофии земных привязанностей. Безысходность небесного завершения компенсируется основательностью земного устроения.
Предельно-эсхатологическое жизнеощущение основано на натуралистическом мировосприятии. Страшный эсхатологизм безысходен потому, что бездуховен. В конце бытия видится натуралистическая, безблагодатная сторона (кара, возмездие), приготовление к которой требует телесной аскезы (вериги, поклоны) и материальной упорядоченности жизни (жесткость, регламентированность быта и обряда). По видимости противоположные черты в характере Иосифа Волоцкого подпирают друг друга. Ибо в духовном опыте и в мирской жизни преподобного Иосифа привлекает прежде всего натуралистическая, механистическая сторона.
|
|
|
Мистический натурализм диктует приоритет внешней жизни, преобладание телесной аскезы в духовном делании: «…прежде о телеснем благообразии попечемся, потом же и о внутреннем хранении». Доминирование обрядового благочестия ослабляет индивидуальные духовные усилия: биографы мало свидетельствуют о духовной, внутренней стороне жизни Иосифа Волоцкого и его учеников. Преподобный Иосиф настаивает на приоритете литургической молитвы над личной. В богослужении главной была внешняя сторона: положение тела – «стисни свои руки и, соединяя ноги и очи, смежи и ум собери»; порядок в церкви – каждому указывалось строго определённое место, регламентировалось время вхождения в храм и выхода из него, запрещалось находиться в храме после службы. Место умной молитвы занимают келейное правило и продолжительная церковная служба.
При социально-натуралистическом характере благочестия внешние аскетические подвиги и активная деятельность оттесняют внутреннее духовное делание. Нил Сорский стремился совершенствовать мир путём преображения и воспитания нового человека, а Иосиф Волоцкий хотел достичь того же результата через внешнее делание и общественное служение. У преподобного Иосифа строгость и обрядность направлены на обустройство внутренней жизни, соблюдение устава должно служить средством освящения души. Но средства достижения цели во многом определяют её качество, нередко превращаются в самоцель. Подобная подмена отчасти произошла у Иосифа Волоцкого и усугубилась его последователями. Направленность на внешнюю деятельность воспитывала строителей относительных форм, а не созидателей безусловных духовных и культурных ценностей. Не случайно святость как высшее выражение христианской духовности вскоре иссякла в традиции иосифлянства.
Для Нила Сорского монастырь – это центр религиозного напряжения духа, где отрешенность от мира, добровольная бедность и самоотречение направлены на нравственное самосовершенствование, спасение души. В этом случае уход от мира во имя личного спасения оказывается спасительным для мира, ибо в монастыре обретаются жизнесозидающие ценности. Такие монастыри становятся центрами и распространителями подлинной церковности и духовной культуры.
Иосифлянская установка воспитывала деятеля-борца. Идеальный человеческий тип должен был создаваться в монастыре как идеальном образе мира. Монастырь Иосифа Волоцкого – это школа социального служения, воспитывающая деятелей для церковного освоения жизни, человеку прививались определённые качества для выполнения конкретных задач. Иосифлянские монастыри ведут интенсивную хозяйственную колонизацию, широкую благотворительную деятельность. Преподобный Иосиф оправдывал необходимость монастырского землевладения практическими доводами: монастырю необходимо богатство для благотворительной деятельности, для поддержания собственного существования, для строительства храмов и изготовления храмовой утвари, обеспечения средств для жизни священнослужителей.
|
|
|
«Тот же самый преподобный Иосиф, чьей жёсткости мы готовы ужаснуться, в лихолетье был, подобно ветхозаветному Иосифу, заботливым кормильцем сотен голодающих, попечителем детей, брошенных родителями: он распоряжался – пусть обитель залезет в долги, “дабы никто не сшел с монастыря не ядши”. Будь он “нестяжателем” в духе преподобных Нила Сорского и Максима Грека, а не крутым хозяином… – ему не на что было бы осуществлять столь широкую благотворительность» (С.С. Аверинцев).
Монастырское богатство, считает преподобный Иосиф, не мешает монахам спасаться, помогает подготовке будущих архипастырей Церкви. Бедность монастырей окажется препятствием для пострижения в монахи знатных и богатых людей, из которых предполагается воспитывать архипастырей Церкви: «Аще у монастырей сел не будет, како честному и благородному человеку постричися? И аще не будет честных старцев, отколе взяти на митрополию или архиепископа или епископа и на всякия честные власти? А коли не будет честных старцев и благородных, ино вере будет поколебание».
Иосифлянские монастыри призваны к социальному служению, благотворительной деятельности, помогая голодающим, крестьянам, защищая обездоленных, строя школы для беспризорных детей и приюты для больных и убогих. «Социальная политика» монастырей способствовала повышению материального благополучия и нравственного состояния окружающих земель. Религиозная жизнь всё более обосновывается мирскими доводами, что профанировало религиозные идеалы, вело к обмирщению церковной жизни, подчинению светским нуждам.
Религиозный идеал преображает жизнь в силу своей радикальной неотмирности.
Для Иосифа Волоцкого религиозный центр жизни – «это монастырь, хотя и отгороженный стеной от мира, но пространственно – в самом мире, для скорой ему помощи. Мир одолевается тьмой греха, но и избавление у него тут же, под рукой. Стоит только постучаться в закрытые ворота, и тебя примут. Правда, возьмут тебя в ежовые рукавицы, в суровую школу, но духовно излечат» (А.В. Карташев).
Общественное служение для преподобного Иосифа мотивируется не христианским состраданием, а религиозным долгом, является средством личного спасения. Социальное служение монастыря простирается у него до служения национального, будучи патриотом, он собирает сведения о русских святых и о монастырях.
Поскольку «само монашество понималось Иосифом Волоцким как своего рода социальное служение, как религиозно обусловленное служение общественным интересам» (И. Кологривов), то в нём важна не духовная аскеза, а подчинение строгим правилам. Монастырский устав преподобного Иосифа устанавливает строго регламентированный распорядок быта, направленного на воспитание определённого характера. «Не маленькая группа братьев, свободно объединённых молитвой и любовью, а дисциплинированный отряд духовных бойцов, борющихся с грехом под руководством строгого начальника. Как в отряде воинов, всё поведение монахов регулировалось точнейшим образом. Даже в трапезной, даже в церкви каждый был связан уставом, указывающим каждому определённое место; даже двери, через какие входить, были указаны в особой статье» (И. Кологривов).
Культивируется полнейшее послушание: монах должен отказаться от своей воли и отдать себя неограниченной власти наставника. За послушниками осуществляется надзор игуменом либо особыми надзирателями, которые могли в любой час дня и ночи проверить происходящее в келье и обыскать её.
Монастырский уклад утверждал принципиальное неравенство: «Чернорабочие, по их происхождению и по монастырской работе, кроме больших праздников, получают только хлеб, ветхую одежду и на ноги лапти. Второй чин монашества имеет горячее варево, одевается в ряску, мантию, зимой в шубу, на ногах имеет кожаные обутки. Высший разряд получает и рыбные кушанья, и калачи, и по две одежды» (А.В. Карташев).
Пища и одежда выдавались в зависимости от размера вклада в монастырь. Подобная иерархия культивировала не духовный аристократизм.
Такой степени неравенства и муштры не было на Руси до Иосифа Волоцкого. Иосифлянский монастырь был не только «кузницей кадров», но и исправительным заведением для отколовшихся от православной веры. Иосифлянство вносило чуждую для Православия религиозную тенденцию. Апостолы христианства не заботились ни о собирании материальных благ, ни о воспитании армии дисциплинированных бойцов, но их кроткая духовность оказалась непобедимой силой, овладевшей миром.
Русские монастыри притягивали к себе население, не только давали защиту и работу, но оказывали глубокое воздействие на нравы общества, формировали духовные ценности, которые становились идеалом для мирской жизни.
Образ жизни в монастыре, в силу своей труднодостижимости для большинства, служил критерием оценки для мирской жизни.
С победой иосифлянства духовные идеалы Древней Руси были занижены и искажены, формы бытового исповедничества распространялись на всю жизнь. «Царь сделался своего рода верховным архимандритом, а монастыри превратились в места заключения для политических противников царя. Аскетизм и порядки иосифлянских монастырей насаждались среди мирян, а греховность и невежество околомонастырского люда проникали за стены монастырей» (Д.Х. Биллингтон).
Школа преподобного Иосифа дала немало руководителей Церкви, но только двое его последователей были причислены к лику святых, в то время как из учеников Нила Сорского многие впоследствии удостоились канонизации. Последователями преподобного Нила было основано много монастырей, заволжцы были первыми в колонизации Русского Севера. Это говорит о том, что нестяжательство по-своему открывает возможности и для социальной активности монашества.
v Отношение к ересям.
· О ереси жидовствующих.
Ереси всегда были величайшей опасностью для христианства, искажали и фальсифицировали основные христианские истины, разрушали христианское мировоззрение.
На Руси в XIV веке стригольники проповедовали дуализм.
В конце XV века в ереси жидовствующих отрицались догматы Святой Троицы, Боговоплощения, отвергался культ Божией Матери, Креста, не признавались церковные таинства, агрессивно отвергалось монашество. В мировоззрении жидовствующих господствовало религиозное безразличие, материалистическое объяснение мира, рационализация духовной жизни. По существу, это было антихристианство, стремившееся подменить основные христианские истины. Еретики превращались в «апостолов» антиправославия и богоборчества. Это ранняя форма идеомании на русской почве. «Почти все темные стороны, существующие в русской духовности, определены ересью жидовствующих» (И. Кологривов). Ересь распространилась в элите русского общества, её адепты стремились влиять на немногочисленный ведущий слой общества. Принцип разрешённости лжи позволял им использовать обман, ложные покаяния, подлоги в пропагандистских целях. Ересь жидовствующих была очень опасна для Руси, борьба с нею была жизненно важной необходимостью.
Ересь – это духовная инфекция, поражающая неокрепшее христианское сознание. Некоторые из ересей были детскими болезнями, через которые проходят все христианские народы. Другие оказывались искушениями для изощренного ума. Как безусловное зло ереси играли роль инфернальной провокации для христианского сознания. Для христиан важно было не только распознать и разоблачить ереси, но и найти адекватные средства борьбы с ними. В борьбе с ересями христиан подстерегают скрытые и коварные формы зла. Одна форма идеомании может обернуться другой.
- О различном отношении к еретикам.
|
|
|
