 |
Для западного христианина сфера приложения религиозной энергии оказывается в пределах мира сего,
|
|
|
|
поэтому западное мировоззрение приговорено прийти к материализму, оправдывающему прагматическую одержимость, и к рационализму, наделяющему эффективной орудийностью.
Для русского православного человека главное религиозное упование – в небесном, в вечности. Поэтому Православие принципиально онтологично. «В этом онтологизме – внутренний пафос Православия» (Н.А. Бердяев). Но, разграничивая два мира и не перенося на Царство Божие и на Церковь свойств мира сего, православное мировоззрение не рассматривает здешнюю жизнь как самодостаточную сферу естественного, но и не относится к ней как юдоли греха, ибо жизнь есть арена преображения материи, просветления плоти духом.
Различие духовных ориентиров сказывается в том, что для западных христиан главным праздником является Рождество Христово, для православного Востока – Воскресение Господне, Пасха.
- В мироощущении католика важнее всего, что Христос родился на земле и что родился от человека (отсюда культ Девы Марии), Спаситель явился в мир для определённой земной миссии, к продолжению которой призваны христиане.
- Земная жизнь является целью приложения религиозной энергии: католики призваны христианизировать весь мир.
- Такая религиозная установка позволила создать мощную церковную организацию во главе с наместником Бога на земле – Папой, а также сконцентрировать силы на распространении христианства в мире.
ü Для православных главное в христианском благовестии то, что Христос воскресе – смертию смерть поправ, что земной путь Спасителя и Его крестные муки венчает Воскресение. Религиозная энергия направлена от земли к небу, а религиозное упование сосредоточено на замирных измерениях: Богочеловек явил Своим Воскресением из мертвых, что истинная родина человека – не земля, а небо, человек в мире сем не от мира сего, он на земле странник и пришелец, здешняя жизнь имеет ценность только в перспективе вечной жизни. Мир сей не самодостаточен, он ценен в той мере, в какой в нем пролагается путь к воскресению из мёртвых.
|
|
|
- Для европейского человека сфера естественного не является дьявольским устроением, но и не сакрализируется. «Если существование природного, как еще-не-благодатного, с благодатью – законно, дело теологии – урегулировать отношения между той и другой областью, выяснить их границы» (С.С. Аверинцев). Европейская духовность нацеливает человека на устроение серединного – земного и временного царства,
ü русская – взыскует небо на земле, поэтому срыв небесного дерзания обрушивает ниже земного – в преисподнюю. «В земном мире есть только многообразие и расколотость. Понятие единства и целостности исходит из другой области. Удаляясь от него всё дальше, человек ломает духовный хребет мира. И мир, лишенный своего метафизического содержания, распадается на атомы … Чем бесцеремоннее утверждался прометеевский архетип, тем здоровее, производительнее и банальнее становился человек: возрастающее трудолюбие при ослабевающей духовности» (В. Шубарт). Всё великое, что создал русский человек, так или иначе ориентировано на мир духовный, а не земной.
- Веками европейское материалистическое жизнеощущение усиливалось, в результате «что бы ни стало определяющим в судьбе европейца – экономика, политика или техника, – в любом случае только не божественно-духовное. Он утратил духовное отношение к жизни. Склонный к материальной власти, он подчинился земным силам. И стал рабом материи» (В. Шубарт).
- Тотальная прагматичность позволила создать науку и технику, научно-техническую, техногенную цивилизацию, цивилизацию потребления, информационную цивилизацию. Поэтому технические достижения в основном приходили на Русь из Европы, хотя русский человек проявлял чудеса изобретательности, осваивая огромные суровые пространства.
|
|
|
- В западной цивилизации различие полярных сфер бытия сводится к количественной проблеме меры, к арифметической задаче, которую всегда можно попытаться решить. В измерениях мира сего всё подлежит регламентации, в том числе и «отмеренная дистанция между личностями в пространстве внеличного закона. Разумеется, для верующего западного христианина источник закона – личный Бог, но сам по себе закон внеличен, нейтрален по отношению к индивидам, которых он объемлет как нейтральное по отношению к телам ньютоновское пространство… Индивиды – “падшие”, грешные, и потому их надо защитить друг от друга; вокруг каждого должна быть зона дистанции, создаваемая вежливостью, а их отношения регулируются договором» (С.С. Аверинцев).
- Поэтому большое значение на Западе имеет контракт, в котором подробно оговариваются границы и права по отношению друг к другу и тому подобные загородочки вокруг территории индивидуального бытия. С мирской точки зрения регламентируются не только отношения, но и нравственные нормы. «Католическая теология со времён схоластов зрелого Средневековья неуклонно учила, что “закон справедливости”, он же “естественный закон”, описанный ещё Аристотелем и стоиками, – это необходимый по условиям грешного мира нижний этаж для верхнего этажа “закона любви”: как без договора, без контракта, имеющего санкцию в Боге, защитить падшего индивида от чужой и собственной греховности?.. Юридический дух … требует, чтобы ради ограждения одного личного бытия от другого субъекты воли (какими для него, прежде всего иного, являются личности) были, подобно физическим телам, разведены в “ньютоновском” моральном пространстве, где их отношения регулируются двуединой нормой учтивости и контракта, не допускающей ни эксцессов суровости, ни эксцессов ласковости» (С.С. Аверинцев).
ü Русскому человеку юридический дух представляется мелочной арифметизацией жизни и нравственности, потому глубоко противен: «арифметики губят» (Ф.М. Достоевский). «Далеко не случайно Достоевский ненавидел самый дух морали контракта, в котором угадывал суть западного мироощущения, считал его безнадежно несовместимым с христианской братской любовью и даже поминал в связи с ним весы в руке третьего апокалиптического всадника – образ скаредной меры, отмеривающей ровно столько и не больше… Можно вспомнить типично русские издевки Цветаевой над Западом-Гаммельном: “мера и сантиметр”, “только не передать…”» (С.С. Аверинцев).
|
|
|
ü Русскому духу непонятно, как можно отмеривать христианскую любовь: «У любви нет меры, мера любви есть безмерность» (Бернард Клервоский). Ибо в русской душе нет опосредованной между добром и злом реальности, всё расплавлено в непосредственном столкновении света и тьмы.
ü Отсутствие буферной природной зоны делает русское мировоззрение максималистским и антиномичным, но вместе с тем оно стремится к целостности и универсальности. С одной стороны, сознание русского человека всецело религиозно озабочено, духовно ориентировано, с другой же – находится под бременем исторической плоти. «Антитеза “все или ничего”, не сдержанная житейским благоразумием, не контролируемая вниманием к практическим результатам, оставляет душу чуждой житейской трезвости. Но духовная трезвость, наоборот, очень высоко ценится в религиозном сознании русских людей» (В.В. Зеньковский).
ü В проблеме соотношения духовного и материального, Божественного и земного русский дух стремился избежать обеих крайностей – «смешения и разделения двух сфер бытия. Все, что могло бы дать хотя бы небольшой перевес материальному началу (т.е. послужить недолжному смешению их), воспринималось уже как огрубление духовного бытия, – отсюда, например, отказ от скульптуры в храме и, наоборот, безоговорочное поклонение иконописи. Точно так же надо толковать противление инструментальной музыке в храме и постепенное развитие церковного пения… Можно разно толковать эти явления русской религиозности, но всё это, конечно, от Логоса, а не вне его, всё это насыщено глубокими плодотворными интуициями» (В.В. Зеньковский).
|
|
|
ü Русский дух меряет ценности максимами Нагорной проповеди, а не мирской мерой.
· Если западное сознание склонно относить запредельные нравственные парадоксы Нагорной проповеди к сверхъестественному,
ü то для русского сознания это реальная установка для спасения на земле.
ü «Разрыв между двумя мирами – это не пропасть между плотью и духом, – как в платоновском мистицизме, – а между падшей и преображенной, или обожженной, плотью» (Г.П. Федотов).
ü Поэтому русский человек склонен ощущать себя странником и пришельцем в этом мире, который не самоценен, но жизнь ценна как арена преображения, данный путь к Новому Небу и Новой Земле.
ü Отсюда сакрализация земли. В дохристианские времена «небо или небеса редко упоминаются русским славянином с глубокой теплотой, ужасом или романтическим влечением. Он сосредоточил все свои религиозные чувства на земле… К Матери-Земле, оставшейся средоточием русской религии, стекаются наиболее таинственные и глубокие религиозные чувства народа» (Г.П. Федотов).
· В западном материалистическом мировоззрении земля, как сфера естественного, «лишена каких бы то ни было сакральных значений. В религиозном смысле это юдоль греха – знак отпадения от Божественной благодати, в праксеологическом смысле – мертвый материал, глина в руках гончара и скульптора, каким является человек» (А.С. Панарин).
ü Мать Сыра Земля не является антитезой неба как место греха, это не серединное нейтральное царство, а одухотворенная сакральная сфера; православный храм – это небо на земле. Русское эсхатологическое сознание захвачено темой преображения всего мира, спасение Матери-Земли – русская идея искупления. Поэтому природа не может быть, как в западной цивилизации, кладовой сырья и материалом для строительства земного царства. Самое драгоценное на земле русский дух относит к сакральной сфере, которая в мире сем не от мира сего. Отсюда сакрализация земной власти, которая призвана защитить народ от враждебных сил. Если русский человек отпадает от сакрального, он не имеет «нейтральной» устойчивости и одержим злом.
Православное русское отношение к бытию более соответствует христианскому благовестию. Это более честная и принципиальная христианская позиция, признающая, что в каждое мгновение жизни происходит выбор между Богом и дьяволом. Чем выше идеалы, тем опаснее искушения и соблазны, тем сокрушительнее падения.
|
|
|
Западный ум не выдерживает опаляющей мистерии христианства и формирует обширную сферу десакрализированного существования, где нет окончательного разделения между добром и злом.
|
|
|
