Культура античного полиса и становление первых форм теоретического знания.

На вопрос как, когда, где возникла наука у специалистов нет общепринятого ответа. Не будем оценивать известные позиции. Однако сразу же выскажем несогласие с позицией, выдвинутой Г.Спенсером, по которой наиболее удобным исходным пунктом науки выступает ум... «взрослого дикаря». Основу такой линии образует отождествление науки вообще с любым знанием, относящимся к действительности, на чем, кстати сказать, помимо Спенсера настаивал Конт, Райе-Коляр, Жуффруа, Кузен, Гарнье, Рид и др.; поэтому, коль скоро дикарь имел какие-то знания, он был приобщен к науке.
Связывать начало науки с зачатками мыслительной деятельности на ранних стадиях антропогенеза и совмещать субъекта науки с первобытным дикарем, на наш взгляд, неглубоко и, по крайней мере, непоследовательно. Гораздо более последовательным проведением этой позиции было бы связывать начало науки не с «дикарским», а с «обезьяньим» умом. Однако абсурдность подобной линии очевидна.
Чтобы показать несостоятельность спенсеровской точки зрения в решении проблемы начала науки, подчеркнем необходимость различать два аспекта понятия знания. Один аспект характеризует знание как способ существования сознания. В этом смысле наличие знания не прерогатива науки, а атрибут сознательной деятельности, в том числе, разумеется, и ненаучной. Невозможно заниматься ремеслом, охотой, земледелием, никакой «стандартной» человеческой деятельностью, развертывающейся как некоторая технология осуществления (достижения) чего-то, без знаний. Поэтому, естественно, первобытный дикарь располагал знаниями, возникшими в ходе генерализации социального опыта. Но отсюда, имея в виду науку, еще ничего не следует.
От этого аспекта понятия знания следует отличать другой аспект, в котором знание тождественно научному знанию, науке.
Был ли причастен первобытный дикарь к науке? Если отвечать строго, нужно, как утверждалось выше, пользоваться методом идентификации «первобытного знания» с гносеологическим эталоном науки. Каков он? За основу эталона примем модель с минимумом предельно широких (даже «слабых») характеристик, специфицирующих науку как таковую.
1. Всякая наука есть знание. Однако гораздо важнее, что знание есть результат деятельности, нацеленной на его получение. Следовательно, определяющим признаком науки выступает наличие особого рода деятельности, предпринимаемой с целью производства знания. С социологической точки зрения эта деятельность может обеспечиваться только за счет наличия досуга, или резерва времени, образовавшегося вследствие высвобождения группы лиц из материального производства, который и стал расходоваться на развитие производства духовного.
Значит, наука в собственном смысле слова появилась не раньше разделения умственного и физического труда. Для отправления целенаправленной, а не стихийной спорадической деятельности по получению знания помимо наличия определенной категории людей - субъектов знания (разработчики, хранители, передатчики) требуется материальная (приборная, инструментальная) и методическая (средства получения, контроля, обучения) база, а также средства фиксации результатов - письменность. Поэтому общество, лишенное этих атрибутов, лишено науки.
2. Стержень мотивировок занятий наукой должны составлять вопросы не прикладного, узкоутилитарного характера, так сказать, встроенные в контекст непосредственной практической деятельности, а познавательные вопросы как таковые, возникшие вследствие разрешения «незаинтересованной» потребности знать. «Познание ради познания» обеспечивает консолидацию науки в особый вид производства, противостоящий прочим видам не только материального, но и духовного производства (искусство, религия и т.п.).

3. Чтобы быть научным, познание должно быть рациональным, т.е. характеризоваться радикальным исключением мифологических, магических и
тому подобных представлений, основанных на вере в сверхъестественное.
4. Множество разрозненных знаний, полученных как набор эмпирических алгоритмов по решению опытных задач, не образует науки. Научное знание может быть выделено лишь на последовательно доказательной основе в результате обоснованного необходимого вывода из теоретически-фундаментального рассмотрения предмета в «чистом виде».
Такова самая общая гносеологическая модель, схватывающая типичное в науке. В ее свете излишне доказывать несостоятельность позиции Спенсера по вопросу происхождения науки. Те спорадические примитивные знания, какие ценой величайших усилий путем проб и ошибок достигал первобытный дикарь, ни с какой стороны научными не являются.
Так как же, где, когда складывается то, что называется наукой? На вопрос, как выяснится далее, нельзя ответить, оставаясь в границах гносеологического рассмотрения, - для этого потребуется исследовать систему материальной и духовной культуры человечества, функционирующей как монолитное целое. Поэтому в качестве дальнейшего шага исследования перейдем к анализу известных типов человеческих культур, дабы выявить их реальные возможности выступать «порождающей структурой» науки.

Поскольку исследование древней науки не является самоцелью, - нам важно понять корни, динамику структуры, называемой наукой, постольку предпринимаемый анализ имеет задачей, уточняя социальные и гносеологические особенности функционирования древневосточной культуры, выяснить ее реальные возможности генерировать науку. Следовательно, наш непосредственный вопрос таков: была ли в состоянии древневосточная культура породить науку. Естественно, эффективное его обсуждение можно провести не иначе, как апеллируя к зафиксированному эталону. Соотнесение фигурирующего на Древнем Востоке знания с эталоном показывает следующее.
1. Необходимо признать, что наиболее развитая по тем временам (до VI в. до н.э.) в аграрном, ремесленном, военном, торговом отношении восточная цивилизация (Египет, Месопотамия, Индия, Китай) выработала определенные знания. Разливы рек, необходимость количественных оценок затопляемых площадей стимулировали развитие геометрии: активная торговля, ремесленная, строительная деятельность обусловили разработку приемов вычисления, счета; морское дело, отправление культов способствовали становлению «звездной науки» и т.д. Таким образом, восточная цивилизация располагала знаниями, которые накапливались, хранились, передавались от поколений к поколениям, что позволяло им оптимально организовывать деятельность. Однако, как отмечалось, факт наличия знания сам по себе не конституирует науку. Науку определяет целенаправленная деятельность по выработке, производству знания. Имела ли место такого рода деятельность на Древнем Востоке?
Знания в самом точном смысле вырабатывались здесь путем популярных индуктивных обобщений непосредственного практического опыта и циркулировали в социуме по принципу наследственного профессионализма, передачи знаний внутри семьи в ходе усвоения ребенком деятельностных навыков старших. Процессы изменения знания протекали на Древнем Востоке стихийно; отсутствовала критико-рефлективная деятельность по оценке генезиса знаний - принятие знаний осуществлялось на бездоказательной пассивной основе путем «насильственного» включения человека в социальную деятельность по профессиональному признаку; знание функционировало как набор готовых рецептов деятельности, что вытекало из его утилитарного, практико-технологического характера.
2. Особенностью древневосточной науки является отсутствие фундаментальности. Наука была ориентирована на решение прикладных задач. Даже астрономия, казалось бы, не практическое занятие, в Вавилоне функционировала как прикладное искусство, обслуживавшее либо культовую (времена жертвоприношений привязаны к периодичности небесных явлений - фазы Луны и т.п.), либо астрологическую (выявление благоприятных и неблагоприятных условий для отправления текущей политики и т.д.) деятельность. В то время как, скажем, в Древней Греции, астрономия понималась не как техника вычисления, а как теоретическая наука об устройстве Вселенной в целом.
3. Древневосточная наука в полном смысле слова не была рациональной. Причины этого во многом определялись характером социально-политического устройства древневосточных стран. В Китае, например, жесткая стратификация общества, отсутствие демократии, равенства всех перед единым гражданским законом приводило к «естественной иерархии» людей, где выделялись наместники неба (правители), совершенные мужи («благородные» - родовая аристократия, государственная бюрократия), родовые общинники (простолюдины). В странах же Ближнего Востока основной формой государственности была откровенная деспотия, означавшая отсутствие демократических институтов.
Антидемократизм в общественной жизни не мог не отразиться на жизни интеллектуальной, которая также была антидемократичной. Пальма первенства, право решающего голоса, предпочтение отдавались не рациональной аргументации и доказательству (впрочем, как таковые они и не могли сложиться на таком социальном фоне), а общественному авторитету, в соответствии с чем правым оказывался не свободный гражданин, отстаивающий истину с позиций наличия оснований, а наследственный аристократ, власть имущий. Отсутствие предпосылок общезначимого обоснования, доказательства знания (причиной этого являлись «профессионально-именные» правила подключения человека к социальной деятельности, антидемократизм общественного устройства), с одной стороны, и принятые в древневосточном обществе механизмы аккумуляции, трансляции знания, - с другой, в конечном счете приводили к его фетишизации. Субъектами знания, или людьми, которые в силу своего социального статуса репрезентировали «ученость», были жрецы, высвобожденные из материального производства и имевшие достаточный образовательный ценз для интеллектуальных занятий. Знание же, хотя и имеющее эмпирико-практический генезис, оставаясь рационально необоснованным, пребывая в лоне жреческой науки, освященной божественным именем, превращалось в предмет поклонения, таинство. Так отсутствие демократии, обусловленная им жреческая монополия на науку определили на Древнем Востоке ее нерациональный, догматический характер, в сущности превратив науку в разновидность полумистического, сакрального занятия, священнодейство.
4. Решение задач «применительно к случаю», выполнение вычислений, носящих частный нетеоретический характер, лишало древневосточную науку систематичности. Успехи древневосточной мысли, как указывалось, были значительными. Древние математики Египта, Вавилона умели решать задачи на «уравнение первой и второй степени, на равенство и подобие треугольников, на арифметическую и геометрическую прогрессию, на определение площадей треугольников и четырехугольников, объема параллелепипедов», им также были известны формулы объема цилиндра, конуса, пирамиды, усеченной пирамиды и т.п. У вавилонян имели хождение таблицы умножения, обратных величин, квадратов, кубов и т.п. Однако никаких доказательств, обосновывающих применение того или иного приема, необходимость вычислять требуемые величины именно так, а не иначе, в древневавилонских текстах нет.
Внимание древневосточных ученых концентрировалось на частной практической задаче, от которой не перебрасывался мост к теоретическому рассмотрению предмета в общем виде. Поскольку поиск, ориентированный на нахождение практических рецептов, «как поступать в ситуации данного рода», не предполагал выделение универсальных доказательств, основания для соответствующих решений были профессиональной тайной, приближая науку к магическому действу.
Кроме того, отсутствие доказательного рассмотрения предмета в общем виде лишало возможности вывести необходимую о нем информацию, к примеру, о свойствах тех же геометрических фигур. Вероятно, поэтому восточные ученые, писцы вынуждены руководствоваться громоздкими таблицами (коэффициентов и т.п.), позволявших облегчить разрешение той или иной конкретной задачи на непроанализированный типичный случай.
Следовательно, если исходить из того, что каждый из признаков гносеологического эталона науки необходим, а их совокупность достаточна для спецификации науки как элемента надстройки, особого типа рациональности, можно утверждать, что наука в этом понимании не сложилась на Древнем Востоке. Поскольку, хотя мы и крайне мало знаем о древневосточной культуре, не вызывает сомнений принципиальная несовместимость свойств обнаруживаемой здесь науки с эталонными. Иначе говоря, древневосточная культура, древневосточное сознание еще не вырабатывало таких способов познания, которые опираются на дискурсивные рассуждения, а не на рецепты, догмы или прорицания, предполагают демократизм в обсуждении вопросов, осуществляют дискуссии с позиций силы рациональных оснований, а не с позиций силы социальных и теологических предрассудков, признают гарантом истины обоснование, а не откровение.
С учетом этого наше итоговое оценочное суждение таково: тот исторический тип познавательной деятельности (и знания), который сложился на Древнем Востоке, соответствует донаучной стадии развития интеллекта и научным еще не является.

Подлинной колыбелью науки были античная Греция, культура которой в период своего расцвета (VI - IV вв. до н.э.) породила науку.
Рассмотрим особенности этого периода, но прежде подчеркнем, что изучение античной культуры для нас не сводится к анализу развертывания первых исследовательских программ, могущих квалифицироваться как научные. Для нас важно зафиксировать те социальные и гносеологические структуры, которые, возникнув в античности, детерминировали оформление здесь науки как таковой.
Социально-политическая жизнь древней Греции на рубеже 8-6 вв. до н.э. в своей первозданности во многом воспроизводила характер древневосточной социальности.
Стремительное имущественное расслоение общины с сосредоточением частной собственности на недвижимость и движимость в руках представителей знатных родов, появление крупных землевладельцев из родовой аристократии влекло а) массовое разорение землеобработчиков-общинников, б) развитие долговой кабалы. Как отмечает Аристотель, в Аттике практически все земледельцы пребывали в долгу у землевладельческой знати. В книге «Афинская политиия» он писал: «Бедные находились в порабощении не только сами, но также их дети и жены. Они на арендных условиях обрабатывали поля богачей. Вся же вообще земля была в руках немногих. При этом, если... бедняки не отдавали арендной платы, можно было увести в кабалу и их самих, и детей. Должников либо превращали в рабов, либо продавали. Все, как на Востоке».
Однако: в отсутствии масштабных трудоемких общественно-производительных работ, в ситуации более высокой эффективности производства хозяйственной продвинутости жестко централизованная социальная иерархия с управленческой деспотией не складывается. Причиной тому было то, что утрачивающие гражданскую свободу общинники отстаивают-таки личную независимость, экономические права в борьбе с родовой и имущественной аристократией. VII-V вв. отмечаются упорными выступлениями демоса за отмену долгов, передел земель в малоазийских поселениях. Непреходящими завоеваниями этих выступлений оказалось то, что возникают законы, по которым допускалось обжалование приговоров в народном собрании, выборы судей проводились всенародно (всеобщим голосованием), по законам Драконта государство брало обязательства обеспечения личной безопасности граждан (запрет на ношение оружия в публичных местах).
Правовое равенство граждан, подчинение их единым законам, преклонение перед искусством убеждения имели следствием релятивизацию человеческих суждений. Поскольку все, входящее в интеллектуальную сферу, подлежало обоснованию, а всякое обоснованное, подпадая под критику, могло быть обосновано каким-то более изощренным образом, у греков каждый имел право на особое мнение.
Следовательно, можно зафиксировать принципиальное отношение греков к истине, которые воспринимали ее не как продукт догматической веры, поддерживаемый авторитетом, но как продукт рационального доказательства, основанный на обосновании. Разумеется, греки не были стопроцентными рационалистами (есть ли такие вообще?!) - мы имеем в виду такие факторы, ограничивавшие рациональность греков, как веру в судьбу, случай, чем нельзя управлять, на что нельзя воздействовать, чему невозможно противостоять и т.п. Однако надо сказать, что эти «послабления» сверхъестественному больше касались вопросов цивильной жизни, быта, а не познания. В вопросах же познания греками проводилась четкая и твердая грань между рациональным и нерациональным, причем последнее радикально исключалось из рассмотрения.
Таким образом, важнейшим результатом демократизации общественно-политической сферы античной Греции явилось формирование аппарата логического рационального обоснования, превратившегося в универсальный алгоритм продуцирования знания в целом, инструмент трансляции истины от индивида в общество. На этом фоне уже могла складываться наука как доказательное познание «из основания», что без труда иллюстрируется обращением к фактическому материалу. Скажем, качественное отличие натурфилософских конструкций досократиков от идейно близких им древневосточных, да и более ранних греческих мифологических конструкций заключается именно в логическом доказательстве. Например, неизменно популярный тезис о единстве всех вещей и одновременно их нетождественности выступает у досократиков уже не элементом поэтизированного миропонимания, характерного для древневосточного мифа, а элементом рациональной дедукции.
Если за минимальную необходимую посылку науки принимать рациональную обоснованность, т.е. познание в форме доказательства путем апелляции к реально удостоверяемым (не мистическим) причинам и основаниям, то по такому принципу построены медицина Гиппократа, история Геродота, геометрия Евклида и т.д. Во всех этих случаях уже трудно не говорить о науке.
Уточнение предпосылок появления науки заставляет обратить внимание на такую черту греческой жизни, как использование труда рабов. Повсеместное применение рабского труда, высвобождение свободных граждан из сферы материального производства на уровне общественного сознания обусловило радикальное неприятие всего, связанного с орудийно-практической деятельностью, что в качестве естественного дополнения имело оформление идеологии созерцательности, абстрактно-умозрительно-художественного отношения к действительности. Греки различали деятельность свободной игры ума с интеллектуальным предметом и производственно-трудовую деятельность с облаченным в материальную плоть предметом. Первая считалась достойной занятия свободного гражданина и именовалась наукой, вторая приличествовала рабу и звалась ремеслом. Даже ваяние - эта, казалось бы, предельно художественная деятельность, будучи связана с «материей», имела в Греции статус ремесла. Выдающиеся греческие скульпторы - Фидий, Поликлет, Пракситель и др. по сути дела не отличались от ремесленников.
Интересно, что и в самой науке греки обосабливали подлинную науку от приложений, занятие которыми порицалось. Например, греки противопоставляли физику - науку, изучающую «природное», «естественное», механике - прикладной отрасли, искусству создания технических устройств, изобретения и конструирования машин.
Непременным условием появления науки является использование идеализации, которые не могут возникнуть в недрах материально-практического отношения к действительности. Для возникновения идеализации требуется отказ от материально-практического отношения к действительности, переход на позиции созерцательности, что и было реализовано в Греции. Практика, обусловливая абстрагирование, препятствует возникновению идеализации как его логического продолжения. Никакому «практику» никогда не придет в голову заниматься вопросами сущности мира, познания, истины, человека, прекрасного и т.д. как таковыми. Все это радикально «непрактические» вопросы, весьма далекие как от сферы массового производства, так и от сферы сознания производителей.
Как же возникла возможность постановки, обсуждения подобных вопросов? Каковы причины, превратившие идеализации в стержень познавательных, культурных процессов, давших начало науке? Ответы в какой-то мере даны выше, когда подчеркивалось, что условием формирования идеальных объектов, составляющих необходимый фундамент науки, выступает созерцательность, ориентация на абстрактно-теоретическое рассмотрение предметов в «чистом» виде, господствовавшая в Греции. К этому следует добавить, что идеализация как форма мышления практически отсутствовала в традиционных обществах на Древнем Востоке. Конечно, это нельзя преувеличивать: мышлению представителей древневосточной культуры, естественно, невозможно отказывать в абстрагировании, как невозможно ему отказывать в использовании логической аргументации, - без этого не было бы оснований говорить о мышлении. Вместе с тем, очевидно, что и то и другое были на Востоке чрезвычайно неразвитыми, так что во всяком случае не могли составить базу оформления здесь теоретического познания, науки.
С позиций перспективы порождать науку познавательный потенциал античных греков гораздо более предпочтителен, сопоставительно с соответствующим потенциалом древневосточной культуры. Только в Греции, а не в традиционных восточных обществах, возникли такие формы познавательной деятельности как систематическое доказательство, рациональное обоснование, логическая дедукция, идеализация, из которых в дальнейшем могла развиться наука.
Причины этого заключались в особенностях социально-политического устройства общества. Имеется в виду институт рабовладельческой демократии, который благоприятствовал выработке как аппарата интерсубъективного систематического рационально-логического доказательства, так и приемов конструирования идеальных объектов.

Исходя из сказанного процесс оформления в Греции науки можно реконструировать следующим образом.
О возникновении математики следует сказать, что вначале она ничем не отличалась от древневосточной. Арифметика и геометрия функционировали как набор технических приемов в землемерной практике. Эти приемы «были так просты, что могли передаваться устно. Другими словами, в Греции, как и на Древнем Востоке, они не имели: 1) развернутого текстового оформления, 2) строгого рационально-логического обоснования. Чтобы стать наукой, они должны были получить и то и другое. Когда это случилось?
У историков науки имеются на этот счет разные предположения. Есть предположение, что это сделал в VI в. до н.э. Фалес. Другая точка зрения сводится к утверждению, что это сделал несколько позже Демокрит, и др. Однако собственно фактическая сторона дела для нас не столь важна. Нам важно подчеркнуть, что это осуществилось в Греции, а не, скажем, в Египте, где существовала вербальная трансляция знаний от поколения к поколению, а геометры выступали в качестве практиков, а не теоретиков (по-гречески они назывались арпедонаптами, - натягивающими веревку). Следовательно, в деле оформления математики в текстах в виде теоретико-логической системы необходимо подчеркнуть роль Фалеса и, возможно, Демокрита. Говоря об этом, разумеется, нельзя обойти вниманием пифагорейцев, развивавших на текстовой основе математические представления как сугубо абстрактные, а также элеатов, впервые внесших в математику ранее не принятую в ней демаркацию чувственного от умопостигаемого. Все это составляло фундамент становления математики как теоретико-рациональной науки, а не эмпирико-чувственного искусства.
Следующий момент, исключительно важный для реконструкции возникновения математики, - разработка теории доказательства. Здесь следует акцентировать роль Зенона, способствовавшего оформлению теории доказательства, в частности, за счет развития аппарата доказательства «от противного», а также Аристотеля, осуществившего глобальный синтез известных приемов логического доказательства и обобщившего их в регулятивный канон исследования, на который сознательно ориентировалось научное, в том числе математическое, познание.
Так первоначально ненаучные, ничем не отличавшиеся от древневосточных, эмпирические математическое знания античных греков, будучи рационализированы, подвергшись теоретической переработке, логической систематизации, дедуктивизации, превратились в науку.
Охарактеризуем древнегреческое естествознание - физику. Грекам были известны многочисленные опытные данные, составившие предмет изучения последующего естествознания. Греки обнаружили «притягательные» особенности натертого янтаря, магнитных камней, явление преломления в жидких средах и т.п. Тем не менее опытного естествознания в Греции не возникло. Почему? В силу особенностей надстроечных и социальных отношений, господствовавших в античности. Отправляясь от изложенного выше, можно сказать; грекам был чужд опытный, экспериментальный тип познания в силу безраздельного господства созерцательности.
Греческое слово «физика» в современных исследованиях по истории науки не случайно берется в кавычки, ибо физика греков - нечто совсем иное, нежели современная естественнонаучная дисциплина. У греков физика - «наука о природе в целом, но не в смысле нашего естествознания». По сути своей это была созерцательная наука, очень схожая с более поздней натурфилософией.
Усилия античных физиков нацеливались на поиск первоосновы (субстанции) сущего - архэ - и его элементов. За таковые Фалес принимал воду, Анаксимен - воздух, Анаксимандр - апейрон, Пифагор - число, Парменид - «форму» бытия, Гераклит - огонь, Демокрит - атомы, Эмпедокл - корни и т.д. Физиками, таким образом, были все досократики, а также Платон, развивший теорию идей и Аристотель. Во всех этих с современной точки зрения наивных, неспециализированных теориях генезиса, строения природы, последняя выступает как целостный, синкретичный, нерасчленимый объект, данный в живом созерцании. Поэтому не приходится удивляться, что единственно подходящей формой теоретического освоения такого рода объекта могла быть умозрительная спекуляция.
Нам предстоит ответить на два вопроса: каковы предпосылки возникновения в античности комплекса естественнонаучных представлений и каковы причины, обусловившие их именно такой гносеологический характер?
К числу предпосылок возникновения в эпоху античности описанного выше комплекса естественнонаучных представлений относятся следующие.
Во-первых, представление о природе как некоем естественно возникшем образовании, имеющем основание в самом себе, а не в божественном или человеческом законе. Это как гносеологически, так и организационно позволяло соответствующим образом нормировать познание, ориентировать его на совершенно определенные ценности и во всяком случае не допускать возможности ситуации, когда мираж и достоверный факт, фантазии и результат исследования оказывались слитыми воедино.
Во-вторых, укоренение идеи, что объект научного познания должен быть устойчивым и носить общий характер, между тем у чувственных предметов этих свойств нет; таким образом выдвигается требование особого, отдельного от чувственных вещей, предмета. Идея умопостигаемого предмета, неподвластного сиюминутным изменениям, с гносеологической точки зрения являлась существенной, закладывая основы возможности естественнонаучного знания.
В-третьих, оформление взгляда на мир как на взаимосвязанное целое, проникающее все сущее и доступное сверхчувственному созерцанию. Для перспектив оформления науки данное обстоятельство имело существенное гносеологическое значение. Прежде всего, оно способствовало учреждению столь фундаментального для науки принципа, как каузальность, на фиксации которого, собственно, базируется наука. Кроме того, оно стимулировало возникновение такого неотъемлемого атрибута науки, как теоретичность, или даже теорийность, т.е. логически обоснованное мышление с использованием понятийно-категориального арсенала.
Таковы в самой конспективной форме предпосылки возникновения в эпоху античности комплекса естественнонаучных представлений, которые выступали лишь прообразом будущей естественной науки, но сами по себе ею еще не являлись. Каковы причины этого? Их две.
1. Отсутствие в эпоху античности научного естествознания обусловливалось невозможностью применения в рамках физики аппарата математики, поскольку, по Аристотелю, физика и математика - разные науки,
относящиеся к разным предметам, между которыми нет общей точки соприкосновения. Математику Аристотель определял как науку о неподвижном, а физику - как науку о подвижном бытии. Первая являлась вполне
строгой, вторая же, по определению, не могла претендовать на строгость, -
этим и объяснялась их несовместимость. Не будучи сращена с математикой, лишенная количественных методов исследования, физика функционировала в античности как противоречивый сплав фактически двух типов знания. Одно - теоретическое природознание, натурфилософия - наука о необходимом, всеобщем, существенном в бытии, которая использовала метод абстрактного умозрения. Другое - наивно эмпирическая система качественных знаний о бытии - в точном смысле слова не было наукой, - с точки зрения гносеологических установок античности не могла существовать наука о случайном, данном в восприятии бытии. Естественно, невозможность введения в контекст того и другого точных количественных формулировок лишала их определенности, строгости, без чего естествознание как наука не могло оформиться.
2. Несомненно, в античности проводились отдельные эмпирические исследования, примером их могут быть выяснение размера Земли, измерение видимого диска Солнца (Архимед), вычисления расстояния от Земли до Луны (Гиппарх, Посидоний, Птолемей) и т.д. Однако античность не знала эксперимента, который имеет своей целью подтвердить или опровергнуть то или иное теоретическое предположение.
Естествознание греков абстрактно-объяснительно, лишено деятельностного, созидательного компонента. В нем не было места эксперименту как способу воздействия на объект искусственными средствами с целью уточнить содержание принятых абстрактных моделей. Для оформления же естествознания как науки навыков идеального моделирования действительности недостаточно. Помимо этого, нужно выработать технику идентификации идеального образа с предметной областью.
Процесс вызревания научно-теоретического сознания связан с серией концептуальных революций, обусловивших последовательность переходов от мифа к логосу, от логоса к преднауке, от преднауки к науке. Анализируя особенности древнего знания, обоснованно выделять множество путей развития интеллекта, лишь один из которых дает начало науке. Причины этого, во многом, заключались в специфике всего общественно-политического и материально-практического уклада народов, который, накладывая отпечаток на характер осуществляемого ими духовного производства, предопределял его возможность стоять у истоков науки. Только то стечение (социокультурных) обстоятельств, которое реализовалось в античной Греции, смогло, обеспечить условия для возникновения науки. Главное, почему наука возникла не на Древнем Востоке, а в Древней Греции, состоит в том, что именно здесь получили развитие, оформились такие необходимые для процесса наукообразования отношения, как интерсубъективность, общезначимость, надличностность, субстанциальность, идеальное моделирование действительности и т. п.
Разделение умственного и физического, управленческого и исполнительского, слова и дела и многого другого, без чего с самых далеких рубежей невозможна наука, было и на Востоке, тем не менее это не привело к оформлению там науки. Главным образом потому, что древневосточная культура не располагала условиями для выработки перечисленных выше отношений. Можно ли на этом основании гипертрофировать историческую роль античной, европейской культуры, умаляя значение древневосточной? Разумеется, нет. Историю европейской культуры, точно так же, как и историю Европы вообще, невозможно понять без соотнесения их с иными культурами и судьбами иных народов. Ибо история Европы есть история глубокой и тесной взаимосвязи западного мира с другими (в первую очередь, восточным) мирами, культурами. Поэтому речь может идти о взаимопроникновении древневосточной и античной, европейской культур в рамках общечеловеческой культуры.