Становление социальных и гуманитарных наук.
⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 7 Социальными науками, как известно, называют науки об обществе (от лат. societas — общество). К таким наукам сегодня принято относить социологию, а также политологию, этнологию, юриспруденцию, экономическую науку и пр. Гуманитарные науки считаются науками о человеке (от лат. homo — человек). Слово humanitas традиционно переводили как «человеческая природа», и одновременно как «образованность», «духовная культура». У гуманистов эпохи Возрождения гуманитарное знание было знанием в области истории и филологии, которым должен был владеть каждый образованный человек. Но в наше время под гуманитарными науками обычно имеют в виду филологию, философию, психологию и пр. При этом граница между социальным и гуманитарным знанием довольно условна, чего не скажешь о границе между социально-гуманитарным знанием и естествознанием как знанием о природе, а также техническими науками, предметом которых являются устройства, созданные человеком, а не возникшие естественным путем. Ранее уже говорилось о том, что развитие экспериментальной науки начинается только в Новое время. Именно с XVII в. ученые стремятся целенаправленно выпытывать «тайны» природы, имея в виду ее скрытые от чувств законы. Что касается выяснения законов истории и общества, то указанную задачу ученые начинают всерьез решать значительно позднее. Но это вовсе не означает, что до того никто не интересовался нашим историческим прошлым или устройством общества. Просто произведения и античных историков, и средневековых хронистов нельзя считать научными. И прежде всего потому, что, описывая жизнь и нравы людей, они излагали события в их временной последовательности, но не объясняли рождения и развития общественных образований. Они не столько объясняли происходящее, сколько описывали его. До определенного момента никто не пытался выявить законы социальной жизни, что собственно и отличает науку от ненаучного знания.
Более того, на протяжении столетий европейские ученые не видели существенной разницы между разными областями знания. Так, в Древнем Риме Плиний Старший под «естественной историей» имел в виду изменения не в обществе, а в природе. Таким образом, историй в их описательном варианте оказывается как бы две: «естественная история» — это история природы, а «гражданская история» — это история народов. Отсутствие ясных границ между естествознанием и социально-гуманитарным знанием не всегда означает низкий уровень развития науки. В конце концов, общество развивается именно на почве освоения природы, в частности, Маркс мыслил науку будущего как единую науку об общественном человеке и природных предпосылках его развития. Тем не менее до XVIII—XIX вв. отсутствие ясных границ между естествознанием и социально-гуманитарным знанием было обусловлено именно неразвитостью последнего. Долгое время многие проблемы, касающиеся природы и общества, всерьез обсуждались только философами. Примером здесь может быть Аристотель — величайший энциклопедический ум всех времен и народов. Следы прошлой гегемонии философии можно найти в науке и сегодня. Так, в западных странах Ph.D. — это степень «доктор философии», которую присваивают представителям самых разных наук. Другой известный пример — астролябия, которая долгое время считалась в науке «философским прибором». Нельзя сказать, что мыслители прошлого не пытались классифицировать разные области знания. Так, английский философ Ф. Бэкон различал их на основании тех способностей, которые в них используют. Согласно Бэкону, за науку отвечает разум, за историю — память, а за искусство — воображение. Как мы видим, в указанной классификации изучением природы занимается и описывающая память, и объясняющий ум. С другой стороны, область истории, с его точки зрения, весьма широка. Область истории как то, что собрано опытом и сохраняется в памяти, делится у Бэкона, как и у других его современников, на естественную и гражданскую. Но в естественную историю он вводит новый вид — история технологии. А в область гражданской истории Бэконом вводится другая новая область — история литературы и искусств1.
О собственных работах Ф. Бэкона известно, что разделами его незавершенного труда «Великое восстановление наук» стали «Приготовление к естественной и экспериментальной истории...», «История ветров», «История жизни и смерти», «История плотного и разряженного и о сжатии и расширении материи в пространстве», «Естественная история в десяти центуриях». А к области гражданской истории относится его собственная работа «История правления Генриха VII». Таким образом, не все, кто пишет об истории, являются учеными-историками. В общем и целом до XVII в. знание об исторических процессах можно определить как историграфию, которая отличается от исторической науки. В данном случае в историческом знании логика представлена прежде всего хронологией, т.е. временной последовательностью событий без понимания их внутренней необходимой связи. В качестве движущей силы исторического процесса в лучшем случае выступает воля выдающейся личности — царя, полководца и пр. При этом описание решающих событий истории соседствует и перемежается описанием нравов, бытовых привычек и многого другого из жизни разных народов. Если пытаться определить начальный пункт в становлении научного взгляда на историю, то здесь мы должны обратиться к итальянскому мыслителю Джанбаттиста Вико (1668—1744). Заметим, что в полемике с Р. Декартом, который разрабатывал свой метод, исходя из отдельного познающего индивида и ориентируясь главным образом на математику и естествознание, Вико вьщвинул идею общего разума человечества, который действует только в истории. Именно преподавателю риторики Неаполитанского университета Д. Вико принадлежит идея объективного характера социально-исторического процесса, которую он впервые реализовал в своей теории исторического круговорота («поступательное движение наций»).
В известной работе Д. Вико «Основания новой науки об общей природе наций» представлен генезис таких общественных образований, как нации. Согласно воззрениям Вико, в своем развитии нации проходят три цикла: божественная, когда все подчиняются жрецам, героическая, когда нацией руководит землевладельческая аристократия, и человеческая, когда люди живут в условиях республики или ограниченной монархии. Вико осознает прогрессивность указанной эволюции, но вынужден заявить, что данный цикл оканчивается кризисом и распадом общества. Причиной этого, по его мнению, является борьба верхов и низов, рост эгоизма и деградация культуры. И все начинается сначала. Д. Вико, в отличие от мыслителей эпохи Просвещения, мыслит историю не как движение по восходящей, а как движение по кругу. И, тем не менее, это движение в его теории происходит не по воле людей или случая, а в соответствии с некоторой закономерностью. И здесь стоит вспомнить слова Гегеля о том, что науке делает честь тот факт, что, имея перед собой хаос, она открывает за ним законы. Именно открытие законов небесной механики Ньютоном превратило ее в подлинную науку. И то же самое происходит при выявлении законов социально-исторического процесса благодаря усилиям Вико, французских просветителей, а в XIX в. благодаря открытиям физиократов, А. Смита, Д. Рикардо, К. Маркса. Однако, отдавая должное Д. Вико в осознании закономерного хода истории, нужно иметь в виду, что в конечном счете этот ход зависит от божественного предопределения. Некоторые исследователи видят явную аналогию между историческим круговоротом Вико и гегелевской идеей мирового круга. При характеристике сходства их позиций обычно указывают на то, что оба считали ограниченную монархию более перспективной для обуздания эгоизма отдельных индивидов, чем демократическая республика1. Тем не менее родство взглядов в данном случае имеет более серьезный методологический характер. Дело в том, что историческая наука от Вико до Гегеля включительно еще продолжает быть незрелой. И эта ее неразвитость выражается в том, что она не в состоянии постигать закон на основе реальных исторических фактов. Фактические данные о ходе истории пока еще разрознены. Эксперимент в области истории по понятным причинам невозможен. Именно поэтому в Новое время в истории, как и в естествознании, огромную роль играет умозрение, т.е. домысливание необходимых связей там, где на деле они не обнаружены.
Об этой методологической проблеме в науке Нового времени уже шла речь в предыдущей главе. И дополнение реальных фактов умозрительными построениями в области естествознания выразилось в господстве так называемой натурфилософии. Нечто подобное происходило в то же время и в области истории, где на смену историографии пришла философия истории, в которой над фактом, безусловно, господствовала логическая схема. В качестве примера здесь следует привести именно философию истории Гегеля. Напомним, что Гегель видел суть исторического прогресса в осознании идеи свободы. Согласно Гегелю, на Востоке свободным был только один — деспот. В греко-римском мире некоторые свободны, а некоторые несвободны, и в «христианско-германском мире» свободны все. Указанная схема выражает важную особенность хода истории. И она может быть проиллюстрирована множеством фактов. Но в любом случае у Гегеля указанный ход истории заранее задан Абсолютным духом. И в этой предзаданности исторического закона суть так называемого гегелевского преформизма. Характеризуя эту существенную методологическую разницу между философией истории и исторической наукой, Маркс впоследствии скажет, что Гегеля по большому счету интересовало дело логики, тогда как следует интересоваться логикой дела. Но вернемся в XVIII в. к французским просветителям, среди которых прежде всего нужно указать на Франсуа Мари Аруэ Вольтера (1694—1778), который как раз и ввел понятие «философия истории». Более того, вместе с другим просветителем Ш. Монтескье Вольтер в некоторых важных вопросах по сути предвосхитил Гегеля. Во всяком случае именно Вольтер впервые употребил понятие дух времени, которым затем будет широко пользоваться Гегель. При этом Вольтер совсем не имеет в виду некоего бестелесного мистического духа, действующего в истории. Ведь и мы сегодня часто говорим о соответствии каких-либо преобразований духу времени, имея в виду только то, что эти преобразования объективно назрели.
В истории, согласно Вольтеру, действуют вовсе не мистические «духи». В ней нет также никакого божественного промысла. Бог создал природу, считает Вольтер, а историю люди делают сами. И все же делают они историю не так, как захочется. Вернее, они могут делать все, как захочется, но если их поступки не соответствуют «духу времени», то это вызывает определенное противодействие. Так, у древних греков мифические Эринии — служительницы Правды — мстили за все, что содеяно вопреки закону. Рим ограбил варваров — варвары ограбили Рим. История, согласно Вольтеру, есть последний страшный суд, и она рано или поздно все расставляет на свои места. История всегда, если использовать фрейдистский термин, амбивалентна. Поэтому о ней не только трудно, но практически невозможно судить однозначно. Эту ситуацию Вольтер называет «пирро-низмом» истории, по имени древнего скептика Пиррона, который советовал воздерживаться от определенных суждений о вещах. Чувства нас обманывают,*считал Пиррон, а суждения о мире у различных людей различны. Но Вольтер имеет в виду в данном случае другое, а именно объективную путаницу самой истории. Речь идет о том, что Гегель впоследствии назовет «хитростью» истории. Люди думают, что они осуществляют в жизни свои собственные цели, а на самом деле они реализуют историческую необходимость. Цели отдельных людей, даже выдающихся, не совпадают с тем, что получается как исторический результат. Поэтому Вольтер не был сторонником такой историографии, которая стремится проникнуть в тайны будуаров и кабинетов. «Когда я писал историю Людовика XIV, — характеризует свой метод Вольтер, — я старался не вникать больше, чем нужно, в тайны его кабинета. Я рассматриваю великие события этого царствования как положительные явления и описываю их, не восходя к первому основанию. Первопричина не существует для физика, так же как начало интриги не существует для историка. Изображать нравы людей, излагать историю искусств — вот моя единственная цель. Я безусловно сумею сказать правду, пока речь идет о Декарте, Корнеле, Пуссене, Жирардоне, о всех предприятиях, полезных людям, но я встал бы на путь лжи, если бы захотел передать разговоры Людовика XIV с мадам Ментенон». Здесь под «искусствами» Вольтер, в соответствии с тогдашней номенклатурой, имеет в виду прежде всего «механические искусства», т.е. ремесло, сельское хозяйство, промышленность. Именно развитию промышленности Вольтер придает гораздо большее значение, чем разговорам Людовика XIVс мадам де Ментенон. Итак, то, что Вольтер именует «пирронизмом истории», а Гегель ее «хитростью», состоит в том, что объективные законы истории прокладывают себе дорогу не иначе, как через действия людей. При этом естественно встает вопрос о том, как соотносятся в истории субъективное и объективное. Здесь следует подчеркнуть, что диалектика субъективного и объективного никогда не интересовала естествоиспытателей, поскольку закон природы, безусловно, объективен. Эта диалектика стала интересовать естествоиспытателей только в XX в. в связи с влиянием субъекта познания на результаты исследований в области микромира. Иначе обстоят дела в социально-гуманитарной области, где адекватная постановка вопроса о соотношении объективного и субъективного в действии закона — главная предпосылка обретения этой областью собственно научного характера. Понятно, что решить этот вопрос можно, лишь предположив различие между субъективными целями и объективными результатами действий людей. Такое различие намечается у Вольтера, а у Гегеля это различие приобретает четкую определенность. Подобное же различие можно найти и у современника Вольтера Шарля Луи де Секонда барона де Ла Бреда и де Монтескье (1689-1755), которому принадлежит известная работа «О духе законов». Трудно сказать, кто из них, Вольтер или Монтескье, впервые употребил слово «дух» по отношению к исторической закономерности. Сочинение Монтескье «О духе законов», по всей видимости, было известно Вольтеру. Ш. Монтескье считается основоположником так называемого «географического направления» в социальных науках: на темперамент людей и общественно-государственный строй у него влияет, в частности, климат. Например, жаркий климат, считал Монтескье, порождает лень и страсти, убивает гражданские доблести и является причиной деспотического правления. Таким образом, именно климат у Монтескье является той бъективной инстанцией, которая реализует себя в наших действиях, нравах и пр. Государственно-правовые взгляды формировались у Монтескье в основном под влиянием английской конституционной практики. В 1728—1731 гг. Монтескье жил в Англии и изучал работы английских правоведов и философов. Как и многие его современники, он отталкивался также от античных политических теорий и античной политической практики. Большое значение придавал Монтескье принципу разделения властей: законодательная, исполнительная и судебная власти должны быть отделены друг от друга. Монтескье был также сторонником принципов равенства граждан перед законом, широкого избирательного права, свободы слова, печати, совести, отделения церкви от государства, отказа от пыток и суровых наказаний, необходимости международных соглашений о гуманизации методов ведения войны и т.д. Книга «О духе законов» была внесена в «Индекс запрещенных книг». Тем не менее она выдержала 22 издания на протяжении двух лет (1748—1750) и была переведена почти на все европейские языки. Взгляды Монтескье могут показаться банальными, наивными или даже просто путаными с точки зрения нашего времени. Тем более что в них действительно сочетаются разнородные элементы. «Людьми управляют многие вещи, — пишет Монтескье, — климат, религия, законы, руководящие правила, примеры из прошлого, нравы, обычаи, и из всего этого образуется общий дух»1. Здесь, как мы видим, сведены воедино элементы природные и собственно общественные, а среди последних — принадлежащие самым различным сферам жизни. Но сама по себе идея, согласно которой законы общества носят объективный характер и не зависят от произвола отдельного лица, даже законодателя — законодатель как раз может и должен выразить «дух» закона, — была новой и прогрессивной, если учесть, что господствующим в то время было теологическое представление. Французские просветители в исследовании исторической реальности шли своим путем, и их догадки об объективном характере хода истории имеют самостоятельную ценность. Но для полноты картины стоит сказать еще об одном просветителе, а именно Мари Жане Антуане Никола Кондорсе (1743—1794), которого иногда объявляют основоположником социологии до О. Конта. Но если связь Кондорсе с современной социологией является спорной, то, безусловно, что ему принадлежит идея общественного прогресса как движения общества по восходящей, за которую так клеймили просветителей в XX в. прежде всего постмодернисты. Параллельно в 1768 г. идею развития общества в три этапа (дикость, варварство, цивилизация) высказывает шотландский просветитель Адам Фергюссон, у которого указанные три этапа различаются характером хозяйства и степенью развития отношений собственности. В любом случае идея общественного прогресса, принадлежащая Просвещению, стала вкладом в формирование социальной науки. Следующий шаг в формировании социальной науки связывают с учением французских экономистов Анна Роббера Жака Тюрго (1727— 1781) и Франсуа Кенэ (1694-1774), которые примыкали к просветителям. Так называемые физиократы стали рассматривать экономику страны в качестве единого целого, введя понятие «общественный капитал». С другой стороны, стоимость у физиократов уже определяется количеством труда. Тем самым в экономический анализ был введен количественный момент. Правда, экономические законы, по мнению физиократов, действуют подобно естественно-природным законам. И в этом их ограниченность. С другой стороны, нужно учесть, что, сближая экономический закон с природным, а тем самым настаивая на его объективности, физиократы уходили от трактовки экономических законов по аналогии с правовыми. До этого экономический закон мыслился по аналогии с правовым законом, а потому предполагалось, что в экономической сфере все устанавливается сознательно. Гегелевское понимание истории сформировалось в XIX в. как раз под непосредственным влиянием английских экономистов, которые к тому времени, как уже было сказано, исходили из действия объективных экономических законов. И речь здесь идет не только о физиократах, но и об Адаме Смите (1723—1790,) и Давиде Рикардо (1772— 1823). После этого говорить о том, что история — это нагромождение случайностей или просто результат произвола отдельных личностей, означало делать шаг назад. Если научный статус экономического знания связан с именами французов Тюрго и Кенэ, а также англичан Смита и Рикардо, то юридическое знание обретает научный статус после Гегеля — в так называемой «исторической школе права». Ее глава Фридрих Карл Савиньи (1779—1861) принадлежал к консервативному крылу гегельянцев, так называемым «старогегельянцам». В основе его понимания юридического закона лежит представление о том, что этот закон нельзя менять произвольно, поскольку он выражает «дух народа». И этот тезис в его время использовался как аргумент против законодательных реформ и революционных действий. К другому крылу гегельянцев, так называемым «младогегельянцам» принадлежал поначалу Карл Маркс (1818—1881), материалистическое понимание истории которого предполагает кардинальное отличие законов истории от законов природы. Как известно, Маркс считал себя не философом, а историком. И посредством этой самооценки он в очередной раз дистанцируется от философии истории, о которой уже шла речь. Именно у Маркса объективные законы истории рождаются из субъективной деятельности людей в качестве ее,. как правило, неосознаваемого объективного результата. Люди, писал Маркс, одновременно являются и авторами, и актерами драмы под названием «история». А это значит, что законы истории не предзаданы, но формируются в ходе действительного исторического процесса. И понять, каким образом из сочетания субъективных действий рождаются объективные законы, а сознательные личные цели оборачиваются бессознательным общим результатом, может только ученый-историк. Уже в XIX в. Ф. Энгельс напишет, что закон истории является во многом стихийным и неосознаваемым продуктом объединения наших воль и усилий. Каждый обычно стремится к личной цели. Но сложение наших субъективных воль и усилий дает новый объективный результат. В наши дни такой новый системный результат принято именовать «эмерджентом». Энгельс подобных слов не знал. Но он понимал, что такой закономерный суммарный результат сложения воль принципиально отличается от объективных результатов в действии сил природы. Здесь перед нами объективная закономерность иного порядка. Ясно, что так понятая историческая, а шире социальная наука, не совпадает с тем, что принято понимать под социологией. Социология появилась действительно во времена Маркса, но ее создатель — французский ученый О. Конт. Для социологии характерно приведение законов природы и общества к единому знаменателю, при том, что Маркс, как уже было сказано, их различал. Даже в том случае, когда социолог признает существование субъективного начала в истории, он трактует его в качестве некоторого фактора наряду с условиями производства, политическими институтами и пр. Но субъективное и объективное в истории не рядоположены. И там, где говорят, что в истории играет роль как объективное, так и субъективное, еще нет специфики социально-исторического исследования, как и нет науки в собственном смысле слова. Принцип дополнительности не приближает, а удаляет от научной истины, которая в данном случае предполагает анализ того, как субъективное переходит в объективное и наоборот. И подобный анализ в каждом случае должен быть совершенно конкретным. В методологическом плане предшественником Конта можно было бы признать англичанина Томаса Гоббса (1588—1679), в произведении которого «Левиафан» государство предстает как некое «искусственное тело», возникающее для разрешения конфликтов между людьми, а именно для прекращения «войны всех против всех». Гоббс явно проецирует на общественную жизнь законы геометрии и механики. Этика Гоббса также механистична. Добро в его учении сводится к тому, что привлекает человека. Соответственно, злым является то, что нас отвращает. И если представления об обществе у Гоббса выглядят как предтеча социологического учения позитивиста Конта, то этика Гоббса — предтеча этики позитивиста Дж.Ст. Милля. Социология, в отличие от истории и экономической науки, относится к тому поколению социально-гуманитарных наук, которые возникли в XIX—XX вв. на волне научно-технического прогресса. И к тому же поколению «молодых» социальных наук можно отнести политологию, время рождения которой конец XIX в. Существует мнение, согласно которому родиной политологии, как, впрочем, и культурологии, стали Соединенные Штаты Америки. Уже в середине XIX в., а именно в 1857 г. при Колумбийском университете в США была создана кафедра «История и политическая наука». Те, кто считает родиной политологии Соединенные Штаты, связывают ее возникновение с именем Френсиса Лейбера, который в 1857 г. стал читать в Колумбийском университете курс лекций по политической теории. Именно он своей деятельностью создал предпосылки для основания в 1880 г. при Колумбийском университете школы политической науки. В дальнейшем в Америке возникла целая сеть политологических научных центров и учебных заведений. И это позволило в 1903 г. учредить Американскую ассоциацию политических наук, что свидетельствовало о признании данной науки на национальном уровне. Нельзя сказать, что европейцы значительно отставали от американцев в развитии этой области знания. Так, в 1871 г. во Франции появилась свободная школа политической науки, которая на сегодня является Институтом политических исследований Парижского университета. В 1895 г. была основана Лондонская школа политической и экономической наук. Не отставали в этом деле и немцы. Недаром существует мнение, что родиной политологии следует считать не Соединенные Штаты, а Европу. В частности, один из отечественных политологов К.С. Гаджиев согласен с тем, что начало политологии связано с образованием в середине XIX в. правовой школы в Германии. И, наконец, кратко охарактеризуем историю формирования науки психологии. Исторически случилось так, что теоретическая психология развивалась вплоть до конца XIX в. в русле философии. И только в конце XIX в. возникает экспериментальная психология. Причем возникла она особняком и имела отношение скорее к естествознанию, ближайшим образом к физиологии, чем к философии и вообще к гуманитарному знанию. На основе экспериментальной психологии и физиологии высшей нервной деятельности формировалась и психиатрия, какой ее застал 3. Фрейд, будучи сначала студентом-медиком, а затем практикующим врачом. Именно Фрейду принадлежит название медицинская психология. В общем и целом эта психология рассматривала психику человека, его душевную жизнь как совокупность реакций на внешний мир. Понятно, что эти реакции у человека не такие примитивные, как у амебы, но в принципе это то же самое. Просто человек реагирует на более тонкие раздражители, которые недоступны не только амебе, но даже собаке. Как мы видим, медицинская психология явно тяготеет к позитивистской трактовке человека и его психики. Значение того переворота, который произвел в психологии и психиатрии Фрейд, станет понятным, если мы примем во внимание, что он на почве сугубо психиатрических фактов убедился в принципиальной неправоте медицинской психологии. Фрейд показал, что душевная жизнь человека вовсе не есть поток впечатлений и реакций, а она содержит в себе некую константу, которая не только не поддается влиянию внешних впечатлений, а, наоборот, изнутри их определяет, придавая им такое значение, которое совершенно необъяснимо ни из настоящего, ни из прошлого опыта. В классической философии, начиная с Аристотеля и кончая Декартом, эта субстанция называлась душой, что по-гречески звучит как «псюхе», а на латыни — «анима». Современная психология исходит из относительной самостоятельности душевной жизни в сравнении с телесной жизнедеятельностью. Но именно в русле указанного классического понимания продолжила свое развитие теоретическая психология. В некотором смысле с этой традицией связан и психоанализ 3. Фрейда, хотя с ним не все так просто. Тем не менее и в XX в. отношения между медицинской психологией и теоретической психологией, методологически связанной с классической философией, были очень напряженными. И речь идет не только о методологических спорах, но и о рождении «гибридных» учений о психике человека, которые трудно четко идентифицировать или с естествознанием, или с гуманитарной наукой. Из всего вышесказанного видно, что различные социальные и гуманитарные области знания конституировались в качестве науки по-разному. Здесь нет общего правила и стандарта. И, тем не менее, можно сделать общий вывод о том, что становление истории, экономической и юридической науки в своем развитии опережало гуманитарные науки. Первые в целом сформировались к середине XIX в., вторые — к началу и середине XX в.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ![]() ©2015 - 2025 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|