Отрицательное посвящение

Прежде всего возникает вопрос, являются ли два обсуждаемых типа посвящения — «обращенное» и «отрицательное» — в сущности идентичными в своей архетипической основе. В обоих случаях это посвящение, ведущее вниз, к низшей форме жизни или к «не-жизни», или к темноте—это посвящение в духе нашего времени. Как говорил Юнг, старые боги скорее подавленны, чем искоренены, они превратились в болезни и психические инфекции. Ницшеанское «Бог умер» предвещало падение позитивной религии, особенно христианства. Но зато божества смерти набрали силу, что стало очевидным не столько из неосатанинских культов, сколько из-за непрямых, но шокирующих последствий деструктивных идеологий. Осмелимся предположить, что смерть Бога привела к торжеству божества смерти. С этой точки зрения, ритуалы, на самом деле не исчезнувшие, действуют здесь только в теневой форме, а посвящение находится в услужении у божества преисподней.

Наркоманы с более развитым самосознанием обычно открыто признают свои саморазрушительные наклонности. Они говорят, что предпочитают контактировать со смертью понемногу, постепенно двигаясь в этом направлении и предоставляя случаю решить их судьбу. Даже если интерпретировать эту установку, как стремление достичь радикально новой ситуации в своей жизни, здесь еще нет открытого столкновения со смертью, как должно быть у посвящаемого, от которого требуется пережить психическую смерть и преодолеть опасные испытания. Наркоманы, по большей части, пассивно встречают свою смерть.

Те же, кто хорошо осознают свое саморазрушение и явно захвачены архетипом отрицательного героя, по-видимому, являются личностями, выбравшими радикальную и драматическую роль, но колеблющимися в осуществлении своего выбора. Им недостает энергии героя, силы воли, способности принять ответственность за собственную судьбу. Сознание чувствует силу архетипической модели, но не в состоянии следовать целиком этой модели. Куда бы мы не посмотрели, повсюду видно, что наркотики приносят смерть. Смерть откладывается и переносится в конец процесса, который, будучи архетипическим, начинает развертываться автономным образом, так как процесс не может подчиняться сознательным решениям, если за ним стоит бессознательная сила активировавшейся модели. Даже самые продвинутые из наркоманов (в смысле осознания своего положения) живут в мучительной двойственности, в ежедневном компромиссе между стремлением радикально, решающим образом измениться и маленьким бегством к своей ежедневной привычке.

Профанация культурных факторов не позволяет этой потребности в обновлении развиться в спокойный и торжественный процесс с должным уважением к священному, который необходим психике индивидуума для придания ценности внутренним переживаниям. Потребительское отношение, укоренившееся в каждом члене нашего общества, побуждает его бездумно экспериментировать с наркотиками и их воздействием, а также представляет собой форму профанного псевдоритуала. Псевдоритуал в такой дегенеративной форме, называемый нами обсессивностью или навязчивостью, дает выход подавленной в нашем обществе потребности в ритуалах.

Наркопользователь, таким образом, переворачивает модель — возрождение происходит в первые минуты эйфории, а затем наступает смерть. Отречение как обязательная психологическая фаза отрицается, но позже проявляется в форме физиологической ломки, когда принятое вещество прекращает действовать на организм наркомана. Можно предположить, что отречение есть психологический элемент архетипа, который нельзя устранить подобно тому, как происходит возвращение вытесненного (бессознательных желаний).

Весь этот психологический процесс можно также описать, применяя концепцию «позиции» Мелани Кляйн вместо архетипической модели, так как эта концепция во многих отношениях соответствует идее архетипа6 (См. статью Мелани Кляйн «Вклад в психогенезис маниакально-депрессивных состояний у взрослых» из книги «Любовь, вина и возмещение". М. Кляйн объясняет, что в своих исследованиях младенчества она перешла от концепции фазы к концепции позиции (площадки), так как од-

ни и те же механизмы — параноидальные, маниакальные и депрессивные — действующие на маленького ребенка, остаются потенциально активными всю жизнь. Изучая эти фазы, можно лучше понять, например, маниакально-депрессивное состояние у взрослых).. Согласно Кляйн, различные депрессивные состояния в жизни человека возникают по модели, сформировавшейся в определенный момент в раннем детстве. Этот момент наступает, когда ребенок становится способен воспринимать мать целостно, например, она больше не является только хорошим объектом (питающая грудь), но одним неделимым сложным целым, включающим также возможность матери быть плохой и вызывать у ребенка агрессию своими требованиями и ограничениями. ... Ребенок начинает видеть свою мать как целостную личность и идентифицироваться с ней как целостным, реальным и любимым человеком. Именно тогда на передний план выходит депрессивная позиция»7(Klein, p. 286).

Это раннее переживание создает основу для других депрессивных переживаний в жизни (а также для параноидных и маниакальных переживаний соответственно): «Если ребенку в этот период жизни не удается сформировать любимый объект внутри — если не произошла интроекция хорошего объекта — то возникает ситуация „потери любимого объекта" как в состоянии меланхолии у взрослых»8 (Там же, с. 287).

Проработка и преодоление последствий утраты «хорошего» объекта и чувства вины за свою агрессивность к этому объекту связаны с кляйнианской концепцией возмещения: «Стремление к возмещению, играющее большую роль в нормальном процессе преодоления инфантильной депрессивной позиции, развивается различными методами. Я упомяну лишь два основных: маниакальные и обсессивиые защиты и механизмы» 9 (Там же, с. 288).

Нельзя не заметить, что процессы, описанные Кляйн, происходят по модели, которая в патологическом аспекте повторяется в наркозависимости. Также, как в депрессивной позиции, в случае употребления наркотиков большую роль играет чувство вины, и наркоман часто фантазирует о наивных и решительных формах исправления. Маниакальный и обсессивный тон повторяющегося, непрестанного и похожего на одержимость возврата к наркотикам похож на тон современной потребительской идеологии в целом, самым нездоровым аспектом которой является наркозависимость.

Использование наркотиков никогда не приносит интроекции ни нерушимо стабильного ни постоянно хорошего объекта» и, следовательно, не оставляет удовлетворенности после прекращения «хорошего» действия наркотика (или экстатического эффекта) на организм потребителя.

Но если прогрессия (или регрессия до параноидно-шизоидного состояния) в значительной степени происходят в рамках движения к возмещению (репарации объекта), то можно предположить, что наркоман бессознательно мотивирован стремлением прочувствовать и проработать стадию возмещения, а также снять с себя чувство вины через самопожертвование. Такое предложение оправдано, даже если учесть тот факт, что часто процесс возмещения, воодушевленный исключительно желанием регрессировать до экстатического или «океанического состояния», соответствует ситуации, предшествующей установлению стабильного эго. По мнению Кляйн, возмещение ущерба и чувство вины— это не патологические переживания или отклонения от естественного процесса роста, а необходимые фазы в развитии эго и в обретении нормальной способности любить. Нарциссизм и психическая хрупкость наркомана показывают, что он не прошел эти фазы. Можно предположить, что он бессознательно ищет переживания утраты, пытаясь заполнить эту пустоту.

В теории Кляйн развитие индивидуума делится на фазы и рассматриваются переходы между ними. Такое движение представляется естественным психическим развитием в раннем детстве. Но гипотеза об их дальнейшем бессознательном существовании (в форме позиций или площадок, которые могут реактивироваться) позволяет увидеть здесь модель для более поздних моментов в жизни и некоторых культурных феноменов, таких как посвящение, в котором для перехода на новую ступень нужно пережить потерю и отгогевать (потерю прежней идентичности вместо «потери объекта любви» в раннем детстве по Кляйн). Следовательно, Кляйнианская психобиологическая теория описывает базовую структуру, подходящую как для процесса посвящения, так для бессознательных потребностей, стоящих за обращением к наркотикам. То, что наркотики констеллируют тему посвящения, но обращают его процесс, становится еще более очевидно, если наблюдать наркомана не только в обычный период потребления вещества, а в течении длительного времени, включая его попытки бросить наркотики. Пытаясь измениться и «начать новую жизнь», ему с большим трудом приходится переносить абстиненцию. После прилива жизненной энергии под действием наркотика, абстиненция часто ощущается как опыт смерти, так что процесс здесь идет в обратную сторону, по крайней мере в отношении самых заметных вещей.

Существует еще одна точка зрения, которая может поддержать ход наших рассуждений, — клиническая картина наркозависимости в описании авторов, сочетающих фрейдистский и традиционный психопатологический подходы. Знакомство с этой литературой10(Розенфельд предлагает довольно исчерпывающий обзор. литературы по этому вопросу. См. Н. Rosenfeld. Psychotic States, London: Hogarth Press, 1965) выявляет то, что читатель возможно уже заметил, — тесное родство между привычным циклом потребления наркотиков (или алкоголя) и маниакально-депрессивным синдромом. Мы не будем углубляться в вопрос о том, что происходит в первую очередь —либо использование наркотиков вызывает этот синдром, либо люди, обращающиеся к наркотикам, уже потенциально маниакально-депрессивны. Со временем возникает тесная связь между обоими интересующими нас явлениями.

Маниакальное поведение характеризуется излишней и дерганной или пустой активностью, а также постоянной потребностью затевать новые дела. Маниакальный индивидуум похож на человека, который только родился и жаден до жизни. С другой стороны, в депрессивной фазе атмосфера печали и смерти сопровождает любое его переживание. Можно сказать, что его жизнеспособность и энергия эго мертвы и тесно связаны с бесконечным трауром. Некоторые писатели указывают, что этот цикл характерен для наркомана, как в его повседневной жизни в целом (маниакально-депрессивный цикл обычно длится, по меньшей мере, несколько месяцев), так и в течение коротких циклов потребления наркотиков (за эйфорией в одурманенном состоянии следует «провал» («down») на несколько часов или дней).

Порочный круг, в который попадает наркоман, толкает его ко все большим дозам в безуспешном поиске состояния, где он сможет избежать опыта смерти. Парадокс, однако, в том, что этот сценарий может привести к настоящей физической смерти. Чем больше доза, тем мучительней и «смертоносней» будет последующее состояние депривации, тем сложнее для наркомана принять депривацию как необходимую фазу, даже если ее рассматривать как подготовительный момент к очередному приему наркотика. Фаза депривации подавляется, выключается из последовательности, ее по возможности пропускают или перескакивают. Наркоман пытается сдерживать приближение смерти, по крайней мере, некоторое время, а потом будь, что будет. На этом маникально-депрессивном ландшафте вершин и долин наркоман пытается выжить, перепрыгивая как акробат с пика на пик. Временами он даже мог бы гордиться своей смелостью, так как ему известно, что он — акробат без страховочной сетки.

Наркоман выражает в экстремальной и опасной форме установку, принадлежащую не только ему одному, а всему обществу. Существует явная аналогия между зависимостью и потребительским поведением, которое основано на беспрестанной погоне за удовольствиями и не допускает ограничений или отказа от обладания, не выносит ухудшения уровня потребляемых товаров и услуг. Некоторые наркоманы, отвергающие доминирующие ценности своего общества, иногда осознают потребительские стереотипы в своем поведении, и это заставляет их еще больше ненавидеть себя. По сравнению с традиционными культурами наша современная культура представляет собой перекошенное маниакальное образование, так сильно наклоненное в сторону будущего, что удержаться от падения может только, убыстряя темп и становясь все более одержимой.

Ни одна культура, предшествующая нашей, не верила в непрерывное и поступательное движение вперед. Не только из-за невозможности технического прогресса в прошлом, а еще и потому, что это осуждалось системой ценностей, призывавшей к чувству меры и самоограничению. С другой стороны, идеология «постоянного роста», утвердившаяся на Западе за последние несколько десятилетий, поощряет рост товаропроизводства и материальный прогресс, упорно отказываясь принять то, что в печали и в отречении от мира может быть какой-то смысл, что вещи да и человек не вечны. Можно наблюдать, как существующее внутри общества недовольство самим собой мифологизируется в пророчествах о грядущем Глобальном кризисе, о мировых катаклизмах, о возмездии. Такое же самопрезрение просматривается в мазохистическом влечении к зрелищам катастроф, когда за стартовую точку берется какой-то реальный эпизод жизни, например, гибель «Титаника», а затем вокруг него вырастает почти сказочная история о том, как гордость человека за технический прогресс наказывается силами природы. Важно не упустить из виду сходство между идеологией потребительского общества, потребностью наркомана во все больших дозах и неустойчивым регрессивным оживлением на маниакальной стадии. Одна и та же модель здесь действует на разных уровнях. Архетипическая теория позволяет нам соединить клинический взгляд (маниакально-депрессивный цикл) с социологическим взглядом (потребительское поведение) на наркозависимость, не противопоставляя, а объединяя их в общей перспективе, чтобы понять бессознательные тенденции, лежащие в основе наркомании.

Детальное рассмотрение этой модели необходимо на разных планах: в культурном (в этой главе) и в индивидуальном контексте (в следующей главе), что позволит включить в сферу данного исследования не только феноменологический и патологический анализ наркозависимости, но и рассмотреть более глубокие психические потребности, лежащие в основе этой проблемы, причем не только связанные с деструктивностью. Исследование наркомании через модель посвящения позволяет сравнить поведение наркомана с общими культурными стереотипами и, таким образом, показать универсальность явления, одновременно выделяя специфические особенности Западной культуры, делающие невозможным возврат к более архаичной (сакрализованной) ситуации. Можно много обсуждать, как исправить такую односторонность, но древние ритуалы уже априори исчезли.

Следует добавить еще кое-что касательно общей значимости нашего аргумента. Относительно легко доказать, что у типичного наркомана, потребителя сильных наркотиков, есть бессознательная потребность в смерти, — этот аргумент является общепринятым и прочным. И также несложно принять нашу модель посвящения и гипотезу о том, что ошибка наркомана заключается в типичной для потребительской идеологии погоне за удовольствиями, что приводит его к перевернутой модели посвящения. Так что модель начинается с чувства обновления и заканчивается переживанием смерти.

И все же здесь описывается архетипическая модель, помогающая понять экстремальное и специфическое явление Iнаркозависимость) с точки зрения естественной и универсальной человеческой потребности, в которой нет ничего патологического (потребность в посвящении или в возрождении). Рассмотрим эту модель на примере более распространенной зависимости.

Многие люди позволяют себе выпивать слишком много алкоголя — легального наркотика. Это бывает, когда, оказавшись в «приятной компании», они слишком увлекаются и теряют меру. На следующее утро они просыпаются с чувством опустошенности и недомогания, как физического, так и психологического. Давайте рассмотрим это неприятное пробуждение, похмелье. В этом состоянии многие люди ощущают чувство вины, особенно, если это уже происходило не раз. (В таких случаях уже существует элемент навязчивости, который, нравится это или нет, создает основу для патологической зависимости). Люди сокрушаются, давая различные рациональные оценки своему поведению: «Зачем я позволил себе напиться? » или «То веселье не стоило такого похмелья, теперь-то я буду знать». Весь этот процесс является бессознательным ритуалом, не контролируемым рациональным эго. Даже такое внешне рациональное осуждение своего поведения на самом деле необходимая часть заранее установленного ритуала — этап траура и оплакивание самого себя.

Если согласиться, что бессознательная потребность в опыте смерти присуща наркоману и в менее явной форме всему обществу, то архетипическая модель должна относиться и к простому утреннему похмелью. Рассматривать цикл «пьянство-похмелье» лишь с точки зрения индивидуального патологически навязчивого поведения недостаточно, так как в таком случае игнорируются бессознательные цели.

Возвращаясь к уже упомянутым теориям, следует задаться вопросом, не ищет ли индивидуум (возможно бессознательно) не только регрессии, вызванной пьянством, но также и последующей утренней депрессии, то есть процесса «проработки» и преодоления посредством возмещения по терминологии Кляйн. В похмелье можно видеть процесс исправления как физического, так и психологического состояния. Искусственный избыток пуерильной энергичности трансформируется в депрессию, в сатурническое состояние, когда конечности кажутся свинцовыми, мысли тяжелыми, словно наступила преждевременная старость. Человек среднего возраста, который накануне ночью танцевал и забавлялся как дитя, на следующее утро переполнен физической болью и мрачными негативными мыслями о собственной жизни. На первый взгляд, болезненное похмелье кажется состоянием смертельной опустошенности, а опьянение — переживанием полноты жизни. Мы оправдываем склонность многих творческих людей к пьянству и наркотикам бурным характером их жизни. Художник находится ближе к глубоким корням жизни, и пьянство является выходом для его почти переполненного потока либидо, поскольку либидо ищет экстремальных переживаний и не удовлетворяется рамками обыденной жизни. Художник ближе к глубочайшим истокам жизни и смерти. По этой причине его влечет и к состоянию опьянения и к опустошенности на следующее утро, что является архетипическим и метафорическим выражением жизни и смерти соответственно. Вероятно именно алкоголь давал Хемингуэю не только усиление его необузданной витальности, но и саморазрушительные порывы на следующий день после пьянства, бросание вызова самой смерти, что стало основной темой его творчества и жизни.

Часто к пьянству обращаются почти сознательно, чтобы испытать освобождение от иллюзий и психические страдания на следующий день —не менее важная бессознательная цель, особенно для творческих людей. Это происходит в тот момент, когда индивидуум чувствует себя наиболее «выдохшимся» из-за разных обстоятельств, и справившись со своим раздражением, он может прочувствовать дилемму «быть или не быть» более ясно, чем в состоянии опьянения, когда в нестабильном состоянии разума он был подвержен коллективному влиянию. Можно сказать, что эта дилемма будет живым, а не абстрактным переживанием, она проявится и будет прожита интенсивно на протяжении ночной смены настроения.

Любой, кто изучает репрессивные аспекты нашей культуры, не может не поразиться удивительному парадоксу пробуждения после пьянства. В мире, построенном на критериях рациональности, есть иррациональные и сильные эмоциональные переживания. В мире, стремящемся ко все большему производству и потреблению, распространяются отрицательные явления.

Кажется, что наша официальная культура придает малое значение возрождению, не говоря уже о раскаянии. Но не следует полагать, что можно устранить элементы, игравшие долгое время важную роль в экономике психики, они вновь появятся в бессознательном и в косвенном виде. Распространение наркотиков является продуктом нашего общества и предупреждением о самых слабых аспектах нашей культуры. Эта мысль снова и снова повторяется в комментариях по поводу сегодняшней социологической ситуации. Не прекращающееся потребление наркотиков с его постоянным аспектом потребности в смерти и посвящении представляет собой протест против нашей культурной ограниченности. Не только наркоман, но и «нормальный» человек, не только социолог, но и глубинный психолог —все, кого волнует тема наркомании — бьют тревогу по поводу попыток нашего общества подавить, утилитарным и рациональным образом, архаическую потребность в возрождении.