Жизнеописания и мнения знаменитых философов

КНИГА VI

АНТИСФЕН

ι   Антисфен, сын Антисфена, был афинянин, но, как говорили, незаконнорожденный. С этим связан его от­вет на чью-то насмешку: «И матерь богов — фригиян-ка»¹. Должно быть, его мать была родом из Фракии. После того как он отличился в битве при Танагре², Сократ заметил, что Антисфен никогда не показал бы себя таким храбрецом, если бы оба его родителя были афиняне. И сам Антисфен с презрением говорил об афинянах, кичившихся своим происхождением, что они ничуть не благороднее улиток или кузнечиков.

Сначала он был учеником ритора Горгия. Отсюда риторическая окраска его диалогов, особенно ощути-

2 мая в «Истине» и в «Протрептиках». Гермипп сообща­ет, что Антисфен собирался выступить во время Истмийских игр как с поношением, так и с похвалой гражданам Афин, Фив и Лакедемона, но потом разду­мал, увидев множество людей, прибывших из этих го­родов.

Позднее он примкнул к кружку Сократа и так мно­го почерпнул там, что стал уговаривать своих собст­венных учеников перейти вместе с ним в обучение к Сократу. Живя в Пирее, Антисфен каждый день про­делывал 40 стадиев³, чтобы только послушать Сократа. От него он научился воздержанности и, восхищаясь его презрением к страстям, стал родоначальником киниз­ма. Он доказывал, что труд — благо, приводя в при­мер великого Геракла и Кира, одного — из эллинов, другого — из варваров.

3 Он первым дал определение: «Понятие есть то что выражает, чем предмет был или что он есть». Он часто говаривал: «Лучше помешаться, чем наслаждаться», а также: «Следует сходиться только с такими женщина-

ми, которые будут вам за это признательны». Одному юноше с Понта, который хотел у него учиться и спро­сил, что для этого нужно, он ответил: «Новая книжка, новый грифелек, новая табличка, да ума кусок», игрой слов подчеркивая значение ума⁴. На вопрос, кого сле­дует брать в жены, сказал: «Та, что всеобщий имеет успех, жена для всех, а та, что без внимания, сплош­ное наказание»⁵. Услышав однажды, что Платон поно­сит его, заметил: «Так бывает и с царями: они делают добро, а все их бранят».

4 Однажды его посвящали в таинства орфиков, и жрец сказал, что посвященных в Аиде ожидают всякие блага, на что Антисфен возразил: «Почему же ты не умираешь? » Когда его попрекали тем, что не оба его родителя свободнорожденные, он сказал: «Но они так­же и не борцы, а вот я — борец». Спрошенный, поче­му у него так мало учеников, ответил: «Потому, что я гоню их от себя серебряной палкой»⁶. На вопрос, поче­му он так жесток с учениками, ответил: «И врачи бывают жестоки с больными». Увидев однажды прелю­бодея, спасавшегося бегством, он крикнул ему: «Несча­стный! Какой опасности ты мог бы избежать всего за один обол! » Как рассказывает Гекатон в «Хриях», Ан­тисфен говорил: «Лучше достаться воронам, чем по­пасть к льстецам. Те пожирают мертвых, а эти — живых»⁷.

5 На вопрос, о чем человек должен мечтать, он отве­тил: «О том, чтобы умереть счастливым». Как-то один из знакомых пожаловался ему, что потерял свои цен­ные записи. На это он заметил: «Нужно было записы­вать не на табличке, а в сердце». Он нередко говорил: «Как ржавчина съедает железо, так завистников — их собственный нрав». «Тот, кто хочет быть бессмерт­ным, — говорил он, — должен вести благочестивую и праведную жизнь». Он говорил: «Государства погибают тогда, когда перестают отличать дурных от хороших». Когда его однажды хвалили дурные люди, он заметил: «Боюсь, не сделал ли я чего-нибудь дурного».

6   Он говорил, что совместная жизнь братьев-едино­мышленников прочнее всяких стен. Нужно, учил он, брать с собой в дорогу столько припасов, чтобы они уцелели даже при кораблекрушении. Когда однажды его упрекнули в том, что он якшается с дурными людьми, он ответил: «И врачи вступают в контакт с

больными, но не заражаются». «Не чудно ли, — гово­рил он, — очищать зерна от плевел, не допускать к бою людей непригодных и в то же время мириться с мошенниками на государственной службе? » Когда его спросили, что дает ему философия, он ответил: «Уме­ние оставаться наедине с собой». Во время пирушки кто-то предложил ему: «Спой! » — «А ты сыграй мне на флейте», — ответил Антисфен. Когда Диоген по­просил у него хитон, он предложил ему взамен

7 сложить вдвое свой собственный гиматий. Спрошен­ный, какая из наук самая важная, он ответил: «Та, которая учит отучаться от зла». Тем, кому приходи­лось слышать о себе клевету, он советовал переносить ее мужественнее, чем удары камнями.

Он смеялся над Платоном как над человеком, це­ликом зависимым от мирской суеты. Во время пышно­го шествия увидев храпящего коня, он сказал Платону: «И ты напоминаешь мне такого горделивого жеребца». Эта насмешка связана с тем, что Платон постоянно хвалил лошадей. Однажды Антисфен навестил больно­го Платона и, увидев таз, куда того стошнило, спро­сил: «Желчь я вижу, а где же твоя спесивость? » Он

8 советовал афинянам принять специальное постановле­ние и считать ослов конями. Те сочли это нелепым, но, возразил он, ведь у вас можно стать и стратегом, ничему не учась; достаточно только для этого боль­шинству поднять руки. Кто-то сказал: «Тебя многие хвалят». — «Что же я такого натворил? » — забеспоко­ился Антисфен. Увидев, что тот так вывернул свой плащ, что стали видны дыры, Сократ заметил: «Через дыры твоего плаща просвечивает тщеславие». Как рас­сказывает Фаний в сочинении «О сократиках», Анти­сфен на вопрос, как стать совершенным, ответил: «Научившись у людей знающих избегать пороков, си­дящих в тебе». Когда кто-то хвалил роскошь, он воз­негодовал: «Пусть дети наших врагов живут в роскоши! »

9 К юноше, старавшемуся принять перед скульпто­ром позу покрасивее, он обратился со словами: «Ска­жи-ка мне, если бы бронза вдруг обрела голос, чем бы она, по твоему мнению, стала кичиться? » — «Своей красотой», — последовал ответ. «Тогда не стыдно ли тебе чваниться тем же, чем и неодушев­ленный материал? » Юноша с Понта обещал обогатить

 

Антисфена, когда придет его корабль с соленой ры­бой. Философ захватил пустой мешок и попросил юношу пойти вместе с ним к торговке хлебом. Там он набил мешок и пошел прочь. Когда же она потре­бовала плату, тот сказал: «Вот этот молодой человек тебе заплатит, когда придет его корабль с соленой рыбой». Кажется, он был причастен к изгнанию Ю Анита и к казни Мелета. Встретившись с юношами, прибывшими с Понта после того, как они наслыша­лись о славе Сократа, Антисфен отвел их к Аниту, сказав в насмешку, что этот человек мудрее Сократа. Как говорят, это вызвало такое негодование среди окружавших Сократа, что они настояли на изгнании Анита. Когда он где-нибудь видел роскошно одетую женщину, то отправлялся к ней домой и просил ее мужа вывести коня и показать оружие. Если у него найдется и то, и другое, то пусть ее наряжается, так как этого ему достаточно для защиты. Если же у него ничего такого нет, то пусть заставит ее отка­заться от украшений и нарядов.

Вот основные положения его философии. Он дока­зывал, что добродетели можно научиться; что благо-

11 родство и добродетельность одно и то же. Для счастья достаточно одной добродетели, а она нуждается лишь в Сократовой силе. Добродетель же состоит в делах и не нуждается ни в многословии, ни в науках. Мудрец сам себе довлеет, ибо все, что принадлежит другим, принадлежит и ему. Безвестность, как и труд, — благо. Мудрец живет не по законам государства, а по законам добродетели. Жениться следует для воспро­изведения рода, сходясь для этого с самыми прекрас­ными женщинами. И любви не должен чуждаться мудрец, ибо только он знает, кто достоин ее.

12 Диокл приписывает ему также следующие мысли. Для мудреца нет ничего чуждого или невыполнимого. Добродетельный человек достоин любви. Все достой­ные люди — друзья. Своими союзниками следует де­лать людей мужественных и справедливых. Добродетель — оружие, которое нельзя отнять. Лучше с немногими добродетельными сражаться против всех дурных, чем со многими дурными против немногих честных. Считайся с врагами: они первыми замечают твои ошибки. Пуще родича своего почитай человека справедливого. У мужчин и женщин добродетель одна

и та же. Добро прекрасно, зло безобразно. Все дурное считай чуждым себе.

13 Разум — самое прочное из укреплений, ибо его нельзя ни уничтожить, ни предать. Его стены нужно возводить из наших собственных неопровержимых до­водов. Свои беседы Антисфен вел в Киносарге⁸ — гимнасии, расположенном недалеко от городских во­рот, поэтому, как полагают некоторые, отсюда и про­изошло название кинической школы. Сам Антисфен получил прозвище Дворняга. Согласно Диоклу, он первым стал складывать вдвое свой трибон⁹ и пользо­ваться только им во всех случаях жизни. Он стал также ходить с посохом и котомкой. Неанф утверж­дает, что он первым стал складывать вдвое и свой гиматий, а Сосикрат в третьей книге «Преемств» го­ворит, что это первым стал делать Диодор из Аспен-да, отпустивший себе также бороду и ходивший с котомкой и посохом.

14 Из всех сократиков только Антисфен удостаивается похвалы Феопомпа, который подчеркивает его одарен­ность и способность логикой своей речи захватить лю­бого. Об этом же свидетельствуют как его сочинения, так и «Пир» Ксенофонта. Пожалуй, Антисфен может также считаться основателем наиболее строгого тече­ния в стоицизме, о котором эпиграмматик Афиней го­ворит следующее:

Вот ведь о чем говорит мудрость священных страниц: Лишь добродетель — духовное благо, важнейшее в мире, О знатоки учения Стой! О школа мудрейших!

Ибо одна лишь она город спасет и людей. Прочие ж люди считают за счастье потворствовать плоти.

Муза есть и у них, имя ее — Эрато.

15 Антисфен дал также толчок бесстрастию Диогена, выдержке Кратета и суровости Зенона, заложив осно­вы их учений о государстве. Ксенофонт называет его приятнейшим из собеседников, а в остальном очень сдержанным.

Как сообщают, сочинения Антисфена составляли десять томов.

В первом томе находились следующие произведе­ния:

«О словесном выражении, или О стилях речи». «Аякс, или Речь Аякса». «Одиссей, или Об Одиссее».

 

«Апология Ореста, или О составителях судебных ре­чей».

«Исография, или Лисий и Исократ». «Ответ на речь Исократа " Без свидетелей" ».

16 Во втором томе: «О природе животных». «О рождении детей, или О любви в браке». «О софистах. Физиогномический очерк». «О справедливости и о мужестве. Увещевательная речь (protreptik) в трех частях».

««О Феогниде». Составляет четвертую и пятую части предыдущего сочинения».

В третьем томе: «О добре». «О мужестве».

«О законе, или О государственном устройстве». «О законе, или О прекрасном и справедливом». «О свободе и рабстве». «О вере».

«Об управлении, или О повиновении». «О победе, или Домострой».

В четвертом томе: «Кир». «Геракл Больший, или О силе».

В пятом томе:

«Кир, или О царской власти». «Аспасия».

В шестом томе: «Истина».

«Об искусстве вести спор». «Сатон, или О противоречиях. В трех книгах». «О разговоре».

17 В седьмом томе:

«О воспитании, или О существительных. В пяти

книгах».

«О вопросах и ответах».

«О мнении и знании. В четырех книгах».

«Мнения. Полемическое сочинение».

«Вопросы обучения».

В восьмом томе: «О музыке». «О комментаторах». «О Гомере». «О несправедливости и безбожии».

«О Калхасе». «О наблюдателе». «О наслаждении».

В девятом томе: «Об Одиссее». «О посохе».

«Афина, или О Телемахе». «О Елене и Пенелопе». «О Протее». «Киклоп, или Об Одиссее».

18 «Об употреблении вина, или Об опьянении, или О Киклопе». «О Кирке». «Об Амфиарае». «Об Одиссее, Пенелопе и собаке».

В десятом томе: «Геракл, или Мидас». «Геракл, или О разуме или силе». «Кир, или Возлюбленный». «Кир, или Наблюдатели». «Менексен, или О власти». «Алкивиад». «Архелай, или О царстве».

Таковы сочинения Антисфена.

Тимон упрекает его за такое обилие сочинений и называет «плодовитым пустобрехом». Умер Антисфен от болезни. Однажды Диоген зашел к нему и спро­сил, не нуждается ли он в помощи друга. В другой раз он пришел с кинжалом. Когда Антисфен просто­нал: «Кто избавит меня от мучений!? » — Диоген указал на кинжал и сказал: «Вот он». Антисфен воз-

19 разил: «Я сказал — от мучений, а не от жизни». Должно быть, философ не очень мужественно пере­носил болезнь, сильно любя жизнь. Вот мои стихи о нем:

Жил ты как пес, Антисфен, обычай такой соблюдая: Речью людские сердца рвать ты на части умел. Злою чахоткой в могилу сведен. — Ну, что тут рыдать нам?! Ведь по дороге в Аид нужен нам всем проводник.

Было еще три человека по имени Антисфен: один из них — последователь Гераклита, другой — родом из Эфеса, третий — какой-то родосец, историк.

Как раньше мы перечислили учеников Аристиппа и Федона, так теперь расскажем о киниках и сто­иках, вышедших из школы Антисфена, в следующем порядке.

ДИОГЕН

20  Диоген, родом из Синопы, был сыном менялы Ги-кесия. По сообщению Диокла, он бежал из родного города, так как его отец, будучи казенным менялой, подделывал монеты. Эвбулид же в своей книге о Дио­гене утверждает, что и Диоген занимался тем же и покинул родину вместе с отцом. Как бы то ни было, но и сам Диоген в сочинении «Леопард» признается в том, что перечеканивал монеты. Другие же говорят, что, назначенный казначеем, он, поддавшись уговорам подчиненных ему работников, направился в Дельфы или на Делос, родину Аполлона, чтобы спросить у ора­кула, следует ли ему сделать то, в чем его убеждают. Бог разрешил ему изменить государственный строй (politicon nomisma), а он его неправильно понял и стал подделывать деньги (nomisma), но, как говорят, был уличен и изгнан. По другим источникам, он сам бе-

21 жал, испугавшись наказания. Сообщают также, что он подделывал монеты, которые давал ему отец, умерший впоследствии в тюрьме, а сам он бежал и прибыл в Дельфы, где спросил оракула, что ему сделать, чтобы заслужить славу, а не о том, подделывать ему деньги или нет. Именно тогда он и получил указанный выше оракул.

По прибытии в Афины он познакомился там с Ан-тисфеном. Тот его оттолкнул, так как вообще никого к себе не допускал, но Диоген упорством все же добил­ся своего. Однажды Антисфен замахнулся на него пал­кой, но Диоген только наклонил голову и сказал: «Бей. Но у тебя не найдется такой дубины, чтобы прогнать меня, пока у тебя будет, что сказать». С этого времени он стал его учеником и, будучи изгнанником, вел весь­ма скромную жизнь.

22 Как рассказывает Феофраст в диалоге «Мегарик», Диоген, наблюдая пробегавшую мышь, которая не за­ботилась о постели, не боялась темноты, не искала так называемых лакомств, нашел выход из своего собст­венного положения. Он первым, как утверждают неко-

торые, стал складывать вдвое свой плащ, вынужден­ный спать на нем; он раздобыл себе котомку, куда складывал пищу, и где угодно мог завтракать, спать, беседовать. Это афиняне, говорил он, позаботились, чтобы ему было, где жить, и показывал на портик

23 Зевса и на Помпейон. Он стал пользоваться посохом только после болезни, но вскоре всегда начал ходить с ним, но не в городе. Как сообщают афинский простат Афинодор, ритор Полиевкт и сын Эсхриона Лисаний, в дорогу он брал с собой и посох, и суму. Когда Диоген в письме попросил знакомого найти ему небольшой домик, а тот запоздал с ответом, он устроил себе жи­лище в большой бочке¹⁰ в Метрооне. Об этом он и сам говорит в одном из своих писем. Летом он катался в горячем песке, а зимой обнимал статуи, засыпанные снегом, пользуясь любым случаем для закалки.

24 К своим современникам он относился с большим высокомерием. Школу Евклида, например, называл школой Желчида, Платоновы беседы — пустым бре­дом¹¹, состязания на Дионисиях¹² — большими иллю­зионными представлениями для дураков, демагогов — прислужниками черни. Он говорил также, что когда в жизни встречает кормчих, врачей и философов, то ду­мает, что среди живых существ нет никого умнее че­ловека. Но, видя толкователей снов, прорицателей и тех, кто им верит, или людей, надутых от сознания своей славы или богатства, считает, что нет никого глупее человека. Он часто говаривал, что для жизни надо запастись разумом или веревкой на шею.

25 Однажды на пышном пиру, заметив, что Платон ест простые оливки, Диоген воскликнул: «Как же так получается? Знаменитый философ предпринимал путе­шествие на Сицилию специально ради изысканных яств, а теперь отказывается от того, что лежит перед носом?! » На что Платон отвечал: «Но, клянусь богами, Диоген, я и там по большей части питался оливками и тому подобным». — «Тогда зачем нужно было плыть в Сиракузы? Разве в то время в Аттике был неурожай на оливки? » — возразил Диоген. Фаворин в «Пестрых рассказах» приписывает этот ответ Аристиппу. Как-то в другой раз он ел сушеные фиги и повстречал Плато­на. «Можешь взять», — предложил он ему. Тот взял и съел. «Можешь взять, сказал я, а не съесть», — рас­сердился Диоген.

 

26  Однажды Платон пригласил в гости друзей, при­бывших от Дионисия. Пришел и Диоген и стал топтать ковры хозяина со словами: «Попираю тщеславие Пла­тона». На что Платон заметил: «Какое же тебя самого распирает тщеславие, хотя ты и делаешь вид, будто вовсе не тщеславен». По другим сведениям, Диоген сказал: «Попираю гордыню Платона». — «Другой гор­дыней», — ответил Платон. Сотион в четвертой книге своего сочинения утверждает, что киник сказал: «Так я попираю самого Платона». Однажды Диоген попро­сил у Платона вина, а затем и сушеных фиг. Философ прислал ему целый жбан, а Диоген сказал: «Когда тебя спрашивают, сколько будет дважды два, ты отвеча­ешь — двадцать? Твой ответ также не соответствует вопросу, как и подарок — просьбе». Так он посмеялся над ним, как над болтуном.

27 Когда спросили, где в Греции он видел добродетель­ных мужей, он ответил: «Мужей — нигде, детей — в Лакедемоне». Однажды он рассуждал о чем-то весьма серьезном, но никто не обращал на него внимания. Тогда он начал верещать по-птичьи. Собрались люди. Диоген стал стыдить их, что они поспешили слушать чепуху, а к серьезным речам отнеслись пренебрежи­тельно. Он говорил, что люди состязаются в рытье ка­нав и подножках, а в добродетели — никто. Он удивлялся грамматикам, которые выискивают грехи у Одиссея, а своих собственных не видят; музыканты же умеют настраивать струны на лире, а собственный

28 нрав настроить никак не могут. Астрономы наблюдают за солнцем и луной, а то, что под ногами, не замеча­ют. Риторы охотно говорят о справедливости, но по­ступки их никогда ей «е соответствуют. Скупцы поносят деньги, а сами любят их больше всего на све­те. Он презирал тех, кто восхищается честными людь­ми за то, что они выше денег, а сами завидуют богачам. Его возмущало, что люди приносят жертвы богам ради своего здоровья, а сами во время жертвоп­риношений обжираются, нанося вред здоровью. Он удивлялся, как это рабы, видя обжорство господ, не расхищают их пищу.

29 Он хвалил тех, кто затевал жениться и не женился, кто хотел отправиться в путешествие и не отправлял­ся, кто собирался посвятить себя государственной жиз­ни и не посвящал, кто намеревался воспитывать детей

и не делал этого, а также тех, кто был готов пойти в услужение к вельможам, но избегал даже общения с ними. Он говорил, что к друзьям нужно идти с раскры­тыми руками, а не сжимать их в кулак. Менипп в «Продаже Диогена» рассказывает, что, когда философа взяли в плен и выставили на продажу и кто-то спро­сил, что он умеет делать, тот ответил: «Править людь­ми», — и обратился к глашатаю с просьбой, чтобы он объявил, не хочет ли кто-нибудь купить себе господи­на. Когда ему запретили садиться, он сказал: «Не име­ет значения. Как бы рыба ни лежала, ее все равно

30 купят». По его словам, он удивлялся тому, что, поку­пая кувшин или таз, мы их тщательно проверяем, а при покупке человека довольствуемся лишь беглым ос­мотром. Купившему его Ксениаду он говорил, что тот должен ему повиноваться, хотя он и раб. Ведь если кормчий или врач — рабы, их все равно слушаются. Эвбул в сочинении «Продажа Диогена» рассказывает, что философ, воспитывая сыновей Ксениада, среди прочих наук учил их верховой езде, стрельбе из лука, умению обращаться с пращей, искусству метания копья. Когда они занимались на палестре, он не позво­лял тренеру делать из них атлетов, а заботился лишь о том, чтобы лица юношей покрывал румянец и были крепкими их тела.

31  Мальчики также учили наизусть много отрывков из поэтов и писателей, в том числе и из сочинений самого Диогена, причем весь учебный материал для скорей­шего усвоения он излагал кратко. Он учил их дома самим себя обслуживать, есть простую пищу и пить воду, носить короткую стрижку, обходиться без укра­шений, не надевать ни хитонов, ни обуви и ходить по улицам молча, потупив взор. Он устраивал для них и псовую охоту. Они же, со своей стороны, проявляли заботу о Диогене и выступали его защитниками перед родителями. Тот же Эвбул сообщает, что Диоген соста­рился в доме Ксениада, там умер и был похоронен его сыновьями. Когда Ксениад спросил Диогена, как его

32 похоронить, тот ответил: «Вниз лицом». На вопрос «за­чем? » он ответил: «Ведь скоро все, что было внизу, окажется наверху». Эти слова были связаны с тем, что македоняне к этому времени уже захватили власть и из подчиненных стали властителями. Однажды какой-то человек привел его в богатый дом и запретил пле-

 

ваться, тогда он сначала отхаркнулся, а потом плюнул ему в лицо, прибавив, что более грязного места не нашел. Другие приписывают эти слова Аристиппу. Как-то раз он закричал: «Эй, вы, люди! » Сбежался народ. Он набросился на них с палкой со словами: «Я звал людей, а не дерьмо». Об этом рассказывается у Гекатона в первой книге «Хрий». Передают, что Алек­сандр однажды сказал: «Если бы я не был Александ­ром, то хотел бы быть Диогеном».

33 Калеками он считал не тех кто глух и слеп, а тех, у кого нет котомки¹³. Однажды, рассказывает Метрокл в «Хриях», Диоген пришел к юношам на пир с напо­ловину остриженной головой, за что был побит. Тогда он написал на белой табличке имена своих обидчиков, повесил ее себе на шею и так стал ходить по городу, пока все не начали над ними издеваться, презирать их и бранить. Он говорил о себе, что он одна из тех собак, которую все хвалят, но ни один из хвалителей не ре­шится взять с собой на охоту. Когда кто-то расхвастал­ся: «На Пифийских играх я побеждаю мужей», Диоген ему возразил: «Это я побеждаю мужей, а ты — ра­бов»¹⁴.

34 Тем кто говорил ему: «Ты уже старик, отдохни наконец», он отвечал: «Как же так? Если бы я бежал на состязаниях и был бы уже близок к финишу, разве мне следовало расслабиться, а не напрячь все силы? » Однажды, когда его позвали на пир, он отказался, ссы­лаясь на то, что раньше, когда принял приглашение, никто его за это не поблагодарил. Он ходил босиком по снегу и делал еще многое, о чем было сказано выше. Он пробовал есть сырое мясо, но не мог его переварить. Однажды он застал оратора Демосфена за­втракающим в трактире. Тот скрылся во внутреннее помещение трактира, на что Диоген заметил: «Так ты еще больше окажешься в харчевне». Когда какие-то иностранцы хотели повидать Демосфена, Диоген вы-

35 ставил средний палец¹⁵ и сказал: «Вот вам афинский демагог». Кто-то обронил кусок хлеба и постеснялся его поднять. Тогда Диоген, желая преподать ему урок, привязал к горлу кувшина веревку и поволок его так через весь Керамик¹⁶.

Он говорил, что подражает хормейстерам, которые дают хористам более высокую ноту с тем, чтобы те придерживались нужного тона. Большинство людей,

говорил он, отделяет от безумия лишь один только палец; ведь если кто-нибудь будет расхаживать по улицам и указывать на все средним пальцем, то поду­мают, что он сошел с ума, а если — указательным, то нет. Он говорил далее, что ценные вещи продаются за бесценок и наоборот. Так, например, статуя стоит три тысячи драхм, а хеник муки — два медяка.

36 Купившему его Ксениаду Диоген сказал: «Ну, те­перь исполняй приказания! » Когда же тот воскликнул:

Вспять потекли источники рек! ¹⁷

— ответил: «Если бы ты заболел и купил себе врача разве ты не подчинялся бы ему, а лишь декламировал: " Вспять потекли источники рек"? » Один человек хотел обучаться у него философии. Диоген дал ему селедку и приказал следовать за ним. Когда же тот, застесняв­шись, бросил ее и ушел, философ, встретив его, спустя некоторое время, со смехом сказал: «Нашу дружбу по­рушила селедка». Диокл рассказывает об этом иначе. Кто-то предложил: «Приказывай нам, Диоген». Тогда Диоген отвел просителя в сторону и дал кусок сыру, стоивший всего пол-обола, и велел ходить с ним. Че­ловек отказался, тогда Диоген заметил: «Нашу дружбу разорвал кусочек сыра».

37 Увидев однажды мальчишку, который пил воду из ладошки, он выбросил из своей котомки кружку и сказал: «Мальчик превзошел меня в скромности жиз­ни». Он выбросил и тарелку, когда увидел, как маль­чик, разбив случайно миску, ел свою чечевичную похлебку из углубления, сделанного в хлебном мяки­ше. Он рассуждал так: «Все принадлежит богам. Муд­рецы — друзья богов, а у друзей все общее. Значит, все принадлежит мудрецам». Увидев однажды женщи­ну, припавшую к статуям богов в непристойной позе, и желая освободить ее от суеверия, он, как рассказы­вает Зоил из Перги, подошел к ней и сказал: «Жен­щина, а не боишься ли ты, что бог стоит как раз

38 позади тебя — ведь все преисполнено им — и ты оскорбляешь его своим неприличным видом? » Он привел в храм Асклепия в качестве подарка кулачно­го бойца, чтобы тот подбегал и бил каждого, кто падает ниц.

Он любил говорить, что над ним сбылись трагиче­ские проклятия, ибо он:

 

Безродный изгнанник, лишенный отчизны, Бродяга и нищий, без крова и пищи¹⁸.

Он говорил, что судьбе противопоставляет отвагу, закону — природу, страстям — разум. В Крании Дио­ген грелся на солнышке. Подошел Александр и сказал: «Проси у меня чего хочешь». Диоген ответил: «Только не загораживай мне солнца». Кто-то громко и долго читал, тогда Диоген показал на чистое место в конце свитка и сказал: «Мужайтесь, люди, — вижу землю». Когда какой-то человек стал доказывать, что у Диоге­на есть рога, тот потрогал свой лоб и сказал: «А я их

39 не чувствую». В том же духе он стал действовать, когда кто-то утверждал, что движения не существу­ет, — поднялся с места и начал прохаживаться взад и вперед. Разглагольствующего об астрономических яв­лениях он спросил: «Давно ли ты спустился с небес? » Когда какой-то порочный евнух написал на двери сво­его дома: «Пусть не войдет сюда никакое зло! », — Ди­оген спросил: «А как же теперь войдет сюда хозяин дома? » Умастив ноги благовонной мазью, он рассуж­дал: «Благовоние распространяется от головы в воздух, а от ног оно поднимается к ноздрям». Афиняне угова­ривали его принять посвящение в святые таинства, уверяя, что в Аиде посвященные пользуются преиму­ществами. «Смешно, — ответил философ, — когда Агесилай и Эпаминонд будут барахтаться в нечисто­тах, а никчемные людишки только за то, что они при­няли посвящение, — обитать на Островах блаженных».

40 Мыши карабкались на стол с едой. Диоген заметил и сказал: «Теперь даже у меня есть нахлебники». Ког­да Платон назвал его собакой, он сказал: «Правильно. Ведь я вернулся назад к продавшим меня». Диоген выходил из бани. Его спросили, много ли там моется людей. Он ответил, что нет. Когда же его спросил кто-то, много ли там народа, он сказал: «Да». Когда Платон выступил с определением: «Человек есть живо­тное с двумя ногами и без перьев», — и заслужил всеобщее одобрение, Диоген ощипал петуха и принес его в платоновскую школу со словами: «Вот человек Платона». Тогда тот прибавил к своему определению: «И, кроме того, с плоскими ногтями». Обратившемуся к нему с вопросом, в какое время следует завтракать, Диоген ответил: «Если ты богат, когда хочешь; если беден, когда можешь! »

41  У мегарцев он видел овец, покрытых кожаными накидками, а дети их ходили голыми. В связи с этим он заметил: «У мегарца выгоднее быть бараном, чем сыном». Кто-то сначала задел его бревном, а потом крикнул: «Берегись! » — Диоген засмеялся: «Ты что, снова собираешься меня ударить? » Он говорил, что демагоги — лакеи черни, а венки — сыпь славы. Средь бела дня с зажженным фонарем в руках бро­дил он повсюду и говорил: «Человека ищу». Однажды он стоял весь промокший до нитки. Собрались люди и стали жалеть его. Проходивший мимо Платон об­ратился к ним: «Если вам действительно жаль его, ступайте своей дорогой», — этим он намекал на его тщеславие. Когда кто-то нанес ему удар по голове кулаком, Диоген вскричал: «Как же, о Геракл, я за-

42 был надеть шлем, выходя на улицу?! » Но когда Ми­дий ударил его и добавил: «Вот три тысячи драхм у тебя на столе», — на следующий день он обмотал себе руки ремнями и отдубасил Мидия, приговаривая: «Вот тебе три тысячи на стол! » Продавец лекарств Лисий спросил его, верит ли он в богов. Диоген от­ветил: «Как же мне не верить, когда я вижу такого богомерзкого подонка». Другие авторы приписывают эти слова Феодору. Увидев какого-то человека, совер­шавшего омовение, он обратился к нему: «Бедняжка, как же ты не понимаешь, что омовением не испра­вишь ни грамматических, ни жизненных ошибок». Он упрекал людей в том, что, молясь, они просят богов не об истинном благе, а лишь о том, что им кажется таковым.

43 Тем, кто пугался снов, он говорил, что они не об­ращают внимания на то, что делают наяву, а о том, что им приснится ночью, заботятся. Однажды в Олим­пии глашатай провозгласил: «Диоксипп победил му­жей», — Диоген запротестовал: «Это я побеждаю мужей, а он — рабов».

Несмотря на все, афиняне любили его. Так, когда какой-то озорник сломал его бочку, они поколотили его, а Диогену привезли новую. Стоик Дионисий со­общает, что после битвы при Херонее Диоген был взят в плен и доставлен к Филиппу. Когда тот спро­сил его, кто он такой, Диоген ответил: «Я соглядатай твоей ненасытности». В изумлении царь велел его от­пустить.

 

44 Однажды Александр послал письмо Антипатру в Афины через некоего Афлия. Диоген присутствовал при этом и сказал:

Несчастный от несчастного через несчастного несчастному¹⁹.

Когда Пердикка под угрозой смертной казни прика­зал Диогену явиться к нему, философ заметил: «Поду­маешь, чем грозится. На это же способны скорпионы и фаланги. Только бы он не грозился, что и без меня может жить счастливо». Он часто громко заявлял, что богами людям дана легкая жизнь, а они забыли о ней, гоняясь за лакомствами, благовониями и тому подоб­ным. Поэтому человеку, которому раб надевал санда­лии, он сказал: «Ты был бы совсем счастлив, если бы он еще и сморкался за тебя. Покалечь себе руки, так оно и будет».

45 Однажды он увидел, как жрецы вели воришку, ста­щившего чашу из сокровищницы храма, и сказал: «Крупные воры погоняют мелкого». Увидев мальчиш­ку, швыряющего камни в крест, сказал: «Давай! Бей! Ты достигнешь своей цели»²⁰. Мальчишкам, которые обступили его и кричали: «Не покусай нас! » — он от­вечал: «Смелее, братцы. Эта собака не ест свеклу»²¹.

Некто надел на себя львиную шкуру и ходил с гордым видом. Диоген обратился к нему: «Не позорь одеяния доблести». Человеку, который превозносил Каллисфена и восхищался его роскошной жизнью в свите Александра, он сказал: «Несчастен тот, кто за­втракает и обедает, когда захочется Александру».

46 Нуждаясь в деньгах, он утверждал, что не просит у друзей подаяния, а лишь требует возвратить долг. Од­нажды на центральной площади он занимался руко­блудием и говорил при этом: «О, если бы можно было утолить и голод, потирая вот так пустое брюхо». Уви­дев мальчика, идущего с сатрапами на пир, он схватил его и увел к родителям и велел смотреть за ним, как следует. Мальчишке, накрашенному, как женщина, и спросившему его о чем-то, он ответил, что не станет с ним говорить раньше, чем тот скинет одежды и пока­жет, мужчина он или женщина. Мальчику, который в бане играл в коттаб, он сказал: «Чем больше тебе ве­зет, тем хуже». Во время пира ему бросали кости, как собаке. Тогда он подошел к пирующим и обмочил их, как собака.

47 Риторов и всех тех, кто краснобайствовал из тще­славия, он называл «трижды человеки», то есть «триж­ды несчастные». Невежественного богача он называл золотым бараном. Увидев на доме гуляки надпись «Продается», он воскликнул, обращаясь к дому: «Я был уверен, что, живя в таком пьяном угаре, ты легко вместе с блевотиной освободишься и от своего хозяи­на». Мальчику, который жаловался на приставания, он сказал: «А ты не носись со своей порочностью». Увидев грязную баню, спросил: «Где же моются те, кто здесь вымылся? » Только он один хвалил толстяка-кифареда, которого все бранили. Его спросили, почему. Последо­вал ответ: «Скажите спасибо, что при таком аппетите он все еще играет на кифаре, а не грабит».

48 Одного кифареда, от игры которого всегда разбега­лись слушатели, приветствовал он словами: «Привет, петух». — «Почему ты так меня называешь? » — спро­сил кифаред. — «Потому что ты заставляешь всех вставать». Какой-то юноша выступал с речью. Диоген, наложив за пазуху волчьих бобов, встал напротив и начал их жевать. Когда люди уставились на него, он сказал, что крайне удивлен тем, что все забыли об ораторе и смотрят на него. Какой-то очень суеверный человек пригрозил ему: «Одним ударом я раскрою тебе череп». — «А я, — ответил Диоген, — чихну слева и брошу тебя в дрожь». Гегесий попросил Диогена дать ему что-нибудь почитать из его сочинений. «Чудак ты, Гегесий, — сказал Диоген. — Когда речь идет о фи­гах, ты выбираешь не нарисованные, а настоящие. А теперь проходишь мимо возможности по-настоящему потренироваться в добродетели и предпочитаешь напи­санные наставления».

49 Когда какой-то человек попрекнул его изгнанием, он возразил: «Но ведь именно благодаря ему, бедняга, я и стал философом». Когда же снова кто-то ему ска­зал: «Граждане Синопы приговорили тебя к изгна­нию». — «А я их — оставаться на месте», — последовал ответ. Однажды он увидел олимпийского чемпиона пасущим овец и сказал: «Однако же быстро ты, любезнейший, перешел от Олимпийских игр к Не-мейским»²². На вопрос, почему атлеты так тупы, он ответил: «Потому что они сделаны из мяса свиней и быков». Однажды он просил милостыню у статуи. Спрошенный, почему он так поступает, ответил: «Так

 

я привыкаю к отказам». Когда он просил милостыню (а впервые он это сделал, находясь в крайней нужде), то обратился к прохожему с такими словами: «Если ты подал другому, то дай и мне. А если еще не подал, то начни с меня».

50 Когда тиран спросил его, какая медь лучше всего пригодна для статуй, он ответил: «Та, из которой от­литы Гармодий и Аристогитон»²³. На вопрос, как обхо­дится Дионисий с друзьями, ответил: «Как с мешками; пока они полны, хранит; когда пусты, выбрасывает». Когда какой-то новобрачный сделал на своем доме надпись:

Геракл, Зевса сын, прославленный повсюду, здесь живет. Пусть никакое зло в дом этот не войдет!

Диоген добавил: «После войны мирный договор». Среб­ролюбие он называл средоточием всех пороков. Увидев однажды в трактире гуляку, который ел оливки, ска­зал: «Если бы ты так завтракал, то так не обедал бы».

51 Людей добродетельных он считал подобиями богов, любовь — делом для тех, кому делать нечего. Спро­шенный, что он считает самым большим несчастьем в жизни, ответил: «Нищую старость». На вопрос, укусы каких зверей самые болезненные, ответил: «Из диких — сикофанта, из ручных — льстеца». Увидев однажды двух скверно намалеванных кентавров, спросил: «Какой из них Хирон? »²⁴ Льстивые речи он называл медовой петлей, желудок — Харибдой жиз­ни. Когда флейтист Дидимон был уличен в прелюбо­деяни

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: