Эволюция поземельных отношений в период ордынского владычества.

Монголо-татарское нашествие и установившееся вслед за ним ордынское владычество привели к потрясению всей экономической жизни страны.

Татарские погромы и необходимость уплаты ордынских даней и пошлин привело к резкому обнищанию населения. Не имея возможности обустраивать свою жизнь за счет натуральных поборов с населения, русские князья были вынуждены с большим рвением приняться за сельское хозяйство. Они все более и более превращаются в сельских хозяев-землевладельцев. К тому же в ордынский период появилось значительно больше возможностей для приращения княжеского землевладения.

В XIII–XIV вв. происходит значительный рост боярского землевладения. Князья, обедневшие от татарских погромов и даней, а также от удельного дробления, еще менее чем их предшественники, могли материально удовлетворять своих дружинников. Резко упали и доходы от кормлений. Поэтому главным источником их материального обеспечения становится земля. Бояре начинают активно присваивать пустующие или брошенные земли, привлекая на них население. Князья всячески содействовали оседанию дружины, ибо пустошь не давала им никаких доходов, а поселенные на ней крестьяне должны были платить князю дань, судебные и другие пошлины. При этом наделение землей не связывалось еще с обязательной службой князю, во владении которого находилась вотчина. Бояре, как и в предшествующий период, служили кому хотели, и князья в своих договорах прямо гарантировали им право вольного перехода с сохранением вотчин. «Боярам и слугам вольным воля, — гласят эти договоры, — а села и домы им свои ведати, а нам в них не вступатися».

Росту частных владений способствовало также и то обстоятельство, что в этот период резко увеличилось количество людей, лишившихся своих земель. Многие земледельцы, спасшиеся от смерти или полона, не могли из-за отсутствия средств вернуться на покинутые пепелища, чтобы восстановить свои хозяйства. По мнению М.К.Любавского, «эти перехожие земледельцы стали называться крестьянами — в отличие, очевидно, от поганых, т.е. татар». Некоторые из них находили приют на дворах сохранивших свои хозяйства сельских жителей. В качестве «подворников» и «подсуседков» они помогали им в различных работах, которые оплачивались определенной долей урожая. Другая часть шла к князьям, боярам и духовенству, садилась на их земли, получая необходимые для обзаведения хозяйством деньги и инвентарь. За пользование землей и угодьями такие крестьяне пахали на своих государей, косили, жали, рубили лес, строили хоромы и т.д. Некоторые землевладельцы предпочитали получать с крестьян часть выращенного ими урожая. Отработав полученную «подмогу», крестьяне в любое время могли оставить одного владельца земли и перейти к другому.

В период ордынского владычества значительно расширились и земельные владения церкви. Общее обеднение населения вообще, и княжеской власти, в частности, не позволяло теперь церковникам жить на всем готовом. Князья все чаще стали жаловать духовенству пустые, а иногда и населенные земли. Черному и белому духовенству пришлось теперь содержать себя главным образом сельскохозяйственным трудом. При этом Церковные учреждения имели и больше возможностей развивать сельское хозяйство. Они были освобождены от уплаты ордынской дани, их средства, худо ли бедно, но пополнялись различными пожертвованиями со стороны благочестивых прихожан; и, наконец, монастыри отличались большим скопидомством, большей бережливостью, чем светские владельцы. Поэтому обедневшим земледельцам легче было устроиться на церковных землях, легче раздобыть здесь подмогу. Но самое главное, что должно было привлекать население на церковные земли, это разнообразные льготы, дававшиеся здесь крестьянам: устраивая хозяйство, монастыри добивались освобождения от княжеских податей и повинностей. Княжеские жалованные грамоты гласили: «Тем людям ненадобе моя дань, ни писчая белка, ни ям, ни подвода, ни мыт, ни тамга, ни иная которая пошлина». Но дело не ограничивалось только этим. Поселившиеся на церковных землях крестьяне попадали в разряд церковных людей и потому освобождались от суда княжеских чиновников (исключение составляли дела «о душегубстве, разбое и татьбе»). Все это привело к тому, что, по заявлению Ивана IV на соборе 1551 г., в руках духовенства оказалось около 1/3 всех пахотных земель.

 

Проблема ордынского владычества в отечественной и зарубежной

Историографии.

В исторической науке давно ведется бурная дискуссия по проблеме ордынского владычества («монголо-татарского ига») на Руси. Наибольший спор вызывают вопросы - в чем суть ордынского владычества на Руси? Как повлияло ордынское владычество на общественно-политическую ситуацию в Русском государстве?

Первым историком выделившим влияние монгольского нашествия на развитие Руси в большую самостоятельную проблему отечественной науки был Н.М.Карамзин, который посвятил нашествию Батыя целый раздел в третьем томе «Истории госу­дарства Российского» (и ряд замечаний в следующих томах). Его оценка была достаточно проти­воречивой. С одной стороны, он охарактеризовал нашествие Батыя как страшное бедствие для русского народа, которое, «поглотив гражданское благосостояние,...унизило само человечество в наших пред­ках и на несколько веков оставило глубокие, неизгладимые следы, орошен­ные кровью и слезами многих поколений». Именно татарское владычество Н. М. Карамзин считает причиной отставания России от «государств Ев­ропейских». Однако, с другой стороны, он признает, что татары принесли Руси и «благо»: благодаря им была ликвидирована раздробленность и «восстановлено самодержавие». «Свершилось при монголах, легко и тихо, чего не сделали ни Андрей Боголюбский, ни Всеволод III,— пишет Н. М. Карамзин, — в Владимире и везде, кроме Новгорода и Пскова, умолк вечевой колокол,... рождалось самодержавие»; усилившаяся Москва была «обязана своим величием хану».

В 1822 г. в Санкт-Петербурге вышла статья А. Ф. Рихтера «Нечто о влиянии монголов и татар на Россию», в которой была сделана попытка доказать, что монголы оказали огромное влияние на все стороны русской жизни и даже способствовали превращению русских в «народ азиатский». По его мнению, под влиянием татарского «деспотизма» русские «приучились к низким хитростям, к обманам, к корыстолюбию», «нравы ожесточились»; появилось «рабство и затворничество женщин по образцу татарскому»; было перенято «азиатское великолепие царей» и «раболепное преклонение перед ними»; «древний национальный костюм наших пред­ков» был «заменен татарским»; русские переняли военную тактику и во­оружение монголов (преобладание легкой конницы, нападения из засад); значительное влияние оказали татары на «гражданские законы» (введение смертной казни и телесных наказаний, правеж, тарханные грамоты), а также «на словестность» (появление большого количества «татарских слов» в русском языке) и т. д.

Сделанные А. Рихтером выводы стали базовыми для последующих сторонников «исключительного» влияния татарского владычества на Россию.

Большое значение в дальнейшем изучении всего комплекса вопросов, связанных с монголо-татарским завоеванием, сыграли конкурсы на разработку этой темы, объявленные Российской Академий наук. В 1826 г. в «Программу задач, предложенных Российской Академией наук», были включены следующие вопросы: «Какие последствия произвело господство монголов в России и именно какое имело оно влияние на политические связи государства, на образ правления и на внутреннее управление онаго, равно как и на просвещение и образование народа?» Причем было признано «желательным» привлечение, кроме русских летописей, сведений «из восточных и западных источников». Единственное рукописное «рассуждение» на немецком языке, представленное на конкурс, Академия «не признала достойным ни денежной награды, ни одобрительного отзыва», однако проведение первого конкурса все же сыграло известную роль в истории изучения монгольского завоевания, так как обратило внимание ученых на основную задачу историографии монголо-татарского нашествия — привлечение «восточных и западных источников».

Большим шагом вперед в историографии нашествия было появление в 1832 г. книги М.С. Гастева «Рассуждение о причинах, замедливших гражданскую образованность в Русском государстве до Петра Великого». Считая «владычество монголов» одной из причин, замедливших развитие России, М.С. Гастев характеризовал его как «время величайшего расстройства, величайшего несчастья для нашего отечества, одно из тех времен, кои тяготеют над человеком, удушают его». По мнению М. С. Гастева, «татарское подданство не ликвидировало уделов и усобиц», «успехи земледелия при владычестве монголов были очень слабы», «постоянные набеги нарушали нормальный ход жизни», «русские княжества долженствовали платить тягостную дань монголам». Подводя итоги, М. Гастев категорически заявляет: «Какую пользу доставили нам татары? Кажется, никакой. Само единодержавие, многими принимаемое за плод их владычества, не есть плод их владычества».

В 1832 г. Российская Академия наук вторично объявила конкурс на разработку вопроса о монгольском завоевании Восточной Европы и истории Золотой Орды, установив первую премию в 200 червонцев. «Программа задач, предлагаемых Имп. Академией Наук к соисканию 1834 и 1835 гг. по части истории», составленная известным востоковедом первой половины XIX в. академиком X. Френом, представляла, по существу, изложение взглядов самого автора программы на роль монголо-татарского завоевания.

Академик Френ считал монголо-татарское завоевание тягчайшим бедствием для русского народа и указывал на владычество «монгольской династии, бывшей некогда в течение двух с половиной веков ужасом и бичом России, державшей ее в узах безусловного порабощения и располагавшей своенравно венцом и жизнью князей ее»; Френ отмечал, что «владычество сие долженствовало иметь более или менее влияние на судьбу, устройство, постановления, образование, право, язык нашего отечества», для выяснения которого необходимо изучение истории Золотой Орды».

Результаты самого конкурса 1832 г. не оставили заметных следов в исторической литературе. Представленный в 1835 г. в Академию наук обширный (около 1300 л.) труд немецкого востоковеда Хаммера-Пургшалля не заслужил положительной оценки..

В 30-х годах XIX в., непосредственно после опубликования «Программы» Академии наук, появились два больших курса русской истории: «История русского народа» Н.А. Полевого и «Русская история» Н.Г. Устрялова. Н.А. Полевой писал, что в «монгольский период» перед «бурей» нашествия «исчезают самобытные частности» и появляется «из мелких русских княжеств великое Российское государство». Однако, по его мнению, образование единого русского государства произошло не благодаря содействию монголов: Орда и не догадывалась, что «внук Калиты, губителя родных, щедрого поклонника ханов, обнажит уже на Орду меч». Н.Г. Устрялов признает известное содействие ордынских ханов «в перевесе князя Московского над удельными», но тоже подчеркивает, что это содействие не следует преувеличивать. «Мы вправе сказать, — пишет он,— что и без них (татар) удельная система рушилась бы так же точно, как пала феодальная в Западной Европе». Татарское влияние, по мнению Н.Г. Устрялова, проявлялось в изменении представлений народа о верховной власти, в усилении власти князей над всеми слоями русского общества, в некоторых изменениях податной системы и уголовном праве (смертная казнь, телесные наказания), однако татары не изменили «самобытности народной».

Дальнейшее развитие взглядов на монгольское нашествие содержится в трудах историков «государственной школы» К.Д. Кавелина и С.М. Соловьева.

К.Д. Кавелин сформулировал свою точку зрения на монголо-татарское иго в статье «Взгляд на юридический быт древней Руси» (1846 г.). По его мнению, татары не внесли в развитие русского исторического процесса никаких новых «начал», способных разрушить «родовой быт славян», и «все монгольское влияние ограничилось несколькими словами, может быть, и даже вероятно, несколькими обычаями, не совсем для нас лестными, каковы: пытка, кнут, правеж». Однако и К.Д. Кавелин отмечает, что «монголы разрушают удельную систему», а татарское владычество «усилило власть великого князя и тем воссоздало видимый центр политического единства Руси», способствуя в известной степени складыванию «единодержавия».

Для работ другого историка «государственной школы» — С.М. Соловьева характерно почти полное игнорирование роли монгольского завоевания в истории России. «Новый порядок вещей (под которым подразумевалась замена «родовых» отношений «государственными») начался гораздо прежде монголов, — пишет С.М. Соловьев в «Истории отношений между князьями Рюрикова дома», — и развивался естественно, вследствие причин внутренних». Ту же мысль высказывает С.М. Соловьев и в другой работе — «Взгляд на историю установления государственного порядка в России до Петра Великого»: влияние монголов не было «главным и решающим. Монголы остались жить вдалеке от русских княжеств, заботились о сборе дани, оставляя все как было, следовательно, оставляя в полной свободе действовать те новые отношения, которые начались на севере прежде них».

Недооценка последствий монгольского нашествия нашла отражение и в более поздней работе С. М. Соловьева «История России с древнейших времен». Такому важному событию, как нашествие Батыя на Русь, в многотомной «Истории России» уделяется лишь часть второй главы третьего тома, причем события нашествия описываются весьма бегло.

Значительным вкладом в историографию монгольского нашествия явилась книга М.И. Иванина «О военном искусстве и завоеваниях монголов» (1846 г.), в которой впервые сделана попытка осмыслить события похода Батыя с точки зрения военного историка. В книге М.И. Иванина содержится много интересных сведений о событиях похода Батыя, об особенностях тактики кочевников, боевых качествах монгольской конницы и т. д.

В 70-х годах появляется ряд университетских курсов и общих статей, в которых заметны попытки оценить последствия монгольского завоевания для истории России. В 1870 г. Н.И. Костомаров в большой статье «Начало единодержавия в древней Руси» выступил против С.М. Соловьева, отрицавшего положительное влияние татарского ига на складывание «единодержавного государства». В отличие от С.М. Соловьева, Н.И. Костомаров утверждал, что «в Северо-Восточной Руси до татар не сделано никакого шага к уничтожению удельно-вечевого строя» и только в татарском «рабстве Русь нашла свое единство, до которого не додумалась в период свободы». В целом, по мнению Н.И. Костомарова, «татарское завоевание дало Руси толчок и крутой поворот к монархии», которая и наступила в результате ослабления Золотой Орды и «перехода верховной власти к великому московскому князю».

Тезис Н.И. Костомарова о решающей роли татарского владычества в ликвидации «удельно-вечевого строя» и складывании «единодержавия» получил в дальнейшем широкое распространение в русской дореволюционной историографии.

Несколько по-иному подходил к оценке монголо-татарского завоевания Руси К. Бестужев-Рюмин. В своем курсе «Русской истории» он пытается примирить противоположные оценки роли монгольского завоевания, упрекая С.М. Соловьева за недооценку, а Н.М. Карамзина и Н.И. Костомарова за преувеличение влияния Орды на складывание русской государственности. Известный интерес представляет разделение К. Бестужевым-Рюминым татарского влияния на Русь на «прямое» и «косвенное» (в смысле задержки культурного развития России и ее отрыва от западноевропейской «цивилизации»); именно «косвенное влияние» татарского ига К. Бестужев-Рюмин считал основным.

В 1873 г. с полемической статьей по вопросу о татарском влиянии на русскую историю выступил В.И. Кельсиев, который протестовал против утверждений о неспособности русских к самостоятельным историческим действиям, против преувеличения иноземного, и в особенности татарского влияния на Россию, критиковал историков, которые Русь «приняли за «tabula rasa», на которой всякий, кому не лень, могли производить что угодно». В.И. Кельсиев писал, что татарское влияние на русскую жизнь было незначительным. «Заимствовав от татар, или, по крайней мере, через татар, многие слова, — писал В. И. Кельсиев, — мы вовсе не заимствовали от них ни быта, ни цивилизации».

Большое значение придавал монгольскому влиянию историк русского права — Ф.И. Леонтович. Он считал монгольское право «двухвековым мостом», при помощи которого русские шагнули «от мира к государству», причем монголы принесли Руси много новых «политических и социальных институтов»: систему приказов, тарханы, крепостничество, местничество, кормление и т. д. По мнению Ф.И. Леонтовича, даже «Соборное уложение 1649 года напоминает «Великую Ясу» Чингиз-хана с ея страшными наказаниями»!.

В.О. Ключевский в оценке монгольского завоевания продолжает наметившуюся уже в историографии конца XIX в. тенденцию «положительного влияния» ига на образование русского централизованного государства. «Власть хана, — пишет В.О. Ключевский, — давала хотя признак единства мельчавшим и взаимно отчуждавшимся вотчинным углам русских князей... Гроза ханского гнева сдерживала забияк, милостью, т.е. произволом, хана не раз предупреждалась или останавливалась опустошительная усобица. Власть хана была грубым татарским ножом, разрезавшим узлы, в какие умели потомки Всеволода III запутывать дела своей земли».

С.Ф. Платонов в «Лекциях по русской истории» называл монгольское владычество лишь «случайностью в нашей истории» и считал, что обе «стороны» влияния татар — и «влияние на государственное и общественное устройство», и «влияние на культуру» — были ничтожны. «Мы можем рассматривать внутреннюю жизнь русского общества в XIII веке, — писал он, — не обращая внимание на факт татарского ига». Единственное значительное последствие татарского владычества С.Ф. Платонов видел в том, что оно привело к «окончательному разделению Руси на две половины: на Северо-Восточную и Юго-Западную».

Система взглядов на монголо-татарское завоевание и его роль в истории Руси, разработанная русской дореволюционной историографией, легла в основу работ по этой теме исторической «школы» евразийцев. «Евразийство» было одним из наиболее влиятельных литературно-философских течений русской эмиграции 20-х — начала 30-х годов. Книги «Евразийского книгоиздательства» выходили в Харбине, Берлине, Белграде, Праге, Париже. В Берлине в 1923—1927 гг. издавался периодический орган евразийцев — «Евразийский временник», а в Париже — журнал «Евразийская хроника». В ряде европейских городов (Париж, Прага и др.) постоянно функционировали «евразийские» клубы и семинары.

Особое внимание «евразийских историков» привлекала история монголов, которым они приписывали решающую роль в формировании «евразийской культуры и государственности».

В соответствии с идеалистическим осмыслением общественной жизни «евразийцы» создали свою собственную схему русского исторического процесса. Полнее всего она была изложена в «Наследии Чингиз-хана», изданном в 1925 г. в Берлине «Евразийским книгоиздательством». Необходимо отметить, что изложенная в этой книге концепция являлась в значительной мере общей для историков «евразийской школы» и с появлением новых сочинений ее представителей только дополнялась и уточнялась.

Автор (под инициалами И. Р.) «Наследия Чингиз-хана» игнорировал первый период русской истории, историю Киевской Руси. По его мнению, «не только из Киевской Руси не возникла современная Россия, но это было даже и исторически невозможно», так как Киевская Русь являлась «группой княжеств, управлявшихся варяжскими князьями», и была «нежизнеспособна». Смысл русской истории, заявлял автор «Наследия Чингиз-хана», нужно искать в другом направлении — на Востоке: «...вся территория современного СССР некогда составляла часть монгольской империи, основанной великим Чингиз-ханом», и «в исторической перспективе то современное государство, которое можно назвать и Россией, и СССР, есть часть великой монгольской монархии, основанной Чингиз-ханом».

Это произошло потому, продолжал И.Р., что территория России представляет из себя «систему степей» от Тихого океана до устья Дуная и в географическом отношении отличается «и от собственно Европы, и от собственно Азии», являясь «особым материком, особой частью света, которую в отличие от Европы и Азии можно назвать Евразией». Эта «особая часть света» — Евразия в целом, через существование «переходных типов», не только «представляет из себя географически и антропологически единое целое, но ее можно рассматривать даже как «до известной степени самодовлеющую хозяйственную область». В силу такого единства — географического, антропологического и хозяйственного — «государственное объединение Евразии было с самого начала исторической необходимостью», и народ, взявший на себя эту задачу, делал исторически прогрессивное и необходимое дело.

Таким народом, по мнению автора, не могли быть русские, болгары или хазары, ибо «народ, овладевший той или иной речной системой, оказывался хозяином одной определенной части Евразии». Только «система степей», протянувшихся по всей Евразии, связывала ее в единое целое, и «народ, овладевший системой степей, оказывался господином всей Евразии». Таким народом были монголы.

С этих исходных позиций автор «Наследия Чингисхана» и оценивал роль и значение монгольских завоеваний в истории «Евразии»: «Чингисхану удалось выполнить историческую задачу, поставленную самой природой Евразии, задачу государственного объединения всей этой части света»; «завоевывая Евразию и государственно ее объединяя, Чингисхан совершал дело исторически необходимое и осуществлял вполне реальную, самой природой поставленную историческую задачу». В представлении «евразийцев» монгольское завоевание «было делом созидательным и для самой Евразии в конечном итоге полезным», а Чингисхан «выступал как осуществитель творческой миссии, как созидатель и организатор исторически ценного здания»!

В соответствии с трактовкой «Евразии» как единой монгольской империи, «мировой» по своему характеру, И.Р. первоначально отводил Руси роль одного из многочисленных монгольских «улусов», значение которого впоследствии неизмеримо возрастает только потому, что «Русское государство явилось наследником, преемником, продолжателем исторического дела Чингисхана». Русь сумела перенять «монгольскую государственную идею» и занять место монголов в политической системе Евразии, под непосредственным воздействием «монгольской государственной идеи» образовалось московское государство. «Государственное объединение русских земель под властью Москвы, — утверждал И.Р., — было прямым следствием татарского ига». Правда, монгольская государственная идея подвергалась на Руси определенной обработке, получив под влиянием «византийских государственных идей и традиций» новое, «христианско-византийское обоснование».

Дальнейшее содержание русской истории автор «Наследия Чингисхана» видел в том, что Русь взяла на себя исторически необходимую задачу объединения Евразии, переняв ее у монголов, в результате чего произошла «замена ордынского хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву». Традиции преемственности с политикой монгольских ханов поддерживались русскими царями до Петра I, с которого началась «измена монгольской идее», «европеизация России», что, по мнению И.Р., имело самые отрицательные последствия и в конце концов привело Россию к революции.

Основные положения И.Р. о «Евразии» как «особом материке», об исторической обусловленности монгольских завоеваний, о положительной роли монголов в создании «евразийской» государственности и культуры, о Руси как «наследнице» монгольской империи развивались и дополнялись в работах других историков «евразийской школы».

Н.С. Трубецкой в статье «О туранском элементе в русской культуре» (1925 г.) подчеркивал мысль об огромном положительном влиянии на русскую культуру и государственность монголов и вообще «туранского народа». По мнению Н.С. Трубецкого, перенимание русским народом характерных для «туранского психологического типа» черт (устойчивость убеждений, сила, религиозность) явилось «благоприятным условием» для образования русского государства, и «туранское влияние» для Руси «в общем было положительно»: «Московское государство возникло благодаря татарскому игу. Русский царь явился наследником монгольского хана: «свержение татарского ига» свелось к замене татарского хана православным царем и к перенесению ханской ставки в Москву. Произошло обрусение и оправославление татарщины, и московский царь оказался носителем этой новой формы татарской государственности».

В 1926 г. в книге «Евразийство. Опыт систематического изложения», являвшейся, по существу, официальным изложением программы «евразийцев», подобная схема русского исторического развития была снова подтверждена. В разделе «Общие положения» указывалось: «Термином «Евразия» мы означаем особый материк, как место развития специфической культуры, евразийской и русской... Культурное и географическое единство Евразии сказывается в ее истории, определяет ее хозяйственное развитие, ее самосознание и ее историческую миссию в отношении Европы и Азии... Впервые евразийский культурный мир предстал на сцене как целое в империи Чингиз-хана... Монголы сформулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя. Они ориентировали к этой задаче евразийские национальные государства, прежде всего и больше всего — Московский улус. Это Московское государство, органически выросшее из Северо-Восточной Руси..., заступило место монголов и приняло на себя их культурно-политическое наследие».

С. Пушкарев в статье «Россия и Европа в историческом прошлом» (1927 г.) шел еще дальше в оправдании монгольских завоеваний. Он выступал против взгляда на Русь XIII в. как на «сторожевой пост» по охране европейской цивилизации от монгольских завоевателей и утверждал, что с восточными соседями-кочевниками русский народ «мирно уживался гораздо легче, чем с соседями западными», и даже больше того — «татары защищали Россию от Европы»!

К числу историков «евразийской школы» относился в 20-х — начале 30-х годов и Г.В. Вернадский. Он в полной мере соглашался с традиционной для евразийцев схемой русского исторического процесса и места в русской истории монголо-татарского завоевания.

В статье «Два подвига св. Александра Невского», опубликованной в 1925 г. в «Евразийском временнике», Г. Вернадский писал о том, что монгольское завоевание Руси было в значительной степени оправдано тем, что иначе русские земли попали бы под власть западных государств, и только монголы предотвратили это. «Русь могла погибнуть в героической борьбе, но устоять и спастись в борьбе одновременно на два фронта не могла. Предстояло выбирать между Западом и Востоком. Даниил Галицкий выбрал Запад... Александр Невский выбрал Восток и под его защитой решил отбиваться от Запада». Г. Вернадский хвалил Александра Невского за его «смирение» по отношению к Орде и так оценивал русско-татарские отношения: «Александр видел в монголах дружественную в культурном отношении силу, которая могла помочь ему сохранить и утвердить русскую культурную самобытность от латинского Запада».

Еще яснее взгляды, характерные для «евразийской исторической школы», проявились в статье Г. Вернадского «Монгольское иго в русской истории». Г. Вернадский рассматривает русскую историю только как составную часть истории монгольской империи — что типично для евразийцев. Г. Вернадский всячески старался преуменьшить отрицательное влияние монголо-татарского нашествия на историческое развитие Руси. Этой цели служило и утверждение, что «монгольское нашествие не было чем-то принципиально новым» по сравнению с другими движениями кочевников (печенегов, половцев), ссылка на то, что монгольское владычество «поставило русскую землю в теснейшую связь со степным центром и азиатскими перифериями материка», так как «русская земля попала в систему мировой империи — империи монголов», и т. д. Монгольское владычество Г. Вернадский считал не обременительным для Руси. Он писал, что в отличие от Польши, Литвы и Венгрии, установивших свою власть над частью русских земель, «монгольская империя не мешала внутренней культурной жизни своих частей, в том числе и земли русской... Это государство было — мировая империя, а не провинциальная держава». Больше того, «монголо-татарская волна поддержала на своем гребне оборону русского народа от латинского Запада».

Историю Северо-Восточной Руси Г. Вернадский не выделял из истории Золотой Орды, хотя и признавал, что полного слияния «улуса Джучи» с «русской государственностью» не произошло. По его мнению, «Золотая Орда явилась преемницей сразу двух государственных миров: степного (частью половецкого) и лесного (северо-русского)» и имела, в соответствии с этим, «две столицы» — Сарай, как центр государственный, и Москву, которая являлась «главным центром в церковном отношении».

Систематически свою концепцию русского исторического развития Г. Вернадский изложил в книге «Начертания русской империи» (часть I), выпущенной «Евразийским книгоиздательством» в 1927 г. Почти дословно повторяя программный сборник «Евразийство», Г. Вернадский писал: «Евразия представляет собой ту наделенную естественными границами географическую область, которую в стихийном историческом процессе суждено было освоить русскому народу». В этом процессе «освоения Евразии» и оформления «евразийского государства» русские испытывали, по мнению Г. Вернадского, двоякое влияние — монгольское и византийское: «Русский народ получил два богатых исторических наследства — монгольское и византийское. Монгольское наследство — евразийское государство. Византийское наследство — православная государственность».

Всю русскую историю автор ставил в зависимость от «движения кочевых народов», от борьбы «леса и степи» и в соответствии с этим строил свою систему периодизации. Период русской истории до монгольского нашествия Г. Вернадский определял как «борьбу леса со степью», второй период (с нашествия Батыя) — как «победу степи над лесом». Этот период, по мнению Г. Вернадского, имел огромное положительное значение для русских земель, так как обеспечил им условия для дальнейшего развития: «Русские княжества надолго освободились от борьбы со степью. Подчинением великому монгольскому хану (затем и «царю ордынскому», т.е. хану Золотой Орды) достигается формальное объединение русских княжеств; когда падает власть Золотой Орды, Москва оказывается в силах принять эту власть на свои плечи». В следующий период русской истории «условно 1452—1696 гг.» — была одержана «решительная победа леса над степью».

«Историческая школа евразийцев» 20-х — начала 30-х годов оставила в наследство зарубежной историографии целую систему взглядов на русскую историю и особенно на роль монгольских завоеваний в истории русского народа и других народов Восточной Европы. В общих чертах взгляды «евразийцев» сводились к следующему:

1) монголо-татарские завоевания рассматривались как исторически необходимое и прогрессивное явление;

2) преувеличивался уровень культуры, государственности, военного искусства монголов; идеализировались «гениальность» и «мудрая государственная деятельность» монгольских ханов и полководцев;

3) замалчивался грабительский характер монголо-татарских завоеваний, разрушавших производительные силы и культуру оседлых стран;

4) русская история рассматривалась лишь в связи с историей монгольской империи как история одного из «монгольских улусов», лишенного самостоятельного исторического бытия;

5) достижения русского народа в создании своей самобытной национальной культуры и государственности приписывались «благотворному» монгольскому влиянию, восприятию «монгольской государственной идеи»;

6) объявляя русских «туранским народом», близким монголам и тюркам, «евразийцы» подчеркивали их «противоположность» западно-европейским народам, проповедовали «вечный конфликт» между Востоком и Западом.

Для советской историографии характерна оценка монгольского нашествия как страшного бедствия, которое «задерживало экономическое и культурное развитие русских земель» (В.В. Мавродин), а политика ордынских ханов не только не способствовала складыванию русского централизованного государства, но даже, наоборот, это произошло «вопреки их интересам и помимо их воли» (Б. Д. Греков).

Несомненной заслугой советской историографии является разоблачение бытовавшей в зарубежной историографии легенды о стремлении папства оказать действенную помощь русскому народу в борьбе с монгольскими завоевателями. В работах В. Т. Пашуто и Б. Я. Рамма показана вероломная, своекорыстная политика папской курии, которая старалась использовать обрушившееся на русские земли бедствие и под прикрытием лицемерных обещаний помощи против татар подготавливала порабощение Руси.

В советской историографии получил дальнейшее развитие и вопрос о всемирно-историческом значении героической борьбы русского народа против монголо-татарских завоевателей, которая спасла страны Центральной и Западной Европы от разгрома кочевниками. Как показали работы советских историков, «решающим фактором, предопределившим неудачный поход в Западную Европу, была четырехлетняя борьба Руси с монголами».

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: