 |
На прошлой неделе у меня было назначено еще три свидания. Возможно, это означает, что друзья обеспокоены моим душевным благополучием.
|
|
|
|
Холостяк номер два встретил меня в пабе – и был уже пьян. Еще одно воплощение мужественности, но имеющее явные проблемы с налаживанием взаимоотношений между своим телом и силой гравитации. Не прошло и получаса, как он уже цеплялся за барную стойку, обнаружив, что мой рост совершенно не годится для того, чтобы поддержать шатающегося мужчину весом в сотню с чем‑то килограммов.
Через пару часов после этого мы стояли в очереди в ночной клуб. Несмотря на дождь и общую отвратность погоды, там применяли тактику «один вошел – один вышел», хотя в самом заведении народу было не так чтобы полно. Холостяк номер два воспринял такую несправедливость близко к сердцу и решился сообщить об этом вышибалам заведения. Они, что вполне естественно, вырубили его ударом в ухо. Я отскребла его от мостовой, отвезла к нему домой на такси, обнаружила в морозильнике упаковку зеленого горошка и шлепнула ему на начинающую раздуваться щеку, прежде чем откланяться. Поскольку он был уже в отключке, сомневаюсь, что он это заметил.
Холостяк номер два встретил меня в пабе. Он был уже пьян и явно не справлялся с силой гравитации.
Претендент номер три оказался из тех, для кого была создана мантра «Лучше промолчать и показаться дураком, чем открыть рот и развеять все сомнения»[50].
После целого часа моей непринужденной болтовни (поскольку лично я не опасаюсь того, что другие люди сочтут или, наоборот, не сочтут меня тупой) он, наконец, выдал пару коронных фраз:
– Я не то чтобы прям такой уж фанат… (далее последовало название предмета, который я изучала в универе).
Вот так взял и перечеркнул целую научную дисциплину одним предложением. Ладно, ладно, хорошо… я не придаю особого значения таким вещам. Итак, беседа двинулась дальше, на этот раз перейдя к музыке – предмету, вызвавшему у него большее воодушевление.
|
|
|
– Я готов слушать что угодно, кроме кантри и вестерна.
Как, жизнь без Долли?! Без Пэтси? Без «летающих Братьев Буррито»?! Нет, я допускаю, что недавние «урожаи открытий» в Нэшвиле были ужасающе однообразны, но вычеркивать разом все подобия «Уилко» или «Лэмчоп»[51]?! Перефразируя богиню кантри и вестерна, «и что, ради этого я эпиляцию делала»[52]?!
Четверг, 12 февраля
Ехала в такси и вроде как задремала на заднем сиденье. У меня выдался день из тех, когда просыпаешься уже усталой, и так до вечера все из рук и валится. Зазвонил телефон.
– Дорогая, надеюсь у тебя все в порядке? – Это менеджер. Я забыла позвонить ей, уходя от последнего клиента.
– Ой, прости! У меня все хорошо. – Такси мчалось на север, на улицах было тихо. – Все прошло прекрасно, он был очень мил.
– Ты всегда говоришь, что они очень милы. Как тебя послушать, так ты такая счастливая!
– Счастливая?.. Ну, да… полагаю, это так. Во всяком случае, не несчастная.
– У тебя все клиенты очень милы. Как тебя послушать, так ты такая счастливая!
На самом деле этот мужик был похож на тролля, но ей это знать не обязательно.
– Это потому, что ты на работе еще ни разу не подвергалась агрессии.
Я рассмеялась. По сравнению с реальными человеческими отношениями эти мужчины – абсолютные лапушки, мало того, лапушки, которым легко угодить. Ничего такого, с чем я не могла бы справиться, пусть даже сонная и в полуотключке – по крайней мере до сих пор.
– Наверное, это просто доказательство того, как ты хорошо обо мне заботишься, – сказала я.
Вскоре после этого приехала домой и рухнула в койку. Сунула телефон под подушку – на всякий случай, просто ждала другого звонка. Он зазвонил около полуночи.
– Дорогая, ты еще не легла? Можешь выполнить еще один заказ?
|
|
|
– Мррр?.. Фрррр… рррр…
– Ладно, ладно, поспи. Оставайся такой же счастливой, дорогая!
Пятница, 13 февраля
Обычно я придерживаюсь довольно позитивного мнения о клиентах, ибо они – та вода, что несет мою мыльную пену, и, как правило, довольно приятны – на манер «кораблей, проходящих мимо в ночи». Если кто‑то из них неистово фанатеет по поводу достоинств своей школьной медсестрички образца 1978 года или требует, чтобы я читала газеты порнографическим голосом, в то время как он воображает, что имеет раком Фиону Брюс[53], я просто‑напросто собираюсь с духом и мирюсь с этим. Но некоторые вещи переходят все разумные границы. От некоторых вещей у меня кровь в жилах стынет!
Например, называть вчерашнюю встречу в отеле «послеполуденным отдыхом». Клянусь любовью к Харви Николсу, приятель, у тебя что, вообще никакого вкуса нет?!
Суббота, 14 февраля
Но, конечно, мадам не права. Не так уж я и счастлива. Наступило благословенное время единения влюбленных, когда мы чтим годовщину обезглавливания христианского святого тем, что обмениваемся товарами и услугами по безумным ценам.
Примитивность и явное мошенничество Валентинова дня даже меня могут привести в смущение. Дело не просто в одиночестве, хотя технически я и не одна (в Лондоне никогда одна не бываешь): у меня полным‑полно друзей и достаточно работы. Нет, скорее, дело в самодовольном взаимном разнузданном баловании, которым занимаются парочки.
Я никому не завидую и не жадничаю – пусть развлекаются. Я вполне способна улыбаться парочкам, обжимающимся в вагоне метро, в то время как беременным женщинам и маленьким старушкам приходится стоять. Если у вас есть вторая половинка – неважно, насколько она для вас важна или не важна, – я всем сердцем в этот день поощряю вас щедро изливать друг на друга любовь.
Что действительно меня достает, так это бесстыдная алчность маникюрш, парикмахерш и поставщиков эротичного белья. Я прилагаю определенные усилия, чтобы поддерживать себя в состоянии младенческой гладкости и шелковой нарядности в любое время года. И какова же награда? А никакой! Однако попробуйте заказать развратный спа‑уикенд на двоих – и все скидки мира к вашим услугам.
|
|
|
Хм… Думаю, что я все же заслуживаю лучшего. Конечно, с точки зрения бытовой экономики день святого Валентина практически равен по прибыли Рождеству, но как насчет того, чтобы подсыпать немного крошек и тем птичкам, которые поддерживают вас на плаву все остальное время года?
Я завела разговор на эту тему с мастерицей, которая как раз перед этим занималась восковой эпиляцией моего кустика. Моя логика не произвела на нее впечатления.
Воскресенье, 15 февраля
Поскольку больше в эти выходные мне было заняться нечем, я отправилась навестить матушку Н. Она превосходная женщина, крепка духом и телом и недавно овдовела. Мне показалось уместным провести Валентинов день с женщиной, чье отношение к мужчинам можно выразить примерно так: «Не волнуйся, дорогая, – к тому времени, как удается отыскать хорошего мужика, он просто берет и откидывает копыта прямо на тебе».
Она подумывает о том, чтобы продать фамильный дом – теперь, когда все ее дети выросли и она осталась одна.
– Он, должно быть, кажется вам теперь… несколько пустым? – сказала я осторожно. Никогда не знаешь, в какой момент ляпнешь что‑нибудь не то, разговаривая со старшими!
– Вовсе нет, – отозвалась она. – Видишь ли, у меня здесь есть маленькие привидения.
– Ах, да, ну конечно! – проговорила я. Милая чокнутая старушка. Ничего другого мне тогда в голову не пришло.
Позже мы отправились погулять по округе. Это неухоженная деревушка к северу от Лондона, которая никогда не была фешенебельным местом. Там до сих пор есть местный мясник, который, кстати, не торгует органической дикорастущей кинзой и колбасой из свинины породы «тамворс» – для тех, кто недавно заделался гурманом. Там пабы – это по‑прежнему настоящие пабы, не лезущие из кожи вон ради внимания «Мишлена»[54]и Игона Ронея[55]. А местные жители ездят на машинах нормального размера, а не на бегемотах‑«Лендроверах» или даже (что еще более потрясающе) пользуются общественным транспортом. Короче говоря – захолустье. И тем оно милее.
|
|
|
Мы поболтали с хозяином углового магазинчика, купили газету и сэндвичи. Я настояла, чтобы мы взяли два кремовых пирожных с розовой глазурью и маленькими пластиковыми сердечками, вдавленными в верхушку. Пошли дальше вниз, к кладбищу. Погода была так себе, довольно серая и ветреная, но кое‑где в небе проглядывали мазки голубого. Матушка Н. тяжело опустилась на каменную скамью рядом с памятником.
– Давай‑ка, прочти вслух.
Я повиновалась. Целая семья – отец, мать и четыре девочки: их имена, даты рождения и смерти были вырезаны кудрявыми буквами в стиле ранневикторианской эпохи.
– Ничего не замечаешь? – спросила она.
– Все они умерли в один день. Какой‑то несчастный случай?
– Пожар, – ответила она. – В том доме, где я сейчас живу. – Неподалеку от нас остановилась седовласая женщина, выгуливавшая терьера. Она помахала рукой матушке Н., в то время как ее собачка оскверняла вечную память некоего достойного армейского офицера. – Они так и не проснулись.
– Да быть не может!.. – неуверенно пробормотала я.
И тут же представила себе кроватки маленьких девочек, их одеяльца, фланелевые пижамки, занимающиеся огнем… Судьба, которой нам, возможно, удается избегать благодаря центральному отоплению и огнеупорной мебели. Теперь такого рода вещи происходят, только если папаша, которому грозит банкротство, съезжает с катушек и решает прикончить всю свою семью.
– Когда проснешься с утра, спустись в кухню и принюхайся: не пахнет ли дымом?
– А откуда мне знать, может быть, у вас просто тосты подгорели? – улыбнулась я.
– Это не я, – отозвалась она. – Это четыре призрака маленьких девочек, которые так и не проснулись.
Мы отправились домой, где читали газету и ели сэндвичи. Я послала Н. эсэмэску о том, что я замечательно провожу время с его матушкой, а втайне гадала, смогу ли заснуть сегодня ночью. Каждый хруст сучка и порыв ветра снаружи казались мне разрастающимся пламенем, и каждые несколько минут я подскакивала и садилась в постели, уверенная в том, что в воздухе пахнет дымом.
Проснувшись, обнаружила кухню без всяких признаков задымления и СМС: «Приятных выходных. Не позволяй ей рассказывать истории про призраков! Н.».
Понедельник, 16 февраля
Сушу с утра волосы; раздается стук в дверь. Оказалось – один из строителей, а в его руках – одна‑единственная розовая роза.
– Э‑э‑э… М‑м‑м… – выдал он очаровательную реплику.
– Это мне? – осведомилась я.
К этому времени строители уже должны были закончить работы, но нарисовались некие проблемы с новой посудомоечной машиной, которые они либо не желают объяснять столь хрупкому созданию, как я, либо не способны выразить словами. Их утренние просьбы приготовить чайку и смутные уверения, что скоро все будет закончено, стали привычными чертами моей домашней жизни. Если один из них решил скрепить наш союз, то я не уверена, что мне хватит духу разочаровать его. Разве что устрою каверзу и притворюсь, что кончился чай.
|
|
|
– Как мило!
– Это не от меня, – открестился он. – Я имею в виду… в смысле… это не от меня, кое‑кто попросил вам передать.
– Чу́дно! А записка там есть?
– Да я не видел…
– От кого это, вы сказали?..
– Не знаю, – он на мгновение задумался, почесывая подбородок пластиком, обернутым вокруг цветочного стебля. – От какого‑то парня…
– А как он выглядел?
– Ну, такой, средних размеров…
Приятно узнать, что обычная туманность их речей предназначена не только для того, чтобы сохранить за собой чайные привилегии! Я подозревала, что дальнейшие попытки вытянуть подробности, например, приехал ли мой воздыхатель на машине или пришел пешком – добудут мне столь же бесполезную информацию.
– Что ж, спасибо, что принесли, – проговорила я, завладевая цветком. Строитель развернулся и ссыпался по ступенькам вниз к своему фургончику. Я заметила, что на пластиковой обертке есть наклейка от флориста и торговца фруктами, чей магазинчик сразу за углом, так что отсюда тоже нельзя было извлечь никаких намеков. Учитывая, сколько покупателей у них должно было быть за прошлую неделю, не могу даже представить себе, как бы служащие запомнили того, кто купил именно эту розу.
|
|
|
