Исследования в области функционализма Б.Малиновского.

Одним из основателей функционализма является известный британский антрополог польского происхождения БрониславМалиновский (1884-1942). В основе творческой деятельности Б.Малиновского лежат длительные полевые исследования, проведенные в 1914 – 1918 гг. на Новой Гвинее и в Меланезии. Б.Малиновский написал серию книг, широко известных научной общественности всего мира: «Коралловые сады и их магия», «Основание веры и морали», «Секс, культура и миф», «Научная теория культуры». В трудах британского антрополога разработаны оригинальная концепция культуры, понятия «институт» и «функция», методология функционального анализа. В России и за рубежом концепция Б.Малиновского подвергалась серьезной критике, однако исследователи вновь и вновь обращаются к ней как одной из авторитетных концепций. Имя Б.Малиновского находится не только среди основателей британской социальной антропологии, но и американской культурной антропологии.

В основе концепции культуры Б.Малиновского лежит теория потребностей. Исследователь рассматривает культуру как вещественную и духовную систему, посредством которой человек обеспечивает свое существование и удовлетворяет возникающие потребности. Потребности разделяются на два вида: основные биологические потребности и производные. Б.Малиновский считает, что культура возникает под воздействием биологических потребностей, которые выступают как стимулы для процессов добывания пищи и топлива, для строительства жилья, для создания одежды и т.д. Удовлетворение биологических потребностей (воспроизводство, защита от сырости, ветра, отдых и др.) приводит к преобразованиюокружающей среды, к формированию нового, искусственно создаваемого окружения, которое и выступает как культура. Производные потребности порождаются не природой, а культурной средой. Они возникают тогда, когда возникает культура. К производным потребностям Б.Малиновский относит потребности в экономическом обмене, авторитете, социальном контроле, системе образования и т.д.[1]

Важное место в концепции культуры Б.Малиновского занимает понятие «институт». Культура, в его представлении, это есть единство социальных институтов, таких как: семья, клан, локальное сообщество, образование, социальный контроль, экономика, системы знаний, верований и морали, а также различные способы творческого и артистического самовыражения[2]. Исходя из такого понимания, Б.Малиновский делает вывод о необходимости изучения культуры через социальный институт. Особенностями этой функциональной единицы, по его мнению, являются обязательная связь между ее элементами, конкретность, т.е. возможность ее наблюдения, наличие универсальной структуры, обособленность, связь с первичными или производными потребностями. В структуре института выделяются хартия (идеологическое обоснование института), определенный состав, определенные нормы поведения, материальное оснащение (собственность, материальные объекты и т.п.)[3]. Важнейшими типами институтов, по мнению Б.Малиновского, являются: 1. Семья, расширенная семейная группа, клан, фратрия; 2. Все организованные и кристаллизовавшиеся группировки, определяемые полом и возрастом (тотемные половые группы, возрастные группировки, организованные лагеря, создаваемые для посвящения в женщины и в мужчины, мужские секретные общества, клубы и т.п.); 3. Профессиональные институты (образование, экономика, судопроизводство, магический обряд, религиозное богослужение). Эти теоретические положения о социальных институтах могут быть рассмотрены как структурная модель культуры.

Наряду с институтом центральное место в концепции Б.Малиновского занимает понятие «функция». Ученый подчеркивает важность определения культурных феноменов через их функцию, чтобы избежать фантастических эволюционных схем или раздробленных истолкований отдельных элементов. Понятие функции рассматривалось им в качестве эвристического инструмента при изучении институциональных групп. Каждый элемент культуры считается им не как что-то случайное или ненужное, а как образование, выполняющее определенную функцию, как необходимое звено целостной системы культуры. Исследователь подходит к определению функции через понятие полезности и взаимосвязи, через удовлетворение определенной потребности человека. «…Под функцией, – пишет Малиновский, – всегда подразумевается удовлетворение потребности, идет ли речь о простейшем акте употребления пищи или о священнодействии, участие в котором связано со всей системой верований, предопределенной культурной потребностью слиться воедино с живым Богом» [4]. Потребность в пище лежит в основе таких процессов, как: сбор плодов и корней, ловля рыбы, охота на животных, дойка и убой домашнего скота. Добывание и поддержание огня соотносится с приготовлением пищи и поддержанием тепла. Б.Малиновский считает, что любой элемент материальной культуры, любой обычай, любую идею можно поместить в какую-то организационную систему человеческой деятельности. Например, добывание огня можно рассматривать как интегральную часть института домашнего хозяйства, охоты, рыбной ловли или детской игры. Ученый дает определения функций семьи, клана, локальной группы. При этом понятие функции он определяет как вклад, вносимый в упрочение социальной текстуры, в более широкое и организованное распределение благ и услуг, а также идей и верований. Малиновский критически оценивает предшествующие школы и учения. В частности, он подвергает критике эволюционизм, метод пережитков Э.Тайлора. Исходя из своей теоретической концепции, Малиновский выступает за сохранение традиционного образа жизни представителей архаичных культур. Чтобы сохранить образ жизни местных народов в Африке, им предлагается сегрегация, т.е. отделение этих народов, отдельное их проживание. Малиновский осуждает грубое вмешательство колониальных чиновников в жизнь коренного населения, выступает против запрета отдельных обычаев и традиций туземных народов, т.к. это могло нанести вред культуре этих народов [5]. Методология и техника антропологического исследования разрабатываются Б.Малиновским в его книге «Аргонавты западной части Тихого океана», опубликованной в 1922 г.

Функционалистская концепция Б.Малиновского имела и имеет до сих пор значительное число сторонников, в то же время она неоднократно подвергалась критике. Сторонники Малиновского отмечают большое значение его теории потребностей, видят в ней методологию проведения антропологических исследований. Противники критикуют за биологизаторство культуры (К. Леви-Строс)[6], за тривиальность, многословие, описательность и упражнение в философском прагматизме (Э.Эванс-Причард)[7], за откровенный антиисторизм (С.А.Токарев)[8] и за многое другое. Однако, несмотря на критику, учение Б.Малиновского до сих пор привлекает внимание исследователей. Ни один серьезный культуролог или этнолог, говоря о культуре, не обходит вниманием теорию британского антрополога. Российский этнолог А.А.Никишенков отмечает, что антропология в послевоенной Великобритании развивалась на теоретических основаниях, сформулированных Рэдклифф-Брауном и Малиновским. Более того, он допускает, что можно говорить о двух линиях развития структурно-функциональной традиции: структуралистской, восходящей к Рэдклифф-Брауну, и интуитивно-беллетристической, связанной с Малиновским

Функциональная теория культуры (Мельник присылал текст)

В описании феноменов частичного консерватизма, быстрого от­хода от племенного уклада, выбора в пользу одних элементов и возникновения трудностей аккультурации в отношении других на место расплывчатых терминов должен встать гораздо бо­лее полный анализ. Решение этих проблем можно отыскать толь­ко посредством функционального анализа туземного общества, с одной стороны, и признания ценности политики уступок со сто­роны европейцев - с другой. Часто особый упор делается на бы­строе восприятие наших культурных ценнос­тей африканцами; однако, как мы увидим, гораздо большую важность имеет постепенное привитие культурных благ, шаг за шагом осуществляемое европейцами. «Избирательному консерва­тизму» африканской стороны соответствует избирательное воздей­ствие передающих свои ценности европейцев, сопровождаемое из­бирательным присвоением таких благ, как земля, природные ресурсы, результаты африканского труда, политическое владыче­ство правителей, социальный статус и самоопределение любого и каждого африканца. С щедростью распространяя блага своей культуры, европейцы допускают дискриминацию ничуть не ме­нее той, что демонстрирует африканец, когда берет то, что ему предлагают. Обратимся к анализу сил консерватизма внутри аф­риканского общества.

С точки зрения метода и теории полевой работы, наиболее важ­ный принцип заключается в функциональной концепции культу­ры. Она заявляет, что изучение деталей при отвлечении от их фона неизбежно должно свести на нет теорию и полевую работу, так же как и решение практических задач. Современный антрополог функциональной школы полностью сознает, что ему нужно упорядочить имеющиеся у него свидетель­ства, соотнести обычаи, верования, идеи и практические дела с базовым ядром, вокруг которого они группируются. Для функци­оналиста культура - основополагающие принципы мировоззрения, свойственные ее социальным группам, человеческие мысли, верования и обычаи, — составляет огромный аппарат, посредством которого человек ста­вится в позицию, позволяющую ему наилучшим образом справлять­ся с конкретными проблемами, вста­ющими перед ним в процессе его адаптации к окружающей среде при удовлетворении его потребностей. Я позволю себе вкратце очертить основоположения функциональной теории культуры.

Следует принять как аксиому то, что человеческие существа должны питаться; что они должны размножаться; что они долж­ны быть обеспечены кровом, личными удобствами, элементарны­ми условиями гигиены и приемлемым температурным режимом. Антропологическая теория должна выбрать в качестве основания биологический факт. Ведь человеческие существа все-таки — это разновидность животных, и для них столь же необходимо сохра­нять соответствие ряду элементарных требований, для того что­бы раса могла продолжить существование, индивид - выжить, а организм - поддерживаться в рабочем состоянии.

Пока все хорошо. Однако могут встретиться и такие утвержде­ния (например, у Дюркгейма), что предмет социальной науки необходимо отли­чать от предмета физиологии и не сближать эти дисциплины. Это невозможно. Потому что хотя человеческие существа и принадлежат к животным, они суть животные, под­чиняющиеся не простым физиологическим стимулам, но испытывающие воздействие таких физиологических стимулов, которые моделируются и преобразуются условиями культуры. Пища, которой кормится австралиец или бушмен, не будет приемлема для евро­пейца. Размножение среди человеческих су­ществ происходит не посредством простого спаривания, но в рамках сложнейшего культурного института брака. Формы род­ственных отношений, как и полового влечения, определены усло­виями культуры, здесь физиологические стимулы действуют не в чистом виде, они сочетаются с иными факторами - с желанием дружеского общения, с потребностью в экономическом сотрудни­честве, общественным положением и духовной совместимостью. Все это обусловливается тем фактом, что импульс полового влече­ния не ведет и не может вести к производству новых человеческих существ. Акт порождения себе подобного существа имеет образо­вательные, экономические, правовые и моральные последствия. Телесное движение совершается не на основе чисто инстинктив­ных образцов действия, но совершается в формах, порождаемых многообразием человеческих общностей, которые мы называем племенами, нациями и культурами, оно организуется в сложнейшие специфические роды деятельности, связанные с технологией, транспортом, играми и экономической деятельностью. Наверное, можно было бы продемонстрировать, что даже такие процессы, как дыхание, пищеварение и сон, отношение к воздействию на тело солнца, ветра и осадков, в человеческих су­ществах никогда не контролируются исключительно врожден­ными физиологическими рефлексами, но преобразуются под воздействием культурных детерминант. Человеческие импуль­сы — склонности, формирующие пристрастия человека, стимулы, приводящие мужчин и женщин к действию, — диктуются физио­логией, преобразованной в приобретенную привычку.

С этой точки зрения, культура представляется огромным управ­ляющим аппаратом, который посредством подготовки, формиро­вания умений и навыков, обучения нормам и развития склоннос­тейсоединяет воспитание с природным материалом и производит существ, чье поведение не может быть определено только путем исследования анатомии и физиологии. Че­ловек, в противоположность животному, никогда не удовлетво­ряет свои телесные потребности непосредственно. Чтобы добыть себе пищу, он не направляется в огромную кладовую, предостав­ляемую окружающей средой, но вступает на более или менее об­ходной путь, каковым является экономическая эксплуатация ок­ружающей среды. Даже народы, добывающие еду посредством простейшего собирательства, организуют процесс выкапывания корней, поиска мелких животных и съедобных плодов; они сохра­няют и распределяют эту еду, готовят и потребляют ее в органи­зованных группах. Человеческое тело, даже среди народов, у которых нет достойной упоминания одежды, не открыто непос­редственно ветру, осадкам и солнцу. Оно предохраняется куль­турным панцирем, в качестве какового выступает укрытие или жилище; оно согревается огнем и защищается от ветра или сол­нечных лучей. Кроме того, человек никогда не преодолевает жиз­ненные трудности в одиночку. Люди организуются в семьи; ин­дивид живет в сообществе, где принципы власти, лидерства и иерархии определены культурными устоями.

Но технические умения и организация, основываются еще на одной специфически человеческой характеристике — на раз­витии символизма, то есть формировании абстрактных понятий, воплощенных в первую очередь в языке. Язык и абстрактное мышление суть средства познания, веры, правовых систем и племенных законоположений. Благодаря ис­пользованию языка делаются возможными традиция и образова­ние, то есть обеспечение непрерывности традиции. Индивидуальный жизненный опыт преобразуется в коллективное знание чело­вечества, временами ограниченное, но все же ведущее человека к беспрецеден­тному господству над окружающей средой.

Мы начали с аксиомы, что культура есть инструментальная ре­альность, аппарат для удовлетворения фундаментальных потребно­стей, то есть для органического выживания, приспособления к ок­ружающей среде и обеспечения непрерывности в биологическом смысле. К этому мы добавили, что при культурной обусловленности удовлетворение жизненно важных потребностей достигается косвенным, обходным путем. Человек использует орудия, прикрывает себя одеждой и прячется в пеще­рах и хижинах, укрытиях или шатрах. Он использует огонь для со­гревания и приготовления пищи. Тем самым он преобразует свои анатомические данные во всех этих контактах с физическим окру­жением. Он делает это не в одиночку, но организуется в группы. Организация означает передачу умений, знанийи ценностей.

Наше рассуждение ведет нас к выводу, что культурное удовлетворение первичных биологических по­требностей налагает на человека вторичные, или производные императивы. Вся совокупность материального инструмента­рия культуры должна производиться, поддерживаться, распреде­ляться, использоваться и оцениваться. Экономическая организация, пусть рудиментарная, неизбежна для каждого чело­веческого сообщества. Она состоит из системы традиционных правил, техники, форм собственности и способа применения и потребления объектов. Функциональный подход к сравнительно­му исследованию культур постулирует, что даже в са­мых примитивных обществах надо проводить изучение систем производства, распределения и потребления. Оно должно быть направлено в первую очередь на формирование таких понятий, как собственность (особенно на землю), разделе­ние труда, стимулы, богатство и ценность. Ценность как главный мотив организованного человеческого усилия, как принцип, по которому человеческим существам суждено сотрудничать, произ­водить, поддерживать богатство и окружать его верованиями на основе религии и личного чувства, должна существовать даже на самых примитивных стадиях развития.

Тем самым мы определили экономический аспект компара­тивных исследований культур. Мы утвердили принцип, согласно которому та или иная форма экономической системы есть уни­версальная характеристика всякой организованной человеческой жизни, коль скоро она соответствует универсальному, хотя и про­изводному, императиву.

Другой производный, но при этом универсальный, аспект культуры как целостности можно было бы описать как норматив­ность. Человек достигает господства над окружающей средой посредством сотрудничества. Сотрудниче­ство означает жизнь в сообществе. И сотрудничество, и жизнь в сообществе подразумевают и готовность идти на жерт­вы, и объединение усилий, и подчинение частных интересов об­щей выгоде — короче говоря, существование общезначимых пра­вил, власти и принуждения. Сосуществование и сотрудничество в группах, пусть даже простых и малых, связано с наличием ис­кушений, связанных со всем, что касается полового импульса, использования пищи и владения богатством, удовлетворения ам­биций, демонстрации власти. Положение, лидерство, власть и иерархия — это социальные признаки, которые должны были су­ществовать уже в самых ранних формах цивилизации, хотя на низких уровнях развития общества они могли преимущественно ассоциироваться с такими факторами, как возраст, пол и поло­жение в семье. Функциональный подход к нормативным пробле­мам не позволяет нам сбиться с пути из-за отсутствия формаль­ных и институционализированных типов законодательства, правосудия или кодификации норм. Законодательство, эффек­тивные санкции и соблюдение племенных обычаев часто суще­ствуют в качестве побочных продуктов других видов деятель­ности.

Власть часто может быть облечена в форму безусловного авто­ритета главы семьи, старейшин клана или вождя. Кодификация племенных правил вопло­щается в нормах взаимоотношений, относящихся к браку, отцов­ству и материнству, к экономической деятельности и к правилам ритуала. Все они, хотя, возможно, и не всегда в явной форме ко­дифицированы, обязательно известны всем членам общества. Су­дебная тяжба может принимать форму более или менее друже­ственной дискуссии, но коль скоро закон, пусть и примитивный, не может работать автоматически, подразумевая принуждение и приспосабливание, то даже в простейших формах культуры существуют различные виды споров и ссор, взаимные обвинения и формы приспособления к тем, кто облечен влас­тью. Все это соответствует судебному процессу в более высо­коразвитых культурах. Более того, анализ норм поведения обна­ружил бы, что даже в первобытных сообществах нормы могут быть распределены на правовые установления, обычаи, этику и нравы. Те правила, которые определяют устройство семьи, сущность бра­ка, счет родства, родственные отношения и устройство политичес­кой власти, принципы землевладения и формы собственности, — это подлинные нормы первобытного права. Нормативный и законодательный аспект сообщества, таким образом, является вторым производным им­перативом культуры, и именно в том, как удовлетворяются дан­ные требования, нам нужно будет искать механизмы кодифика­ции, осуществления судебного процесса и реализации санкций в каждом человеческом сообществе.

Само существование закона подразумевает использование принуждения и применение власти как его последней санкции. Во всех группах существует еще одна причина, по которой не­обходимо ожидать воздействия некой формы организованной силы, и эта причина связана с внутриплеменными отношения­ми. Безопасность во владении племенной территорией, возмож­ность агрессии и потребность в коллективной защите образуют то, что можно было бы назвать вторичным императивом поли­тической организации.

Существует еще один императив, налагаемый культурой на каждую человеческую группу. Коль скоро культура — это совокуп­ность достижений многих поколений, то должны быть пути и средства, чтобы передать это общее богатство от одного поколе­ния другому. Потребность в подобных системах мы можем на­звать образовательным императивом. Здесь вновь функциональ­ный подход заставляет нас посредством тщательного изучения свидетельств, повествующих о былой жизни, исследовать, каким образом осуществляется связь между семейной жизнью или об­щими играми, обрядами инициацииили ученичеством, членством в клубе, клане, деревенской общине, сообществе и племе­ни, с одной стороны, и подготовкой и обучением, внедрением техники, передачей правил мастерства, принципов знания, соци­альных норм и моральных максим — с другой.

Эти четыре инструментальных императива, как мы могли бы их назвать, — экономическая организация, нормативная система, властно-силовая организация, то есть политическое устройство, и механизмы и органы образования, — не исчерпывают всего того, что наследует культура через воздействие вторичных, или производных, императивов на примитивные или, равным об­разом, развитые человеческие группы. Материальное основание культуры и соотнесенное с ним человеческое поведение, то есть технические умения и правила сотрудничества, поддерживаются, регулируются и сохраняются благодаря целому корпусу традици­онных знаний. Это становится возможным благодаря языку — ин­струменту, с помощью которого человек может формулировать правила универсальной значимости и сжимать их до словесных понятий. Каждой системе стандартизированной технологии дей­ствия соответствует определенная система знания. Действие дол­жно основываться на предвидении и на понимании контекста, то есть тех условий, в которых человек должен действовать. Резуль­таты прошлого опыта в каждом сообществе, пусть даже первобыт­ном, уложены в системы знания — непреложного, стандартизи­рованного и в то же время пластичного. Ибо человек сообщается с природой и своими собратьями посредством конструктивного и образного разрешения каждой проблемной ситуации при се воз­никновении. Однако такая деятельность на основе предвидения всегда основана на опыте предыдущих успехов или неудач.

Системы человеческого знания, основанные на реальном опыте и логической аргументации, существуют даже в среде перво­бытных людей, находящихся на самых низших ступенях развития. Они должны были существовать с того самого момента, когда че­ловек взял в руки свои первые инструменты, открыл полезность огня и произнес первые значащие звуки. Широко распространен­ное ложное представление о том, что у первобытного человека не было даже малейших начатков науки, что он живет в туманном, мистическом или младенчес­ком мире, может быть опровергнуто на основе рассмотрения очевидного факта: Ни одна культура, даже первобытная, не могла бы выжить, если бы ее искусства и ремес­ла, ее оружие и экономическая деятельность не были основаны на достаточно прочном эмпирическом и логическом знании. Та первобытная группа, которая смешивала бы науку с магией или опыт с мистикой, не могла бы на практике ни добывать огонь, ни осуществлять производство прочных инструментов, ни сооружать убежища от ветра, если в любой момент ее подстерегала опас­ность спутать две разные вещи: результаты обучения, основанно­го на опыте и разуме, и плоды всплеска мистической фантазии. Сам факт, что аборигены Австралии, чуть ли не наиболее при­митивные из всех известных нам народов, производят и произ­водили из поколения в поколение такой безусловно сложный инструмент, как бумеранг, — для теоретического объяснения кон­струкции и траектории полета которого требуется математичес­кое исчисление, показывает, сколь внимательное отношение может поддерживаться в первобытной культуре к строго научному достижению. Таким образом, знание как способность различать эмпирический факт и здравое рассуж­дение и следовать их требованиям в целом есть следствие куль­турного поведения даже на наиболее первобытных стадиях раз­вития общества.

Знание, обусловливающее превосходство человека над живот­ным миром, в то же время наложило на человечество бремя из­вестных требований. Ибо знание невозможно без формирования систем. Человек, пусть даже первобытный, должен мыслить ясно. Он должен оглядываться назад и вспоминать. Он должен также смотреть вперед и предвидеть, он должен адаптировать к насто­ящему свой прошлый опыт. Но хотя человек живет в соответ­ствии с разумом, все же даже на самых ранних стадиях своего развития он живет не только разумом. Память и предвидение, творческое мышление и предчувствие относятся к тем предме­там, от которых внутренне зависят человеческое благополучие и удовлетворение человеческих потребностей. Здесь вступают в игру сугубо человеческие эмоциональные реакции. Именно спо­собность к расчетам последствий и систематическое мышление сделали человека существом, подверженным страху и в то же вре­мя питающим надежду, испытывающим желания и в то же время терзаемым сомнением. Человек единственный из всех животных не живет в настоящем. Культура делает для него невозможным ве­сти существование, довольствуясь минимумом, мгновение за мгновением, — как в духовном, так и в материаль­ном смыслах.

Наиболее разумные расчеты человека практически или эмоци­онально никогда не могли решить для него проблемы, связанные со смертью, несчастьем или природными катастрофами, такими как засуха и дождь, землетрясения и вспышки чумы. Проявление подобных ударов судьбы не обязатель­но провоцирует рефлексию и мышление. Но они подталкивают человеческую группу к принятию мер. Смерть индивидуума де­зорганизует группу. Она разрушает планы действий, в которых умерший мог бы участвовать в качестве руководителя или совет­чика. Подобное событие к тому же затрагивает лично каждого индивида, так как оно принуждает его к размышлению по пово­ду его собственного будущего.

Когда мы рассматриваем первобытные системы религии и ма­гии, анимизма и поклонения природе в связи с человеческой пси­хологией, с феноменом утраченных надежд, пробудившихся стра­хов и тревог, нарушенных вмешательством судьбы расчетов, мы видим, что религиозное верование и ритуал содержат в себе орга­низованный и стандартизированный ответ на подобные ситуа­ции. В ритуальном поведении человеческих групп при погребении и траурных действиях, при поминальных обрядах и жертвоп­риношениях умершим мы обнаруживаем проявление убежденно­сти в том, что смерть не реальна; стремление показать, что у человека есть душа, и благодаря этому ослабить неверие, — стрем­ление, возникающее из глубокой потребности преодолеть страх перед перспективой личной гибели. Причина появления этой по­требности заключается не в каком-либо психологическом «ин­стинкте». Она определена культурными факторами сотрудниче­ства и возрастания человеческих чувств в семейной жизни, в товарищеских отношениях при совместной работе и при совмес­тной ответственности. Во всех фактах анимизма и поклонения предкам, отправления культа мертвых и веры в общение между умершими и живущими мы видим прагма­тически значимое отрицаниесмерти и утверждение неизменнос­ти человеческих ценностей и реальности человеческих надежд.

Эти аспекты религии, в которых переломные точки жизни сакрализуются — то есть наделяются ценностью, важностью, — ока­зывают влияние и на сплоченность общества, и на развитие моральных качеств индивидуума. Мифология религии, столь тесно связанная с социальным устройством общества, с его ритуалом и с его практическими заботами, должна быть рассмотрена как нечто определяющее моральное, законное и ритуальное поведение людей, давая ему образец в качестве свя­щенного прецедента.

По всей вероятности, сказанного достаточно, дабы показать, что для функционалиста религия является не эпифеноменом культуры, но глубинной моральной и социальной силой, благо­даря которой человеческая культура обретает окончательное единство. То, что обычно называют магией и что часто оставля­ют в стороне как примитивную и несостоявшуюся науку, также представляет собой прагматически важную культурную силу. Внимательное изучение воздействия магии обнаружило бы то, что магия никогда не пося­гает на место, занимаемое техникой, и не стремится стать пред­метом практической работы. Магия никогда не проявляется в добывании огня, в производстве каменных орудий, в обработке глины, в приготовлении пищи, в чистке или умыва­нии. Но в любом типе деятельности, где случайные и непредви­денные силы могут оказаться причиной нарушения человеческих расчетов, обязательно вступает в действие магия. Так, на войне и в ухаживаниях, в занятиях, зависящих от дождя и засухи, ветра и прилива, мы встречаем магические верования и ри­туал. Более того, детальный анализ отношений, существующих между актами магии и практической работой, обна­руживает, что магия психологически ведет к интеграции душевных свойств личности посредством утверждения в мироощущении ин­дивида позитивных состояний оптимизма и уверенности в успехе. Ведь магия есть убежденность в том, что путем произнесения подобающего заклинания и совершения определенных ритуальных жестов человек может овладеть ситу­ацией, подчинить своей воле все, что в богатой превратностями судьбе есть неподвластного расчету, опасного и враждебного. Магия есть сверхъестественная техника, при помощи которой человек в своем тщеславии может осуще­ствить все то, что его рациональной технике совершить не уда­ется. Там, где магия практикуется в широком масштабе и ее ри­туалы осуществляются от имени организованных групп людей, она к тому же учреждает лидерство, усиливает организацию и вводит дополнительный фактор дисциплины, порядка и взаим­ного доверия.

Есть еще один сложный и крайне важный аспект культуры. Речь идет о том аспекте, какой имеет отношение к творческой деятельности людей и проявляет­ся в танце и декоративном искусстве, в ранних стадиях использо­вании языка в искусстве и в музыке. Все виды художественной деятельности, с одной стороны, опираются на физиологию чув­ственного возбуждения, процессы мускульной, а также нервной деятельности. Другой функциональный аспект искусства, также как и спорта, игр и развлечений, имеет огромную практическую важность для антрополога. Потому что все формы разрядки и ху­дожественной стимуляции нервной и мускульной систем являют­ся, с одной стороны, условием здоровой совместной жизни, а с другой — обогащающими факторами в культурном развитии и прогрессе.

Есть также теоретический аспект, на который я до сих пор не обращал в полной мере внимания и на который здесь можно толь­ко указать. Он сводится к тому факту, что в исследовании любой организованной человеческой группы результаты необходимо до­кументировать на основе совокупности материальных инстру­ментов, использовавшихся в деятельности; последним, но не менее важным дополнением будет указание на обязательность лингвистического документирования ключевых понятий, текстов и высказываний. Я поспорил бы с каждым, кто попытался бы привести пример хоть одного материального объекта, который нельзя было бы включить в организованную институциональную систему. Невозможно найти такой лингвистический оборот, ко­торый нельзя было бы включить в традиционную форму взаимодействия. Исследование социальной организации останется бес­плодным, повиснет в воздухе, если мы не определим конкретное место данной организации в общем контексте и не установим ее правовые основоположения, основываясь на туземных текстах. В этом рассуждении подразумевается еще одно важное понятие функционального анализа: понятие института, или организованной системы человеческой деятельности. Оно проистекает из уточненного нами принципа, в соот­ветствии с которым так называемые элементы, или «черты», культуры не образуют собой простую смесь слов, орудий, идей, верований, обычаев, мифов и правовых принципов, но всегда объединены во вполне определенные целостные комплексы, для которых мы выбрали название «институт». Мы можем определить институт как группу людей, объединенных ради занятий простой или сложной деятельностью, всегда располагающую материаль­ными средствами и техническим оборудованием, организованную на основе определенной правовой или обычной совокупности норм, которая лингвистически оформлена в мифе, легенде, пра­виле и максиме, и обученную, или подготовленную, для осуще­ствления своей задачи.

Важность этого понятия состоит в демонстрации того, что во всем многообразии спектра культур, существующих в человеческом обществе, возникают одни и те же институты. Семья, то есть груп­па, состоящая из мужа, жены и их детей, универсальна. Задачи, ради которых они, в соответствии с представлениями о законном браке, оказываются связаны друг с другом, — это произведение по­томства, совместное производство и потребление в рамках домаш­него хозяйства, воспитание детей и забота о них, а также выполне­ние домашних обязанностей. Более того, правовое основание семьи включает в себя определение законности рождения детей, правил наследования, распределения власти в семье, разделения труда и других экономических функций. Семья всегда ассоциируется с ти­пом поселения; она сосредоточена вокруг центра — домашнего оча­га — и наделена семейными землями и другими владениями.

Все, что только что было сказано, складывается в универсаль­ное определение семьи. Каждый антрополог из тех, кто занят по­левой работой, вполне может применить это определение к частной культуре, выступающей предметом его исследования, и дать конкретные ответы на вопросы о том, основана ли семья в этой культуре на патрилинейном или матрилинейном принципе бра­ка; связана ли она с патрилокальным или матрилокальным прин­ципом; основана ли на соглашении, поддерживаемом экономи­ческой сделкой или обменом родственниками, или же к тому же связана гарантией взаимных услуг.

Подобным же образом возможно определить расширенную группу родства, клан, локальную или муниципальную общину, дать понятие племени и понятие нации. Существуют также ти­пичные институты менее универсального характера. Так, в неко­торых сообществах мы обнаруживаем формализованные возрас­тные уровни, или свое правовое основание, свод правил, регламентирующих представления о старшинстве и пределах доз­воленного для каждого класса. При этом каждый уровень наделен различными функциями — военными, экономическими, ритуаль­ными и юридическими — и обеспечен различным материальным оборудованием, таким как дома холостяков и старых дев и места для обрядов инициации, а также имеет определенный экономи­ческий статус, располагая известной долей в собственности, на­ходящейся в совместном владении возрастной группы.

Если бы мы взялись тщательно исследовать, каким конкретно способом разрабатываются такие стороны упорядочения социаль­ной жизни, как экономика, политическая организация, право или образование, мы бы обнаружили, что внутри каждой из них суще­ствуют профессиональные или специально рекрутированные груп­пы людей, организованным образом осуществляющих определен­ный тип деятельности. Так, наше видение экономики следующим образом описывает общие фазы процесса: производство, обмен и потребление. В конкретной реальности, однако, мы бы обнару­жили, что производство может состоять из земледельческой, ско­товодческой или промышленной видов деятельности. Земледелие временами осуществляется на основе семьи, и в таком случае этот институт также представляет собой пр