ПОЗНАНИЯ: принципы и примеры

Составной частью неклассической эпистемологии является история познания -источник представлений об историческом и культурном многообразии знания; сфера критической проверки моделей и образов когнитивного развития; резервуар новых идей и методы обоснования знания; способ проблематизации незыблемых стереотипов. История - форма внутренней социальности знания, а отнюдь не «внешняя история» (И. Лакатос), препятствующая рациональной реконструкции. Эпистемология же - не набор абстрактных категорий, а предметный разговор о знании и в этом смысле - набор исторических реконструкций, позволяющий придать такой смысл некоторым эпизодам прошлого, что они изменяют представления о настоящем. Ряд иллюстраций этой идеи представлен в данном разделе.

Глава 10. Эпистемология и идея истории¹

Исторический контекст всегда определяет современное состояние знания, поскольку любая форма обоснования и аргументации предполагает ссылку на знание, полученное в прошлом. Исторические формы деятельности и коммуникации также играют свою роль в познавательном процессе, одна­ко выявление фактов прошлого, релевантных для актуального настоящего, представляет собой серьезную проблему. Схемой группировки данных фактов выступает особый тип кристаллизации исторической памяти, ко­торый получил название исторических априори (Э. Гуссерль), или универ­салий культуры (О. Шпенглер). В них неклассически понятый принцип ис­торизма смыкается с относительностью и репрезентативностью историче­ских событий.

Актуальность истории

Геродота и Фукидида редко ставят рядом с Евклидом и Архи­медом. Тем самым не только воспроизводится искаженный образ генезиса наук у древних греков, в культуре которых муза Клио со­провождала Аполлона с тем же правом, что и муза Урания. Это за­блуждение долгие годы приводило к неверному пониманию роли европейской науки вообще, отделяющему ее от культуры и обще­ства, игнорирующему их тесную взаимосвязь. В результате фор­мирование принципа историзма применительно к обществу и по­знанию существенно отстало от истории реального воздействия математики и естествознания на изменчивость человека, его дея­тельности и сознания. И пусть большинство социально-гумани­тарных наук возникло в XIX в., наука история (как и право) издав­на определяла магистраль духовного развития, интенсивно обме­ниваясь смыслами с естествознанием. Символично, что Ф. Бэкон, поднявший на щит «естественную историю», т.е. эмпирическое естествознание, сразу же сделал следующий ход: попытался обос­новать возможность и необходимость социального прогресса.

Принцип историзма укоренился в континентальной европей­ской философии только благодаря Г.В.Ф. Гегелю и О. Конту, а за­тем К. Марксу и Ч. Дарвину. Впрочем, британская аналитическая

Журнальный вариант см.: Касавин И.Т, Эпистемология и историческое со­знание // Эпистемология и философия науки. 2005. № 1.

Глава 10. Эпистемология и идея истории

традиция, напротив, до сих пор не считает его существенным эле­ментом систематического философского мышления. «Историю философии необходимо изучать студентам, но о ней следует за­быть сформировавшемуся философу, занимающемуся позитив­ным анализом философских проблем», - сказал мне как-то один известный оксфордский профессор. И все же в общем виде значи­мость исторического подхода в философии сегодня является едва ли не трюизмом. И этот трюизм развенчивается только при более детальном взгляде на ситуацию. Как понимается и как изменяется историзм, какое место он занимает, какие формы приобретает в контексте философской рефлексии — все эти вопросы по-преж­нему представляют собой проблемы, далекие от окончательных решений. Приемлемость же историзма за пределами социальной философии, философии истории и культуры, его применимость к эпистемологии проблематичны еще в большей мере. Если эписте­мология призвана заниматься анализом условий и форм необхо­димого и всеобщего знания, как полагал Кант, то поле действия историзма ограничено преходящими, относительными, вероят­ными элементами знания и потому исключается из подлинного предмета эпистемологии. И даже у самого Гегеля историзм при­нимает порой превращенную телеологическую форму, в контек­сте которой, к примеру, физиология человека оказывается клю­чом к физиологии обезьяны.

Эпистемологии предстояло вынести подлинный урок из не­мецкой классической философии лишь при посредстве двух позднейших влияний, а именно «философии жизни» и неокан­тианства. Надо было дождаться возникновения теории и исто­рии культуры, истории и социологии науки как самостоятельных дисциплин, пережить дискуссию о блеске и нищете историцизма и догматизм исторического материализма, чтобы в полной мере осмыслить символическое значение спора между Поппером и Ку­ном для судьбы философии познания. Благодаря этому спору фи­лософы были вынуждены уйти и от невнимания к историчности познания, и от ее абстрактного принятия как отягощающего, но неизбежного обстоятельства. Типы эпистемологически значимой историчности и эпистемологическая работа с историей стали суще­ственными темами, вне которых оказалось невозможно квалифи­цированно обсуждать весь круг проблем теории познания и фило­софии науки. Что есть история, вовлекаемая в эпистемологиче-

1о4 Раздел П. История познания: принципы и примеры

ский оборот? Как исследователь познания работает с историей? Это вопросы о предмете и методе исторической эпистемологии^ -неотъемлемом ракурсе всякого философского взгляда на познание. Первое же уточнение вопроса о предмете расчленяет его на три других вопроса. Во-первых, имеет ли место корреляция, возмож­но ли согласование истории познания, истории культуры и граж­данской истории? Во-вторых, можно ли выявить влияние истори­ческого процесса на процесс познания? В-третьих, имеетли место влияние познания на историю?

Ответ на первый вопрос предполагает построение согласован­ной периодизации истории познания, истории культуры и граж­данской истории или по крайней мере определение фазового сдвига этих трех процессов друг относительно друга. К примеру, как соотносятся между собой классическая наука, гуманизм и буржуазное общество? Или каковы взаимно соотносимые грани­цы античной науки, мифа и рабовладельческого общества? Сред­невековой учености, христианства и феодализма? Аналогичную проблему пытался решить О. Шпенглер, но явного успеха не до­стиг. Можно высказать гипотезу, что относительные совпадения границ этих трех разных сфер фиксируются преимущественно в точках радикальных трансформаций, которые могут рассматри­ваться как хотя бы частично детерминированные этой синхрон­ностью. Таково возникновение классического математического естествознания в период завершения эпохи Возрождения, Рефор­мации и ранних буржуазных революций (первая половина XVII в.). Возникновение ряда социально-гуманитарных наук сов­падает с завершением эпохи Просвещения и первыми демократи­ческими революциями (первая половина XIX в.). Первая мировая война как проявление кризиса империализма разражается в мо­мент наивысшего расцвета европейского искусства модерна, сов­павшего с возникновением неклассического естествознания.

Такого рода синхронизация наводит на мысль (в соответствии с изначальным смыслом слова «индукция») о связи между завер-

¹ Термин «историческая эпистемология» исторически связан с французской философией и историей науки (П. Дюгем, Э. Мейерсон, А. Койре, Г. Башляр, Ж. Кангийем и др.) - см., например: Дроздова Д. Н. Александр Койре, ученик Эми­ля Мейерсона: неизменность и историчность человеческого разума // Эпистемо­логия и философия науки. 2012. № 1. Этот вклад с опозданием начинает призна­ваться, несмотря на доминирование англосаксонской традиции.

Глава 10. Эпистемология и идея истории

шением очередного этапа развития культуры, кризисом обществен-ного-устройства и возникновением знания нового типа. Истолкова­ние данной гипотезы как формы обоснования материалистиче­ского понимания истории лежит на поверхности. В самом деле, определенная общественная формация, обеспечивусловия разви­тия культуры, исчерпывает себя в тот момент, когда культурная динамика приводит к возникновению знания нового типа. При этом и речи нет о прямом влиянии социального развития на воз­никновение новой науки. Напротив, оно обусловлено предшест­вующим расцветом культуры, который оказывает определенное влияние и на предшествующий тип научности, и на идеологию, а через нее — на общественное устройство.

В эту модель современный неклассический историзм вносит существенные коррективы исходя из принципов нелинейности истории, культурной относительности и двойственной природы исторического события¹. В картине познания, понятого как исто­рическая реальность, практически снимается традиционная про­блема социокультурной обусловленности знания и обратного влияния науки на социум². Социальные и культурные содержания оказываются интегральным и внутренним измерением познава­тельного процесса, а познание в узком смысле (исследовательская деятельность) выступает как механизм, моделирующий и запус­кающий все другие явления и процессы. Творить историю вовсе не значит делать ее вслепую, стихийно, наугад. Новые идеи, пове­денческие образцы, правила общения людей, целенаправленно выстраивающих свою жизнь, дают всем остальным материал для подражания. В противном случае из людей штампует, лепит своих

¹ О неклассическом историзме см. подробнее: Касавин И. Т. Традиции и интер­претации. Фрагменты исторической эпистемологии. СПб., 1999. Гл. 1.

² Не станем обсуждать взаимные достоинства и недостатки разных подходов к данной проблеме. Отметим только, что при всей своей утонченности интерналист-ские модели развития науки не в состоянии удовлетворительно ответить на во­прос, к примеру, почему кризис католицизма в XIII в., в эпоху высокого Ренессан­са, не привел ни к революционным потрясениям, ни к реформации, ни к научной революции. Или почему периоды расцвета культуры в Китае или Индии не поро­дили ничего, подобного европейскому классическому естествознанию. Для ответа на эти и подобные вопросы в объяснение когнитивных трансформаций должен быть вовлечен весь горизонт социальных и культурных факторов. Иное дело, что любая общая модель предоставляет собой не алгоритм объяснения, но лишь регу­лятивную идею, которая должна быть реализована в конкретной реконструкции познавательной ситуации.

Раздел II. История познания: принципы и примеры

Глава 10. Эпистемология и идея истории

исполнителей бездумная сила материального интереса и бездуш­ной пропаганды. Свобода человека в истории и состоит в возмож­ности сделать иначе, чем от него требуют, выбирать, жить своим умом. Именно здесь пролегает путь к ответу на третий вопрос.