 |
Майор Горбачев накануне последнего вылета. Слепенков и Плитко в госпитале у раненых. Годовщина полка. Итоги за три месяца боев
|
|
|
|
После ужина 30 сентября 1942 года майор Иван Илларионович Горбачев и я возвращались домой. Было темным-темно, грязно. Шли тропинкой по памяти, а кое-где на ощупь.
— Держитесь за мною, дорогой. Выведу точно, — говорил Горбачев, шагавший впереди. Слово «дорогой» была его любимая форма обращения. Даже упрекая кого-либо, он говорил: «дорогой».
В тот вечер Горбачев был в хорошем настроении, разговорчив.
— Вы знаете, дорогой, жену свою вчера видел во сне. Догонял, бегая за нею вокруг стола. И я, и она громко смеялись. Так и не догнал. До чего же любопытное явление — сновидение! Что медицина думает по этому поводу?
Коротко я рассказал механизм сновидений с позиций павловских физиологических представлений того времени о сне как о разлитом торможении коры головного мозга, на фоне которого отдельные центры могут бодрствовать, воссоздавая порой в искаженном и причудливом виде картины из пережитого.
— Это интересно, — отозвался Горбачев. — Многие тайны природы раскрыты. А непознанного, дорогой, — бездонная пропасть. Удивительное дело: чем больше люди узнают, тем больше открывается неразгаданного. [79] Но, обратите внимание, это не пугает человека, а подзадоривает его неистощимую жажду знаний. Шаг за шагом он раздвигает представление о мире. Давно ли было — летать не умели? Летаем! Полетят и на другие планеты! Будет достигнуто многое, о чем сегодня и не мечтается...
Я шел вслед за Горбачевым и думал о том, насколько он любознательный и как хорошо выражает свои мысли, касаясь сложных проблем, заглядывая в отдаленное будущее людей Земли. Потом он замолчал. Молчал и я. Не хотелось перебивать ход его мыслей. А он вдруг стал напевать только что появившуюся тогда песню Соловьева-Седого «Играй, мой баян». Пел Иван Илларионович приятным тенором, очень душевно:
|
|
|
Играй, мой баян, и скажи всем друзьям,
Отважным и смелым в бою,
Что, как подругу, мы Родину любим свою...
— Спокойной ночи, дорогой, — сказал он, пожимая мне руку на прощанье.
— Спокойной ночи, Иван Илларионович. И без сновидений. В этом случае сон наиболее крепок и полезен.
— Спасибо, дорогой! Чаще всего у меня именно так и бывает.
Мы разошлись. Он направился в маленькую отдельную угловую комнатку внизу, а я повернул за угол, чтобы с другой стороны дома подняться на второй этаж. Там среди коек летного состава 1-й и 2-й эскадрилий (3-я эскадрилья базировалась в Гражданке) находилось и мое место.
На следующее утро вместе с летчиками я был в столовой на завтраке. День был праздничный для однополчан — ровно год назад, 1 октября, в Рузаевке полку вручили его святыню — Знамя. Эта дата считается днем основания части.
Первые восемь месяцев минувшего года были посвящены освоению новой материальной части Як-1. Следующие четыре месяца — фронт. Боевая работа с аэродромов осажденного Ленинграда — Приютино, Борки, Гражданка. За этот короткий срок сделано и пережито немало. Обо всем, вероятно, скажет сегодня комиссар С. Я. Плитко в докладе на торжественной части вечера.
Настроение у летчиков приподнятое. Они обмениваются поздравлениями, шутками.
— Привет начальству от подчиненных! — услышали мы бодрый голос майора Горбачева. Широко улыбаясь, [80] он шел между столами к своему месту в салоне командира, по обыкновению высоко подняв руку. Это была всем хорошо известная его манера здороваться с людьми.
— Спал, дорогой, как сурок. И ничего не снилось, — сказал он, проходя мимо меня.
После завтрака я направился на КП 1-й эскадрильи. Бывать там мне приходилось часто. Оттуда хорошо просматривался старт — взлет и посадка, там постоянно находилась дежурная санитарная машина. Поблизости стояли самолеты Слепенкова и Горбачева. Командир и его заместитель, как и другие офицеры штаба и управления, нередко заходили в просторную землянку 1-й эскадрильи. При необходимости их можно было найти именно там. Бывая на КП первой, я имел возможность знать обстановку.
|
|
|
В начале двенадцатого поступила команда на вылет четверки «яков». В ее составе майор Горбачев, старший лейтенант Рубцов, лейтенант Постников и сержант Ткачев.
Стою у самолета Горбачева. Мотор работает ровно, ритмично. Летчик ждет сигнала. Вот он сбавил обороты до самых малых и подзывает меня жестом. Быстро приближаюсь.
— В госпиталь к нашим не собираетесь, дорогой? День-то праздничный. Надо бы поздравить. Если будете, привет всем. Павлова и Зосю — поцеловать от моего имени. А может, вместе под конец дня обернемся на легковушке? — кричал Горбачев, стараясь, чтобы я слышал.
— Вас понял. Собираюсь быть. Давайте вместе! — выкрикнул я и приложил руку к головному убору.
— Добро! — отозвался Горбачев и жестом приказал механику убрать колодки: ракета взвилась.
«Яки» улетели. Жду их возвращения на КП первой имеете с С. Я. Плитко, находившимся там по своим делам. Минут за пятнадцать до конца вылета в землянке появился Слепенков. Ему я доложил о желании Горбачева навестить раненых под конец дня, до намеченного полкового вечера.
— Это было бы неплохо. Съездите, доктор, вместе с Иваном и Семеном, — сказал Слепенков, назвав комиссара и заместителя просто по имени. — Если обстановка позволит, и меня прихватите, — улыбнувшись, добавил он.
Примерно через час от начала вылета над аэродромом [81] появились вернувшиеся с задания «яки». Привычный звук моторов возвещал об этом безошибочно. Мы поспешили наверх вслед за командиром. В этот полет он собирался идти сам. Но возразил Горбачев. Корректно, но настойчиво. Убедил, что лететь — его очередь. И Слепенков уступил. Согласился.
«Яки» приземлялись на наших глазах. Одного не хватало. Наблюдая посадку с близкого расстояния, по бортовым номерам, мы поняли: нет Горбачева.
— Где же он? — с тревогой вырвалось у командира.
Медленно потянулись минуты томительного ожидания. Слепенков и все, кто находился рядом, ждали с докладом Рубцова — заместителя Горбачева в полете. Ждали с надеждой услышать нечто успокоительное. Ведь бывало не раз, когда невернувшийся летчик садился на соседний аэродром и вскоре оказывался дома.
|
|
|
С нарастающим нетерпением следили мы за Рубцовым. Казалось, он очень долго рулит на стоянку, закончив пробег. Выключив мотор, неоправданно задерживается в кабине. Даже его торопливая походка казалась сейчас недостаточно быстрой.
Но вот Рубцов остановился в трех шагах от командира. Вид его мрачен.
— Майор Горбачев погиб смертью храбрых, уничтожив в неравной схватке два стервятника, — доложил он.
Всех поразила категоричность доклада. Не оставалось места для сомнений и надежд. И тем не менее хотелось сомневаться и надеяться.
Слепенков после минутной паузы распорядился отменить на сегодня мероприятия, намеченные в связи с годовщиной полка, и немедленно организовать поиск в районе Нового Поселка.
Поиски велись одновременно двумя группами. В них кроме меня участвовали С. Я. Плитко, Д. М. Гринишин, Т. Т. Савичев, М. В. Красиков. На третий день от наземных войск в полк пришло сообщение: майор И. И. Горбачев похоронен недалеко от правого берега Невы, на высоте с отметкой 16,5. Были присланы его парашют, деформированные при падении ордена, уцелевшее удостоверение личности.
Много лет прошло с той поры. Но и теперь, вспоминая Ивана Илларионовича Горбачева, я слышу его живой голос, его последнее на этой земле слово — «добро», заключавшее последнее желание — навестить в день годовщины полка раненых друзей, порадовать их чем [82] можно. Но вместо радости встречи раненым предстояло узнать о гибели Ивана Илларионовича Горбачева и Максима Савельевича Королева.
Годовщину полка мы отметили не первого, а пятого октября. Навестили раненых и провели юбилейный вечер.
В госпиталь ездили Я. 3. Слепенков, С. Я. Плитке и я, имея с собой в качестве подарков сливочное масло, шоколад, печенье, белый и черный хлеб, мясные консервы и даже коньяк. В условиях блокады — целое богатство. Коньяк, хранившийся в аптеке в качестве лекарства для раненых летчиков, мы получали в то время от главного врача ВВС КБФ В. Н. Корнева. Расходовали и отчитывались по рецептам.
|
|
|
Поднявшись на третий этаж, мы направились в палату к Зосимову и Павлову. Вслед за нами в нее вошли Теплинский, Пимакин, Емельяненко, Чернышенко.
— Для Горбачева места в машине не нашлось? — с укоризной спросил Павлов комиссара. Плитко, не ответив, продолжал здороваться с другими, уступив место у постели Павла Ивановича мне.
— О, доктор! Сегодня как-то особенно приятно видеть тебя! — воскликнул Павлов, с готовностью раскрывая объятия навстречу мне.
— Не задерживай, Павел, — потребовал Зося, шутливо намекая, что и ему не терпится обняться.
— Привет от Ивана Илларионовича, — сказал я, не собираясь информировать их о случившемся, как и было условлено между нами.
— Жаль, что Иван не приехал, — отозвался Павлов. — В прошлый визит обещал быть первого, а сегодня уже пятое. Помешало что? У вас ничего не случилось? — вдруг, как бы спохватившись, обеспокоенно спросил он, пристально глядя на Слепенкова.
Яков Захарович тем временем разглядывал книгу, взятую им с прикроватной тумбочки Зосимова. Делая вид, будто не слышит обращенного к нему тревожного вопроса, Слепенков явно не спешил с ответом. Вероятно, обдумывал: сказать правду или пока ее скрыть. Предпочел правду.
— Война помешала. Что же еще, — спокойно сказал командир, взглянув на Павлова. — Вместо Горбачева теперь у нас вы.
Летчики всё поняли. [83]
— Эскадрилью вашу передадим Меркулову. Он уже исполняет обязанности. Василий Павлович Меркулов отличный летчик, ему и карты в руки. Макса, вероятно, заменим Сушкиным, — добавил Слепенков.
Предупреждая их вопросы, командир рассказал подробности обстоятельств гибели товарищей, просил не переживать, беречь силы для выздоровления.
— Так и стараемся, — ответил за всех Павлов.
— Вот и молодцы! Жаль терять друзей. Но жертвы не напрасны. За три месяца боевых действий полка от наших с вами ударов враг понес вдесятеро большие потери.
— Если точно — в одиннадцать раз большие, — добавил Плитко.
— Так им, гадам! Я уже здоров, товарищ подполковник, а злости на фашистов у меня на троих хватит! Прошу вас: прикажите доктору похлопотать о выписке. Меня не слушают, — доложил командиру Иван Емельяненко.
Реплика Емельяненко выражала общее желание не задерживаться на госпитальной койке, оставить ее как можно скорее. В общении с летчиками я всегда учитывал это их рвение в боевой полет, чтобы не ошибиться в оценках состояния их здоровья.
— Доктор знает свое дело. Зачем же такие приказы? — ответил Слепенков. — Я бы пожелал доктору когда-нибудь после войны поведать людям о наших раненых и погибших. Пусть о них знают наши внуки.
|
|
|
За последние дни состояние раненых улучшилось. Зосимову предстояло наложение гипсовой повязки на ногу для обеспечения ей надежного покоя и создания более выгодных условий для заживления ран бедра. Настроение у Дмитрия Ивановича бодрое. Он заметно окреп, на аппетит и сон не жалуется. Температура почти нормализовалась. Павлов самостоятельно ходит с палочкой. Бывает на прогулке во дворе госпиталя. Теплинский уже не кашляет. Садится, встает, прогуливается по коридору. Рука на косынке, движения в плечевом поясе постепенно восстанавливаются и уже менее болезненны. У Емельяненко кровоизлияния в белковые оболочки глаз рассосались. Раны заживали без осложнений, но еще не зажили, и оснований для выписки не было. Пимакин усиленно разрабатывает подвижность в локтевом суставе. Выписка по этой причине тоже задерживается. У Чернышенко ожоги почти зажили, переводится в Приютино на долечивание и отдых. [84]
По возвращении из госпиталя мы сразу попали на полковой вечер. Перед началом общего ужина, когда летчики и основной технический и руководящий состав полка сидели за накрытыми столами, с кратким словом к ним обратился командир. Он поздравил с юбилеем Вспомнил погибших и тех, кто находился на излечении в госпитале. Отметил бесстрашие и мастерство летчиков в бою, самоотверженный труд всего личного состава полка. Пожелал новых побед в боях с фашизмом, провозгласил здравицы в честь ленинской партии, Советского правительства, народа, наших доблестных защитников Родины.
Затем так же кратко выступил комиссар Плитко. Воспользовавшись данными из готовившегося тогда наградного листа, подписанного командиром 8-й авиабригады Героем Советского Союза полковником Е. И. Преображенским и военкомом бригады полковым комиссаром М. Ф. Чернышевым 10 октября 1942 года, на присвоение Я. 3. Слепенкову звания Героя Советского Союза, он подвел некоторые итоги боевой работы полка. За три месяца летчики произвели 1850 боевых вылетов, сбито 55 самолетов противника. Наши потери в воздушных боях — 5 самолетов.
Впереди шел командир полка — у него 90 боевых вылетов, 10 воздушных боев, 7 сбитых самолетов врага, в том числе 5 бомбардировщиков. Кроме того, в первые месяцы войны Я. 3. Слепенков, как уже отмечалось уничтожил на Южном фронте два Ме-109. Итого девять сбитых лично самолетов, две успешные штурмовки живой силы и техники противника, четыре разведывательных полета в тыл противника. В заслугу командиру справедливо ставились победы полка в целом, ибо в каждой из них была частица его души, его летного мастерства, которому учил личным примером в бою. 3а все время войны Я. 3. Слепенков провел 20 воздушных боев. Они принесли ему 18 побед: 13 личных и 5 групповых. Его опыт весьма поучителен для молодых летчиков. Они видели: что ни бой с участием командира, то. как правило, победа. Да еще и без потерь с нашей стороны. У Я. 3. Слепенкова 157 боевых вылетов. Дальнейшему росту личных боевых итогов Слепенкова помешала неожиданно случившаяся с ним болезнь, о чем подробнее я расскажу позже.
После ужина состоялась демонстрация кинофильма «Свинарка и пастух». Картина напоминала о любви, о [85] довоенной жизни, невольно звала каждого содействовать быстрейшему возвращению людям мира и счастья.
|
|
|
