Варварские обстрелы города. Гибель М. В. Красикова и Н. Н. Низиенко. П. Ив. Павлов вступил в должность командира полка. В боях за снятие блокады полк стал Краснознаменным. Гибель А. Г. Ломакина

Лето 1943 года порадовало новым сокрушительным разгромом фашистов. На этот раз — на Курской дуге. Это было еще одно убедительное свидетельство дальнейшего роста могущества Советского государства и его Вооруженных Сил. Фашисты терпели одно поражение за другим. Под Ленинградом, где их ожидал новый сокрушительный разгром, гитлеровцам после прорыва блокады ничего не оставалось, как продолжать варварские обстрелы и бомбежки. В злобном [165] бессилии предпринять что-либо другое, они делали это с нарастающей жестокостью. Только в сентябре 1943 года фашисты выпустили по городу 11 394 снаряда. Это самая большая интенсивность артиллерийского обстрела в течение всей блокады. За 1943 год артиллерия противника обстреливала город 243 дня. Зарегистрировано 66834 разрыва снарядов — 44 процента от всей численности за годы блокады. Пострадали 5966 человек, из них 1377 были убиты. За 1943 год фашисты 50 раз бомбили город. Попыток, заставлявших объявлять в городе воздушную тревогу, было 214. В большинстве случаев воздушным пиратам не удавалось прорваться к городу. А из числа прорвавшихся не все уходили безнаказанно. Вражеские снаряды достигали и нашего аэродрома в Гражданке. Туда фашисты бросали чаще всего шрапнельные и осколочные снаряды.

Бывая в Ленинграде, я неоднократно оказывался под обстрелом. Удобными местами укрытий для пешеходов служили подъезды домов на стороне улицы, на которой не было предостерегающих надписей: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна».

Однажды С. Я. Плитко и меня обстрел сопровождал почти до самой Гражданки. Мы спешили из Первого военно-морского госпиталя в полк на партсобрание. Опоздать, а тем более не явиться, было нельзя: докладчик — Плитко. Поэтому в укрытиях долго не задерживались. Самый близкий разрыв снаряда настиг нас у Литейного моста. Когда рассеялся заполнивший подворотню дым и улеглась пыль от обрушившейся штукатурки, выяснилось: воронка на мостовой всего в нескольких метрах от нас. Пострадавших не было. Мы отряхнулись от пыли, обдавшей нас с головы до ног, и пошли через мост. На собрание успели вовремя.

Однажды мы поехали на концерт в Выборгский Дом культуры. Прежде чем начать представление, конферансье, появившийся перед занавесом, объявил порядок укрытия зрителей на случай артиллерийского обстрела. Буквально с последним словом конферансье, когда занавес еще не успели раздвинуть, поблизости стали рваться снаряды. Зрители организованно покинули зал и спустились в подвальное помещение. Многие оставались в фойе. Когда обстрел кончился, время, предусмотренное для вечера отдыха, осталось позади. Мы сели в автобус и поехали в Гражданку. По дороге домой летчики шутили по поводу того, что из всей программы [166] концерта мы видели, и то мельком, одного конферансье.

12 октября 1943 года старший лейтенант М. В. Красиков, старшина 3-й эскадрильи Н. Н. Низиенко и я оказались в зоне очередного артиллерийского обстрела в Ленинграде. В тот день мы ездили на примерку шинелей в портновскую мастерскую. Полк стали переодевать в морскую форму. После примерки мы возвращались домой на трамвае. К сожалению, вернулся я один. Моих друзей М. В. Красикова и Н. Н. Низиенко в числе других сразили осколки вражеского снаряда, угодившего между вагонами трамвая на Лесном проспекте у Муринского моста. На следующий день однополчане с почестями похоронили боевых друзей на кладбище в Мурине.

Спустя двадцать девять лет, 9 мая 1972 года, там был открыт памятник погибшим. Среди имен на граните высечены имена М. В. Красикова и Н. Н. Низиенко. На открытии памятника присутствовали два брата Красикова и его племянница, родившаяся после войны. Они живут и трудятся в Оренбуржье. Присутствовала жена Низиенко, проживающая на Украине. До сих пор не угасла боль постигшей ее утраты. Была зачитана трогательная телеграмма от сына Н. Н. Низиенко — военного моряка Тихоокеанского флота. Капитан 3-го ранга Низиенко-младший выразил сердечную благодарность партии и правительству, совету ветеранов авиации ВМФ и однополчанам отца за благородные усилия по увековечиванию памяти погибших за Родину.

Работа эта, полная глубокого смысла и большого воспитательного значения, продолжается. 9 мая 1977 года в Мурине были открыты новые обелиски с именами тех погибших летчиков ВВС КБФ, которых однополчане не смогли похоронить в годы войны и чьи могилы остались неизвестными. На одном из вновь открытых обелисков в Мурине начертаны пятнадцать имен летчиков нашего 21-го авиаполка. Они вылетали на боевые задания с полевых аэродромов Гражданка, Каменка, Приютино, но не вернулись. Среди них майор И. И. Горбачев, капитан А. Г. Ломакин, лейтенанты Д. В. Пимакин, И. А. Чернышенко и другие.

С начала ноября 1943 года полком стал командовать майор Павел Иванович Павлов. Его заместителем по летной подготовке назначили майора Дмитрия [167] Александровича Кудымова. Освободившееся место командира 3-й эскадрильи занял в первый день нового, 1944 года капитан Анатолий Георгиевич Ломакин, к сожалению ненадолго. Вскоре его сменил капитан Павел Ильич Павлов. Капитан Б. М. Сушкин получил своего рода предновогодний подарок: 2-ю эскадрилью, в которой он служил заместителем, он принял от майора Г. М. Шварева в декабре 1943 года. С июня того же года начальником штаба полка вместо майора В. М. Литвинюка прислали майора М. П. Носкова. В феврале 1944-го на эту должность (с временным исполнением обязанностей) прибыл подполковник А. В. Селиванов. Майоры Г. А. Романов и Г. М. Шварев получили назначения в другие части. (Г. А. Романов в первые послевоенные годы командовал гвардейским истребительным авиаполком истребительной авиадивизии. К слову сказать, спустя более двух лет после войны мне довелось быть авиационным врачом этой дивизии, снова встретиться и сотрудничать с Г. А. Романовым и инженером В. Н. Юрченко. Давно это было. И тем приятнее и трогательнее сознавать: оба они из числа замечательных людей, чьи имена и дела незабываемы, как незабываемо время совместной с ними работы в дни тяжелой войны и после нее.)

С приходом Павла Ивановича Павлова в качестве командира начался второй, такой же славный, как и при Я. 3. Слепенкове, период боевой деятельности полка. Он совпадал с выдающимися наступательными операциями Советских Вооруженных Сил последних полугора лет войны. Сокрушительные удары по врагу в 1944 году начались битвой под Ленинградом в январе — феврале, напоминавшей битву в январе 1943 года, но с очень существенной разницей: тогда прорыв, а теперь полное снятие блокады и освобождение всей Ленинградской области от врага.

В период подготовки окончательного разгрома фашистов под Ленинградом почти невозможное сделали балтийские моряки. За время с ноября 1943 года и до начала битвы они сумели скрытно (и без потерь!) перебросить из Ленинграда и Лисьего Носа на Ораниенбаумский плацдарм целую армию! «Переброска огромных масс людей и техники по Финскому заливу, — вспоминает генерал армии И. И. Федюнинский, — проходила в сложнейших ночных условиях осенних штормов, а затем и ледостава, по мелководью и стесненным фарватерам, в зоне наблюдения противника». По сложности и [168] важности эту операцию прославленный командарм назвал беспримерной. В итоге на направлении главного удара с Ораниенбаумского плацдарма было создано в пехоте и артиллерии трехкратное, а в танках — шестикратное превосходство над противником, а на участке прорыва с Ораниенбаумского плацдарма и того больше.

С Ораниенбаумского плацдарма 14 января перешла в наступление 2-я ударная армия под командованием генерал-лейтенанта И. И. Федюнинского, а 15 января — 42-я армия генерал-полковника И. И. Масленникова из района Пулкова в общем направлении на Ропшу.

Одновременно с войсками Ленинградского фронта (командующий генерал армии Л. А. Говоров) в наступление перешла 59-я армия Волховского фронта под командованием генерал-лейтенанта И. Т. Коровникова (командующий фронтом — генерал армии К. А. Мерецков), наносившая главный удар по войскам 18-й армии противника севернее и южнее Новгорода. Остальные армии обоих фронтов активными наступательными действиями на своих участках не давали врагу возможности перебрасывать подкрепления в направлении главного удара наших войск.

Краснознаменный Балтийский флот (командующий — адмирал В. Ф. Трибуц) в ходе операции содействовал войскам 2-й ударной и 42-й армий огнем корабельной, береговой и морской железнодорожной артиллерии, авиацией.

Кроме балтийской авиации воздушное обеспечение боевых действий осуществляла авиация Ленинградского и Волховского фронтов. Операция развивалась успешно. Уже 19 января войска 2-й ударной и 42-й армий Ленинградского фронта соединились севернее Ропши (у деревни Русско-Высоцкое). Стрельнинско-петергофская группировка противника была окружена, а затем и ликвидирована. 20 января войска 59-й армии Волховского фронта освободили Новгород.

Разгромив, таким образом, фланги осадной 18-й армии фашистов под Ленинградом и Новгородом к 20 января, наши войска продолжали успешное наступление. Враг бесповоротно откатывался все дальше от Ленинграда.

В боях, начавшихся 14 января и продолжавшихся до конца февраля 1944 года, наши летчики надежно прикрывали бомбардировщиков. [169]

23 января однополчанам стало известно о присвоении звания Героя Советского Союза командиру 3-й эскадрильи капитану А. Г. Ломакину (Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 января 1944 года). Приятная новость всех нас обрадовала. Героя тепло поздравили. Никто и не предполагал, что спустя всего два дня, 25 января, случится непоправимое и мы будем переживать гибель Анатолия Георгиевича Ломакина. Ему шел тогда двадцать третий год.

В паре со своим ведомым летчиком Н. Д. Серых А. Г. Ломакин сопровождал звено пикирующих бомбардировщиков. «Петляковы» во главе с Героем Советского Союза В. И. Раковым наносили удар по станции Волосово. На обратном пути самолет В. И. Ракова был атакован «мессершмиттом». Атаку врага, вспоминает В. И. Раков, отразил А. Г. Ломакин и самоотверженно ринулся преследовать фашиста, уйдя за ним в облака, висевшие совсем низко. Участник того памятного полета на Волосово в звене В. И. Ракова А. Ф. Калиниченко видел, что «мессершмитта», атаковавшего В. И. Ракова, Ломакин сбил, но, увлекшись стрельбой, не заметил, как сзади появился другой «мессер». Его жертвой и стал Ломакин. Загоревшийся «як» упал в лес и взорвался.

Настойчивые поиски А. Г. Ломакина продолжались две недели. Закончились безрезультатно. Не удалось обнаружить никаких следов. Надо сказать, что 88 процентов поисков закончились в полку успешно и только в 12 процентах случаев летчика или не удавалось найти, или его находили погибшим.

В те дни политотдел ВВС КБФ издал листовку-плакат с фотопортретами десяти новых Героев Советского Союза и кратким описанием их боевых дел. У Анатолия Ломакина значилось 502 боевых вылета, 52 воздушных боя, 7 сбитых самолетов врага лично и 17 — в группе. Не увидел этот документ сам Ломакин. Его уже не было. Но пример героя продолжал жить и вдохновлять друзей на новые подвиги во имя Победы.

Такие люди, как А. Г. Ломакин, в нашей благодарной памяти будут жить всегда. 20 апреля 1986 года, спустя более четырех десятилетий после гибели отважного летчика, однополчане Ю. В. Храмов, Н. А. Дурачин и автор этих строк побывали в поселке Кикерино Ленинградской области на празднике улицы А. Г. Ломакина. В составе нашей небольшой группы ветеранов ездили учительница 44-й школы Ждановского района [170] Ленинграда Л.В. Климова и пятеро четвероклассников — Илья Бондарев, Алеша Пашков, Леня Родыгин, Ренад Садриев, Миша Симоновский. Неподалеку от Кикерина погиб А. Г. Ломакин. В память о нем и назвали одну из лучших улиц поселка, протянувшуюся вдоль железнодорожной линии. В музее кикеринской средней школы под руководством преподавателя истории Т. И, Алексеевой оформлена экспозиция, посвященная А. Г. Ломакину. Его имя носит комсомольская организация школы.

У мемориальной доски на улице героя состоялся митинг. От ветеранов, боевых друзей А. Г. Ломакина к собравшимся жителям поселка, школьникам обратился Ю. В. Храмов. Ученики кикеринской школы выступили с патриотической, хорошо подготовленной программой. Присутствовали жена Ксения Павловна Ломакина и дочь Валентина Анатольевна Блинова. В день гибели отца ей было полтора месяца. Теперь она уже бабушка! Наташе, правнучке А. Г. Ломакина, четыре с половиной года. Она по-своему серьезно гордится прадедом.

Праздник на улице А. Г. Ломакина в Кикерине явился свидетельством выражения живой связи поколений, неисчерпаемости воспитательной роли подвигов, свершенных в годы Отечественной войны.

За бои под Ленинградом Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 января 1944 года наш 21-й истребительный авиаполк был награжден орденом Красного Знамени, 8-й минно-торпедной авиадивизии присвоили почетное наименование Гатчинской. Ее 73-й полк пикирующих бомбардировщиков был преобразован в 12-й гвардейский. 27 января 1944 года Военный совет Ленинградского фронта объявил приказ, возвещавший о полном снятии вражеской блокады. В ознаменование одержанной победы 27 января 1944 года в 20 часов в Ленинграде был дан салют. Громыхавшие один за другим 24 артиллерийских залпа из 324 орудий торжественно озаряли ленинградское небо разноцветными огнями. Ленинградцы ликовали!

Более сорока лет прошло с той поры. Но и теперь, наблюдая очередной праздничный фейерверк в Ленинграде, я каждый раз будто снова вижу тот незабываемый салют на Неве.

В день тридцатилетия окончания Великой Отечественной войны на площади Победы в Ленинграде был открыт величественный ансамбль, воздвигнутый в честь [171] героической обороны города и разгрома немецко-фашистских войск под Ленинградом в 1944 году. В подземном памятном зале среди имен Героев Советского Союза запечатлены имена летчиков нашего полка — Анатолия Георгиевича Ломакина, Павла Ивановича и Павла Ильича Павловых, Якова Захаровича Слепенкова, Константина Федотовича Ковалева, Василия Алексеевича Горина.

Ранения истребителей в воздухе относились преимущественно к легким. И это понятно. Тяжело раненные в воздухе летчики (особенно те, кто потерял сознание) к нам не поступали. Возможно, М. С. Королев, найденный нами погибшим, в воздушном бою был только ранен. И не безнадежно, по земным меркам, но с потерей сознания. В воздухе этого оказалось достаточно для печального исхода. Потеряв сознание, летчик упал вместе с самолетом с высоты около трех тысяч метров. Шанс на жизнь, возможный при аналогичном ранении на земле, в воздухе остался нереализованным. Подобное могло быть и у И. И. Горбачева, и у Д. В. Пимакина, и у других летчиков, упавших на глазах боевых друзей в воздушных схватках. Бессознательное состояние раненного на земле еще не означало отрицательного исхода. Тут можно было бороться за жизнь и нередко побеждать. Но то же самое, случившееся с летчиком, оставляло раненого наедине с собой и законами силы тяжести, без спасительной помощи, что нередко оборачивалось безвозвратной потерей. У врача эта своеобразная особенность не могла не вызывать досадного чувства ограниченности возможностей медицины приходить на помощь всегда и всюду, как того хотелось.

Травмы же, полученные летчиками на вынужденных посадках подбитых самолетов или в случавшихся авариях на взлете, нередко отличались тяжестью. Громадные динамические и инерционные силы в момент вынужденного соприкосновения с землей не всегда щадили летчиков. В особо сложных условиях аварийной посадки, иногда напоминавшей падение самолета, лишь изредка (чудом, как у Г. В. Новикова на Ладоге) летчик оставался физически почти или совсем невредимым. Физически! Зато его нервная система, как уже отмечалось, повреждалась при этом всегда, в большей или меньшей степени.

Надо сказать, ранения летчика в воздухе не так уж [172] редко дополнялись травмой на вынужденной посадке подбитого самолета. Часто раненый летчик не мог дотянуть до аэродрома или, дотянув, произвести нормальную посадку. Для этого подчас не хватало не только возможностей поврежденного самолета, но и сил раненого. Только при благоприятных обстоятельствах вынужденная посадка на фюзеляж заканчивалась без осложнений для летчика. Бывало и так: летчик в воздухе оставался невредим, но его подводил поврежденный самолет. Падая по пути домой или на соседний аэродром, летчик получал тяжелую травму.

Иногда при тяжелой аварийной посадке летчик терял сознание. Но случалось это на твердой основе — на земле, в момент соприкосновения с нею, — и потому, в отличие от потери сознания в воздухе, заканчивалось, как правило, благополучно. Так было при вынужденном приземлении П. Д. Журавлева, Л. О. Брыжко, Ю. В. Храмова.

По нашим наблюдениям, ранения истребителей в воздухе от огня противника численно не очень заметно превышали травмы летчиков на земле и составили соответственно 53,6 и 46,4 процента. Причем среди ранений в воздухе преобладали множественные осколочные, как у Дмитрия Ивановича Зосимова, Павла Ивановича и Павла Ильича Павловых и других наших летчиков.

Небезынтересна локализация ранений в воздухе и травм летчиков на земле. Оказалось, в подавляющем большинстве (до 85 процентов) повреждались руки и ноги. Ранения головы в воздухе у летчиков полка составили 15 процентов. Подобную структуру ранений в воздухе в немалой степени обусловили конструкция бронезащиты и тактика воздушного боя. При вынужденных посадках подбитых самолетов или в момент случавшихся осложнений на взлете характерны обратные соотношения — чаще всего повреждалась голова (72 процента), что в значительной мере объяснялось конструкцией сиденья пилота и привязных ремней.

Ранения в воздушном бою составили у нас 63,6 процента, от зенитного и других видов огня с земли при полете на малой высоте — 31,9 процента, от бомбардировок и штурмовых налетов врага — 4,5 процента от числа всех ранений летного состава полка.

За годы войны было возвращено в боевой строй 95,2 процента раненых летчиков полка. Это значительно выше аналогичных данных в целом по Красной Армии.

О летной утомляемости

Повседневные наблюдения за летчиками полка убеждали меня в том, что утомление принципиально не похоже на обычную усталость. Человек уставший, как правило, засыпает быстро и глубоко. Выспался — и усталости как не бывало. Снова бодрость, прежняя работоспособность. И неудивительно. Ведь усталость — это физиологическая реакция здорового организма на рабочую нагрузку. Траты организма в этом случае не превышают индивидуальных компенсаторных возможностей и потому сравнительно легко восполняются: достаточно поспать.

Иное дело утомление и переутомление. Это — болезнь. При ней сон приходит трудно. Становится, как было у К. Ф. Ковалева, поверхностным, часто и легко прерывается. Отягощается тревожными, нередко кошмарными сновидениями. Ночь тянется медленно. Она не приносит утренней свежести, необходимого заряда энергии для нового трудового дня. Если представить себе систему таких ночей, нетрудно понять, что станет с работоспособностью летчика, его выносливостью.

Как и любую другую болезнь, утомляемость надо было предупреждать, вовремя распознавать, надежно лечить. Достигалось все это, надо сказать, нелегко, ценой немалых разносторонних коллективных усилий. Они вытекали из самой сущности утомляемости как проблемы соотношения труда и отдыха. Именно в трудностях достижения в боевых условиях (особенно блокадных) равновесия в этом соотношении и заключалась основная загвоздка. Боевой летный труд был крайне напряженным. Организм летчика подвергался предельным моральным и физическим испытаниям на прочность, а для отдыха и восстановления сил — минимум возможностей. В итоге траты организма не всегда компенсировались, и постепенно формировался сложный и коварный комплекс симптомов. Возникало не только расстройство сна, как признак нарушения нервных процессов, но и изменялась деятельность сердечно-сосудистой системы и сторону низкого кровяного давления (гипотонии) и учащения пульса, с удлинением времени возвращения частоты сердечных сокращений к исходному состоянию после нагрузки (например, нескольких приседаний). Наблюдались снижение аппетита и веса тела, изменения кислотности желудочного сока. Отклонение от нормы функции пищеварительной системы угрожало (при [174] полноценном рационе) снижением усвоения организмом питательных веществ. Встречались и другие нарушения. Вестибулярные расстройства, найденные у Я. 3. Слепенкова, тоже явились следствием утомления, проявившегося в наиболее слабом звене, каким оказался вестибулярный аппарат летчика.

Любые проявления утомления вели к одному — снижению боевой активности летчика. При прочих равных условиях он оказывался менее выносливым в полете, более уязвимым в воздушном бою. Вот почему профилактику утомляемости мы считали одной из важнейших мер поддержания боевого состояния авиаполка, своего рода борьбой за жизнь каждого летчика, способом предупреждения летных происшествий, ранений, неоправданных безвозвратных потерь.

Утомление не способствовало адекватным действиям в аварийной ситуации, мешало летчику довести возникавшие осложнения в полете до наилучшего исхода.

Вот один из примеров.

С разрешения командира полка я направил лейтенанта П. С. Макеева в ЛАМ с ходатайством о внеочередном переосвидетельствовании состояния его здоровья. Мой диагноз на комиссии подтвердился. Утомление, выявленное у Макеева, выражалось характерными функциональными расстройствами нервной и сердечно-сосудистой систем. Летчик был признан временно негодным к летной работе. Ему предписывались отпуск на тридцать суток и лечение в доме отдыха ВВС КБФ. Вышло так, что, прежде чем доложить о результатах комиссии, Макеев, вернувшись из ЛАМа в эскадрилью, сумел отправиться в составе группы на задание: настолько не хотелось ему покидать строй.

Вскоре после взлета возникла необходимость срочной вынужденной посадки из-за отказа детали Р-7. Произошла так называемая раскрутка винта. Мотор давал большие обороты, а винт почти не тянул, вращался вхолостую. Пришлось садиться с вынужденным большим «промазом» на аэродром, с которого только что взлетел. По правилам следовало садиться на фюзеляж, чтобы не врезаться в препятствие за границей аэродрома. Но летчик поступил иначе: сел на колеса. А чтобы погасить скорость на пробеге и не встретиться с препятствием впереди (насыпь железной дороги), задел левой плоскостью за землю. В результате аварийная ситуация не упростилась, к чему стремился летчик, а усложнилась. Самолет, коснувшись левым крылом земли, стал [175] на нос, резко развернулся влево на девяносто градусов и, продолжая неудержимо двигаться по инерции, встретился-таки с препятствием.

Аварийная ситуация, разумеется, возникла не по вине опытного боевого летчика. Однако справился он с нею не лучшим образом. Свою отрицательную роль при этом сыграло утомление. Оно обусловило небезупречную реакцию функционально измененной нервной системы. К счастью, обошлось довольно благополучно. Летчик отделался ушибами. Правда, для возвращения в строй потребовалось больше времени, чем предполагалось планом оздоровительного отпуска. (П. С. Макеев живет и трудится в Москве.)

Роль утомляемости среди причин летных происшествий военных лет можно проследить из следующих сравнительных данных. Из общего количества летных происшествий за 18 месяцев — с 1 января 1945 года по июнь 1946 года включительно — 75 процентов падают на пять неполных последних месяцев войны и только 25 процентов — на остальные тринадцать послевоенных месяцев. И это при многих равных условиях: та же группа летчиков, тот же обслуживающий технический персонал, тот же налет в часах по месяцам и тот же тип самолета — «яки». Только одно условие стало совершенно иным: война кончилась. Полеты стали не боевыми, а учебно-тренировочными, «прогулочными» — по выражению летчиков, прошедших сквозь огонь войны. С окончанием войны не только исчезли ранения и повреждения самолетов в воздухе, как наиболее частые причины аварийных ситуаций. Исчезло боевое нервное напряжение и связанная с ним утомляемость. В итоге летные происшествия резко сократились. Мало того, они стали легче. Ни одно из них не привело к выходу летчика из строя. Даже временному!

И еще одно. Сравнительные данные научных исследований профессора В. М. Васюточкина, выполненных в истребительном и пикировочном полках во время войны (1944 год) и после (1946 год), показывают негативное влияние боевого нервного напряжения на биохимические процессы в организме летчика. Выяснилось, что количество так называемого антиневритического витамина В1 обеспечивающего, в частности, функцию центральной и периферической нервной системы, в организме подавляющего большинства летчиков после войны заметно повысилось, по сравнению с нижней границей нормы, при том же содержании его в пище. [176] Причина ясна: с окончанием войны резко уменьшилась нагрузка на нервно-психическую сферу летчика. Соответственно уменьшился расход витамина В1 в организме. Отсюда его возросший резерв при том же поступлении извне.

20 декабря 1984 года научная общественность отметила восьмидесятилетие со дня рождения видного ученого, биохимика, витаминолога, специалиста науки о питании В. М. Васюточкина. Он — автор свыше ста научных работ. Под его руководством выполнено 15 докторских и 45 кандидатских диссертаций. Его всегда отличали личная организованность, трудолюбие, целеустремленность, богатство идей, ясность и глубина суждений, умение проникать в суть изучаемых проблем, скромность и исключительная доброжелательность. Он и теперь энергичен, полон творческих замыслов.

Проблема летной утомляемости в блокированном Ленинграде была для нас особенно актуальной летом 1943 года. Напряженность боевой работы наших летчиков в этот период определялась не только частыми боевыми вылетами (по четыре — шесть раз в день), но и возросшей сложностью и ответственностью многих из них. Полк все чаще стал действовать над Финским заливом, обеспечивая удары штурмовиков и бомбардировщиков по немецко-фашистским конвоям, отдельным кораблям и военно-морским базам. Насколько это были тяжелые полеты, я мог судить по рассказам летчиков и по врачебным наблюдениям. За один такой полет летчик, обильно потея, терял до килограмма веса тела. Снижалась мышечная сила в руках, определяемая по отклонениям стрелки динамометра. Пульс частил, кровяное давление повышалось. Не ускользала от моего внимания и такая «мелочь», как дрожание пальцев рук, особенно заметное, когда летчик, с мокрым от пота и раскрасневшимся лицом, закуривал.

Боевое, нервное возбуждение не исчезало одновременно с посадкой. Нередко после тяжелого полета летчик хотел только пить. Вяло поковырявшись в тарелке с едой, он отодвигал ее в сторону. А тем временем готовился новый, не менее ответственный боевой вылет. Предстояли новые нервно-эмоциональные и физические перегрузки, характерные для боевой работы летчика-истребителя. Они повторялись изо дня в день, на протяжении месяцев и долгих лет войны, обусловливая причинные факторы летной утомляемости.

Среди мер профилактики и борьбы с утомляемостью [177] наиболее эффективной оказывался месячный отпуск с отрывом от части. И это понятно: отключалась на довольно длительный срок основная причина — боевое нервное напряжение. Мера — эффективная, понятная и, казалось бы, простая. Однако воспользоваться ею не всегда было легко. И не только потому, что летчики нередко отказывались от отпуска. Обстановка зачастую вынуждала и командование скупиться на такую меру. В подобных трудных случаях мне помогала все та же испытанная тактика: обоснованно, опираясь на объективные данные, твердо стоять на позициях врача, оставаясь верным своему призванию.

Летом 1943 года выявилась крайняя необходимость в оздоровительном отдыхе майору Д. А. Кудымову. Он много летал. Однако я видел, как он утомлен. Окружающие этого не замечали. И неудивительно. На людях Дмитрий Александрович, подобно Слепенкову и другим нашим летчикам, никогда не жаловался на здоровье. Он неизменно повторял: «Отдыхать — после войны». Мне было ясно: усилия воли, высокое сознание долга, необходимость всегда быть примером для подчиненных делали внешне незаметным снижение у Кудымова «прыти» к полетам. Он оставался в представлении боевых друзей эталоном неистощимой выносливости, необходимой воздушному бойцу.

Но, к сожалению, это только казалось. Фактически же состояние здоровья Д. А. Кудымова находилось на пределе. Оно было чревато возможностью неоправданных тяжелых последствий. Их необходимо было предотвратить незамедлительно, чтобы не опоздать!

Причин, обусловивших утомление летчика (ему было тогда тридцать три года), было достаточно. Боевой счет Д. А. Кудымова к тому времени составлял 425 боевых вылетов, 40 воздушных боев. Наряду с победами имел и неудачи. Дважды был сбит самолетами противника и трижды подбит зенитками. В одной из аварийных посадок на подбитом самолете (еще до прибытия к нам в полк) получил ожоговую травму, сотрясение головного мозга, перелом ребра. Все это не исчезло бесследно. Организм летчика нуждался в помощи. Нужен был отдых от боевой работы. Сам Кудымов просил такого вопроса пока не поднимать: обстановка не та, могут не так понять.

Обстановка в полку летом сорок третьего действительно была нелегкой. Однако идти на поводу у летчика я не мог. Доложил майору Г. А. Романову (он [178] временно исполнял обязанности командира полка, П. Ив. Павлов, назначенный вместо Я. 3. Слепенкова, продолжал учебу на Высших офицерских курсах).

Г. А. Романов считал невозможным выход из строя Д. А. Кудымова. По-своему, вероятно, он был прав. Неспроста мое ходатайство Романов сначала вообще отклонил. Однако, видя мою решимость не отступать, действовать через главного врача ВВС К.БФ, смягчился. Чтобы убедиться в обоснованности моих требований, согласился направить летчика на обследование в лабораторию авиамедицины. Это была хорошая мера в случаях, когда точки зрения командира и врача не совпадали. При этом высокоавторитетный арбитр, как правило, оказывался на стороне врача и летчика. У меня в подобных случаях осечек не было. Не оказалось ее и на этот раз: необоснованных ходатайств и направлений я не делал.

Месячный отпуск, предоставленный майору Кудымову, сыграл свою роль. Наряду с улучшением самочувствия нормализовались некоторые объективные показатели состояния его здоровья Летчик прибавил в весе. Нормализовалось кровяное давление (бывшее до отпуска крайне низким). Улучшилась кислотность желудочного сока, прежде значительно превышавшая норму. Нормализовался сон. После отпуска повысилась и боевая активность летчика. За двенадцать дней после отдыха налетал столько, сколько за тридцать дней до отпуска при прочих равных условиях. (Полковник в отставке Д. А. Кудымов живет в Таллине.)

Меры профилактики и борьбы с летной утомляемостью не ограничивались предоставлением месячного отпуска, направлением в дом отдыха сроком до десяти суток, использованием индивидуального выходного дня, созданием максимально возможных удобств и уюта в общежитии, организацией досуга: кино, концерты силами артистов фронтовых бригад, поездки в театр, на вечера отдыха в Дом офицеров КБФ. Наряду со всем этим уделялось большое внимание физической закалке — проводились физзарядка, волейбол, городки, гранатометание, бег на короткие дистанции, зимой непродолжительные лыжные пробежки вблизи землянок и самолетных стоянок. Широко пользовались шахматами, шашками, домино. Во всем этом усматривался большой смысл. Мои наблюдения показывали: пассивное ожидание боевого вылета ухудшало состояние летчиков. Пульс частил, давление повышалось. Вывод не вызывал [179] сомнений: нервно-эмоциональная нагрузка пассивного ожидания однотипна с нагрузкой боевого полета. От пассивного ожидания летчик уставал не меньше, а порой и больше, чем от полетов. Объективные данные наблюдений совпадали с высказываниями летчиков. Многие из них до сих пор помнят томительные предстартовые минуты ожидания вылета. В числе их подполковник в отставке В. Т. Добров — командир нашей 1-й эскадрильи с октября 1944 года до конца войны. Внушителен его боевой счет: 15 сбитых самолетов врага, 75 воздушных боев и около 400 боевых вылетов. Умер он 4 января 1986 года.

Во время дружеской встречи однополчан в Ленинграде, в день тридцатилетия Победы, я спросил Василия Трофимовича, что больше всего запомнилось из трудностей его боевой жизни военных лет. Добров ответил: «Ожидание. Ждать боевого вылета в бездействии было труднее, чем драться».

Вот почему было важно не допускать пассивного ожидания и связанных с ним отрицательных изнурительных переживаний, вытеснять их несложной активной отвлекающей деятельностью и таким образом беречь силы летчика для воздушного боя.

Надо сказать, летчики всегда стремились к тому же, были отзывчивы на любое дельное предложение. Физкультура их увлекала. В пылу занятий спортом легко возникала веселая атмосфера товарищеских состязаний за первенство команды и личное. Отличавшихся поощряли, рассказывали о них в боевых листках эскадрилий, в краснофлотской газете бригады (позже — дивизии). Так, в номере от 5 июля 1943 года рядом с моей заметкой «Здоровый дух в здоровом теле» (специально перефразированное изречение) М. В. Красиков рассказал о состоявшихся у них в эскадрилье соревнованиях. Назвал преуспевших: в беге это были летчики Алексеев, Модин, Храмов, Кудымов, в гранатометании — Гриб, Свешников, Цыганков, Алексеев.

В работе по организации профилактики утомляемости я как врач и парторг управления опирался на поддержку не только командования и политсостава, но и партийно-комсомольского актива эскадрилий. Наша краснофлотская газета была надежной трибуной, выступала в роли пропагандиста и организатора коллективных усилий в борьбе за здоровье летчиков, повышение их боеспособности. Без этого было невозможно организовать отдых и наладить физкультурную и [180] спортивную работу. Благодаря активу во главе с инженером по ремонту Ф. Ф. Мытовым удалось построить душ на аэродроме в Гражданке, вблизи самолетных стоянок. Летчики охотно пользовались душем в промежутках между вылетами и в конце боевого дня, перед ужином. Особенно в условиях жаркого лета сорок третьего года душевая успешно выполняла роль тонизирующего и гигиенического фактора.

Газета ВВС КБФ «Летчик Балтики» пользовалась большим авторитетом у читателей. В ее номере от 3 ноября 1943 года я выступил со статьей «Тренировка вестибулярного аппарата летчика». Поводом послужил уход с летной работы Якова Захаровича Слепенкова по состоянию здоровья. Статья достигла цели: привлекла внимание авиационных врачей, физоргов и самих летчиков. В какой-то мере она послужила и обоснованием важности и необходимости физических тренировок для профилактики летной утомляемости.

Для повышения выносливости летчиков к высоте, ее резким перепадам (например, в ходе воздушного боя) летом 1943 года были организованы систематические тренировки в барокамере. Это был еще один способ предупреждения летной утомляемости. Руководствуясь специальным (подготовленным мною) приказом командира полка, я проводил тренировки в барокамере кафедры физиологии бывшей Военно-морской медицинской академии. В то время академия была в эвакуации в Кирове (вернулась летом 1944 года). Барокамера оставалась на месте. Ею мы и воспользовались. Помог доцент кафедры, специалист по авиационной медицине, А. А. Сергеев. В годы блокады Александр Александрович находился в Ленинграде. Его консультативной помощью я тогда пользовался нередко.

Вникая в особенности и сложности трудового процесса летчика-истребителя, мы все глубже понимали причины летной утомляемости. Они выступали для нас все более конкретно, подсказывали реальные, на первый взгляд небольшие, но существенные возможности в комплексе усилий за повышение выносливости летчика, облегчение условий его работы в воздухе.

Неизменно помогало общение. Летчики охотно делились впечатлениями о новой материальной части, о том, как идет ее освоение, каковы ее эксплуатационные особенности, что мешает в полете и т. д. В общении выяснялись «мелочи», порой крайне важны<

⇐ Предыдущая123456

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: