 |
В пространстве и во времени
|
|
|
|
Лев Успенский. Слово о словах
---------------------------------------------------------------
Date: 15 Aug 2005
Изд: Лениздат, 1962г.
Художник В. А. Вальцефер
OCR: Парфенов Дмитрий
Ex libris: Г.Л.Л.
---------------------------------------------------------------------------
Светлой памяти сына Васи,
Студента-филолога в 1948 году.
Блаженство рода человеческого
коль много от слов зависит,
всяк довольно усмотреть может.
Собираться рассеянным народам в общежития,
созидать грады, строить храмы и корабли,
ополчаться против неприятеля
и другие нужные, союзных сил требующие,
дела производить как бы возможно было,
если бы они способу не имели
сообщить свои мысли друг другу?
М. В. Ломоносов. 1748 г.
С самого раннего детства и до глубокой старости вся жизнь человека
неразрывно связана с языком.
Ребенок еще не научился как следует говорить, а его чистый слух уже
ловит журчание бабушкиных сказок, материнской колыбельной песенки. Но ведь
сказки и прибаутки -- это язык.
Подросток идет в школу. Юноша шагает в институт или в университет.
Целое море слов, шумный океан речи подхватывает его там, за широкими
дверями. Сквозь живые беседы учителей, сквозь страницы сотен книг впервые
видится ему отраженная в слове необъятно-сложная вселенная. Через слово он
впервые узнает о том, чего еще не видели (а возможно, и никогда не увидят!)
его глаза. В звучном слове развертываются перед ним льяносы Ориноко,
сверкают айсберги Арктики, шумят водопады Африки и Америки. Раскрывается
огромный мир звездных пространств; зримыми становятся микроскопические
космосы молекул и атомов.
Новый человек роднится с древними мыслями, с теми, что сложились в
головах людей за тысячелетия до его рождения. Сам он обретает возможность
|
|
|
обращаться к правнукам, которые будут жить спустя века после его кончины. И
все это только благодаря языку.
Радостная или горькая, гневная или нежная летит над просторами Родины
крылатая песня. Песня -- это язык.
На черной доске аудитории резко белеет строгая формула математики.
Эта формула -- тоже язык!
Я пишу книгу, которую вы, может быть, когда-нибудь прочтете. Надо ли
говорить, что при этом я снова пользуюсь языком, словами?
Но ведь прежде чем сесть за рабочий стол и вывести первую строчку
первой страницы, каждый автор долго обдумывает ее содержание. Помните, как
широко шагал по московским тротуарам громадный Маяковский, то вслух, то про
себя бормоча слова еще не созданных будущих стихов? Видели, как исчирканы,
как испещрены поправками в поисках самого верного слова бессмертные страницы
черновиков Льва Толстого или Пушкина?
А с другой стороны, и вы сами, прочтя взволновавшую вас новую книгу,
закроете ее и откинетесь в задумчивости; вы начнете мысленно повторять
поразившие вас рассуждения, размышлять над тем, что только что узнали.
И вы, и я, и каждый из нас -- все мы постоянно думаем.
А можно ли думать без слов?
Все, что люди совершают в мире действительно человеческого, совершается
при помощи языка. Нельзя без него работать согласованно, совместно с
другими. Без его посредства немыслимо ни на шаг двинуть вперед науку,
технику, ремесла, искусство -- жизнь.
Пламенные призывы нашей великой партии запечатлены навеки в горячих и
мудрых словах. Словами всех языков мира изложены светлые идеалы коммунизма.
Строить грядущее счастье, оборонять будущее Родины и всего человечества от
ненавистных врагов, сокрушать тяжкие заблуждения прошлого, радоваться и
грустить, делиться с другими своей любовью и своим гневом мы способны только
при помощи слов. А слова составляют язык.
|
|
|
"Если бы каждый член человеческого рода не мог изъяснить своих понятий
другому, -- говорил когда-то великий помор Ломоносов, -- то бы не токмо лишены
мы были согласного общих дел течения, которое соединением разных мыслей
управляется, но и едва бы не хуже ли были мы диких зверей, рассыпанных по
лесам и по пустыням!"
Каждое орудие приносит наивысшую пользу в руках того, кто его как можно
глубже изучил, кто им владеет как мастер. А мастерски владеть любым из них --
стамеской или кистью художника, крошечным чертежным пером или гигантским
блюмингом -- это значит до тонкостей узнать, как они устроены, из каких
частей состоят, как работают и в чем изменяются во время работы, какого
обращения с собой требуют.
Из всех орудий язык -- самое удивительное и сложное. Так достаточно ли
знаем мы его? Я поставлю перед вами несколько совсем простых языковедческих
вопросов, а вы уж судите сами: легко ли вам ответить на них?
СТОН И СОН
Перед вами два односложных слова. Друг от друга они отличаются
одним-единственным звуком "т". Оба -- имена существительные. Оба -- мужского
рода. И "стон" и "сон" одинаково принадлежат к так называемому второму
склонению. Очевидно, изменяться при склонении им полагается тоже одинаково.
Но не тут-то было!
Именительный стон сон
Родительный стона сна
Дательный стону сну
Винительный стон сон
Творительный стоном сном
Предложный о стоне о сне
Можете ли вы так, врасплох, без справок и советов, объяснить мне,
почему слово "стон" меняет только свои окончания, а у "сна" подвергается
изменению и его основа: с--о--н, сн--а, сн--ом? Куда делось "о"?
Можно с уверенностью сказать: так поставленный вопрос вызовет
иронические замечания. Автору книги о словах следовало бы помнить про
"беглые гласные"...
Автор помнит о них. Но он хотел бы, чтобы ему растолковали, отчего это
в слове "стон" звук "о" отличается обыкновенным, так сказать, "оседлым"
образом жизни, а в слове "сон" на его место явился какой-то странный
"беглец"? В чем разница между этими двумя на слух совершенно неотличимыми
друг от друга звуками? Что перед нами: необъяснимая причуда говорящих
|
|
|
по-русски людей, случайный "каприз языка" или же тут скрываются какие-то
глубокие внутренние основания?
Я не уверен, что каждый читатель сможет быстро и правильно ответить на
этот совсем уж простой вопрос. А если так -- очевидно, законы нашего родного
языка не слишком-то хорошо нам известны.
БИЛО И КРЫЛО
Пойдем дальше. Я беру еще одну пару слов, тоже существительных и также
одного рода, на этот раз среднего: "било" и "крыло".
"Било" означает (точнее, означало некогда) нечто вроде примитивного
колокола, металлическую доску для подачи сигналов.
Что такое "крыло" -- известно каждому. Оба слова не слишком похожи друг
на друга, однако у них есть нечто общее -- суффикс "-л-" и окончание "-о".
Слов, обладающих этими признаками, у нас немало: покрыва-л-о,
опаха-л-о, ши-л-о ры-л-о и т. п
Заметьте: все это -- существительные, тесно связанные с глаголами.
"Покрывало" и "покрывать", "рыло" и "рыть", "шило" и "шить". При этом каждый
глагол означает то или иное действие, а произведенное от его основы
существительное -- то, чем действуют, орудие или предмет... Не правда ли?
покрыва-ть..покрыва-л-о
ры-ть....... ры-л-о
ши-ть....... ши-л-о
опах-ива-ть..опаха-л-о
Это все настолько обыкновенно, что нередко, когда нужно заново назвать
незнакомое орудие, предназначенное для известного действия, возникает
соблазн дать ему имя как раз по такому способу.
Археологи, например, постоянно находят при раскопках стоянок каменного
века маленькие костяные пластинки особой формы: ими наши далекие предки
заглаживали, "лощили" швы на грубых одеждах из звериных шкур.
Как они сами именовали свои несложные инструментики, нам, конечно,
неизвестно. Но современные ученые без труда придумали им новое имя:
"лощило".
Что делать? Лощ-и-ть Чем делать? Лощ-и-л-ом
Совершенно так же, столкнувшись с безыменными каменными тешущими
орудиями без рукояток, они столь же удобно наименовали их по тому же
|
|
|
принципу:
Что делать? Руб-и-ть Чем делать? Руб-и-л-ом
Оба слова так крепко привились в речи археологов, что от них уже
произошли встречающиеся в книгах узаконенные уменьшительные: "рубильце",
"лощильце"...
По-видимому, совершенно ясно: суффикс "-л-" применяется нами там, где
надо по какому-нибудь действию назвать орудие, которым оно выполняется.
Так вот теперь я и приведу вам еще один недлинный списочек слов, также
оканчивающихся на "-ло" и очень похожих на наши предыдущие:
одеяло мыло
грузило крыло
точило зеркало
Как по-вашему? Они тоже означают орудия действий и произведены от
глаголов? Если да, то скажите скорее: каких же именно действий и от каких
глаголов? Простой это вопрос или не очень?
ЗА ЧТО БЬЮТ РЫНДУ?
Приведу и такой пример.
Тот, кто читал морские рассказы из времен парусного флота, помнит -- на
кораблях постоянно делают два дела: "бьют склянки" и "бьют рынду". Для чего
и за что?
"Склянки били", чтобы обозначить время. Моряки-- странный народ: говорят
по-русски, а вот слово "склянка", например, в их языке означает "полчаса".
"Пробей четыре склянки" -- значит, четырьмя ударами в колокол обозначь, что с
полдня прошло четыре получаса; теперь два часа пополудни.
Историки флота объясняют нам, откуда взялся этот счет и связанное с ним
выражение. "Склянкой" раньше именовали песочные часы с получасовым ходом. По
ним на судах отсчитывали время. Видимо, в силу этого постепенно и
получасовой промежуток получил имя "склянка": "прошло две склянки ночи". Так
что большой премудрости тут нет.
С "рындой" дело обстоит сложнее.
Поищите по словарям, и вы узнаете: "рындами" в Москве до Петра I
именовали царских телохранителей, молодых воинов, стоявших у трона с
секирами или алебардами. Звание это упразднено с конца XVII века.
Спрашивается: откуда же на нашем флоте еще во времена Станюковича добывали
"рынд" и по каким причинам их то и дело "били"?
Конечно, это напрасный вопрос. Морское выражение "рынду бей" не имеет
ничего общего не только с царскими телохранителями, но и с глаголом "бить".
Это переделанная на русский лад английская флотская команда: "ring the bell"
(ринг зэ бэлл), означающая: "ударь в колокол". Чужестранная фраза не только
была изменена нашими моряками по ее звучанию - составляющие ее слова
поменялись своими значениями. В самом деле, по-английски "ринг" значит
"бей", а у нас оно стало значить "рында", то есть "колокол на корабле".
"Бэлл" по-английски означает "колокол", а на нашем флоте его начали понимать
|
|
|
как приказание "бей!". Все перевернулось!
Я мог бы и тут сказать вам: видите, как плохо вы знаете русский язык.
Но я скажу другое: теперь вам понятно, какими разнообразными сведениями надо
обладать, чтобы решать некоторые, даже несложные, языковедные задачи. Речь
идет о языке и его словах, а знать надо, как и чем измерялось время на
кораблях парусной эпохи, как звучали слова команд не в. русском, а в чужих
языках, с представителями каких соседних флотов и когда именно общались наши
русские "корабельщики". Надо черпать сведения, и в географии, и в мореходном
.деле, и в истории, -- в истории того народа, которому принадлежит изучаемый
язык, прежде всего. Это я советую вам запомнить, если вы хотите заниматься
языкознанием.
ЧТО ЭТО ТАКОЕ?
Мне хочется в последний раз подвергнуть легкому испытанию вашу
языковедческую сообразительность.
Обращали ли вы когда-нибудь внимание на одно довольно странное
обстоятельство? Спрягая какой-либо глагол, мы, собственно, не очень
нуждаемся в присутствии личных местоимений. Говоря: "читаю", мы уже самой
формой этого слова даем понять, что речь идет о первом лице, обо "мне".
Слово "читаешь" ясно указывает на второе лицо, "читает" -- на третье.
Местоимения "я", "ты", "он" тут вроде как излишни. В разговорной речи мы
постоянно и обходимся без них:
"Здорово живЕШЬ! Как себя чувствуЕШЬ?"
"Да прыгаЮ помаленьку..."
Все это справедливо, но только пока разговор ведется в настоящем
времени. В прошедшем ничто подобное невозможно.
Услыхав слова: "Вчера были в кино", вы никак не сможете установить, кто
именно был в кино, пока в предложении не появится личное местоимение (или
само существительное). В прошедшем времени местоимения становятся острой
необходимостью...
Заметить, что такая разница налицо, легко. Но вот растолковать, от чего
она зависит, куда труднее. А разница-то далеко не пустячная, принципиальная:
в двух соседних временах совершенно разными способами выражается понятие о
том, кто действует, о "субъекте действия". Почему так получилось?
Чтобы добраться до ответа, вглядитесь в два столбика примеров:
Снег был Снег бел
Лед стал Лед тал
Рассказ пошел Рассказ пошл
Ничто не поражает в них ваш глаз? А между тем тут есть особенность, на
которую, правда, мало кто обращает внимание.
Оставим в стороне существительные обоих столбцов, тем более, что они
здесь попарно совпадают. Что представляют собою остальные члены этих
неуклюжих предложеньиц?
В левом столбце все они -- несомненные глаголы в прошедшем времени: был,
стал, пошел. В правом -- столь же бесспорные прилагательные в их краткой
форме: бел, тал (от "талый"), пошл (от "пошлый"). Глагол и прилагательное --
две совершенно самостоятельные, друг друга ничем не напоминающие части речи.
Да, но почему же тогда они так похожи здесь и по своей роли в предложениях
(все они являются сказуемыми) и даже по внешнему облику: быЛ и беЛ, стаЛ и
таЛ, пошеЛ и пошЛ? Что перед нами: снова случайное совпадение или нечто
большее?
Сомневаюсь, чтобы среди моих читателей нашлось много грамотеев,
способных разобраться в этом вопросе без посторонней помощи. Между тем он
заслуживает точного ответа. В самом деле: предложение "Снег бел" равносильно
другому: "Снег (есть) бел(ый)". "Рассказ пошл" можно заменить на "Рассказ
(есть) пошл(ый)".
Но, может быть, тогда и выражение "Снег был" тоже допустимо заменить
выражением "Снег (есть) былый" (то есть "былой", "бывший"), а слова "Рассказ
пошел" переделать на "Рассказ (есть) пошелый" (пошедший)?
"Экая нелепость! -- скажете вы. -- Что же получается? Выходит, то, что мы
всегда убежденно и по праву считали формами глаголов, оказывается на поверку
формами прилагательных? Так тогда русский язык, чего доброго, вообще не
имеет форм спряжения в прошедшем времени?! Уж не заменяет ли их он странными
комбинациями из двух имен, которые ничего общего не имеют с глаголами? Что
за дикая фантазия! Да и "прилагательные"-то какие-то ненормальные,
искусственные: "былый", "пошелый"... Дичь!"
Нет, друзья мои, не "дичь". Во всяком случае, не совсем дичь! Чтобы
разобраться в неожиданной путанице, отвлечемся на миг от истории русского
языка и обратимся к истории славянских языков вообще. Все они когда-то знали
не одно прошедшее время, как мы сейчас, а целую систему таких времен:
несовершенное простое, два совершенных (простое и сложное), давнопрошедшее.
Тот, кто изучает английский, немецкий или французский язык, не удивится
этому.
Совершенное сложное, перфект, было ближе всего к нашему прошедшему по
значению, но резко отличалось от него по форме:
Аз есмь пел
Мы есмы пели
Ты еси пел
Вы есте пели и т. д.
Ну что же, понятно: оно образовалось при помощи глагола "быть",
точь-в-точь как образуются сложные времена западных языков, К настоящему
времени глагола "быть" присоединялись причастия спрягаемого глагола, то
есть, иначе говоря, отглагольные прилагательные (прошедшего времени).
Сочетание "я есмь пел" действительно значило: "я являюсь пелым", то есть
"певшим". Значит, я пел раньше, в прошлом. Слова "пел", "ходил", "сидел"
были краткими формами этих причастий.
В дальнейшем в русском языке все изменилось: во-первых, исчез из
употребления вспомогательный глагол; во-вторых, причастие, подобное "ел",
"пел", "сел", утратило свое былое значение, стало пониматься уже не как
причастие, а как простая и самостоятельная глагольная форма.
Таким образом, сочетания слов "снег был" и "снег бел" и впрямь похожи
одно на другое не случайно, не только по внешности. Между ними, пожалуй,
больше сходства, нежели между "снег был" и "снег есть". Поэтому, встретив
где-либо предложение вроде: "Рассерженная, она вышла из комнаты", вы вполне
вправе расшифровать его так: "Рассерженная, она из комнаты вышла я есть".
Не знаю только, принесет ли вам такая расшифровка практическую пользу.
Занятно, кстати: в древнерусском языке можно порою заметить гораздо
большее сходство между некоторыми из прилагательных и глагольных причастий,
какие мы только что рассматривали, чем у нас сейчас. Наше слово "пошл" явно
отличается от глагольной формы "пошел". А там когда-то оба они писались, да,
вероятно, и произносились, одинаково: "пошьл".
"Вот уж никогда этого не подозревал!" -- восклицаете вы. А ведь это --
лишнее доказательство некоторой недостаточности наших знаний о родном языке,
о его больших и маленьких загадках.
В ПРОСТРАНСТВЕ И ВО ВРЕМЕНИ
До сих пор я приводил примеры, почерпнутые из русского языка. Вы
знаете, что языков на свете много. Но сколько именно их на земном шаре? Сто,
тысяча, десять тысяч? Почему их столько? Что они -- похожи один на другой или
все совершенно разные? Откуда они взялись?
Знаете ли вы, что существуют такие языки, в которых наряду с именами
склоняются и глаголы? Известно ли вам, что в то время как в нашем языке
имеются три "рода" имен: мужской, женский и средний, можно указать на языки,
где их только два; на другие, где их, наоборот, четыре и даже несравненно
больше, но они совершенно иные, чем у нас, и, наконец, на языки, где никаких
"родов" вовсе нет?
Слово "никакого рода"? Да как же это может быть?
Поговорите с вашими товарищами, изучающими английский язык: многие из
них даже не заметили, что пользуются в нем "безрОдовой"* грамматикой. Или
при слушайтесь к нашему собственному языку: задумывались ли вы когда-нибудь
над вопросом, какого рода существительное "ножницы" или "штаны"? Вероятно,
нет. А между тем мне, учившемуся в школе полвека назад, приходилось ломать
голову над этим вопросом. В те времена в зависимости от рода
существительного менялось окончание согласующегося с ним прилагательного во
множественном числе. Надо было писать: "красныЕ флаги", но "красныЯ девицы"
или "красныЯ знамена"; ошибка считалась грубой. Значит, прежде чем написать
"сени, новые, кленовые", нужно было установить, какого рода слово "сени"; А
ну-ка, попробуйте установите!
-----
*Английская грамматика, как вы увидите ниже, не совсем свободна от понятия
"рода" имен. Она имеет местоимения всех трех родов. Но существительные
английского языка, так же как и его прилагательные, не содержат в своей
форме никаких признаков принадлежности к одному из этих родов.
-----
Вы об этом не печалитесь, и хорошо. Но ведь это значит, что вы спокойно
пользуетесь существительными "никакого рода". Так что же вас удивило, когда
я сказал о существовании языков, где родов вовсе нет?
Сейчас языков много. А раньше их было меньше или больше? Их число
уменьшается или растет? И сами они остаются неизменными или как-нибудь
меняются? Все это вопросы, на которые должно давать ответы языкознание.
Вы читаете в книге:
"Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: "Спи, друг одинокий!..
...
Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!"
Из мертвой главы гробовая змея.
Шипя между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь".
Так А. С. Пушкин излагает нам легенду о смерти Олега киевского,
излагает великолепным русским языком.
А вот другой рассказ о том же легендарном происшествии:
"И приеха Олег на место, идеже бяху лежаще кости его (коня. -- Л. У.) и
лоб гол.., и воступи ногою на лоб; выникнучи змея и уклюну и в ногу и с того
разболевся умьре".
На каком языке это написано? По-польски, по-чешски? Нет! Перед нами
тоже прекрасный и правильный русский язык, но такой, каким пользовались наши
предки за семь-восемь веков до Пушкина. Сравните оба повествования, и вам
станет ясно, какая изменчивая, непрерывно принимающая новые облики вещь --
язык. Язык как река. Волга в наши дни течет не так, как она текла во времена
хозар и половцев. Тем не менее это та же Волга. Так и с языком.
Этого мало. Вчитайтесь в два следующих отрывка:
"Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек".
И рядом;
"Кривая в пространстве определяется заданием радиусов-векторов точек
кривой в функции скалярного параметра... Хотя вектор в свою очередь
определяется тремя числовыми (скалярными) заданиями, все же замена трех
скалярных уравнений одним векторным обычно имеет значительное преимущество".
Можете ли вы положительно утверждать, что оба отрывка написаны на одном
и том же языке? И да и нет! И тут и там перед нами современный правильный
русский язык, но в каких двух непохожих друг на друга видах! Можно
справедливо усомниться, во всем ли поймут один другого два русских человека,
говорящие на этих "разновидных" языках. И все же они-то в конце концов
добьются взаимного понимания, тогда как ни француз, ни турок, ни англичанин
не уразумеют ни там, ни здесь ни одной фразы.
Язык как море. У одного берега воды моря прозрачны и солоны, у другого
-- опреснены впадающей в него рекой и полны ее мути. И все это в одно и то же
время, только в разных точках пространства. Одно и то же море и возле Одессы
и под Батуми, только облик его там и здесь совсем разный. То же самое можно
сказать и о языке.
Языкознание изучает все виды, все изменения языка. Его интересует все,
что связано с удивительной способностью говорить, при помощи звуков
передавать другому свои мысли; эта способность во всем мире свойственна
только человеку.
Языковеды хотят дознаться, как люди овладели такой способностью, как
создали они свои языки, как эти языки живут, изменяются, умирают, каким
законам подчинена их жизнь.
Наряду с живыми языками их занимают и языки "мертвые", те, на которых
сегодня уже не говорит никто. Мы знаем немало таких. Одни исчезли на памяти
людей; о них сохранилась богатая литература, до нас дошли их грамматики и
словари, -- значит, не позабылся и смысл отдельных слов. Нет только никого,
кто бы считал сейчас их своими родными языками. Такова "латынь", язык
древнего Рима; таков древнегреческий язык, таков и древнеиндийский
"санскрит". Таков среди близких к нам языков "церковнославянский", или
древнеболгарский. Изучение их не так уж сложно. Но ведь есть и другие --
скажем, египетский времен фараонов, вавилонский или хеттский. Еще два века
назад никто, ни единый человек в мире, не знал ни единого слова на этих
языках. Люди с недоумением и чуть ли не с трепетом взирали на таинственные,
никому не понятные надписи на скалах, на стенах древних развалин, на
глиняных плитках и полуистлевших папирусах, сделанные тысячи лет назад
неведомо кем и неизвестно по каким причинам. Никто не знал, что значат эти
странные буквы, звуки какого языка они выражают. Но терпение и остроумие
человека не имеют границ. Ученые-языковеды разгадали тайны многих письмен. В
наши дни каждый, кто пожелает, может так же спокойно выучиться говорить
по-древнеегипетски, по-шуммерски, по-ассирийски или по-хеттски, как и на
одном из ныне звучащих "обыкновенных живых" языков.
Благодаря трудам ученых мы знаем о древних Ассирии и Вавилоне, пожалуй,
больше и подробнее, чем о многих ныне существующих государствах и народах.
Мы можем по именам перечислить тысячи несчастных малолетних рабов, погибших
в страшных каменоломнях царя Ашурбанипала. Мы можем повторить звук за звуком
слова их песен, то жалобных, то полных гнева, а ведь они отзвучали в
последний раз два или три тысячелетия назад!
И все это дало нам языкознание.
ВЕЛИКОЛЕПНАЯ НАУКА
Я не знаю, в чьи руки попадет эта книга, чьи пытливые глаза побегут по
ее строкам. Но кто бы ни был ты, мой читатель, я хочу, чтобы ты полюбил
великолепную науку--языкознание.
Когда юноши и девушки нашей страны кончают среднюю школу, они
обыкновенно попадают в положение этаких "витязей на распутье".
Стоит камень, а на камне надпись:
"Кто пойдет налево, попадет в страну географов. Всю жизнь будет он
прокладывать пути по неведомым землям. Будет изучать далекие народы. Будет
испытывать дивные приключения. Будет с великим трудом пробиваться в местах,
куда еще не ступала нога человеческая..." Дрожь охватывает, до чего это
прекрасно! Не пойти ли налево?
Но другая надпись сулит: "Пойдешь направо, станешь физиком. Ты
проникнешь в тайны атомного ядра и в недра гигантских звезд. Ты будешь
решать величайшие загадки вселенной, помогать и астрономам, и геофизикам, и
строителям кораблей, и летчикам. Что может быть пленительнее такой жизни?
Иди направо, юный друг!"
А рядом еще приманки. Вот крутая тропа геологии с ее хребтами и
скалами, ущельями и безднами. Вот таинственная дорога археологов,
извивающаяся в древнем тумане, среди руин и пещер, от стоянок каменного века
до развалин южных акрополей. А там, дальше, сады и леса ботаники,
заповедники зоологов, тихие лаборатории и грохочущие заводские цехи,
колхозные поля. Все это живет, клокочет, кипит, движется. Все привлекает
молодые сердца.
И вдруг еще одна незаметная надпись: "По этому пути пойдешь, станешь
языковедом..."
"Языковедом? А что он делает? Запереться на всю жизнь в четырех стенах
мрачного кабинета, обречь себя на копанье в пыльных хартиях, годами
доискиваться, следует ли писать мягкий знак на конце слова "мяч"? Кому это
нужно? Нет уж, знаете, спасибо!"
Так думают многие. Думают потому, что не представляют себе, какова
работа языковеда, чем, как и для чего занят он
В накаленной Туркмении, роясь в земле древних парфянских городищ,
советские археологи извлекли из праха множество глиняных черепков. На их
поверхности были обнаружены намазанные краской черты таинственных знаков. О
чем говорят эти письмена? Кто их нанес на глину, когда и зачем?
Черепки -- остраконы* -- были бы обречены на вечное молчание, если бы у
нас не было языковедов, занятых изучением восточных древних языков. Они
прочитали таинственные надписи. Битые сосуды седой старины заговорили. Они
рассказали о многом: о сложном хозяйстве царей Востока, о тучных
виноградниках "парфян кичливых", которых Пушкин советовал узнавать "по
высоким клобукам", о царских приказчиках, о трудолюбивых земледельцах и о
тех отношениях, которые были между ними. Черепки говорили по-арамейски: они
оказались бухгалтерскими квитанциями, деловыми расписками; их когда-то
выдавали чернобородые важные "марубары", счетоводы царских винниц, в обмен
на сданную подать: "По расписке этой, из виноградника податного, который
КШШИ называется, сосудов 6, да из местности ХПТК сосуд вина молодого
1 взнос на 140-й год доставлены". И подпись: "Вахуман--марубар". Имя Вахуман
означало "благо-мысленный"....
-----
*От греческого слова "остракон" -- черепица, черепок.
-----
Две тысячи лет назад "кичливый парфянин" написал свою глиняную
квитанцию... Сияло солнце, кричал осел, пряно пахло новоизготовленным вином
из "местности ХПТК", прочесть имя которой мы не можем потому, что в
арамейской письменности не обозначались гласные звуки... А читаем мы с вами
эти слова сегодня! Эти и множество других; их сумели разобрать и перевести
на русский язык советские ученые-языковеды. Они прорубили еще одно окошечко
в древний мир, который некогда шумел и пестрел всеми красками жизни тут же у
нас, на нынешней территории Советского Союза.
Парфяне жили, так сказать, "рядом с нами". Но вот за тысячи миль от
границ СССР, среди буйных волн самого бурного из океанов, точно в насмешку
названного Тихим, выдается из воды небольшая скала, таинственный остров
Пасхи. Остров этот загадочен от начала до конца. Кто жил на нем и когда? Кем
на голом каменном утесе, заброшенном в безлюдные хляби моря, вырублены во
множестве из каменной породы, воздвигнуты по побережью и высоко в горах
гигантские статуи неведомых великанов? Кто разбросал по острову дощечки из
мягкого дерева, на которых начертаны ряды непонятных значков неведомой
письменности? Откуда пришли сюда эти безвестные скульпторы и писцы, какая
катастрофа их уничтожила, куда они исчезли?
Может быть, мы узнали бы хоть что-нибудь об этом, если бы сумели
разгадать тайну деревянных табличек, бережно хранимых теперь во многих
музеях мира. Но доныне они настолько не поддавались усилиям ученых, что
нельзя было даже начать их расшифровку.
Казалось бы, дело безнадежно. Но вот перед самой Великой Отечественной
войной за него смело взялся совсем юный исследователь, почти мальчик, Борис
Кудрявцев, только что окончивший среднюю школу. Он недолго занимался
знаменитыми таблицами, но успел сделать ряд важных открытий, несколько
существенных шагов по дебрям, до него казавшимся непроходимыми. Мы точно
знаем теперь, что система письма с острова Пасхи близка к той, которой
пользовались египтяне на заре своей культуры. Мы знаем, что перед нами
примитивные иероглифы. Это немного, но все же неизмеримо больше того, что
было известно еще недавно. Война прервала жизненный путь Бориса Кудрявцева,
однако его дело будет продолжено другими молодыми языковедами. Вы не хотите
оказаться в их числе?
Разве не прекрасны эти задачи? Разве не увлекательное дело -- висеть на
шаткой площадке-люльке над пропастью, копируя персидскую клинопись,
высеченную на отвесной скале дикого хребта, как это сделал англичанин
Раулинсон в XIX веке? Разве не волнующее занятие -- подобно нашим советским
ученым, миллиметр за миллиметром размачивать и разлеплять склеенные веками
свитки, написанные на тохарском языке? Путешествовать сквозь тигриные
джунгли, чтобы найти там письмена неведомо когда погибших городов Индии;
врубаться с археологами в вечную мерзлоту Алтая, разыскивая древности
Скифии; собирать, как знаменитый чешский лингвист Беджих Грозный, письмена
хеттов Малой Азии, минойцев Крита, протоиндийцев Мохен-джо-Даро и потом
иметь право сказать: "Да, я открыл людям три... нет, пять неведомых древних
миров!"?
Вот оно, дело языковеда, дело лингвиста! Но ведь оно не только в работе
над оживлением прошлого. А сегодня? Сегодня в нашей стране десятки народов
впервые овладевают письменностью. В этих случаях дело языковеда не
расшифровывать забытые письмена, а помочь составлению новых, совершенных
алфавитов.
Во множестве мест земного шара поработители, наоборот, отняли у
порабощенных народов все, что те имели, вплоть до их языка. Дело лингвистов
помочь народам в их освободительной борьбе,. восстановить и очистить их
поруганную родную речь; так поступали столетие назад великие языковеды
славянского мира, борясь за чешский, за сербский, за болгарский языки,
очищая их от немецкой, турецкой, чуждой, навязанной силой накипи. А
неоценимая помощь историкам, которую оказывает языковед? А решение
многочисленных, и притом самых важных и самых сложных, вопросов науки о
литературе? А изучение устного художественного творчества любого народа
земли? А самое главное, самое важное -- изучение истории своего родного
языка, великого языка великого русского народа, и преподавание его в школах
миллионам русских и нерусских по национальности людей?
Нет, поистине языкознание -- великолепная наука.
ЭТА КНИГА
Книга, которую вы раскрыли, написана не для того, чтобы стать учебником
языкознания. Пусть эту задачу с честью и успехом выполняют толстые томы
ученых исследований, университетские курсы лекций, глубокие и серьезные
научные статьи.
Назначение этой книги иное. Я хотел бы, чтобы ей удалось слегка
приподнять ту завесу, которая скрывает от посторонних глаз накопленные
веками сокровища языковедческих наук; хорошо, если хоть на миг они
засверкают перед нами.
Я не пытался в "Слове о словах" последовательно, один за другим,
излагать важнейшие вопросы филологии. Не рассчитывал и полностью осветить ни
один из ее разделов. Передо мной стояла иная цель: рассказать не все, а
кое-что из того, что люди знают о языке, может быть, даже не самое
существенное, не самое важное, но зато наиболее доступное пониманию и вместе
с тем способное возбудить интерес.
Мне хотелось не научить языкознанию, а лишь покрепче заинтересовать им
тех, кто знает о нем совсем мало. Если из десяти читателей, думал я, только
один, закрыв эту книжку, потянется за другой, более основательной и
глубокой, моя цель будет достигнута. Она будет достигнута и тогда, когда,
закончив чтение, человек задумается и попробует по-новому отнестись и к
языку; на котором он сам говорит, и к тому, что он когда-то прочел об этом
языке в своих школьных учебниках.
Наконец, если прочитавшие эту книгу начнут прислушиваться к речи
окружающих, внимательнее вглядываться в строки книг и газет, наблюдая за их
языком, если они начнут не только "думать словами", но и "думать о словах",
-- значит, мне удалось открыть им еще одну совершенно новую сторону мира и
жизни. А радостнее этого для автора нет ничего.
"Введение" мое закончено. Пусть теперь книга говорит о себе сама.
Несколько лет назад я писал ее для школьников. Ее прочитали тысячи взрослых
людей, молодых и пожилых, в городе и в деревне. К своему большому удивлению,
я получил от них сотни писем. Они показали мне, что интерес к тайнам и
чудесам языка необыкновенно велик.
Пришлось подумать о том, чтобы выпустить "Слово" не только для
школьников: нужно оно и тому, кто уже поднялся со школь
|
|
|
