 |
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 2 глава
|
|
|
|
Черити, заметив Джонаса среди оживленных гостей, подумала мимолетно, что он какой-то слишком надутый — даже больше, чем обычно, но в тот момент мысли ее были заняты не Джонасом. Она внимательно наблюдала за взрослыми людьми и прислушивалась к разговорам, ловя с разных сторон весьма любопытные отрывки. Она была совершенно счастлива, пока Даррелл, отошедший поговорить с кем-то в другом конце зала, не присоединился вновь к группе у кресла матери и один джентльмен сказал:
— Какие же новости привезли вы нам из Лондона, мистер Конингтон? В последнее время до нас доходят тревожные слухи, но отсеять крупицы правды из кучи сплетен и догадок — задача не из легких.
И сразу же в их непосредственном окружении повисла пауза, ведь все понимали, что под новостями из Лондона имелись в виду не банальные сплетни о моде и скандалах, а те напряженные и неспокойные известия, которые распространились по всему королевству. Черити увидела, как внезапно посерьезнело лицо Даррелла. Несколько секунд он медлил с ответом.
— Новости, сэр, таковы, что их носителем мне, честно говоря, не хотелось бы становиться, — сказал он наконец. — Вам известно, конечно, об отставке и привлечении к суду лорда Страффорда?
Легкий шумок в знак согласия, и Даррелл продолжил:
— Долгое время казалось, что лорду Страффорду ничто не грозит, так как он опровергал, к полному удовлетворению адвокатов, каждое выдвинутое против него обвинение. Такова была его позиция: он не нарушал закон, а следовательно, не виновен ни в каком преступлении. Но Пим и Хэмпден со своими сторонниками в палате общин жаждали не справедливости, а мести. Когда выяснилось, что обвинить его невозможно, они провели билль о казни или изгнании за государственную измену и таким образом объявили его виновным по решению парламента.
|
|
|
И снова шумок, на этот раз более явственный, выражающий удивление и тревогу, и кто-то высказал всеобщую мысль:
— Король, конечно, не даст согласия?
— Его величество спасет лорда Страффорда, если сможет, — подтвердил озабоченно Даррелл, — но в данный момент в Лондоне нарастает волнение — настолько сильное, что вы не можете себе это представить, если не видели страшной враждебности простого люда к его светлости. Когда я отправлялся в Девон, все находилось еще в равновесии, и отец моей жены обещал сообщить мне, как только что-то определится. Это известие я сразу передам всем вам.
Черити, видя вокруг неожиданно строгие лица старших, гадала, отчего они так взволнованы. Лорд Страффорд, по словам Джонаса, являет собой олицетворение зла, это враг всех прав и свобод для людей... Хотя она вполне допускала, что Джонас лжет или заблуждается.
Прерванный разговор опять возобновился, но вместо смеха и легкого обмена любезностями теперь в общем гуле голосов явно слышалось беспокойство. Эта нота звучала все громче, распространяясь среди гостей, и замерла только после того, как все общество вслед за сэром Дарреллом и его женой спустилось в парадный зал, где их ждал роскошный стол. И постепенно атмосфера легкости вновь взяла верх, словно гости вспомнили, по какому поводу они собрались.
Черити, сидевшая вместе с Джонасом и Бет в некотором отдалении от балкона для менестрелей, под которым расположились Конингтоны с самыми знатными гостями, ела со здоровым аппетитом, но частенько поглядывала в сторону Даррелла, размышляя над тем, когда же представится возможность снова поговорить с ним. Потому-то она и оказалась среди тех немногих, кто заметил, как слуга, склонившись, тихо пробормотал что-то ему на ухо, после чего Даррелл, перекинувшись словом с отцом, поднялся и спокойно вышел из зала. Он отсутствовал около десяти минут, а когда вернулся, лицо его было бледно и очень серьезно. Снова он посовещался с отцом, и тогда сэр Даррелл встал и поднял руку, призывая к молчанию.
|
|
|
— Друзья мои, — начал он, когда стихли разговоры и смех, — я просил вас быть здесь сегодня по радостному случаю, мы встречаем моего сына с женой, и меньше всего мне бы хотелось омрачать праздник дурной вестью. Но сообщение, только что полученное нами из Лондона, настолько серьезно и важно, что я не исполнил бы своего долга, если бы не ознакомил вас с ним. Лорд Страффорд, да упокоит Господь его душу, казнен три дня назад.
Глубокий продолжительный вздох пронесся по залу, как будто с этими словами холодная рука смерти коснулась сидевших за столом. Черити, даже не осознавая всей важности сказанного, вновь и с большей силой, чем утром, ощутила, как неприятное предчувствие сжимает ей сердце. В следующее мгновение напряженную тишину взорвал громкий смех Джонаса, с нотой злорадства. Все головы разом повернулись к нему, и сэр Даррелл произнес тоном сурового укора:
— Молодой человек, подобные вещи не повод для ликования! Только глупец или изменник может найти что-то смешное в событии, которое наносит страшный удар по всему, что нас учили уважать. — Он на секунду умолк, а затем продолжил, обращаясь ко всем гостям: — Король использовал всю свою власть, чтобы спасти своего верного слугу. Даже будучи вынужден дать согласие на применение Билля о наказании за государственную измену, король послал принца Уэльского в палату лордов просить о замене смертного приговора пожизненным заключением, но тщетно. Его светлости не дали даже времени привести в порядок свои земные дела.
Черити поразилась: как это — король вынужден просить? Он ведь должен только повелевать? Впрочем, она понимала, что сейчас не время встревать с подобными вопросами и решила при первой же возможности попросить Даррелла объяснить ей это.
Такой возможности не представлялось дольше недели. Праздность в Маут-Хаус не поощряли, и когда уроки заканчивались, трем девочкам полагалось заниматься множеством дел по дому. Знатная дама, конечно, рассчитывает на слуг, но к тому времени, когда она возьмет на себя ведение собственного дома, она должна быть знакома со всеми их обязанностями и уметь направлять их деятельность. Миссис Шенфилд сочла бы, что пренебрегает своим долгом, если бы упустила столь важную часть в образовании своих дочерей. И хотя казалось маловероятным, что Черити когда-нибудь выйдет замуж, ее обучали точно так же, как Бет и Сару.
|
|
|
Она заставляла себя выполнять эти задания со всем возможным усердием, хотя в солнечные дни начала лета ей больше хотелось бы находиться вне стен дома, а не возиться на кухне или в кладовой. Только рано по утрам, пока все домочадцы крепко спали, Черити могла в какой-то степени наслаждаться свободой. И вот однажды в такое утро ей повезло: тайком выскользнув из дому побродить по рощам и лугам, она повстречала Даррелла.
Он объезжал одну горячую лошадь, но когда заметил, что Черити машет ему, натянул поводья и спешился. Они поздоровались, и Черити с ходу со своей обычной прямотой приступила к сути:
— Я хочу, чтобы ты объяснил мне кое-что, Даррелл! Почему король допустил, чтобы лорд Страффорд был казнен?
Сначала Даррелл удивился, потом его позабавил тон девочки.
— Весьма серьезный вопрос для такого прекрасного летнего утра! Уж тебе-то нет нужды забивать свою голову подобными вещами.
Черити нахмурилась, черные брови почти сошлись над переносицей.
— Не разговаривай со мной, словно я пустышка вроде Бет или Сары и моя голова занята только шитьем, прядением да новой лентой для платья! Я знаю, что на пороге серьезные события и хочу понять их смысл, но у меня ничего не выйдет, если никто не объяснит.
— Все, малышка, мир! Я забыл о твоей неутолимой жажде знаний. — Даррелл говорил шутливо, а сам, повернувшись, заматывал поводья своей лошади вокруг низкой ветви боярышника, бросавшего тень на траву у берега. — Ладно, тогда посиди здесь со мной, и я постараюсь объяснить, хотя, если честно, люди поумнее уклонились бы от такой задачи.
— В тот день, когда ты приехал домой, — начала Черити, как только они уселись, — было сказано, что король не смог спасти жизнь лорда Страффорда. Разве не король является высшей властью в стране?
|
|
|
— Окончательной властью, — задумчиво ответил Даррелл, — но парламентские печати еще сильнее. Во времена моего деда между палатами общин и лордов и старой королевой царили мир и согласие, но этот мир ушел вместе с ней в прошлое. А у Стюартов с самого начала пошли стычки с парламентом, но обойтись в управлении страной вовсе без парламента им будет трудно, потому что только через парламент они могут получать деньги на содержание самих себя и двора, а также для защиты королевства.
Черити немного помолчала, размышляя над этим, а затем удивленно сказала:
— Я знаю, что новый парламент выбрали в прошлом году и это было ведь впервые за долгое время?
— За одиннадцать лет, — уточнил Даррелл. — Все это время король и его советники изобретали различные способы, чтобы добывать деньги на повседневные нужды. Но война с шотландскими ковенанторами[3] создала проблемы, которые они не могли разрешить, и король был вынужден снова созвать парламент. Он собрался в апреле прошлого года, а через несколько недель был распущен.
— Почему? — Черити, опершись локтями в колени, а подбородком на руки, смотрела неодобрительно.
Даррелл пожал плечами:
— Потому что новым парламентом, как и старым, были высказаны те же претензии и церковного, и светского характера. А за годы единоличного правления короля возникли еще и новые причины для недовольства.
Черити кивнула, радуясь, что хоть в одном вопросе может не выглядеть полной невеждой:
— Знаю! Корабельная подать и другие несправедливые налоги.
Даррелл бросил на нее удивленно-насмешливый взгляд:
— Где ты научилась так бойко рассуждать о несправедливости? Бьюсь об заклад, что не у своего дяди?
— У Джонаса. А что, это неправда?
— Многие так считают, хотя я, со своей стороны, не понимаю, почему корабельную подать следует рассматривать как беззаконную. Флот защищает всю страну. Тогда почему за его содержание должны платить только те графства, что расположены у моря, а не вся страна?
Не имея ответа на этот вопрос, Черити задала свой собственный, чтобы вернуть разговор в первоначальное русло:
— Так есть сейчас парламент или нет его?
— Да, его официально утвердили в ноябре прошлого года, потому что к тому времени шотландские ковенанторы пересекли границу и завладели Нортумберлендом и король испытывал острую нужду в деньгах. Однако в парламентской партии многие сочувствуют шотландцам и видят в них спасителей Англии. И все они дружно ополчились против Страффорда: он для них был самый ненавистный человек в стране.
|
|
|
— Но это ведь очень плохой человек, разве не так? Джонас говорит, что он подлый предатель, который напустил на нас армию ирландских папистов.
— Как выясняется, — заметил Даррелл, нахмурившись, — мастер Джонас говорит много неподобающего! Где он получает подобные уроки вероломства?
— В Плимуте, он ездит туда навещать своих родных. Все эти разговоры... Его отец ничего не знает, мать тоже. С ними он не отважится говорить о таких вещах, но Джонас есть Джонас: он должен похвастаться перед кем-нибудь своей осведомленностью. Бет и Саре это неинтересно, вот у него и нет выбора, приходится рассказывать мне. Даррелл, так что же — лорд Страффорд действительно был очень дурным человеком?
Даррелл снял широкополую, украшенную пером шляпу, бросил ее на траву и откинулся на спину, подложив руки под голову и уставясь на цветы боярышника, такие белые на фоне синего неба.
— Он был честолюбив и безжалостен, — задумчиво произнес Даррелл. — В прежнем парламенте он вместе с Пимом, Элиотом и Коуком выступал против короля, однако за годы единоличного правления превратился в самого важного и самого доверенного королевского министра. Вот почему члены парламента называли его предателем и почему они не могли успокоиться, пока не уничтожили его. Но дурной человек? Кто сможет утверждать это?
Они вновь замолчали; Черити обдумывала услышанное, а Даррелл лежал, погрузившись в свои мысли. Мир и покой царили на опушке рощи. Сильный аромат боярышника смешивался с запахом колокольчиков, что разрослись в сумеречной тени деревьев. Солнечный свет пробивался сквозь ветви, играя пятнами на стареньком платье Черити и бархатном камзоле ее приятеля. Где-то в вышине над ними заливался жаворонок, его песня чистейшей золотой нитью пронизывала тишину.
— Как хорошо дома! — тихо произнес Даррелл через некоторое время. — Ощутить под ногами родную землю и спать в доме, где появился на свет. Наверное, я с радостью провел бы оставшуюся жизнь в Конингтоне и ни ногой за пределы Девоншира.
Черити с нежностью смотрела на него, она знала — возможно, лучше большинства других — о глубокой и страстной привязанности Даррелла к этому великолепному наследству. Почти все свое детство, в отличие от других мальчиков его положения, он провел здесь, так как сэр Даррелл, не имея других детей, предпочел, чтобы его сын получил полноценное образование дома, а не уехал, едва став подростком, в какой-нибудь университетский городок. Все это Черити знала и до определенной степени могла понять, потому что тоже любила Конингтон. Но сама-то она, не имея перспективы хоть когда-нибудь совершить путешествие дальше соседнего поля, постоянно тянулась в неизведанный мир. Возможно, это беспокойная душа ее отца или гордый, упрямый дух нормандских предков мешали ей принять с покорностью свою бесцветную судьбу.
— Так ты не получил никакой радости от года, проведенного в Лондоне? — удивленно спросила она. — Поехать в Лондон, оказаться при дворе, увидеть короля и королеву... о, Даррелл, это должно было доставить тебе удовольствие!
— Да предостаточно! — Он снова сел, отбросив назад свои длинные волосы. — Но при дворе не только маскарады и танцы, там сплошь интриги и борьба за выгодное место. А в Лондоне в это тревожное время полно горечи и недоверия — ничуть не меньше, чем развлечений и веселых попоек. О, в Уайтхолле я встречал больших людей и красивых остроумных женщин. Я хорошо проводил время с друзьями в театрах и тавернах, но я слышал также, с какой дикой яростью пуритане осыпают проклятиями епископов и церковь, и видел вооруженную толпу, требующую голову Страффорда. Нет, малышка, лучше всего здесь, где жизнь течет, как было всегда, — и, даст бог, всегда так будет.
Последние слова Даррелл произнес тихо, почти как молитву, и на какое-то время умолк. Его юное лицо было серьезно и озабоченно, тень тревожных мыслей отражалась в глазах. Затем, вновь осознав, что рядом с ним сидит девочка, увидев возросшее недоумение и беспокойство в напряженном взгляде ее темных глаз, сосредоточенных на его лице, Даррелл заставил себя стряхнуть мрачное настроение. Он вскочил на ноги, схватил ее за руку и потянул за собой.
— Хватит серьезных разговоров! Солнце сияет, и жизнь прекрасна, по крайней мере, сейчас, так давай не будем искать повода для печали. Послушай, садись-ка ты на лошадь позади меня, я довезу тебя до Маут-Хаус, бьюсь об заклад, тебе уже давно пора торчать за уроками!
— Нет, подожди минутку! — Черити вырвалась и положила руку ему на ладонь. — Даррелл, скажи мне правду! Все эти волнения в Лондоне, они ведь не коснутся нашей жизни здесь, в Конингтон-Сент-Джоне?
Он посмотрел на нее, и Черити увидела, что тень, которую он попытался изгнать, опять омрачила его светло-карие глаза.
— Эта беда сильно скажется на всем, малышка, — нехотя ответил он, — на церкви и государстве, на праве короля властвовать и праве людей сопротивляться тому, что некоторые называют тиранией. С обеих сторон накал страстей слишком высок, и только Господь в безграничной мудрости своей может сказать, чем все это закончится.
Глава 3
ЭЛИСОН
Когда бы в последующие годы Черити ни оглядывалась назад, в то золотое лето она всегда вспоминала драгоценные беззаботные последние дни детства, еще сияющего перед тем, как туча, нависшая над всем королевством, легла темным покровом и на ее жизнь. Это лето принесло ей обещание счастливого будущего даже больше, чем она смела надеяться, обещание, за которое ей следовало благодарить Даррелла.
Первый осторожный намек на какую-то перемену появился в июле, сразу же после ее четырнадцатого дня рождения, когда миссис Шенфилд сказала Черити, что леди Конингтон приглашает ее провести неделю в поместье. Черити удивило приглашение, но еще сильнее то, что ей позволили поехать, однако она приняла без вопросов выпавшую на ее долю удачу. Такие удовольствия в ее жизни случались крайне редко.
Прибыв в поместье и поздоровавшись с двумя дамами, она тут же отметила: Элисон побледнела и выглядит еще более подавленной, чем показалось Черити при первой встрече. Но она скоро забыла бы об этом, если бы на следующий день не наткнулась на молодую женщину, горько плакавшую в увитой зеленью беседке в саду. Как только тень упала на порог беседки, Элисон, вздрогнув от неожиданности и прерывисто вздохнув, подняла голову. Черити поспешно заговорила, успокаивая:
— Умоляю вас, не тревожьтесь. Это я, Черити Шенфилд.
— Мисс Шенфилд! — Элисон в смятении вытерла глаза, стараясь говорить спокойно. — Простите меня! Я не слышала, как вы подошли.
— Я шла по траве! — Черити вошла в беседку и спросила в своей обычной прямой манере: — Что-то случилось?
— Ничего! Ничего, уверяю вас! — поспешно ответила Элисон, но дрожащий голос не соответствовал словам. — Я ужасно глупая. Не обращайте внимания! — Она подняла глаза, встретила открытый, внимательный и дружелюбный взгляд юной девушки и вновь залилась слезами. — Мне так одиноко! — горько воскликнула она.
— Одиноко? Здесь? — Черити села рядом и в полном недоумении посмотрела на Элисон. — Как это может быть?
— О, знаю, это несправедливо с моей стороны! Я забываю о своем долге и проявляю неблагодарность, ведь все так добры ко мне, но... но мне так хотелось бы жить поближе к моей семье.
— Вы теперь член семьи Конингтон, — напомнила ей немного назидательно Черити. — Они ваша семья.
— Да, и все очень хорошо ко мне относятся, но... о, я так скучаю по своей сестре! До моего замужества мы ни разу не расставались.
— У меня нет сестер, — задумчиво ответила Черити, — но мне кажется, я бы не очень скучала без Бет и Сары, если бы мы расстались. Хотя, наверное, это не одно и то же. — Она помолчала, а потом добавила, блеснув широкой, дружеской улыбкой: — Даррелл иногда называет меня своей младшей сестричкой. Подумайте, не станет ли легче ваше одиночество, если и вы постараетесь смотреть на меня подобным образом?
Элисон была одновременно удивлена и тронута. Эта смуглая откровенная девушка так не похожа ни на кого из тех, кого она знала, но в ее словах читалось искреннее дружелюбие, и настроение Элисон чуточку улучшилось. Ей было всего шестнадцать лет, и, хотя ее старательно готовили к подобным обязанностям, перспектива взвалить на свои плечи ответственность за такое громадное поместье, как Конингтон, втайне страшила Элисон. Слабое здоровье леди Конингтон давно вынудило ее передоверить все деятельные хлопоты по ведению домашнего хозяйства своей кузине и компаньонке мисс Мэри. Но мисс Мэри состарилась и была бы рада передать бразды правления жене Даррелла. Элисон, лишенная поддержки матери и сестер, слишком робкая, чтобы поделиться своими переживаниями с мужем или с леди Конингтон, отчаянно нуждалась в человеке, на которого могла бы положиться, и с благодарностью ухватилась за предложенную Черити дружбу. У Элисон был мягкий, податливый характер, и она ощущала в своей младшей подруге силу духа, которой так не хватало ей самой.
В последующие дни Даррелл и его родители с удовлетворением наблюдали за крепнущей дружбой двух девушек. Черити вскоре привыкла относиться к Элисон покровительственно, хотя было кое-что в ее новой подруге, чего она никак не понимала. Черити не просто удивилась — ее потрясло, что Элисон все еще побаивается своего мужа. Для самой Черити, при ее характере и давнем обычном товариществе с Дарреллом, такая вещь казалась невероятной. Черити обожала Даррелла и смотрела на него как на старшего брата, что не мешало ей поддразнивать его, спорить с ним, а то и вовсе поступать назло. Застенчивость Элисон, ее неизменная почтительность и уважение к его желаниям, напряженное, до потери дыхания, стремление угодить ему озадачили Черити и даже вызвали легкое презрение.
Да еще эта ее робость! В Конингтоне, как в любом большом поместье, была своя конюшня с превосходными лошадьми, были гончие и соколы. И Черити не знала страха ни перед самой норовистой лошадью, ни перед самой злой собакой. Она была отличной наездницей, скакала на лошадях Даррелла, как только предоставлялась такая возможность, и он уже давно посвятил ее во все таинства охоты. Элисон не находила в себе сил разделить их энтузиазм. Она чувствовала себя гораздо счастливее, погружаясь в мирные домашние хлопоты. Только желание угодить Дарреллу и сознание, что он о ней беспокоится, утруждает себя поиском особенно смирной лошади, заставляли Элисон выезжать с ними и осматривать окрестности своего нового дома.
Первая из подобных экспедиций оказалась вполне удачной: они ехали плодородными долинами, мимо ферм и домов, чьи обитатели были щедры на улыбки и уважительно приветствовали молодого сквайра и его жену. Однако для второй прогулки Даррелл, уступив просьбам Черити, выбрал дорогу, которая вела на север, к Дартмуру.
Черити завораживала эта местность — вересковые пустоши, суровый край, где водятся великаны и ведьмы, а по ночам, как гласят легенды, лают и воют среди скал призрачные собаки Йета, подгоняемые демоническими охотниками. Дикость вересковых пустошей находила самый живой отклик в ее воображении, хотя ей нравился и спокойный пейзаж вокруг дома. Старая няня Шенфилдов, от кого Черити и услышала эти волшебные легенды, рассказала ей также, что еще мальчиком ее отец любил скакать там верхом, и ничто не доставляло Черити такой радости, как делать то же самое.
Когда они подъехали к вересковым пустошам, Черити принялась пересказывать Элисон кое-что из этих легенд, причем с самыми лучшими намерениями, но она забыла о ее природной робости, и Дарреллу пришлось созерцать внезапную бледность жены и расширенные от ужаса глаза. Кончилось тем, что он резко велел Черити замолчать. Сообразив, какой эффект произвели ее сказки, Черити угрюмо пробормотала извинения, а затем, желая сгладить свой конфуз, пришпорила лошадь и пустила ее вскачь по ухабистой дороге через пустошь. Элисон, решив, что лошадь понесла, вскрикнула в тревоге, но Даррелл с улыбкой покачал головой.
— Успокойся, дорогая, Черити вернется в целости и сохранности, — уверенно заметил он. — Неужели ты думаешь, что я посадил бы ее на этого коня, если бы не знал точно, что она с ним справится? — Он вопросительно посмотрел на жену. — Она напугала тебя, да, своими сказками о духах и гоблинах?
Элисон огляделась вокруг и вздохнула. Они выехали из Конингтона в ясную погоду, а сейчас, хотя долина, оставшаяся позади, все еще купалась в солнечных лучах, у них над головами собирались тучи, а впереди расстилалась вересковая пустошь, дикая и опасная под грозно нахмурившимся небом.
— Она не хотела ничего плохого, я знаю, — тихо откликнулась Элисон, — но это место меня пугает. Как ей может здесь нравиться? — Она робко посмотрела на мужа. — Прости меня, если можешь, за такую глупость! Мне бы хоть чуточку ее смелости!
Даррелл рассмеялся, бросив на жену нежный и одновременно любопытный взгляд. Их брак, по обычаю тех дней, был устроен их отцами, но Даррелл считал, что ему чрезвычайно повезло с выбором нареченной. Он гордился красотой Элисон, а ее мягкий, робкий характер пробуждал в нем рыцарские чувства, так что лелеять и защищать ее казалось ему самой естественной вещью на свете. Грустная нотка последних слов не ускользнула от него, и. Даррелл, перегнувшись в седле, взял руку Элисон и быстро коснулся ее губами.
— Ты очень хороша такой, какая ты есть, — сказал он ласково. — И не смей думать, что я хотел бы видеть тебя другой. Черити отважная малышка, но она дикарка, сорвиголова, ей бы лучше родиться парнем, а не девушкой.
— Наверное, ей бы самой этого хотелось! — Элисон вспыхнула от удовольствия, услышав слова мужа, и теперь с обожанием подняла на него глаза. — Черити уже много значит для меня, но, признаюсь, в чем-то остается непостижимой. Она странное беспокойное дитя, ведь так? И ничуть не похожа на своих двоюродных сестер — ни характером, ни внешностью.
— Я бы сказал, у нее странная и беспокойная история, — ответил Даррелл. — Я слышал, что в характере ее отца было мало сходства со здравомыслящим братом. Роберт Шенфилд был, по всем отзывам, шальным парнем. Едва выйдя из мальчишеского возраста, он оказался замешан в скандале, который заставил его спешно покинуть эти места. В течение семи лет до его семьи доходили слухи о его проделках. А потом от него пришло письмо с сообщением, что он женился на француженке.
— На католичке? — испугалась Элисон: ведь даже к королеве Англии многие относились резко отрицательно и настороженно, поскольку она и француженка, и католичка, что ж говорить о других людях, разделявших ее веру.
Даррелл покачал головой:
— Нет, его жена была из семьи гугенотов, и все равно Джонатан Шенфилд не одобрил его выбора, в особенности потому, что отец девушки был решительно против этого брака. Роберт увез ее против воли отца, а значит, и без приданого. — Даррелл усмехнулся. — Возможно, «увез девушку» — не лучшее выражение, поскольку предполагает какое-то сопротивление с ее стороны. Моя мать расскажет тебе — а она слышала это от самой Маргерит Шенфилд, — что та сбежала из отцовского дома, переодевшись пажом, и пропутешествовала в таком виде до Англии. Стоит ли удивляться, что союз двух столь беспокойных натур произвел такую дочь, как Черити?
Элисон было явно не по себе, ведь ее благопристойное и упорядоченное воспитание не предусматривало подготовку к подобным откровениям. Сочувствие, однако, взяло верх над декорумом, и она сказала:
— Действительно, Черити вдвойне заслуживает жалости, она же сирота. Она вообще не знала родителей?
Даррелл покачал головой, следя взглядом за летящей во весь опор фигуркой Черити, совсем маленькой вдали.
— Нет, Роберта Шенфилда убили в драке в лондонской таверне меньше чем через год после женитьбы. Когда брат узнал об этом, он отправился в Лондон и нашел вдову почти в нищете. Он привез ее к себе в Маут-Хаус, где она умерла через несколько месяцев при родах. Я не помню ее, но моя мать близко сошлась с ней и испытывала к ней глубокое расположение.
— Леди Конингтон очень привязана к Черити, — заметила Элисон и добавила, чуть замявшись: — И ты тоже, правда?
— Да, это верно, — с готовностью подтвердил Даррелл. — Я не мог бы любить ее сильнее, будь она и на самом деле моей сестрой. Я рад, что вы с ней подружились, потому что меня тревожит ее будущее. Не похоже, что мистер Шенфилд обеспечит ее приданым, ведь у него две собственные дочери. А если она не выйдет замуж, то ей тяжело придется после смерти дяди. Джонас не любит ее. Думаю, что нам следует позаботиться о ней. — Он помолчал, а затем продолжил, внимательно следя за реакцией Элисон: — Тебе нужна подруга, компаньонка, помощница. Как бы ты отнеслась к Черити в этом качестве?
У Элисон засияли глаза. Она готова была бы согласиться, просто чтобы сделать ему приятное, но, честно сказать, сама обрадовалась. Оказывается, она уже привыкла полагаться на Черити, даже не осознавая это, пока Даррелл не заговорил.
— Я хочу этого больше всего, — с горячностью откликнулась Элисон, — но согласится ли ее дядя?
— Думаю, согласится. Буду откровенен с тобой. Он в курсе, что именно для этого мы пригласили Черити погостить у нас. Но я хотел, чтобы вы лучше познакомились друг с другом, прежде чем принимать какое-то решение. — Он умолк, так как Черити повернула лошадь и галопом приближалась к ним. Даррелл лукаво взглянул на жену. — Ничего не говори пока Черити. Она сегодня и так в совершенно сумасшедшем настроении.
Черити натянула поводья, ловко остановив лошадь рядом с ними. В глазах звезды, лицо разрумянилось — на мгновение она стала почти красавицей.
— Это было великолепно! — воскликнула девушка, наклонившись вперед, чтобы потрепать коня по лоснящейся шее. — Если бы я всегда могла скакать на таком! Но в нашей конюшне только одна-две лошади могут сравниться с твоими, а на них мне не разрешают ездить.
Даррелл улыбнулся ей:
— Нельзя ожидать, что твой дядя или Джонас позволят лихой девчонке скакать на своих лошадях. Они не такие безумцы, как я.
— Джонас? — Черити презрительно хмыкнула. — Его лошади больше напоминают запряженных в повозку волов! Уж лучше я буду ездить на своем старом пони, в ком послушания не меньше, чем лет.
— Черити, у тебя опять распустились волосы! — Элисон, всегда безукоризненно аккуратная, с осуждением смотрела на младшую подругу. — Неужели ты не можешь уложить их?
— Не могу, они слишком тяжелые, шпильки и ленты в них не держатся, — беззаботно ответила Черити, отбросив назад черные пряди. — Мне хотелось бы подстричь их и распустить по плечам, как носит Даррелл. — Она рассмеялась, так как Элисон, попавшись на удочку, выразила возмущенный протест, а затем продолжала свою жизнерадостную болтовню, поскольку ее мысли потекли по новому руслу: — Кажется, я не рассказывала вам о последней причуде Джонаса! Он приехал домой из Плимута на прошлой неделе с обстриженными кудрями, утверждая, что длинные локоны вокруг лица — это суета сует и козни дьявола. Бедная тетя горько расплакалась, увидев его.
— И было от чего! — В голосе Даррелла внезапно появилась жесткая нота. — Мистер Шенфилд хорошо поступил бы, если бы запретил своему сыну навещать дядюшек в Плимуте. Похоже, они сделают из него отвратительного пуританина.
|
|
|
